Холодная война – глубины океана…

* * *

 
Примерзли к скале облака.
Луна на воде, словно риф.
Полярная ночь, как река,
Впадает в холодный залив.
 
 
Темнеет над рейдом окно.
Его не разбудит фонарь.
В пустынной казарме давно
На лете застыл календарь.
 
 
В круженье подводницких трасс
Немного устала братва.
Но мудрый военный приказ
На отдых имеет права.
 

* * *

 
Замкнутым пространством нарекли
Мир наш в оболочке из титана.
Каждый миллиметр, как пядь земли,
Кровью с боем взят у океана.
 
 
Тусклый свет. И – ни ночей, ни дней.
Люди в лодке движутся сутуло.
Палубы подводных кораблей
Непригодны для морских прогулок.
 
 
Воды завиваются в спираль
За винтом. Подлодка – глубже тралов.
Сутки сведены не в календарь,
А в обложки вахтенных журналов.
 

Картина

 
Забыли о том, что над нами
Кромешная толща воды.
Каюта. В березовой раме
Картина: на ветках дрозды,
Деревья на фоне болота.
И мы после флотских трудов
В холодных и теплых широтах
Пьем чай возле этих дроздов.
Уже надоели глубины
Мельканьем наскучивших лиц.
И льется в каюту с картины
Беззвучное пение птиц.
 

* * *

Памяти В. Юдина

 
В нейтральных глубинах снуют корабли —
Носители ядерной смерти.
Ушли в океан – не из жизни ушли:
Вы страхом опасность не мерьте!
 
 
За нашей подлодкой – невидимый след.
Не будет ни криков, ни шума.
Возможно, вернемся, а может быть, нет.
Но лучше об этом не думать!
 

* * *

Памяти капитана 3-го ранга В. Юдина

 
Юность прошла, словно грипп —
Жаром любви окатила.
Заматерел и охрип,
Жизнь изваял из тротила.
 
 
Грозди дневных облаков
Снегом укутали крыши.
В тесном кругу моряков
Море трагедией дышит.
 
 
Гибнет отсек под водой —
Круг превращается в точку…
И под замерзшей звездой
Плачет жена в одиночку.
 

* * *

 
Гудит планета, словно барабан.
Землетрясенья рвут природы лоно.
И нервы, как в реакторе уран,
Сгорают – становлюсь опасной зоной.
 
 
Все гибнет – от слона до воробья.
И фауне уже не сбиться в стадо.
Я, разрушая жизнь вокруг себя,
Стал вредною частицею распада.
 
 
В болезнях ли, в озонной ли дыре
Мы растворимся глиняным колоссом?
Как в устье мутной Леты,
на Земле
В людей сливает стоки вечный космос.
 

В реакторном отсеке

 
Бросив на крышку реактора
Ватник,
Дремлет подводник —
Скиталец и ратник.
 
 
А по щеке его,
Нагл, как цыган,
Полупрозрачный
Ползет таракан.
 
 
Их породнили
Нейтральные воды,
Всплеск радиации,
Кризис свободы.
 
 
…С ядерным грузом
Уйдя в океан,
Сотни Чернобылей
Плавят уран.
 

Шутка

 
Шторм во флотской походке,
В планках орденских китель.
Ходит в черной пилотке
Мой ангел-хранитель.
 
 
А характер не кроткий —
Кроет в мать и в царя.
Ангел в черной пилотке —
Командир корабля.
 

Шторм

 
Вода закипает за бортом,
Как в ливень – густая листва.
Нигде между Богом и чертом
Не сыщешь теснее родства.
 
 
Мне тучи казались эскортом,
Но сгинул в пучине мой след.
Нигде между Богом и чертом
Огромнее пропасти нет.
 
 
Без крови – открыта аорта —
Укрыла вода, не земля!
Нет в мире ни Бога, ни черта.
И нет на волнах корабля.
 

* * *

 
Нам казался веселым и сирым
Лейтенантский хмельной неуют.
Нам старухи сдавали квартиры,
Словно крепости в битвах сдают.
 
 
По задворкам лесного пространства,
По околицам мирной страны
Жили…
В службу впадали, как в пьянство,
Заложив душу богу войны.
 
 
А потом оставлять полигоны
Нам предписывал строгий приказ.
И, снимая ремни и погоны,
Как в себя, уходили в запас.
 

День рождения

 
И морской офицер, и поэт…
Три минуты затишья в эфире.
Мне исполнилось тридевять лет
В тридевятой казенной квартире.
 
 
Стынет в кружке технический спирт,
А над кружкой топорщится сало.
Не до женщин… Какой уж тут флирт! —
Быт по разным углам разбросало.
 
 
Для поэзии дверь распахну.
Свечки в черствой буханке – не в торте.
Жизнь люблю. И судьбу не кляну.
Блок – на полке. На поясе – кортик.
 
 
Туз бубновый. И дама крестей.
Картам нет, словно женщинам, веры.
И шепчу я: «Все как у людей…»
И пою: «Господа офицеры…»
 

* * *

 
Осторожно проклюнулся день
В оперенье полярных сияний,
И отхлынула к полюсу тень,
Обнажив ледниковые грани.
 
 
Мир еще не оттаял, и свет
Заскользил по безжизненным рекам,
Словно эхо с далеких планет,
Что состарились без человека.
 
 
Не колышутся впавшие в сон
Водопадов крутые ступени.
Но уже потеплел горизонт —
Мой предел и дорог, и стремлений.
 

* * *

 
Конец походу – рюмки всклень полны.
В квартирах наших – жены, а не вдовы.
Вернулись все – ни мертвых, ни больных!
И флаг трепещет, и скрипят швартовы.
 
 
Зачеркивали дни в календаре —
И жизнь быстрей летела, чем в романе.
Нас берегла любовь: на корабле
Кружились тени из воспоминаний.
 
 
Святое дело – выпить «двести грамм».
Приправив парой боцманских историй.
Мы пили за любовь, за милых дам.
И только после тост: «За тех, кто в море!»
 

* * *

 
Задыхаюсь воздухом сырым —
Затянуло небо туч коростой.
Был у белых полуостров Крым,
Нам достался Кольский полуостров.
 
 
Нас теснят лишайником и льдом.
Моряки на суше – пешеходы.
На Москву с боями не пойдем —
Негде швартовать атомоходы.
 
 
Медь оркестров плачет – не поет! —
Тонут в Бахе выстывшие скалы.
Медленно вмерзаем в ложь и в лед,
Оставляя семьи и причалы.
 

* * *

Владимиру Масягину

 
«Мир! Дружба! А войну долой из моды!
Конверсия – все плавить и взрывать.
Вокруг России – братские народы,
Зачем торпеды – не с кем воевать!»
Ломали нам, как белым птицам, крылья.
Пускали наши принципы в расход.
А мы сливали спирт с торпед и пили,
Водой разбавив, за погибший флот.
 
 
«Зачем стране моря и океаны?
У нас континентальная страна!» —
Политики болтали неустанно,
А мы хватили горюшка сполна.
И штурманские карты слоем пыли
Покрылись – лыко в черную строку.
Но мы, сливая спирт с компасов, пили,
Чтоб выбрать верный курс на берегу.
 

* * *

 
Продали солярку. Нет бензина.
В ржавчине надстройка. Винт в песке.
Адмирал скупает магазины.
Он пахан в военном городке.
 
 
Офицеры пьяно горбят спины.
Втоптан в грязь, как тряпка, флотский флаг.
Адмирал, скупивший магазины,
Топит флот страшней, чем внешний враг.
 

* * *

Я список кораблей прочел до середины…

О. Мандельштам

 
Указ или приказ – как вражеский фугас:
Уходит флот ржаветь на мели и в глубины.
Я список кораблей прочел десяток раз,
А раньше я не мог прочесть до середины.
 
 
Останки кораблей – вдоль русских берегов,
Но сраму ни они, ни моряки не имут.
Все тайные враги… а явных нет врагов,
И гибнут корабли трагичней, чем в Цусиму.
 
 
Заморские моря грустят без наших рей,
Но флаги на морях не нашего пошива.
О, флотские сыны, романтики морей!
Здесь движет не любовь, а зависть и нажива.
 

* * *

 
Умирал великий флот Союза —
Флаги со звездой срывал приказ.
Скатывались якоря из клюзов,
Словно слезы из ослепших глаз.
 
 
Уходили с палуб офицеры
На причалы как на эшафот.
И надежды рушились, и нервы
Рвались. Погибал без боя флот.
 
 
Выбросили – и на барахолку,
И в металлолом, и под волну…
Умирал великий флот, поскольку
Был не в силах пережить страну.
 

* * *

Константину Мунтяну

 
Мы научились умирать достойно,
Но из беды не извлекли урок.
Мою подлодку, как на скотобойню,
Ведут утилизировать в плавдок.
 
 
Она б еще народу послужила,
Ведь до сих пор ее боялся враг.
Но тянут кабеля, как будто жилы.
Распущен экипаж и спущен флаг.
 
 
Оркестра нет. В трюмах ржавеют трубы
Систем, но не сыграть на них аврал.
Торпеды, словно выбитые зубы,
Отвезены в подземный арсенал.
 
 
Она перед врагами виновата —
Что не дала страну отправить в плен.
Как блюда на обед, разделана для НАТО,
Чтоб не поднялся русский флот с колен.
 

Наш корабль

 
Россия, не зная курса,
Плывет себе наугад.
Как первый отсек от «Курска»,
Оторван Калининград.
 
 
Не просвещен, не обучен
Вовремя наш экипаж.
И по борьбе за живучесть
Не проведен инструктаж.
 
 
Гибнем в подъездах и штреках —
Страшен кровавый след.
Но «Осмотреться в отсеках!»
Сверху команды нет.
 
 
Взрывчатка, ножи и пули —
Топит Россию братва.
Словно винты, погнулись
Курильские острова.
 

* * *

Экипажам атомоходов, погибшим в океане

 

 
Акустик различает голоса
Архангелов, а не семей китовых.
Из глубины всплываем в Небеса, —
Апостол Петр готов принять швартовы.
 
 
Достоинство и Веру берегли,
А к Господу вели морские мили.
У нас горизонтальные рули
Похожи на расправленные крылья.
 
 
Качаемся, как будто на весах,
На облаках – в цене весомость слова.
Наш экипаж зачислят в Небесах
В эскадру адмирала Ушакова.
 
 
Нет, кроме нас, в отсеках ни души.
Над перископом белый ангел вьется.
В раю мы будем Родине служить
Под вымпелом святого флотоводца!
 

* * *

 
В шинели зрелость встала на пороге.
Приказ подписан: бросить якоря.
Что видел я? Учебные тревоги.
Казармы. Полигоны. И моря.
 
 
Неоспорима флотская наука.
Течет походных дней калейдоскоп:
Циклон – в отверстье рубочного люка,
Полярное сиянье – в перископ.
 
 
Таинственна глубин нейтральных темень:
Немало в ней находок и утрат.
Что видел – разберусь! Судьбу и время
Мне высветил кремлевский циферблат.
 

* * *

 
С Севера вынырнув, словно из проруби,
Жадно дышу Ленинградом.
Мысли порхают, как дикие голуби,
В стае с густым листопадом.
 
 
Трудно года мои плыли и ехали
Сквозь ледниковые мили.
В лиственном небе, изрытом прорехами,
Солнечно светятся шпили.
 
 
Все позабудется, все перемелется —
Жизни жестокий закон.
Дышится легче и в лучшее верится
Возле Ростральных колонн.
 

Флаг

 
Грузен крейсер на рейде.
Полумрак.
 
 
Лишь заря багровеет на рее.
Спущен флаг.
 
 
Нет! Не думайте, мы не сдались.
Ночь – не враг.
Как свинец, сны в затылки влились.
Свернут флаг.
 
 
Свет зарниц – свет сигнальных ракет.
Жди атак.
Маскируются войны в рассвет.
Поднят флаг!
 

* * *

Юрию Курганскому

 
Снится сон: мучительно и странно
Видеть заполярную весну.
С аварийным дифферентом на нос
Мой корабль уходит в глубину.
 
 
Океан раскачивают ветры.
Айсберг отражает лунный свет.
Глубина – четыре километра.
Дно – гранит. На всплытье шансов нет.
 
 
Просыпаюсь. Сердцу неспокойно.
Не спасет от бед уют квартир.
В полигонах вызревают войны.
Скоротечна жизнь. И зыбок мир.
 

II

1955 год

 
Я родился,
когда еще пепел войны не остыл.
Дети в роще играли
немецкой простреленной каской.
В пол, как в колокол, бил скорбно
старый костыль —
Инвалид шел в худой гимнастерке
солдатской.
Улыбались на стенах
слегка пожелтевшие фото
Непришедших солдат —
между хмурых икон.
Пьяно вскрикивал в чайной:
«В атаку, пехота!»
Одноногий печник,
вспоминая штрафной батальон.
В почерневшей избе
хрипло хлопали шкафчика дверцы,
В ней старуха жила,
пыль сметая с военных картин.
И позднее я понял
ранимым мальчишеским сердцем,
Почему в деревнях
больше женщин и меньше мужчин.
 

Отцу

 
Из калитки ты шагнул в войну
С легкою котомкой за плечами.
И, как предки к правде в старину,
Шел по ней и днями, и ночами.
 
 
В поисках всемирной тишины
Укрощал безжалостные доты.
И в Берлине вышел из войны
Через Бранденбургские ворота.
 

В День Победы

 
«Танки прут… Их пуля не берет…
Взвод в земле… В живых лишь я, сынок!
Оставляю Сорок первый год,
По России пятясь на восток».
 
 
Он заплакал… Распахнул окно…
Прохрипел, садясь на табурет:
«Помни – поражение одно
Не забыть и после ста побед!»
 
 
Отступленье, пепел, плач сирот
От отца ко мне приходят в сны.
Поминаю Сорок первый год,
В семьи не вернувшийся с войны.
 

Возвращение

 
Он в хату вошел невесел.
– За душу молились?.. Ждали?..
И рядом с иконой повесил
На стену свои медали.
 
 
Друзей поминал. И плакал,
Казалось, что мир нереален.
И грозно смотрел из мрака
С медалей Иосиф Сталин.
 

Сорок первый год

 
Сорок первый, хмурый и уставший,
В окруженье раненным попавший…
Сорок первый, без вести пропавший,
 
 
Мертвых в спешке не похоронивший,
Под Москвой врага остановивший,
 
 
Ты несешь и горестно, и свято
Имя неизвестного солдата.
 

* * *

 
Неизвестный солдат. Мы покойных
забываем… Они помнят нас!
Справедливы солдатские войны,
если выполнен точно приказ.
 
 
Всех погибших помянем достойно,
на потомков потом поворчим.
Справедливы солдатские войны,
а о маршальских… мы помолчим.
 

Высота

 
Разбитый дот. Осколочный металл.
Война давно ржавеет в катакомбах.
Вслепую здесь похоронил обвал
В корнях берез не взорванную бомбу.
 
 
А соловьи поют. Земля в цвету.
Среди травы разбросаны ромашки.
Березы атакуют высоту,
Как моряки в разорванных тельняшках.
 

* * *

 
Опустели, как в дождь, бельевые веревки —
Нищета. Мы у века живем на краю.
Петербургу не выплакать слез Пискаревки
И не снять ленинградской блокады петлю.
 
 
Прячем взгляды в себя, сторонимся друг друга;
Как в тугом кошельке, в сердце носим вину
Перед теми, кто умер. Мы загнаны в угол.
Шулера – словно карты – тасуют страну.
 

Ветеран

 
Твой ракетный крейсер на флоте
Называли гордо «Варяг».
И хранится – свято! – в комоде
Корабельный гвардейский флаг.
 
 
Ты Евангелием от Матфея
Зачитался – вокруг нищета.
А над якорем багровеет
На кокарде – раной! – звезда.
 
 
Все осмеяно или оболгано
Телеящиком – метод не нов.
Весел внук комиссара Когана
Юморист Абрам Иванов.
 
 
Нет здоровья и нет заботы
Государства… Но ты молчишь!
Отобрали скупые льготы —
В болтовню упакован шиш.
 
 
Потерялась на жизнь надежда —
У властей винегрет в голове.
Ты умрешь под забором коттеджа,
Собирая бутылки в траве.
 
 
Проститутка в прозрачной блузке
Усмехнется: «Старик был глуп».
И охранник «нового русского»
Закопает на свалке труп.