Обычно, попав в книжный магазин, я выхожу оттуда не скоро. Теперь не советские времена, когда полки были заставлены собраниями сочинений основоположников марксизма-ленинизма, мемуарами дряхлого генсека или, в лучшем случае, книжками в мягких обложках из серии «библиотека школьника». Достать подписку на тома русских классиков тогда считалось счастьем, а уж получить в собственность книгу зарубежного – вообще фантастикой. Существовало Всесоюзное общество книголюбов и его отделения на предприятиях, это чуть-чуть исправляло ситуацию – правда, в нагрузку к стоящей книге всегда навязывалась какая-нибудь ерунда. Потом придумали давать талоны на популярные книги за макулатуру, и все кинулись ее сдавать – в результате практически в любой квартире появилась полка с одинаковыми корешками: Александр Дюма, Рафаэль Сабатини, Джек Лондон, Теодор Драйзер, Морис Дрюон… Когда все в стране перевернулось, избавившиеся от цензуры и мелочной опеки издательства принялись наверстывать упущенное, и население самой читающей страны в мире тоже. Поначалу в книжных магазинах толпился народ, книги раскупались, по привычке новинки горячо обсуждали на работе…
Сейчас не так. Публика переключилась на легкое необременительное чтиво – детективы, любовные истории, фэнтези. В магазине народа немного, а разнообразие на полках такое, что не знаешь, на чем глаз остановить.
Около часа я бродила среди стеллажей, выбрала две книжки. До закрытия оставалось минут пятнадцать, когда я, рассеянно просматривая корешки, подошла к полке с детективами. Как всегда, при виде собственных творений у меня сердце ворохнулось. Три из восьми написанных. Значит, раскупают… А вот Устинова. Взяв в руки новую книжку любимой писательницы, перелистала. Конечно, я прочитаю ее завтра же, а может и сегодня ночью, но удержаться трудно, взгляд зацепился за какую-то строчку…
С другой стороны к невысокому стеллажу подошел мужчина, я мельком глянула на него и опять уткнулась в книгу, слегка отвернувшись. Но незнакомец обошел стеллаж и встал прямо передо мной. Пришлось поднять глаза. Он улыбнулся и произнес дурацкую фразу:
– Хочешь, угадаю, как тебя зовут?
Перед мысленным взором как по мановению волшебной палочки возник только что побритый рекламный красавец, на все лады задающий этот вопрос самому себе перед зеркалом. Вот оно, магическое действие телевизионной рекламы, забивающих наши головы всякой чепухой.
Псих какой-то, подумала я про незнакомца и, едва подавив желание покрутить пальцем у виска, захлопнула книгу и двинулась к кассе.
– Лера! – понеслось мне вслед.
Я обернулась. Он опять стоял передо мной. Примерно моего возраста, среднего роста, очень прилично одет. Темные волосы, карие глаза, опушенные густыми ресницами, на подбородке ямочка. Что-то знакомое… По имени позвал… Может, мы когда-то пересекались?
Увидев мое замешательство, незнакомец напомнил:
– Август 1980 года, Косая линия, училище имени адмирала Макарова, Вячеслав Князев…
Сердце сначала замерло в груди, потом радостно забилось. Как я могла забыть?! Вячеслав… Я тогда еще сказала, что имя неуклюжее, трудно произносить, и он предложил называть его на выбор Славой или Вячиком.
– Вячик! – воскликнула я.
Через десять минут мы уже сидели в «Идеальной чашке». Поставив на стол пирожные и две чашки кофе, Вячеслав расположился напротив меня.
– Ты почти совсем не изменилась за эти… 27 лет, – начал он с комплимента.
– А я тебя не узнала… Такой плотный, солидный стал, а был тощий и лопоухий. Куда ты уши дел?.. Операцию сделал?
– Просто удачная стрижка. Ты тоже не такая худенькая, как в семнадцать. Шучу, это я в отместку за уши… У тебя прекрасная фигура. А вид все такой же независимый! Помнишь, как ты вышла из Макаровки и шагала с гордым видом, не обращая на меня внимания? А я целую остановку вился вокруг, разве что на руках не ходил, добиваясь, чтобы ты на меня посмотрела.
– И добился! Начал хвастать, что поступил в высшее инженерно-морское училище и вскоре станешь настоящим морским волком, что-то плел про традиции пересечения экватора, про серьги в ушах у пиратов…
– А ты отвечала, что сама только что стала студенткой факультета журналистики, и что Макаровкой тебя не удивишь, у тебя там мама работает и ты там бываешь чуть ли не ежедневно…
– Да, – кивнула я, улыбаясь воспоминаниям, – в столовой училища очень вкусно готовили, и обслуживание было, считай, как в ресторане: официантки бегали с кружевными наколочками в волосах. Теперь таких уже не увидишь…
– Что-то я не помню, чтобы там вкусно готовили, – покачал он головой.
– Так это для преподавателей и сотрудников! Моя мама работала бухгалтером и совершенно правильно посчитала, что дешевле мне там обедать, чем ей дома ежедневно что-то изображать. Вот я и питалась в училище по будням почти два года. А ты ведь знаешь, вход только по пропускам и надо было миновать караульного курсанта. Вначале я звонила маме из проходной и она выбегала меня встретить, а потом сообразила, что можно принять независимый вид, не обращать внимания на салажонка, который стоит у турникета, и чесать мимо него, едва кивнув, как будто я взрослая и здесь работаю, а пропуск доставать мне просто лень. И ведь почти всегда это срабатывало, несмотря на мои детские сапожки и пальтецо с черным мутоновым воротничком!
– Так вот откуда был высокомерный вид! – протянул мой собеседник, улыбаясь.
– Ага, я долго тренировалась.
– А помнишь, как мы гуляли тогда до ночи?
Вот это я точно не забыла.
– Пожалуй, никогда в жизни я дольше не ходила пешком. Мы обошли все набережные, вернулись к заливу…
– И закончили поцелуями в беседке детского садика. А на следующий день ты уехала к тете в Феодосию.
– В Евпаторию. Ты обещал, что первого сентября придешь в эту беседку, и не пришел…
– Я не знал, что первокурсников держат в Стрельне на казарменном положении не меньше полугода. Я бы позвонил, но у тебя не было телефона…
– А я просидела в этой беседке несколько вечеров подряд, а потом попросила маму достать билет на вечер в училище – думала, встречу там тебя. И только после узнала, что первокурсников на этих мероприятиях не бывает.
– Как только учебка закончилась, я примчался к тебе – а ты уже замужем. И опять этот высокомерный вид! Я был просто в шоке, больше полугода мечтал о встрече с тобой и…
Конечно, прошло много лет, но я все прекрасно помнила. Помолчав немного, вздохнула:
– Да уж, по-дурацки я тогда замуж выскочила. Мама считала моряка дальнего плавания самой удачной партией для своей дочери, и давно уговаривала познакомиться с одним пятикурсником, все твердила: «Чудный парень, отличник, общественник». Я согласилась. Он показался мне интересным человеком, все-таки старше на четыре года, уже в загранку на учебных судах ходил, ухаживал с цветами и конфетами. Совратил он меня довольно быстро и сразу же заявил, что как честный человек, уважающий меня и мою маму, обязан жениться. Представь себе, я в те времена тоже так думала: коль согрешила – надо грех прикрыть. Вот и вышла замуж, дурочка… И только много позже поняла, что никакой любви ни с его, ни с моей стороны не было. Сашке требовалось в Питере зацепиться, чтобы распределили в БМП, не хотел за Полярный круг возвращаться. А мне… Ну, это я уже объяснила.
– Ты так говоришь… Вы расстались?
– Давным-давно. После этого я еще дважды побывала замужем.
– Побывала?.. А сейчас?
– У меня сын, Андрюшка, двадцати четырех лет, и семнадцатилетняя дочь Полинка – так что я не одна.
– Как так сложилось? Расскажешь?
– Хорошо, только закажи еще кофе.
Вскоре он вернулся с двумя чашками, и под его вопросительным взглядом я начала рассказывать историю своей жизни.
– С первым мужем мы неплохо жили, если со стороны посмотреть. Все подруги мне завидовали. Сашка не пил, хорошо зарабатывал, я честно ждала его из рейсов. Но мы были совершенно разными людьми. Я – натура творческая. Мне больше нравилось с книжкой посидеть, в театр сходить, а потом обсудить увиденное, а он – то, что называется «приземленный материалист». Все в дом, все в дом! Чего только не привозил из-за бугра: аппаратуру, шмотки всякие, контрабандой не брезговал… Все его разговоры крутились вокруг того, сколько что стоит там и здесь, сколько за рейс наварил, что выгодно везти из какой страны.
– Мне это знакомо. Почти все моряки такие были. Я ведь тоже ходил в загранку, – заметил Слава.
– Извини, – смешалась я.
– Не за что. Меня-то как раз контрабанда никогда не интересовала. Если что-то конкретно заказывали – привозил. А так – прятать, изворачиваться, потом суетиться, продать с выгодой – это не мое. Я море любил.
– Последний романтик, что ли?
– Вроде того, – улыбнулся он. – Ну, дальше рассказывай, я тебя перебил.
– Только я перешла на третий курс – родился сын. Конечно, пришлось взять академку… А вскоре мама заболела – рак. Два года до ее смерти так тяжело было – вспомнить страшно! У меня маленький ребенок на руках, и у матери – то операция, то облучение, то химиотерапия. Сашка почти все время в рейсах, помочь некому… А когда мама отмучилась, я об учебе уже не вспоминала. Муж сказал: «Зачем тебе образование? Сиди с ребенком дома». Он как раз к тому времени купил трехкомнатный кооператив. Но почему-то именно в новой, просторной, хорошо обставленной квартире я окончательно поняла, что мы с ним не пара. Подруги твердили, что я с жиру бешусь: квартира отдельная, сын подрос, больной матери на руках уже нет, работать не надо, муж по полгода в плавании – сама себе хозяйка! Но я не могла так больше. Мы даже не ругались, мы просто говорили каждый о своем, и не хотели слышать друг друга. В восемьдесят шестом развелись. В общем-то мирно расстались, разменяли квартиру. При размене нам досталась двухкомнатная, и Андрюшке отец до сих пор материально помогает. Так что, по идее, он неплохой человек, просто мы не любили друг друга и по-разному смотрели на некоторые вещи. – Я выдержала небольшую паузу и закончила: – А я после развода устроилась работать в библиотеку и через год снова вышла замуж.
– Так быстро нашла свою любовь?
– Никакой особой любви, и ничего я не искала – подруга познакомила с сослуживцем. Антон был симпатичный интеллигентный мужик, по характеру – полная противоположность моему бывшему. Он показался мне очень милым и приятным человеком. Работал инженером в закрытом НИИ, и работу свою любил. Все было бы хорошо, если б не эта перестройка. Помнишь, водка по талонам была?
Вячик неопределенно пожал плечами.
– Меня это не коснулось, я ж по восемь месяцев в море болтался, да и вообще никогда много не пил.
– Антон тоже вначале не пил. А тут в доме постоянно запас спиртного – талоны ведь всегда старались отоварить, мало ли – пригодится для бартера. Да и жизнь пошла тяжелая… Стал он изредка к бутылке прикладываться. Сперва в одиночку, потом и компания нашлась. В начале девяностых его НИИ развалился. Вот тут уж он вообще с катушек съехал! Чего только ни пил: и спирт, и самогон и что-то химическое – кажется, для протирки стекол. Конечно, я боролась, даже лечить пыталась, но без его желания все было впустую. Помучилась-помучилась, и решила разводиться: сколько можно по окрестным дворам алкоголика искать, сколько можно капельницы ставить, выводя из запоев? Антон, конечно, каждый раз божился, что завяжет, но я уже не верила. Короче, вернула его матери по месту прежней прописки, и осталась опять вдвоем с Андрюшкой.
– Как вдвоем, а дочка семнадцати лет?
– Полинка мне не родная. Это дочь моего третьего мужа, Леши. Я тогда служила в технической библиотеке, а Леша часто ходил к нам работать с зарубежной литературой. Высоченный худющий очкарик, немного не от мира сего, но очень талантливый в своей области. В тридцать лет защитил докторскую по математике. Представляешь? Когда мы познакомились, ему было тридцать пять. Смешной такой, вечно с авоськами ходил. Как-то разговорились, и я узнала, что у него жена несколько лет назад умерла, он один воспитывает дочь. Потом мы случайно встретились в Пушкине в выходные, детей там выгуливали. Восьмилетняя Полинка была заморыш-заморышем: худющая, одета кое-как, волосы явно папа подстригал, но живая и веселая девчушка. Так и вертелась вокруг нас с Андрюшей. На следующее воскресенье я их к себе в гости пригласила. Глядела, как они мою стряпню наворачивают, а сердце от жалости разрывалось. С жалости все и началось. Вскоре мы с Лешей поженились и съехались – выменяли просторную четырехкомнатную квартиру. Может, это и глупо было, ведь квартплата постоянно росла, но нам хотелось, чтобы и детям по отдельной комнате, и Леше кабинет для работа. Мы хорошо жили, дружно. Полинка очень меня полюбила, уже через пару месяцев стала мамой звать.
– Ты говоришь, хорошо жили, отчего же разошлись?
– Ты знаешь, сколько получал профессор в конце прошлого века? Пять тысяч. Чуть больше библиотекаря! Лешка пытался репетиторством подрабатывать, но родителям семнадцатилетних оболтусов хотелось гарантий, что их чадо поступит в институт, а мой муж на это пойти не мог, он бы себя уважать перестал. Кое-какие деньги в нашей семье появились только пять лет назад, когда я начала писать детективы, и они неожиданно стали пользоваться успехом.
Вячеслав уставился на меня во все глаза:
– Ты – писательница?
– Да, печатаюсь под псевдонимом Ольга Троепольская, – ответила я с некоторой гордостью.
– Лерка, а я ведь читал твои книжки, три или четыре… Вообще-то я дамское не читаю, это супруга моя поклонница женских детективов. И мне понравилось. В стиле Агаты Кристи: никакой кровищи, чистая дедукция. Правда, жена говорит, что не хватает любовной истории, как у Устиновой.
– Ну, насчет Агаты Кристи – это ты загнул! – скромно заметила я. – А что касается любовных историй – у меня просто не получается. Выходит бесчувственно и неубедительно, так что лавры второй Татьяны Устиновой мне не грозят.
– Нет, Лерка, обалдеть! Ты – писательница! – продолжал удивляться Вячик.
Я улыбнулась и пожала плечами.
– Как-то так неожиданно получилось. Я всегда дружила с пером и бумагой, потому и на журналистику пошла. Потом работала в библиотеках, заочно окончила Институт культуры. А когда Лешка на свои репетиторские деньги купил компьютер, я из интереса стала учиться на нем работать. И поняла, что это намного удобней, чем от руки и даже на печатной машинке. Перепечатала свои юношеские рассказики, которые никогда никому не показывала, начала их править, просто чтобы научиться пользоваться компом… А когда выправила, оказалось, что у меня не самый плохой слог. Осталось придумывать сюжеты. И за этим дело не стало. У меня в детстве был дружок, Колька, мы с ним на даче в Комарове познакомились. И мамы наши по-соседски дружили. Сейчас Колька матерый мент, старшим опером в области работает, он-то и подкидывает сюжеты для моих страшилок. Конечно, большая часть романов – выдумки и, как Колька говорит, полная лажа… Может, мне бы в жизни в печать не продвинуться со своими опусами, но и тут повезло – одна из моих однокурсниц редактором в издательстве работает, помогла мою лажу опубликовать. А после первого издания – пошло-поехало. Конечно, я не самый популярный и продуктивный писатель, но на жизнь сейчас хватает.
Слава смотрел на меня почти с восхищением, и я скромно опустила глаза. Возникла небольшая пауза, а потом он опять спросил:
– Ты так и не сказала, отчего со своим замечательным профессором развелась?
– Около трех лет назад Лешку пригласили в Америку, читать лекции в одном из университетов. Думал, едет на год, но вскоре там нашлась еще более интересная работа, он подписал долгосрочный контракт и приехал за нами. А мы ехать отказались.
– Серьезно? От Америки отказались? – не поверил Слава.
– Это только звучит красиво – Америка! Что я забыла в маленьком университетском городке? Это ведь просто деревня, захолустье. Лешке-то плевать – он кроме своей работы ничего не видит. А мне чем заняться? Домохозяйкой сидеть, от скуки помирать? Писанина моя там никому не нужна… Да и вообще, я слишком Питер люблю и Родину, как бы пафосно это ни звучало… Конечно, когда я ему свое решение озвучила, разразился скандал, первый и последний в нашей жизни. Он вопил: «У этой страны нет будущего, это болото, из которого надо выбираться!» А я ему в ответ: «Эта страна тебя воспитала, обучила, а ты бросаешь ее на произвол! Если уедут все лучшие, кто останется? Воры и алкоголики?»
Я вздохнула.
– Конечно, Лешку можно понять. Здесь он за десять лет всего на один симпозиум съездил, а ученым необходима подпитка друг от друга. Он ведь большой умница, но на родине математический метод, который он изобрел, никого не заинтересовал. А там благодаря этой разработке он получил лабораторию и грант на несколько лет, и теперь регулярно ездит на всякие научные тусовки по всему миру. В Америке у Лешки действительно прекрасное будущее. Конечно, если бы я его сильно любила, то поехала за ним куда угодно, хоть на край света, но мы всего лишь хорошие друзья, а здесь у меня друзей много – что же, их всех бросать ради одного? К тому же мой сынок в то время как раз журфак заканчивал. В Питере он имеет возможность реализоваться в выбранной профессии, а там? Ну, а Полинка не захотела нас бросать. Я, если честно, была тронута, что она предпочла остаться со мной. Короче, мы с Лешкой развелись, но дружбу поддерживаем, недавно все втроем съездили к нему в гости. С деньгами у него теперь полный порядок, так что он нас повозил, многое посмотрели. И с удовольствием вернулись домой. Вот и все обо мне. Ну, а ты как? Как я понимаю, женат. Дети есть?
– Женат, уже в третий раз, – без особого энтузиазма начал свой рассказ Вячеслав. – Первый раз женился еще на четвертом курсе. На будущих моряков тогда девчонки вешались, да и мне, чтобы в загранку ходить, нужен был штамп в паспорте. Сама знаешь, холостяков туда не больно пускали. Около десяти лет мы с Ириной вместе прожили, материально я ее хорошо обеспечивал, одета была, как кукла. С рейса приду, обязательно на курорт, а если зимой – то по театрам и ресторанам. Ждала меня вроде бы верно, во всяком случае, упрекнуть мне ее было не в чем. Вот только детей Ирка не хотела, принципиально. Уж сколько я ее уговаривал, чего только не сулил! Наотрез отказывалась, говорила, что бабушек у нас здесь нет, а одна она на себя такую обузу взваливать не собирается. Я предлагал: давай уйду на берег, вдвоем справимся! Нет, говорит, сама работу не хочу бросать. А когда захочет? Мне – тридцать один, ей уже тридцать два. Куда тянуть-то? Ладно бы по состоянию здоровья не могла родить, я бы понял, тем более все остальное меня в ней устраивало… Она сказала: если так детей хочешь, ищи другую. Ну, нашел. Развелся, и снова женился. Надя была на шесть лет моложе меня, и ребенка тоже хотела, но забеременеть все никак не могла. Проверялись оба. Я в порядке, а у нее… – мой собеседник замялся, не зная, стоит ли вдаваться в такие подробности. – Лечилась четыре года, а результат нулевой, Надя и бросила. Я стал узнавать про операцию по искусственному оплодотворению… И вдруг, неожиданно совсем, Надька забеременела.
– Так бывает, уже потеряешь надежду, и вдруг – чудо! – вставила я.
– Именно чудо! В девяносто девятом родилась Яночка. Солнышко мое, радость… – глаза у Славы потеплели. – Когда был на берегу, надышаться на нее не мог. Я тогда уже под флагом ходил…
– Как это – под флагом? А до этого без флага? – по привычке до всего докапываться и впитывать новую информацию поинтересовалась я.
– Ну, это когда компания российская, команда может быть и смешанная, порт приписки – Генуя, а флаг вообще какой-нибудь Гвинеи-Биссау. Деньги хорошие платили, я же старпом! Зато работа на износ: месяц дома, четыре-шесть – в море. Однажды пришел из рейса, а Яночка – ей тогда около четырех было, – рассказала, что пока я плавал, мама ее к бабушке отвозила и она там подолгу жила. Я у Надьки спрашиваю: что за дела? А она лепечет, мол, бабушка внучку любит, хотелось сделать матери приятное. Я сделал вид, что поверил, хотя подозрения кое-какие возникли. Моряки вообще народ ревнивый… Но и понять можно: несколько недель берега не видишь, ступишь, наконец, на землю, а там одни черные. Ну, пусть даже и белые… Проституток иной раз прямо на корабль подвозят, но мне, например, противно… Следующий рейс кончился, домой приехал – а жены и след простыл. Я сразу к теще. Оказалось, что Надька нашла свою судьбу – молодого, богатого, перспективного…
Слава умолк на некоторое время.
– Хорошо, не настаивала, чтобы после развода дочка с ней осталась. Может, ее новому чужой ребенок не нужен был, а может, понимала, что за границу я дочку не отпущу. Они собирались в Германию на ПМЖ. Уехали, там у них родился сын, и теща тоже туда намылилась… Сперва-то она мне с Яночкой помогала… Конечно, я тут же списался на берег. За несколько лет у меня скопились немалые деньги. Еще пока в море ходил, купил на них квартиру и сдавал, потом еще одна от тетки в наследство досталась. После развода лишнюю жилплощадь продал и вложил в дело.
– Так ты бизнесмен?
– Скорее – партнер, – улыбнулся Вячик. – Одному знакомому тесть в качестве свадебного подарка отдал часть своей типографии. Мол, работай, развивайся, будет вам с дочерью на хлеб с маслом. Приятель предложил мне инвестировать в это производство. Я согласился, но с условием, что буду совладельцем. Сейчас это вполне успешное предприятие, делаем обложки для видео и аудиопродукции, и прочую цветную полиграфию на картоне. У нас с Константином по сорок процентов акций, двадцать процентов у некой госпожи Барышниковой, но она фигура номинальная. Дама где-то за границей живет, я ее в глаза никогда не видел. Мы с Костей Ермолаевым по очереди директорствуем: два месяца я, два месяца он. Остальное время я свободен.
– Вот это график! – поразилась я.
– Типография небольшая, вдвоем там делать нечего. Вот мы и договорились: недельку друг друга в курс вводим – и адью, свободен! Зато сколько времени я могу дочке уделять! Мы с ней где только не бывали… Сейчас отвез Яночку в Латвию, к моей маме, а сам хочу на пару недель смотаться на рыбалку. На границе Ленинградской, Псковской и Новгородской областей есть чудное местечко. Глушь несусветная, даже сотовой связи нет. Из всех благ цивилизации – электричество от движка. Я там у егеря останавливаюсь. Тишина, красота, в речке рыба водится… Люблю отдохнуть в полном одиночестве – наверное потому, что много лет приходилось жить в коллективе. Иной раз так они все надоедали – хоть за борт бросайся…
– И жена тебя на рыбалки отпускает? – улыбнулась я.
– Отпускает, – кивнул Вячик как-то невесело.
– Про второй развод ты рассказал, а как опять женился? – поинтересовалась я.
– После Надьки я вообще жениться зарекся, да только трудновато одному с ребенком, несмотря на то, что няню нанимал. Мастер, у которой я стригусь, общительная такая тетка – все сокрушалась, что я без жены. Есть, говорит, у меня клиентка – девушка серьезная, с такой вполне можно семью строить. Свела нас. Я посмотрел – вроде симпатичная. Стали встречаться. Правда, в качестве будущей супруги я Алену вначале не представлял. Слишком молоденькая – всего двадцать два года. Однако, на удивление, они с моей пятилетней Янкой отлично поладили. Алена нашла для дочки другую няню, сменила домработницу; в квартире воцарился порядок, ребенок всегда вовремя накормлен и правильно одет. Затем она устроила Яночку в кружок танцев, в бассейн. Для меня главнее дочки ничего на свете нет, вот и подумал: кто еще о ней так заботиться станет? И хотя что-то мне в Алене казалось неестественным – знаешь, бывает иногда при общении, будто человек играет роль, но текст проговаривает не слишком талантливо, не от души, – мы все-таки поженились…
– Ты что же, и влюблен в нее не был?
Вячеслав пожал плечами.
– Не знаю, можно ли влюбиться в таком возрасте… Да и какая любовь? У меня Яночка на руках, я о ней прежде всего думал. И, говоря откровенно, я хоть был уверен, что Алена со мной не из-за денег… У нее около двух тысяч баксов в месяц, так что…
– Ничего себе! – не сдержалась я. – Это кем же твоя жена работает?
– Да никем она не работает, и образования никакого. Просто повезло девчонке. Жила с бабушкой в маленьком городке Чусовом, это под Пермью, Мать ее умерла молодой… И вот, когда Алене исполнилось семнадцать, объявился ее отец, вернее, не объявился, а вызвал к себе в Питер. Заболел раком и вспомнил перед смертью. Надо было кому-то наследство оставлять, квартиру в центре, полную антиквариата. После его смерти Алена некоторое время бездумно тратила отцовское состояние, а когда поняла, что оно не бесконечно, остатки вложила в какие-то акции и стала жить на доход с них. Тут как раз мы с ней и познакомились.
– Что-то ты нерадостно рассказываешь. Молодая жена, с состоянием, о доме и дочке заботится, чего тебе еще?
– Не так все хорошо оказалось, как думалось. Вначале вроде ничего, а потом… Но я не хочу сейчас об этом говорить. Короче, я собираюсь разводиться.
– Грустно, – не нашлась я, что сказать.
– Моя история лишь доказывает, что браки без любви недолговечны.
– Моя тоже, – кивнула я. – Я ведь ни одного из своих мужей не любила. Была приязнь, чувство долга, жалость – все что угодно, кроме любви.
Мы с Вячеславом уже давно вышли из кафе и шагали по набережной Фонтанки к Невскому проспекту. Помолчав немного, он сказал:
– Знаешь, тот единственный вечер, который мы провели вместе, пожалуй, самое романтическое воспоминание в моей жизни. Я ведь влюбился в тебя с первого взгляда, близость почувствовал – хотя у нас ничего не было… А с другими… Да, было влечение, я говорил те слова, которые от меня хотели услышать, но и только! Просто положено моряку быть женатым, и я был. А нынешняя моя жена вообще человек другого поколения, какая уж тут близость! – Вячик остановился и посмотрел на меня. – Но с тобой… Я давно так с женщинами не разговаривал.
– Как это – так?
– Не задумываясь о произведенном впечатлении, не пытаясь очаровать и не боясь поддаться очарованию.
– Звучит довольно двусмысленно. Тебе наплевать на мое впечатление и мнение? – улыбнулась я.
– Наоборот. Прости, я, наверное, просто неуклюже выразился. Я имел в виду, что с тобой могу не играть ни в какие игры, быть самим собой, как в семнадцать лет.
– Мы изменились за эти годы…
– Нет, я не замечаю в тебе перемен, разве что волосы другого цвета. – Слава коснулся кончиков моих волос. – А лицо, оно стало еще красивее…
– Брось, просто уже темновато, – слегка пококетничала я.
– Я не шучу. У тебя все такие же ясные глаза… ямочки на щеках… и губы… – он провел по ним пальцем, склонился и поцеловал.
Как это было непохоже на наши детские поцелуи! Мне стоило больших усилий оторваться от него.
– Не надо, – еле произнесла я, отворачиваясь.
– Тебе неприятно? – удивленно спросил он.
– Приятно, но это не имеет никакого смысла.
– Не понял… – Вячеслав взял мое лицо в ладони и повернул к себе.
Я мягко убрала его руки и заговорила, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть.
– У меня не так много принципов, но одному я не изменяла никогда: я не вступаю в отношения с женатыми мужчинами.
– Какие отношения, мы просто поцеловались! – он опять потянулся ко мне.
– Но мы ведь не школьники, чтобы ограничиваться поцелуями. Вячик, я серьезно. Я очень рада, что мы встретились. Надеюсь, теперь станем друзьями, но это – все.
– Тебя останавливает только то, что я женат? Больше ничего?..
– Больше ничего.
– Тогда завтра же начинаю разводиться, – решительно заявил он.
– Ничего не выйдет, выходные! – рассмеялась я.
– Ладно. Но встретиться завтра мы можем? Только ближе к вечеру, днем смотаюсь на дачу поговорить с женой о разводе. Поездка на рыбалку отменяется!
– Хорошо, встретимся завтра, – немного помолчав, согласилась я. – А сейчас мне пора – уже первый час ночи, и дома меня, наверное, потеряли. Удивительно, что никто не звонил.
Я достала из сумочки трубку.
– Ну конечно, разрядилась.
– Позвони с моей.
– Не стоит. Надеюсь, они спят.
Мы уже вернулись к тому месту, с которого начали прогулку. Витрины магазина были закрыты роллетами, но вывеска сияла вовсю. Зачем они делают это, подумалось мне. Это же не ночной клуб и не ресторан… Кто будет в первом часу ночи думать о книгах?
Вячеслав открыл дверцу припаркованного невдалеке от магазина громоздкого джипа.
– Куда тебя отвезти?
– К парку Победы.
Не прошло и десяти минут, как мы остановились возле нашего большого сталинского дома. Слава хотел еще поболтать, но я торопливо сунула ему визитку и сказала, что буду ждать звонка.
В квартире стояла сонная тишина. Я тихонько умылась и пробралась в свою комнату. Несмотря на поздний час, долго ворочалась в постели, все никак не могла уснуть. Перебирала в памяти слова, сказанные Вячеславом, его взгляды, поцелуи. Меня охватило странное ощущение, как будто со мной уже происходило это, словно сбывался давний сон.
Я сто лет не вспоминала про Вячика, про наше знакомство с ним, про один-единственный вечер, который мы провели вместе. Это был первый раз, когда я познакомилась с парнем на улице, раньше считала такое неприличным. Я была скромной девочкой, все больше с книжками сидела, с парнями не гуляла и не целовалась ни разу. Пубертатный период прошел у меня как-то незаметно.
Пубертатный… Мы и слова-то такого тогда не знали. Хотя, конечно, все девчонки мечтали о любви, говорили о мальчишках без конца, а у Ленки Барышевой даже был настоящий любовник. Правда, она не рассказывала «про это», только улыбалась загадочно на расспросы одноклассниц. За ней прямо к школе иногда приезжал на машине мужчина лет под тридцать – нам он казался ужасным стариком. Я, например, никогда бы не влюбилась в мужчину, который старше на десять лет…
А в Вячика влюбилась, за один вечер. И весь остаток лета мечтала о будущей встрече первого сентября. Несмотря на прохладную погоду и накрапывающий дождик я вырядилась в свой любимый белый сарафан в голубой горошек и сидела в беседке два часа, пока не продрогла окончательно. И на следующий день сидела, и еще два дня. А потом решила, что он просто забыл. Забыл про меня за эти две с половиной недели. Но я-то, дурочка, помнила! Не встретив Вячика на танцах в Макаровке, я приказывала себе не думать о нем, но все равно не получалось…
Вячик был единственным мужчиной, в которого я была влюблена. Хотя можно ли назвать мужчиной семнадцатилетнего мальчишку, не умеющего целоваться?
Всю жизнь, читая о любви или слушая рассказы подруг, я ощущала какую-то ущербность. У всех романы, бешеные страсти – одна я, как инвалид, не способна любить. Но сейчас… Давнее забытое чувство будто пробудилось от глубокого сна, мне хотелось быть с Вячиком, хотелось, чтобы он снова целовал меня… Если то, что он сказал – правда, если он разведется…