Мама на Рождество
Глава 1
Киллиан
– Благодарю, миссис Торн.
Няня моей дочки вежливо улыбается и кивает.
– Счастливого Рождества, мистер Томас, – отвечает она и выходит из дома.
Я разворачиваюсь и сталкиваюсь взглядами с Милли, которая, прижимая к себе своего старого медведя по имени Гризли, смотрит на меня, склонив голову набок. Ее волосы слегка растрепались и теперь комично торчат в стороны.
– Ну что, Панда? Чем займемся? – спрашиваю присев.
Я называю так свою дочь, потому что в три года она заявила, что будет пандой, когда вырастет. И заставляла меня так называть ее. Сейчас, в свои пять, Милли в полной мере осознала свою выгоду быть девочкой, папиной принцессой, так что больше не сравнивает себя с медведем, но прозвище прижилось.
– Разбирать подарки, – она кивает в сторону стоящей в углу елки.
– Рановато еще для подарков, Рождество не наступило.
– А когда наступит?
– Через пару дней.
– Тогда зачем там сейчас лежат подарки?
– Санта принес их заранее.
– Зачем?
Я вздыхаю, потому что вот этот поток вопросов всегда ставит меня в тупик. И, если еще на такие банальные, как «Почему небо голубое?», я могу ответить, то про Санту что-то совсем растерялся.
– Это просто коробочки, они пока еще без подарков.
И правда, нахрена я набросал подарки заранее?
– Тогда почему тяжелые?
– А там… гири.
– Как у тебя в спортзале?
– Да, – облегченно выдыхаю, когда Милли сама начинает подсказывать ответы.
– А зачем они там?
Хочется ругнуться, но при ребенке нельзя. И так всегда, когда я возвращаюсь из длительных рейсовых командировок. Я настолько привыкаю там общаться без ограничений, что потом сложно перестроиться дома. Сейчас снова ругательство щекочет кончик языка, но я держу себя в руках.
– Не знаю. Слушай, нам нужно в торговый центр.
– А зачем? – задает она любимый вопрос, но я уже вижу ее интерес, загоревшийся в глазах.
– Нужно купить подарок дяде Фреду.
– Мы купим ему мягкую игрушку? – загорается она и начинает хлопать в ладоши, а я прикрываю глаза и еще раз выдыхаю. Кажется, на этот раз пронесло от углубления в тему гантелей в подарочных коробках. – Я буду выбирать, ладно?
Милли продолжает перебирать варианты подарков для Фреда Коулмана, пока я несу ее в спальню принцессы, чтобы расчесать и заплести ее любимые хвостики. Потом переодеваю дочку и усаживаю у себя в спальне смотреть мультики, пока сам быстро принимаю душ и меняю форму пилота на свободный свитер и джинсы.
– Папочка, от тебя вкусно пахнет, – заявляет Милли, когда я появляюсь из ванной.
– Спасибо, детка, – улыбаюсь своему маленькому критику и прохожу в гардероб, чтобы надеть часы и браслет на запястье.
– Ну как? Готова?
– Ага.
Милли бодро спрыгивает с моей кровати, не откладывая медведя, и несется к лестнице, шурша утепленными штанами. Ее задорные хвостики подпрыгивают в такт движениям. Я улыбаюсь еще шире. За эти две недели я так чертовски соскучился по дочери.
– Папочка, только я не доела свою кашу, – огорошивает она меня как раз перед тем, как мы собираемся обуться.
– Давай променяем кашу на… скажем, пиццу.
– Ура! Пицца! – радостно восклицает она, а потом хмурится. – Но миссис Торн сказала, что я должна каждое утро съедать не меньше десяти ложек, иначе не вырасту. А я не могу быть всегда такой маленькой, потому что тогда я никогда не достану до шкафа со сладостями.
Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться.
– А сколько ложек ты съела?
Она начинает загибать пальчики, деловито бубня себе под нос и хмурясь. Я с умилением наблюдаю за сложными подсчетами.
– Пятнадцать тридцать восемь! – выдает она с гордостью, а я, уже не скрываясь, смеюсь.
– Это больше десяти.
– Правда? – с сомнением в голосе спрашивает она.
– Точно больше.
– Ну я все равно съем еще две, – Милли разворачивается и бежит на кухню. – Ты только без меня не уходи! Ты же сам подарок не выберешь!
– Каша уже остыла. Может, подогреть?
– Нет! – выкрикивает дочка из кухни, а я качаю головой.
Достаю из шкафа свои ботинки, сапожки Милли, перекладываю кошелек из форменной куртки в повседневную, и в этот момент слышу стук в дверь. Распахиваю ее и замираю. На пороге, широко улыбаясь и, как всегда, выглядя роскошно, стоит моя жена.
– Алекса, – приветствую ее сухо.
– Привет, Кил. Как дела? – она пытается заглянуть за мое плечо, но я закрываю собой весь дверной проем. – Могу я увидеть Милли? Я привезла ей подарок на Рождество, – она поднимает повыше небольшую коробку.
– Не можешь. Подарок оставляй, я поставлю под елку. Опять на Рождество уезжаешь?
– Да, – тянет она неуверенно, дергая бант на коробке. – У меня выступление.
– Мгм, – коротко отвечаю, снова злясь на нее. Надо же, два года прошло с момента, когда я вытравил Алексу из нашей с дочкой жизни, а все равно еще неприятно ноет в груди, когда она в который раз предпочитает работу семье.
– Слушай, я завтра улетаю, хотела бы увидеться с дочкой.
– Надо было прийти за час до отлета. Тогда бы тебе не пришлось придумывать отговорки, почему ты должна быстро ретироваться.
– Ты несправедлив ко мне.
– Это я говорю, еще и накинув сверху небольшой кредит доверия.
– Какой же ты…
– Кто? – прерываю ее. Этот разговор начинает меня утомлять.
– Говнюк, – бросает она резко, превращаясь в привычную мне Алексу с острым языком. – Передавай привет Милли, – цедит сквозь зубы, всовывает мне в руки коробку и, развернувшись на высоких каблуках, спускается с крыльца.
Когда-то этот дом планировался как семейное гнездышко. Отец предупреждал меня, что Алекса и «гнездышко» – это полярные понятия. Но я не прислушался. Я тогда был чертовски сильно влюблен в певицу из бара, и мне казалось, что с ней я могу быть счастлив. Потом я думал, что после рождения ребенка она обязательно бросит карьеру и осядет дома. Дальше мы ругались, потому что я не имел права требовать оставить мечту, потому что так хочу. Она ведь не требовала от меня бросить мою. Что ж, я посчитал претензии справедливыми и оставил ее в покое. А затем она объявила, что нам нужно переехать в столицу штата – Мадисон. Якобы там для ее и моей карьеры лучшие условия. А то, что наша дочь не будет видеть залив Грин каждый день из окна и расти в уютном городке, ее совсем не интересовало.
Я не хотел возвращаться в Мадисон. Я учился в этом городе, прожил немало веселых часов, тусуясь в друзьями и шляясь ночами по барам. Но я не хотел, чтобы единственной ценностью моей Милли стали деньги и увеселения, как это случилось с ее мамой. С которой я, кстати, познакомился в одном из баров Мадисона. Мне хотелось, чтобы Милли росла недалеко от бабушки с дедушкой, чтобы каждый день созерцала красоту природы. Именно поэтому я купил дом в Маринетт, на берегу залива Грин озера Мичиган.
Милли в восторге от своей жизни. Она обожает свою будущую школу, свою добрейшую няню, своих дедушку с бабушкой, у которых остается довольно часто, когда я уезжаю в командировки. Она любит смотреть на озеро, летом вместе со мной или с дедушкой рыбачить, ловить бабочек и собирать цветы. Милли – это ребенок природы, и я хочу, чтобы так оставалось как можно дольше. Она счастлива здесь.
Уход Алексы стал для дочки огромным потрясением. Она ночами плакала, звала мамочку. Моя жена не подумала о том, с кем будет оставлять дочку, если бы мы переехали. Я часто бываю в командировках, она почти каждую ночь в барах и клубах. Алекса надеялась, что моя мама бросит отца, работу и свой дом, чтобы присматривать за внучкой в городе, и сильно удивилась, когда ей было отказано, как она выразилась, «в такой малости».
Иногда мой отец называет меня упертым ослом, который, возможно, должен был согласиться на переезд, но временами он все же соглашается с моим решением.
То, что дочь не нужна Алексе, я понял через неделю после ее отъезда в Мадисон. Тогда я должен был ехать в командировку и позвонил жене, чтобы она забрала к себе Милли, но та, сославшись на плотный график выступлений, отказалась. Впервые навестить дочь Алекса приехала через полгода после отъезда. Милли была несказанно счастлива снова встретиться со своей мамочкой. Но та пробыла дома не больше получаса, а потом снова засобиралась назад. Дочка никак не могла взять в толк, почему не может поехать с мамой, и почему мама с ней практически не побыла. И, конечно, пару ночей перед сном плакала до икоты и снова звала маму.
Тогда я и возненавидел женщину, которую когда-то любил до беспамятства. Алекса еще пару раз пыталась уговорить меня переехать с ней, заверяла в том, как сильно любит нас и скучает. А потом мы с Милли приехали в город, чтобы провести выходные с ее мамой, но Алекса выкроила для нас всего пару часов в своем плотном графике. Я выдержал тот уикенд только ради дочери. Но с тех пор я практически не подпускаю жену к нашей малышке. Еще один такой стресс мог бы ее сломить. Милли, словно почувствовав мой настрой, не спрашивает о маме, я о ней тоже не говорю.
– Папочка! – выкрикивает Милли за моей спиной, и я разворачиваюсь посмотреть на нее. – Я съела всю кашу.
– Всю-всю? – спрашиваю, закрывая дверь.
– До капельки! – с гордостью выдает моя красавица, тряхнув головой. – А что это у тебя?
– Это… м-м-м… – чешу затылок в поисках правильного ответа, а потом откладываю коробку на комод. – Это принесли еще одну коробку.
– С гантелями? – деловито спрашивает Милли, поставив руки в боки, при этом зажав под подмышкой многострадального медведя.
– Именно! – восклицаю, щелкнув пальцами. – Готова ехать?
– Да!
– Тогда обуваемся.
Глава 2
Эрика
– Дочка, я понимаю, что ты занята, но завтра у отца день рождения, – давит мама, раздражая меня.
Зажав телефон между плечом и ухом, я ощупываю живот своего нового пациента и бросаю медсестре:
– Мягкий. – Она кивает и печатает на ноутбуке мои слова. Надавливаю в разных частях брюшной полости, но пациент даже не вздрагивает, только пытается поймать мою руку и засунуть ее себе в рот. – Тише, малыш, – улыбаюсь я.
– Эрика, – строже зовет меня мама.
– А нельзя просто в джинсах, мам? – стону я, кивая хозяйке Доджера.
– Нет. Дорогая моя, у папы юбилей. Приедут его бывшие коллеги. Может, найдешь себе достойного…
– Все, поняла! – выкрикиваю, заставив клиентку вздрогнуть, а маму – замолчать. И только привыкшая к моей эмоциональности медсестра Лесли продолжает невозмутимо заполнять карточку пациента. – Платье, так платье. Вечером заеду в торговый центр.
– И освободи вечер на завтра, – напоминает мама, а я прикрываю глаза, устало вздыхая.
Я так надеялась заскочить к родителям днем, поздравить папу и уехать, сославшись на занятость на работе. Но мама, которая все не сдается в своем порыве выдать меня замуж, настояла на том, чтобы я присутствовала на торжестве.
Проводив последнего пациента, я устало опускаюсь в кресло и прикрываю глаза.
– Эрика, – в кабинет входит директор ветклиники, Кларк Доусон, такой же одержимый животными, как и я. – Пришли анализы, которые ты ждала.
Он бросает мне на стол папку, которую я тут же пролистываю в поисках результатов анализов одного из пациентов, а потом шумно выдыхаю.
– Можно делать операцию, – говорю, поднимая голову. – Только назначим ее на следующую неделю.
– Это еще почему? – Кларк присаживается на край моего стола и впивается в мое лицо своими темными глазами. Когда он так внимательно смотрит, мне становится не по себе.
Хотя так я себя чувствую каждый раз, когда на меня смотрит мужчина. И тогда я выдаю один из вариантов реакции: смущение или агрессию. Ненавижу весь мужской род! Ну, за исключением папы и брата. Остальным желаю гореть в аду!
– Я беру выходные на весь остаток недели.
– А меня поставить в известность ты не желаешь? Надо отменить или перенести твоих пациентов.
– Как раз собиралась к тебе идти.
– Как же, собиралась она, – недовольно бурчит Кларк.
– И всех пациентов заберет Беттани. Я уже договорилась с ней.
– А ее пациентов?
– У нее их было всего пять на завтра на тот момент, когда я узнавала. Как раз хватит времени всех принять.
– А с приютом что?
– Я им уже позвонила, до понедельника они меня не ждут. Отработаю лишний вечер на следующей неделе.
– Ладно, – неохотно соглашается он, вставая со стола.
– Лесли, ты-то хоть завтра будешь?
– Да, мистер Доусон.
Фыркнув, Кларк покидает кабинет, а я продолжаю рассматривать результаты анализов, передавая их Лесли с комментариями и заданиями на завтра.
Поход в торговый центр за платьем занимает у меня кучу времени, особенно если учесть, что разместить заказ через интернет можно в считанные минуты, да и выбор там получше. Но тогда я не могу быть уверена, что доставка приедет вовремя и мне не придется тащиться на юбилей отца в джинсах. К сожалению, потратив на шоппинг три часа, я не смогла выбрать наряд. Решаю сделать это все же утром, только втайне, иначе мама обязательно присоединится ко мне. Я люблю ее, но шоппинг с ней – это пытка. Мы должны будем обойти все магазины, и не по одному разу, а потом сделать вывод, что в первом все же было самое красивое платье. И вернуться туда в третий раз, чтобы все-таки купить то самое.
Я люблю своих родителей, но стараюсь минимизировать общение с ними, потому что они давят на меня по поводу брака. Как-то мама притащила на семейные посиделки сына своей подруги. Улавливаете, да? Классическая ситуация. Я и сын маминой подруги. Я не сопротивлялась. Откровенно говоря, устала, потому что родители грызли меня за отсутствие личной жизни с двадцати одного года. Если до этого они радовались, что я сосредоточена исключительно на учебе, то сейчас мамино стремление выдать меня замуж больше напоминает истерику.
Так вот этот сын маминой подруги предложил мне встречаться. Мы сходили на пару свиданий. Зак был очень молчалив, и я тоже не болтуха. В общем, из пары часов свидания мы перекинулись всего несколькими словами. Причем так, будто нас заставляли это делать. Я подозреваю, что Зак пришел тоже не по своей воле. Но, несмотря на это, он пригласил меня на следующее свидание. Я тогда еще подумала: «Может, мы просто созданы друг для друга?» Ведь есть же молчаливые пары. Наверное, со временем неловкое молчание превратится в приятное. Но на третьем свидании Зак удивил, предложив мне тройничок с его… девушкой. Правда, она была замужем, а муж ее был куколд, но… В общем, я, как могла вежливо, истолковала парню свою позицию по этому поводу. Он сказал, что я так и останусь старой девой, потому что не открыта экспериментам.
Потом был папин ученик. Надо сказать, мой папа пилот со стажем. Он уже давно на пенсии, но до сих пор преподает в университете Мадисона. Летает туда несколько раз в месяц к своим студентам, остальное время работает онлайн. Конечно, большинство его студентов – сплошь ухоженные красавцы, будущие пилоты. Но, во-первых, мне они больше напоминают напыщенных индюков. Преисполненные собственной важности и неотразимости, они даже ходят так, словно парят над землей. А, во-вторых, они чаще всего поверхностные в личных отношениях. Потому что… да-да, считают себя чертовски обаятельными. Даже если не красавцы. Надел форму пилота – все! Трусики у окружающих женщин должны автоматически слететь. А, ну и третье. Я бы не хотела ждать мужа из рейсов, как все детство ждала папу. Я вообще не очень терпелива, а тот факт, что от меня не зависело, когда смогу увидеть любимого человека, меня сильно раздражал.
Так что пилоты мимо.
Но был же папин ученик. Именно ученик, не студент. Он давно закончил университет и летал с папой в качестве второго пилота. Но в самом начале, как и большинство из них, работал стюардом на борту самолета, который пилотировал папа. Но это уже другая история. А наша с ним началась весной, когда у папы был отпуск. Он ненавязчиво пригласил Гаса к нам на барбекю. Якобы для открытия сезона, хотя это был уже третий раз за этот сезон. Я не собиралась тогда приезжать, но мама настояла. Мне стоило насторожиться еще в тот момент, когда она сказала: “Только не надевай шорты, тебе так идет то персиковое платье. Порадуй меня, надень его.” Знала бы мама, что под этим очаровательным платьем потом будут нагло шарить руки их гостя, дважды подумала бы. Получив заслуженную пощечину и пару ругательств в свой адрес, Гас быстро ретировался с праздника, а мама тогда сказала, что я навсегда останусь девственницей.
Тогда, разозлившись, я пошла в бар, нашла неженатого бывшего одноклассника и переспала с ним. Правда, перед этим пришлось изрядно напиться, чтобы не блевануть, так что я помню только как он кряхтел надо мной, вливал мне в уши чушь о том, что я ему давно нравлюсь, просто он стеснялся ко мне подкатить. А, ну еще помню смутные отголоски боли и то, что секс мне совсем не зашел. С тех пор у меня была пара партнеров, с которыми я убедилась, что секс – это совсем не мое, на том и закончила свои эксперименты.
За свои двадцать восемь я добилась многого: у меня свой дом, пусть и в пригороде Маринетта, я один из самых востребованных ветеринаров штата. Ко мне даже из Мадисона везут животных, где крутых ветеринарных клиник целая куча, практически на каждом шагу. И все же эти люди везут своих животных ко мне, потому что могут быть уверены: я в лепешку расшибусь, но сделаю все, чтобы помочь им. Еще я занимаюсь благотворительностью, бесплатно ухаживая за животными в местном приюте.
У меня все хорошо и без семьи. Я вообще как подумаю о том, что, выйдя замуж, буду вынуждена отчитываться перед мужем за каждый час задержки на работе, меня бросает в холодный пот. А задерживаюсь я каждый день, и не на минутку. А в дни, когда я работаю в приюте, могу вообще прийти к полуночи. Так что семья с моей одержимостью к работе мне противопоказана.
Приехав в Маринетт, сразу заезжаю в торговый центр, гораздо больший по сравнению с тем, который есть недалеко от моего дома. Я бреду по широкому проходу с полными пакетами. Все, как наказала мама: платье, туфли, белье. Еще я купила папе подарок и маме – чайную чашку в ее коллекцию. Поворачиваю голову, чтобы посмотреть на огромную украшенную к Рождеству елку, как мне в ногу что-то врезается, практически заставляя упасть, но я чудом остаюсь на месте. А «что-то» оказывается «кем-то»: маленькой девочкой с пытливым взглядом. Она смотрит на меня с интересом, прижимая к себе изрядно потасканного медведя. Я тоже смотрю на нее, не зная, что надо сказать. Самый безопасный выход из этой ситуации – сбежать. Но я почему-то осматриваюсь в поисках ее родителей.
Торговый центр наводнен людьми, снующими туда-сюда и периодически толкающими друг друга. Боюсь, в такой толпе ребенка могут сбить с ног. Затопчут вряд ли, но испугать могут.
– Где твои родители? – спрашиваю, не обнаружив никого из взрослых, кто бы крутил головой в поисках ребенка.
– Не знаю, – отвечает она и засовывает большой пальчик в рот.
– Вынь палец, иначе будет неправильный прикус, – на автомате говорю я, словно разговариваю со своей племянницей, у которой в раннем детстве была такая же привычка. – А с кем ты сюда пришла?
– С папой, – отвечает девочка, не вынимая пальца изо рта.
– И где он? – она просто пожимает плечами, а потом вынимает палец и этой же рукой берется за мой. И снова смотрит. – Тогда пойдем искать.
Сказав это, обхватываю остальными пальцами ее крохотную ладошку и веду к охране торгового центра, чтобы они объявили о том, что девочка потеряла папу. Малышка покорно следует за мной. Непуганная, похоже.
– Как тебя зовут? – спрашиваю ее.
– Милли. А тебя?
– Эрика.
Она пытается произнести мое имя, но выходит коряво. Нечто среднее между Лика и Эка. Решаю не обращать на это внимания, ведь через пять минут я уже прощусь с ней. Надеюсь на это.
– Эй, мисс! – раздается позади меня грозный голос, но я не сразу соображаю, что обращаются ко мне, поэтому и дальше тащу Милли за собой.
– Папа, – говорит она.
– Да, сейчас попросим охрану найти твоего папу, – бубню я, крутя головой по сторонам в поисках хоть одного охранника. Как не надо, они путаются под ногами, а когда нужны, их никогда нет.
– Мисс! – громче выкрикивает мужчина, а потом меня кто-то хватает за локоть и резким рывком поворачивает к себе лицом. – Ты охерела?! – рявкает он мне прямо в лицо, а я столбенею от такой наглости.
– Папочка! – взвизгивает Милли и, отпустив мой палец, бросается обнимать ногу нахала, который только что меня оскорбил.
Глава 3
Киллиан
Эта сучка смотрит на меня глазами, полными гнева. Какова дрянь, а? Украла моего ребенка, пока я расплачивался в кафе, а теперь еще и смеет злиться.
Отодвигаю Милли себе за спину и взглядом разрываю дамочку на куски. Стараюсь не замечать ее красоты, потому что она сбивает с толку. Не модель, но есть в ней что-то притягательное. И сиськи нормальные такие. Эх, надо найти кого-то потрахаться. У меня так давно не было секса, что я готов наброситься на киднеппера.
– Пошли, – рычу я, снова схватив ее за локоть, а потом тащу к охране.
– Куда? Эй, отпусти меня! – возмущается она. – Куда ты меня тащишь? Пусти, ненормальный!
– Ты украла ребенка и хочешь свалить? Ни хрена не выйдет!
– Кого я украла?! Эй! Девочка потерялась!
– Девочка ждала отца возле кафе, потому что внутри ей было жарко!
– А не надо оставлять маленького ребенка без присмотра! Придурок!
Почему меня, нахрен, заводит то, как она брыкается?! И глазищами своими в меня сверкает, готовая испепелить. Губы эти пухлые надувает и тычет в меня пальцем с прозрачным лаком на ногте. И пахнет она…
Вот черт! Она же выкрала Милли!
Встряхиваю ее, а заодно и себя, чтобы не сделать какой-нибудь глупости.
– Папочка, я хочу пи-пи, – тоненьким голоском тянет дочка, а я чертыхаюсь про себя.
– Сейчас, Панда, отдадим эту мисс охранникам, и я отведу тебя в туалет.
– Она тоже потерялась? – спрашивает Милли, хватая меня за указательный палец еще крепче.
– Ага, в дебрях уголовного мира, – цежу сквозь зубы.
– А что она сделала? – не успокаивается дочка.
– Тебя украла.
– Она меня не крала. Я пошла посмотреть на медведя и потерялась.
Я резко останавливаюсь и опускаю взгляд на дочку.
– На какого медведя? – прищуриваюсь.
– Там медведь конфеты раздавал, и я пошла за ним, – Милли прижимает к себе свою потрепанную игрушку и виновато смотрит на меня.
– А я что тебе говорил?
– Эй, может, отпустишь меня? – раздается слева. – Видишь, никого я не пыталась украсть!
– Тихо! – рявкаю на девушку и снова смотрю на дочь. – Что было дальше?
– Дальше я потерялась. Прости, – она покаянно опускает голову.
– Смотри мне в глаза, Милли, – приказываю строго.
– Не разговаривай так с ребенком! – снова встревает блондинка, которую я все еще держу за локоть. – И вообще к ребенку надо присаживаться, когда обращаешься к нему, а, тем более, ругаешь. Ей же страшно!
– Не лезь не в свое дело!
– Пф, – фыркает она и вздергивает подбородок.
– Я пошла, – возобновляет свой рассказ дочка, – но медведь уходил дальше. Я бежала за ним, но люди толкались, и я не успела. А она, – Милли кивает на несостоявшуюся преступницу, – взяла меня за руку и повела к охране, а тут ты пришел и спас меня.
– Ладно. Больше так не делай, хорошо?
– Мгм. А мы найдем медведя?
Ничего не ответив дочке, я перевожу взгляд на девушку.
– Убедился?
– Ни хрена подобного.
– Не ругайся при ребенке.
– Ты меня еще будешь учить воспитывать дочь? – я прищуриваюсь, впиваясь взглядом в эту фурию.
Но не успеваю и слова сказать, как ладошка Милли соскальзывает с моего пальца, и через секунду дочка скрывается в толпе с криком «Вон тот медведь, папочка!»
Конечно, я бросаю девушку и мчусь за дочкой, расталкивая людей и сто раз произнося слова извинения. Подхватываю свою егозу и поднимаю вверх.
– Милли! Больше так не делай!
– Но он же уйдет! – канючит она.
– Мы и без него можем купить конфеты.
– Вкусные, как у него? – тут же переключается она на меня, и кладет ладошки на мои щеки, чтобы я посмотрел на нее.
– Еще вкуснее.
– Ура! Тогда идем за конфетами!
Я поворачиваю голову и осматриваю то место, где мы были до диверсии Милли. Конечно, девушка не стала дожидаться своей казни и сбежала. Я бы тоже так поступил. Вроде и ребенок нашелся, и я избавлен от волокиты с преступницей, а раздражение все равно не проходит. Найти бы ее и упечь за решетку. Кто знает, скольких детей она успела украсть.
Остаток дня мы с Милли проводим в торговом центре и сражаемся за каждую игрушку в детском отделе, где я пытаюсь прилично одеть ее к юбилею моего наставника, но ей все трет, жмет и чешется. В конце концов я нехотя соглашаюсь на колготки цвета конфеты в бело-красную полоску, синее платье и белые крылышки феи. Даже я понимаю, что отдельные элементы ее наряда совершенно не сочетаются между собой, зато у Милли отличное настроение, а у меня минус одна задача.
Купив подарок Фреду Коулману, мы с дочкой возвращаемся домой. До начала вечеринки у нас есть немного времени отдохнуть, так что я укладываю уставшую Милли в кровать и сам ложусь подремать. Но стоит мне закрыть глаза, за веками тут же всплывают те яркие глаза и пухлые губы. Картинки одна горячее другой. По телу горячей волной прокатывается возбуждение, и я со стоном переворачиваюсь на живот, втыкаясь твердым членом в матрас. Мычу от разочарования, что это не горячее влажное тепло какой-нибудь красотки.
Уснуть так и не получается, так что я поднимаюсь, принимаю горячий душ. Очень горячий. Вообще душ – это единственное горячее, что сейчас есть в моей жизни. Ну, и фантазии о той блондинке, будь она неладна. Наверное, она все же не пыталась украсть Милли, слишком уж моя дочь была спокойна. Да и вряд ли девушка так спокойно шла бы с ребенком между людей, скорее всего, она бы торопилась. Или моя вторая голова – та, что пониже пояса, – сейчас превалирует над верхней и пытается найти любое оправдание поведению блондинки, только бы не вычеркивать ее из фантазий.
Кормлю проснувшуюся Милли, мою ее, и мы собираемся. Когда дочка уже полностью одета в свой наряд, я улыбаюсь, глядя в ее счастливое личико.
– Папочка, а ты знаешь, что я нарисовала для Санты? Что я загадала в своем письме?
Каждый год моя дочь, которая еще не умеет толком писать, рисует Санте письмо. Она считает, что он уже плохо видит, потому что старый, и не сможет разобрать написанные ею слова. В этом году она нарисовала принцессу. Я подумал, что Милли хочет новую куклу и, конечно, уже купил ее. Но она удивляет.
– Я попросила новую маму.
Я вздрагиваю, вспоминая, что волосы у нарисованной принцессы были светлые, а глаза голубые, в то время как Алекса – мама Милли – брюнетка с карими глазами. А вот несостоявшийся киднеппер… Черт. Мне приходится отвернуться от дочери и слегка поправить неудобство в костюмных брюках.
Разворачиваюсь и присаживаюсь напротив дочки на корточки.
– А зачем тебе новая мама, Панда?
– У каждой панды есть мама, и у меня должна быть!
– Но у тебя же есть.
– Хочу новую, – хмурится Милли. – Чтобы была со мной каждый день. Чтобы кормила собаку, которую ты мне подаришь. Чтобы плела мне косички и готовила вкусную кашу.
– Я думал, миссис Торн готовит вкусную.
– Я ем, потому что жалею ее, – шепчет Милли, а я прокашливаюсь, чтобы не засмеяться.
– Папочка, я хочу новую маму. Старая приходит совсем на чуть-чуть, она даже не до конца выслушивает историю Гризли, отдает мне какую-то уродливую игрушку и уходит.
Насчет уродливых игрушек это правда. Милли ненавидит зайцев. Никаких. И кроликов. А Алекса, словно издеваясь, каждый раз тащит ей именно такие игрушки. У нас в гараже даже есть «кладбище» плюшевых зайцев. После Рождества мы с Милли собрались поехать в детский онкологический центр, чтобы подарить этих зайцев малышам, вынужденным провести праздники в больнице.
– Я не думаю, что Санта дарит живых мам на Рождество, – начинаю мягко, чтобы подвести Милли к тому, что хочу сказать, но она топает ножкой в лаковых туфельках.
– А мне подарит!
– Ладно, – сдаюсь, – понял. Поехали.
Подхватываю дочку на руки, целую сладкую щечку и несу вниз, чтобы переобуть из туфелек в сапожки, одеться и ехать на день рождения Фреда. Я договорился с родителями, что через пару часов они заберут Милли, потому что она наверняка устанет от праздника, а на следующий день я за ней заеду. В этом был еще один плюс. Я, конечно, не рассчитываю на юбилее своего наставника найти какую-нибудь красотку и затащить ее к себе в постель. Но после праздника можно завалиться в бар, а там уже найти ту, с которой я смогу развлечься по-взрослому.
К ресторану мы подъезжаем с небольшим опозданием, потому что Милли никак не могла выбрать между двумя парами обуви, отказывалась оставлять Гризли дома, а еще требовала заплести ей косы – то, чему я так и не научился за пять лет.
Выхожу из такси, с другой стороны открываю дверь Милли, но не успеваю достать дочку из машины, как слева от меня мелькает светлое пятно. Поворачиваю голову и едва успеваю выставить вперед руки, как прямо в них падает девушка, взмахнув светлыми локонами и хлестнув меня ими по лицу.
– Ой, простите, – испуганно бормочет она, поднимая голову.
– Ты? – произношу я, впиваясь взглядом в ее испуганное лицо.
– Ты? – одновременно со мной произносит дневной киднеппер.