000
ОтложитьЧитал
Явление восьмое
Барабошев, Мухояров, Платон, Мавра Тарасовна, Филицата и Поликсена.
Барабошев. Пожалуйте, маменька! Очень вы кстати; сейчас мы вам развлечение доставим: будем читать сочинение господина Зыбкина.
Мавра Тарасовна садится. Поликсена прислушивается из кустов.
Платон. Вот уж благодарю, вот уж покорно вас благодарю. Куда как благородно!
Барабошев (читает). «Красота несравненная и душа души моей». Важно! Ай да Зыбкин!
Платон. Ах! Как это довольно подло, что вы делаете!
Барабошев (читает). «Любить и страдать – вот что мне судьба велела. Нельзя открыть душу, нельзя показать чувства – невежество осмеет тебя и растерзает твое сердце. Люди необразованные имеют о себе высокое мнение только для того, чтоб иметь высокое давление над нами, бедными. Итак, я должен молчать и в молчании томиться».
Мавра Тарасовна (сыну). Что ж это, миленький, такое написано?
Барабошев. Любовное письмо от кавалера к барышне.
Мавра Тарасовна. Какой же это кавалер?
Барабошев. А вот рекомендую: чувствительный человек и несостоятельный должник! Он должен мне по векселю двести рублей, на платеж денег не имеет и от этого самого впал в нежные чувства.
Мавра Тарасовна. К кому же это он, любопытно бы…
Барабошев. И даже очень любопытно. (Платону.) Слышишь, Зыбкин: нам с маменькой любопытно знать твой предмет; так потрудись объяснить, братец.
Платон. Мало ли кому что любопытно! Нет уж, будет с вас. Я так, про себя писал.
Мухояров. Да ты тень-то не наводи, говори прямо!
Мавра Тарасовна. Скажи, миленький! Вот и посмеемся все вместе: все-таки забава.
Платон. Умру, не скажу.
Барабошев. Он сейчас, маменька, скажет; у меня есть на него талисман. (Вынимает вексель.) Видишь свой документ? Коли скажешь, год буду деньги ждать.
Платон. Да невозможно. Смейтесь надо мной одним – чего вам еще нужно?
Мухояров. Как есть храбрый лыцарь, но, при всем том, без понятия к жизни.
Барабошев. Мало тебе этого? Ну, изорву, коли скажешь.
Платон. Жилы из меня тяните – не скажу.
Барабошев. Ну, так пеняй на себя! Сейчас пишу уплату: двадцать пять рублей тебе за месяц – ставлю бланк, без обороту на меня. (Пишет на векселе.) Передаю вексель доверенному моему. (Отдает вексель Мухоярову.) Видишь?
Платон. Что ж, ваша воля: отдавайте, кому хотите.
Барабошев (Мухоярову). Завтра же представь вексель, получи исполнительный лист и (показывая на Зыбкина) опусти его в яму.
Платон (с испугом). Как в яму! Зачем? Я – молодой человек; помилуйте, мне надо работать, маменьку кормить.
Барабошев. Ничего, братец, посиди, там не скучно; мы тебя навещать будем.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы Бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут будет в заключении свой человек: все-таки вспомнишь к празднику, завезешь калачика, то, другое – на душе-то и легче.
Барабошев. Покорись, братец.
Платон (опустив голову). Ну, в яму – так в яму! Но только я теперь ожесточился.
Мавра Тарасовна. Какой ты, миленький, глупый! Двести рублей для вас – велики деньги. Хоть бы мать-то пожалел.
Платон. Ах, уж не мучьте вы меня!
Мавра Тарасовна. Ведь так, чай, какая-нибудь полоумная либо мещаночка забвенная. Хорошая девушка, из богатого семейства, тебя не полюбит: ну, что ты за человек на белом свете?
Платон. Ничем я не хуже вас – вот что! Я молодой человек; наружность мою одобряют, за свое образование – я личный почетный гражданин.
Мухояров. Нет, не личный, а ты лишний почетный гражданин.
Барабошев. Вот это верно, что ты лишний.
Платон. Нет, вы – лишние-то, а я – нужный; я – ученый человек, могу быть полезен обществу. Я патриот в душе и на деле могу доказать.
Барабошев. Какой ты можешь быть патриот? Ты не смеешь и произносить, потому это высоко и не тебе понимать.
Платон. Понимаю, очень хорошо понимаю. Всякий человек, что большой, что маленький, – это все одно, если он живет по правде, как следует, хорошо, честно, благородно, делает свое дело себе и другим на пользу, – вот он и патриот своего отечества. А кто проживает только готовое, ума и образования не понимает, действует только по своему невежеству, с обидой и с насмешкой над человечеством, и только себе на потеху, тот – мерзавец своей жизни.
Барабошев. А как ты обо мне понимаешь? Ежели я ни то, ни другое и, промежду всего этого, хочу быть сам по себе?
Платон. Да уж нельзя; только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни.
Барабошев. В таком случае поди вон и ожидай себе по заслугам.
Мухояров. А вот он у меня другую песню запоет.
Платон. Всю жизнь буду эту песню петь; другой никто меня не заставит.
Барабошев. Однако у меня от этих глупых прениев в горле пересохло. Маменька, попотчуйте холодненьким, не заставьте умереть от жажды!
Мавра Тарасовна. Пойдем, миленький, и я с тобой выпью. Какое это вино расчудесное, ежели его пить с разумом.
Платон. Прощайте, бабушка.
Мавра Тарасовна. Прощай, внучек! Бабушка я, да только не тебе.
Барабошев. Господин Зыбкин, до свидания у Воскресенских ворот! (Мухоярову.) Проводи его честь-честью!
Платон. Чему вы рады? Кого вы гоните? Разве вы меня гоните? Вы правду от себя гоните – вот что!
Уходит, за ним Мухояров, Мавра Тарасовна и Барабошев. Из кустов выходят Поликсена и Филицата.
Явление девятое
Поликсена и Филицата.
Поликсена. Няня, няня! Филицата!
Филицата (не слушая). Ай, что он тут наделал-то, что натворил! На-ка, хозяевам в глаза так прямо!
Поликсена. Филицата, да слушай ты меня!
Филицата. Ну, что, что тебе?
Поликсена. Чтобы ночью, когда все уснут, он был здесь в саду! Слышишь ты, слышишь? Непременно.
Филицата. Что ты, что ты? Опомнись! Тебя хотят за енарала отдавать, а ты ишь что придумываешь!
Поликсена. Я тебе говорю: чтобы он был здесь ночью! И ничего слышать не хочу; ты меня знаешь.
Филицата. Что ты об своей голове думаешь? На что он тебе? Он тебе совсем не под кадрель. Ну, хоть, будь он какой советник, а то люди говорят, что он какой-то лишний на белом свете.
Поликсена. Так ты не хочешь? Говори прямо: не хочешь?
Филицата. Да с какой стати, и с чем это сообразно, коли тебя за енарала…
Поликсена (доставая деньги) Так вот что: поди купи мне мышьяку.
Филицата. Ай, батюшки! Ай, что ты, греховодница!
Поликсена (отдавая деньги). Купи мне мышьяку! А если не купишь – я сама найду. (Уходит.)
Филицата. Ай, погибаю, погибаю! Вот когда моей головушке мат пришел.
Действие второе
Лица:
Зыбкина.
Платон.
Мухояров.
Филицата.
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер, лет 70, в новом очень широком мундире старой формы, вся грудь увешана медалями, на рукавах нашивки, фуражка теплая.
Бедная, маленькая комната в квартире Зыбкиной; в глубине дверь в кухню, у задней стены диван, над ним повешаны в рамках школьные похвальные листы; налево окно, направо шкафчик, подле него обеденный стол; стулья простой, топорной работы, на столе тарелка с яблоками.
Явление первое
Зыбкина (сидит у окна), входит Платон.
Платон (садится утомленный). Готово. Теперь чист молодец: все заложил, что только можно было. Семи рублей не хватает, так еще часишки остались.
Зыбкина. А как жить-то будем?
Платон. А как птицы живут? У них денег нет. Только бы долг-то отдать, а то руки развязаны. Вот деньги-то! (Подает Зыбкиной деньги.) Приберегите! Завтра снесем.
Зыбкина. А как жалко-то; столько денег в руках, и вдруг их нет.
Платон. Да ведь нечего делать: и плачешь, да отдаешь.
Зыбкина. Уж это первое дело – долг отдать, петлю с шеи скинуть, – последнего не пожалеешь. Бедно, голо, да зато совесть покойна; сердце на месте.
Платон. Как это, маменька, приятно, что у нас с вами мысли одинакие.
Зыбкина. А ты думаешь, ты один честный-то человек? Нет, и я понимаю, что коли брал, так отдать надо. Просто уж это очень.
Платон. А как я давеча этой ямы испугался!
Зыбкина. Ну, вот! Да разве я допущу? Я последнее платье продам. Мухояров за тобой из трактира присылал: дело какое-то есть.
Платон. Надо идти: у него знакомства много, работу не достану ли через него.
Зыбкина. Поди! Убытку не будет, дома-то делать нечего.
Платон уходит.
Перечесть деньги-то да в комод запереть. (Считает деньги и запирает в шкафчик.)
Входит Филицата.
Явление второе
Зыбкина и Филицата.
Филицата. Снова здорово, соседушка!
Зыбкина. Здравствуй, Филицатушка! Садись! Как дела-то? По-прежнему, аль что новое есть?
Филицата. Ох, уж и не говори! Голова кругом идет.
Зыбкина. Была у колдуна-то?
Филицата. Была. До утра ворожбу-то отложили; уж завтра натощак – что Бог даст; а теперь другая забота у меня. Вот видишь ли: хозяева наши хотят ундера на дворе иметь, у ворот поставить.
Зыбкина. Что ж, дело хорошее, при большом доме не лишнее.
Филицата. Вот я и ездила за ним, у меня знакомый есть; да куда ездила-то! В Преображенское. Привезла было его с собой, да не вовремя: видишь, дело-то к ночи, теперь хозяевам доложить нельзя, забранятся, что безо времени беспокоят их, а до утра чужого человека в доме оставить не смеем.
Зыбкина. Так вели ему завтра пораньше явиться, а теперь пусть домой идет.
Филицата. Что ты, что ты! Уж куда ему назад плестись да завтра опять такую даль колесить! Я его и сюда-то, в один конец, насилу довезла, боялась, что дорогой-то развалится.
Зыбкина. Старенький?
Филицата. Ветхий старичок.
Зыбкина. Так на что ж вам такого?
Филицата. Да что ж у нас работа, что ль, какая! У ворот-то сидеть – трудность невелика. У нас два дворника, а его только для порядку; он – кандидат, на линии офицера, весь в медалях, – вахмистр, как следует. Состарился, так уж это не его вина: лета подошли преклонные, ну и ослаб; а все ж таки своего геройства не теряет.
Зыбкина. Где ж он у тебя?
Филицата. У калитки на лавочке сидит, отдыхает; растрясло, никак раздышаться не может. Так вот я тебя и хочу просить: приюти ты его до утра; он человек смирный, солидный.
Зыбкина. Что ж, ничего! Пусть ночует; за постой не возьму…
Филицата. Смирный он, смирный, ты не беспокойся. А уж я тебе за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет – где пришлось: солдатская кость, к перинам непривычен.(Подходит к окну.) Сила Ерофеич, войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя где?
Зыбкина. По делу побежал недалечко.
Филицата. А и мне его нужно бы. Ну, да я к тебе еще зайду; далеко ль тут? Всего через улицу перебежать. Кстати, тебе яблочков кулечек принесу.
Зыбкина. Да у меня и прежние твои еще ведутся. Вон на столе-то!
Филицата. Ну, все-таки не лишнее, когда от скуки пожуешь; у меня ведь не купленные.
Входит Грознов.
Явление третье
Зыбкина, Филицата и Грознов.
Грознов (вытягиваясь во фрунт). Здравия желаю!
Зыбкина. Здравствуйте, Сила Ерофеич.
Филицата. Это моя знакомая – Палагея Григорьевна… Вот вы, Сила Ерофеич, здесь и ночуете.
Грознов. Благодарю покорно.
Зыбкина. Садитесь, Сила Ерофеич!
Грознов садится к столу.
Яблочка не угодно ли?
Грознов (берет яблоко с тарелки). Налив?
Зыбкина. Белый налив, мягкие яблоки.
Грознов. В Курске яблоки-то хороши… Бывало, набьешь целый ранец.
Зыбкина. А дешевы там яблоки?
Грознов. Дешевы, очень дешевы.
Зыбкина. Почем десяток?
Грознов. Ежели в саду, так солдату задаром, а с прочих – не знаю, и на рынке тоже не покупал.
Зыбкина. Да, уж это на что дешевле!
Филицата. Ну, мне пора домой бежать. (Подходит к Грознову.) Вот что, Сила Ерофеяч: чтоб вас завтра скорей в дом-то к нам допустили, вы, отдохнувши, сегодня же понаведайтесь к воротам. У нас завсегда либо дворник, либо кучер, либо садовник у ворот сидят; поговорите с ними, позовите их в трактир, попотчуйте хорошенько! Своих-то денег вам тратить не к чему, да вы и не любите, я знаю; так вот вам на угощение! (Дает рублевую бумажку.)
Грознов. Это хорошо, хорошо. Я так и сделаю, я люблю в компании-то, особенно ежели на чужие-то…
Филицата. А завтра, когда придете, скажите, что мой родственник; вас прямо ко мне наверх и проводят задним крыльцом.
Грознов. Я скажу – кум. Я все, бывало, так-то и смолоду: когда нужно повидать либо вызвать кого, так кумом сказывался. Хе-хе-хе.
Филицата. Значит, вас учить нечего.
Грознов. Что ученого учить! Тоже ведь ходок был.
Зыбкина. Да вы и сейчас на вид-то не очень чтобы… еще мужчина бравый.
Грознов. Что ж? Я еще хоть куда, еще молодец; ну, а уж кумовство все ушло, прежнего нет – тю-тю!
Филицата. Вот вы и потолкуйте. Вы, Сила Ерофеич, расскажите, в каких вы стражениях стражались, какие страсти-ужасти произошли, каких королей, принцев видели; вот у вас время-то и пройдет. А я через час забегу, сына твоего мне нужно видеть непременно. (Уходит.)