© Андрей Земляной, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
1
– И-и, твою! – Человек на экране передвижного командного пункта двигался неторопливо, словно прогуливался, но бесстрастные датчики уже засекли на его теле два десятка килограммов тротила и электронное устройство, что означало кошмар средней тяжести, ибо машину, бронированную, словно танк, такой вот пояс шахида, конечно, не пробьёт, но дел наделает предостаточно.
Оператор командного центра уже бубнил в микрофон, стягивая к смертнику сотрудников, а руководитель «Заслона» нервно кусал губы, борясь с желанием лично двинуться на перехват придурка со взрывчаткой.
– Восьмой квадрат, пересечение Лиговского и Прилукской. Объект – мужчина сорока лет, высокий, в светло-синей куртке, за спиной чёрный рюкзак, штаны голубые. Перехват и уничтожение…
– Восемьдесят шесть принял…
– Девяносто третий принял…
А пожилой мужчина, стоявший на углу возле магазина «Продукты», с улыбкой наблюдал за суетой, которой сопровождался визит «самого» в Ленинград, а ныне Санкт-Петербург. Многочисленная охрана и спецслужбы уже перекрыли проезд, выставили блокпосты и нагнали толпу полицейских.
Как раз парочка таких парней в чёрной форме, с тяжёлыми пластиковыми щитами и в глухих шлемах, стояли рядом и беседовали о чём-то своём.
Взгляд мужчины, скользнувший от милиционеров, вдруг упёрся в некоего гражданина небритой наружности, который неожиданно перешёл от неторопливой, фланирующей походки к упругому и быстрому шагу, а где-то на периферии зрения появилась пара парней в одинаковых плащах, двигавшихся на этого гражданина, словно ракеты с самонаведением.
Взгляд схватил всю картину целиком, а голова уже считала варианты, и когда из-за поворота появилась стайка школьников, спешащий небритый мужик выкрикнул: «Аллах акбар!» – тело, уже заряженное на движение, скользнуло вперёд.
Разогнанный боевым трансом, словно тень, пожилой проскочил между полицейских, выдернув щит из рук одного и отшвырнув, словно катапультой, второго, буквально смял шахида, накрыв его щитом и для верности распластавшись сверху, перекрыв путь осколкам собственным телом.
Удар – и жуткая, раздирающая сознание боль на мгновение вспыхнула в голове, и серая пелена спасительного забвения накрыла сознание…
Когда Александр очнулся, вокруг было тихо.
«Выжил, что ли?.. Да ну, нахрен!.. Не бывает такого…»
Он оглянулся, но кроме далёких серых стен и невысокой кушетки, на которой он лежал, вокруг было пусто.
Быстро осмотрев и ощупав себя, Александр сначала удивился тому, что нет даже царапин, а через секунду, задрав рубашку, с изумлением наблюдал чистую кожу там, где был длинный шов от осколка, вспоровшего живот.
– Чудны дела Твои…
– Не следует упоминать это имя, – раздался глубокий бархатный голос. – И тем более – здесь и сейчас…
– Да?.. – вот и все, на что хватило Александра.
Мужчина, неведомым образом материализовавшийся в помещении, был одет в шёлковый летний костюм и лёгкие светло-коричневые туфли. Лицо гостя было тонким, благообразным и украшено небольшой серебряно-седой бородкой, словно у старого морского волка. Он сделал движение, словно начал опускаться на стул, и тут же под ним возникло кресло, с лёгким скрипом принявшее на себя вес посетителя.
– Ловко… – Александр оценил трюк гостя и улыбнулся.
– Да… – Мужчина внимательно посмотрел в глаза Александру и тоже улыбнулся в ответ, достал из воздуха красную сафьяновую папку и, открыв её, стал читать вслух: – Александр Ладыгин, шестьдесят восемь лет, полковник в отставке, подразделение специального назначения внешней разведки. Имеет правительственные награды, список прилагается… Ага. – Собеседник Александра сделал паузу, хмыкнул чему-то, покачал головой и продолжил: – Образование высшее, Московский институт нефти и газа, химик-технолог, окончил в восемьдесят девятом. С тысяча девятьсот девяносто первого года – в составе группы «А». В тысяча девятьсот девяносто пятом участвовал в освобождении заложников, захваченных в городе Будённовск. Лично спас четверых детей, получил осколочное ранение живота. Потом лечение, снова служба и несколько десятков убитых.
– Детей? – насмешливо спросил Александр.
– Нет, детьми убитые не были… – Седой покачал головой. – Мало того, убитые и людьми-то уже не были. Как-то так уж сложилось, что убивал ты оболочки, уже лишённые души. Так что греха на тебе нет. – Старик сделал движение, будто ставил папку на полку, и она исчезла. – Греха нет, а вот за пятнадцать спасённых детей да за многое другое положено райское блаженство, если это так можно назвать. Можешь отправляться хоть сейчас.
– Нимб дюбелями крепить будут? – Александр хмыкнул.
– Не будет никакого нимба. – Старик улыбнулся. – А будет дом на берегу моря, как ты и мечтал. Рядом дома таких же, как и ты, русских солдат. Женщины, дети, роскошные дороги и полный гараж разных машин. Пространство такое, что можно путешествовать вечно.
– Круто, конечно. – Александр кивнул. – Действительно рай. Но провести так вечность…
– Да, это проблема… – признал со вздохом старик. – Не любит ваше племя бездельничать. Всё норовите чего-нибудь учинить. Вечно вы что-то строите… или кого-то. Учите жить, правда, иногда – до смерти… А то еще задеретесь – только клочки по закоулочкам летят…
Перед глазами Александра вдруг появилось пламя, беззвучно встали столбы разрывов, какие-то темные фигуры бросились было к нему, но тут же начали падать сломанными куклами. Видно, где-то с кинжальной дистанции заработал пулемет…
Все исчезло, а перед ним снова оказался «старый морской волк», с интересом разглядывавший его.
– Вот, собственно, поэтому я к тебе и пришёл. Приходится пристраивать вас по разным временам и местам, надеясь, что второй раз вы влетите в чистилище или на переплавку, и это будет уже не моя проблема.
– А меня куда? – Александр встал с кушетки и подошёл ближе.
– Ну, варианты есть. – Седой неопределённо пошевелил пальцами. – А сам куда хочешь?
– Да чёрт его знает, – полковник покачал головой. – Моё время мне как-то тоже нравилось. Но вот Франция годов шестидесятых двадцатого века тоже ничего. Но за шестидесятыми ведь неизбежно будут девяностые, и далее без остановок. Так что тоже нет.
– Не буду врать, ты дважды, сам того не желая, спас узловые личности вашего пласта реальности. Так что у меня перед тобой должок. Хотя это никак и не приближает нас к решению твоей проблемы. А хочешь в тело маленького Петра Романова? Есть у меня такая линия. Не основная, конечно, но тоже активная. Будешь царём…
– Нет уж, благодарю, – Александр тихо рассмеялся, представив себя в тяжёлой шубе с короной на голове и топором в руках.
– А если в Германию? Адольфом Гитлером? Можешь все переменить, исправить, улучшить…
Александр непроизвольно передернул плечом:
– Да уж, перспективка… «Arbeitmachtfrei»[1] везде и повсюду. Нет уж, лучше тогда болото с женщинами, детьми и машинами…
Старик почесал бороду:
– Может быть, Степан Разин?
– И играть в водное поло персиянками?
– А султаном Великой Порты? – с надеждой поинтересовался седой. – Янычары, спаги, верные визири, наложницы…
– Рабы и сплошной поток ненависти… – продолжил Александр. – Но я хочу уточнить один момент. Вы сказали, что можно меня поместить или переместить… неважно. А вот как быть с моей памятью и памятью реципиента? Ведь если не будет чужой памяти, у меня сразу масса проблем, а если не будет моей – то это буду не я. Даже если урезать мою память, опыт и прочее, это опять-таки буду не совсем я. Может, это обсудим?
– Да нечего тут обсуждать. – Старик отмахнулся. – Будет тебе память. В качестве моего личного расположения. Всё же ты мой человек, а не… оппонента. Ладно. – Он встал и насмешливо прищурился. – Раз ты выбирать не хочешь, значит, будет тебе мой приказ. Отправляйся, сынок, и не слишком там шали. А то знаешь… Ну в общем, разберёшься на месте. – С этими словами старик чуть шевельнул пальцами.
Александр что-то хотел сказать, но комната исчезла, скрывшись в чем-то зеленом, мутном и холодном. Сдавило грудную клетку, захотелось кричать…
…На попытку приоткрыть рот в горло хлынула вода, и Александр чуть не задохнулся, а дёрнув руками, понял, что те связаны за спиной.
Мгновенная паника была раздавлена в зародыше, и, извиваясь, словно червяк, он ринулся наверх, туда, где сверкало солнце.
Вынырнув на поверхность, он рывком развернулся, оглядываясь, и, поняв, что берег рядом, заработал ногами, толкая тело вперёд. Ноги почему-то быстро устали, но, преодолевая немощность тела волевым импульсом, он буквально выдернул себя на берег, изогнулся, просовывая руки вперед, и, дрожа от спазма, охватившего всё тело, встал.
– Сашка!!!
Дикий вопль воткнулся в голову, словно шило, и Александр даже помотал головой от шока.
– Сашка! – по обрыву, осыпая песок, почти свалилась невысокая худая и угловатая девчонка, одетая в серое платье, и стала рвать веревки, которыми были связаны руки. – Я этих тварей ночью зарежу! Они у меня дерьмо будут жрать.
Память как-то лениво провернулась, и лицо девочки совместилось с именем.
– Лерочка? Откуда такое богатство гастрономических изысков?
– А кто же ещё! Говорила тебе, придурок, не ходи с Сявкой. Эти козлы вообще озверели.
– Сергей Гаршин… – произнёс Александр вслух то, что крутилось на языке. – Берега он вконец потерял, ну да я найти помогу…
– Ну, да я же и говорю Сявка-Параша. Гад! – Девочка наконец справилась с верёвкой и заглянула в лицо Александру. – Пойдём, тебе к доктору надо. Как выбрался-то?
– Выбрался, – Саша задумчиво растер сорванные в кровь запястья и внимательно осмотрел себя. Серые штаны из тяжёлой плотной ткани, с которых струями текла вода, такая же куртка и под ней рубашка неопрятного серого цвета. На шее мокрая красная тряпка – видимо, пионерский галстук, схваченный белёсым, потертым до латуни зажимом с изображённым на нём костром.
– Белов? – прозвучало откуда-то сверху.
Подняв голову, Александр увидел молодого горбоносого мужчину в таких же серых штанах, но в рубашке-косоворотке и небольшой тюбетейке на голове.
– Почему ты мокрый?
– Это Гаршин с дружками его связали и бросили в воду! – выкрикнула Лера и шагнула так, чтобы заслонить Александра.
– Вечно твои фантазии, Конева… – Мужчина нахмурился. – Пионеры не врут! А тебя уже сколько раз…
– Вы бы лучше приглядывали за своими урлоидами, товарищ Шпильрейн, – спокойно произнёс Ладыгин-Белов, которому тут же вспомнилась фамилия воспитателя, и мягко отстранил девочку, скользнув вперёд. – Сегодня я последний раз позволил этим мразям прикоснуться к себе. Ещё одна попытка – и будет четыре трупа. Доступно объяснил?
– Ты у меня, Белов, в домзак[2] улетишь, по статье «угроза убийством», – лениво произнёс воспитатель, оглядываясь кругом. – Этап, баланда, то-сё.
– Это будет потом, если будет… – Бывший полковник ощерился в волчьей усмешке. – А трупы будут сейчас. Трупы, расследование, неудобные вопросы: как это воспитатель, комсомолец допустил такое в порученной ему группе? И соответствующая запись в вашей биографии… хотя этим дело, я думаю, не ограничится. Так что баланда в домзаке – ваша перспектива, на сто процентов. Меня-то – в колонию, систему товарища Макаренко на практике изучать да фотоаппараты делать, а вот вас… Вас, товарищ Шпильрейн, энкавэдэ за такие художества точно прихватит, – Александр с усмешкой оглядел полноватую фигуру воспитателя. – Ваша-то задница для прихвата куда как удобнее…
Воспитатель побагровел, постоял какое-то время, сверкая глазами, но, не сказав ни слова, повернулся и ушёл.
– Странный ты какой-то, Белов. – Лера пристально посмотрела на друга. – Даже выражение лица какое-то…
– Какое? – машинально спросил Александр.
– Жёсткое. Словно у дяди Ляо, – девочка поправила волосы, сбившиеся на глаза.
– Ясно… – Александр начал стаскивать мокрую одежду и развешивать её на куст, росший у самого берега. – Спички есть?
– У тебя точно что-то с головой… – Лера нахмурилась. – Нет, конечно, и не было никогда.
– А зря, кстати, – Александр хмыкнул. – Полезнейшая вещь. И костёр разжечь, и пожар устроить… – Он зажал высушенные жарким весенним солнцем щепки в руках и начал быстро тереть друг об друга. Через пару минут из-под деревяшки потёк тонкий сизый дымок, а ещё через пять минут небольшой костерок уже весело хрустел валявшимися на берегу корягами.
– Ловко, – одобрительно оценила девочка розжиг костра. – Ты мне не говорил, что так умеешь.
Александр, лежавший на песке и незаметно ревизовавший организм, доставшийся ему от канувшего в пустоту Александра Белова, четырнадцати лет, сына антифашистов-спартаковцев, погибших в Германии, и принятого на попечение Советской республикой, лишь кивнул:
– Невелика наука.
– Слушай, давай я с девчонками договорюсь, у нас в корпусе переночуешь. А то эти ведь точно не успокоятся.
– Знаешь, почему нельзя бегать от снайпера?
– От кого?
– Ну… от меткого стрелка…
– Э-э… почему?
– Умрёшь уставшим, – лениво сказал Александр, переворачиваясь на живот. – Всё равно приползут. А прятаться у девчонок это как-то не комильфо.
– Не замечала я в тебе любви к французскому.
– Tout utilisé pour la première fois[3], – машинально ответил Александр и посмотрел на солнце. – Сегодня у нас…
– Двадцать седьмое мая.
– Двадцать седьмое… – Он кивнул. – Значит, ещё часов восемь светлого времени. Нормально. Всё высохнет через пару часов, и пойдём.
– На обед опоздаем.
– Добудем чего-нибудь на кухне, – отмахнулся Александр.
– Клавсанна будет ругаться…
Память настоящего Белова услужливо вызвала образ огромной женщины, саженного роста и гигантских форм, с ярким румяным лицом и мощными кулачищами. Она неплохо относилась к воспитанникам, но воровства на кухне не терпела, и многим, в том числе и Белову, не раз попадало мокрой тряпкой. Воспоминания об этой тряпке были особенно яркими…
– А мы ей не скажем… – Тут память подбросила новые воспоминания, и Сашка добавил: – Или выпросим чего-нибудь…
Результаты ревизии были не блестящими. Тело прошлый хозяин не то чтобы запустил. Нет, следы физподготовки явно наличествовали. Но вот с координацией всё было плохо. Хотя плохо это по меркам его тогдашней подготовки. Для этого времени, а год шёл… Трудно сказать, но… О! Вон на пляже плакат, с годом… Тридцать четвертый? Сойдет…
Так вот для этого времени Саша был развит очень даже прилично. Можно сказать даже, что не по годам развит. Стройный, жилистый и без капли жира под загорелой кожей. Впрочем, в эти времена толстые дети в Стране Советов были большой редкостью. Мускулы?.. Ну, в общем, имеются, но вот справится ли это тело с тремя-четырьмя противниками – ещё вопрос. Хотя…
Он задумался в поисках решения, и память мальчишки подсказала ему, что в детском доме была неплохая мастерская, за которой присматривал старый мастер, которого все называли Ляо. И там наверняка можно было раздобыть всё, что нужно, и даже сверху.
– Так и будем молчать? – подала голос девочка.
– Есть предложения? – Александр, лежавший на мягком речном песке, повернулся в сторону Леры, внимательно окинул взглядом её по-детски нескладную фигуру и лицо, отметив про себя, что лет через десять девочка расцветёт и станет настоящей красавицей. Но чувств к ней не было вообще никаких. Даже спортивного интереса.
– Ну, раньше ты был как-то разговорчивее.
– Раньше не сейчас, – Александр вздохнул. – Но если тебе непременно нужно что-то говорить, можешь рассказать чего-нибудь.
– Нет, ты сегодня какой-то не такой, – Лера покачала головой. – Тебя по голове не били?
– Нет вроде, – Александр улыбнулся. – Чуть не притопили, как котёнка, а так – всё нормально. Ты давай, иди, а я позже подойду. Мне ещё подумать нужно. Кстати, можешь для меня порцию заначить, чтобы не пришлось устраивать экспроприацию на кухне и доводить Клавсанну до инфаркта.
– До швабры её скорее доведёшь! – Фыркнула девочка и поднялась на ноги. – Только не влипай никуда.
– Oui, mon general![4] – Александр не вставая отсалютовал подруге и, дождавшись, когда она уйдёт, снова перевернулся на спину и закрыл глаза.
Старик не соврал, и память предыдущего владельца тела была в порядке, хотя и лишена всякой эмоциональной окраски.
Родители, выглядевшие словно на чёрно-белом снимке, их смерть от рук нацистов, о которой Белов узнал только от друзей семьи. Пароход до Ленинграда, и долгих пять лет бродяжничества по городам и весям России, всё выглядело достаточно подробно, но спокойно и бесцветно, будто перегоревший костёр.
Детский дом, в который попал Александр, находился на берегу Волги в старинной усадьбе, не сохранившей имён владельцев, а лишь затейливую монограмму на воротах. Зато сохранился большой парк с пересохшими ныне фонтанами, и пруд глубиной всего в метр.
Революция и гражданская война почти обошли стороной дворянское гнездо, и когда сюда пришли новые хозяева, почти ничего не пришлось переделывать. В правом крыле усадьбы находились комнаты воспитанников, а в левом жили воспитанницы. Воспитатели и работники дома обжили два флигеля, стоявших чуть в стороне, а директор жил в главном здании, занимая комнаты, где раньше жили хозяева особняка.
Тёзка Александра попал в этот детский дом после облавы на Казанском вокзале. Здесь одевали, кормили и учили, и если бы не группа юных подонков, прихвативших власть при попустительстве воспитателей, жизнь можно было бы назвать безоблачной.
Александр легко вскочил на ноги и оглянулся. Наблюдатели ему сейчас были совсем не нужны.
Начав с лёгкой разминки, он постепенно вошёл в динамическую медитацию «падающего листа». На удивление, голова и тело довольно быстро синхронизировались, и уже не было раздражающего вихляния конечностей, и не требовалось контролировать каждый миллиметр движения.
Зато ничего не болело, не тянуло и не стреляло, словом – всего того, чем грешила его старая оболочка.
Поработав ещё с дистанцией и координацией, он удовлетворённо кивнул и подошёл к одежде, висевшей на ветках. На тёплом ветру вещи практически высохли, и их уже можно было надевать.
В карманах неожиданно обнаружился швейцарский перочинный ножик, отличавшийся от привычных Ладыгину только костяными накладками на щечках рукояти, и самодельная свинчатка. Оглядев неуклюже сляпанную свинцовую дуру и покачав ее на ладони, Александр резким движением забросил ее в воду. Бессмысленная вещь, которая при случае может оказаться совсем нежелательной уликой…
Внезапно он залюбовался на роскошный вид, раскинувшийся вокруг. По небу бежали облака, отражаясь в серой, отливающей серебром воде. Золотящиеся песчаные пляжики просто-таки надрывались, приглашая выкупаться. И где-то далеко-далеко, утопая в зелени противоположного берега, вставал дымок паровоза. Все это благолепие каким-то удивительным образом наложилось на состояние молодости и здоровья, и Александр как-то по-особенному гикнул, наслаждаясь радостью свободы и простоты. Клич его эхом разнёсся над Волгой, да так, что даже небольшой пароходик, упорно вспарывавший водную гладь, загудел в ответ.
Всего в детском доме было около двухсот тридцати детей разных возрастов, и когда Александр подошёл к усадьбе, все они находились на уроках. Он притормозил, вспоминая, куда ему идти, но из окна второго этажа махнули рукой.
– Белов! Come here![5]
Взбежав по широкой лестнице мимо бюста Ленина и портретов руководителей Советского государства, он постучался в высокие двери учебного класса и приоткрыл скрипучую створку.
– May I come in?[6]
– Так… – Преподавательница английского, Зинаида Михайловна Герц, неторопливо сняла очки в толстой роговой оправе и, прищурившись, посмотрела на своего ученика. – Белов решил сегодня удивить меня до глубины души… – И, перейдя на английский, продолжила: – And tell me, Belov, where have you been during thaw hole lesson?[7]
– I have been swimming… – Александр развёл руками. – Out of my will[8].
– Well done![9] – Учительница кивнула, непонятно что имея в виду. То ли купание, то ли английский язык ученика. Она снова надела очки. – Well, and now tell us a poem which I set for homework yesterday[10].
Скосив взгляд на учебник девочки на передней парте, Саша увидел лишь заголовок «Джеймс Джойс».
– I don’t like Joyce. If you allow me, I will read an excerpt from Wilde’s “The Ballad of Reading Gaol”[11].
– Изволь, – от удивления у учительницы запотели стёкла очков, а по классу прокатилась волна приглушённого шума. – Let’s try[12]…
Some kill their love when they are young,
And some when they are old;
Some strangle with the hands of Lust,
Some with the hands of Gold:
The kindest use a knife, because
The dead so soon grow cold.
Some love too little, some too long,
Some sell, and others buy;
Some do the deed with many tears,
And some without a sigh:
For each man kills the thing he loves,
Yet each man does not die.
He does not die a death of shame
On a day of dark disgrace,
Nor have a noose about his neck,
Nor a cloth upon his face,
Nor drop feet foremost through the floor
In to an empty space…
– Enough! – Учительница снова сняла очки и провела рукой по голове, словно приглаживая вставшие дыбом волосы. – Take your sit.
– I do not ask you how do you know Wilde, I do not ask where have you got Oxford pronunciation. But, by Jingo! Why have you been fooling around on my lessons for so long?[13]
– This was a game, Zinaida Michailovna, – ответил Александр. – And it’s ended[14].
Остаток урока Александр досидел, погрузившись в полумедитативное состояние. Когда задребезжал хриплый школьный звонок и толпа ринулась на выход, перед ним на стол брякнулась потёртая холщовая сумка, похожая на противогазную.
– Забирай своё хозяйство, Белов! – Возмущённая Лера кипела, словно чайник. – Это ж надо – мне он с английским помогать отказался, а перед классом тут выпендривается! Только подойди ещё с чем-нибудь! И спасать тебя не буду!
В сумке лежали учебники, несколько тетрадей, простенький деревянный пенал и фаянсовая чернильница-непроливайка в тряпичном мешочке. Александр взял пенал, вынул из него ручку и уставился на нее в глубокой задумчивости. Любуясь этим дивами дивными – ручкой и чернильницей, какие он видел только в детстве, на почте, и пользоваться которыми он не умел в принципе, Александр почти пропустил подход высокого мужиковатого подростка в рубашке навыпуск, подпоясанного алым шнурком.
– Да ты живучий, Беляк… – Он глумливо улыбнулся и, оперевшись на парту, наклонился вперёд. – А может, у тебя несколько жизней, как у кошки? Надо будет тебя в следующий раз к рельсе привязать.
Не раздумывая ни секунды, Александр несколько раз с хрустом воткнул перо в руку парня, а потом, поймав шею ладонью, шмякнул лицом об стол, размозжив нос в лепёшку.
Воющий от боли подросток завалился спиной на парты и, круша мебель, начал кататься по полу. А Александр, аккуратно вытерев со стола кровь промокашкой, вытащил искорёженное перо, вставил новое и, распаковав чернильницу, осторожно макнул кончик пера в фиолетовую жижу.
Моторных навыков предыдущий владелец тела не оставил, да и ни к чему это было. Точный глазомер, опыт и тридцать лет занятий боевыми искусствами бывшего полковника могли справиться и не с такой проблемой.
Писать чернильной ручкой оказалось неожиданно забавно. Перо должно было скользить, едва задевая поверхность, но не прижиматься к ней, потому что тогда острый металл сразу начинал рвать бумагу и оставлять кляксы.
Забежавшие на шум воспитанники увели пострадавшего, стали ставить парты и поднимать с пола разбросанные вещи, а перед Александром нарисовался новый визитёр.
– Не перегнул?
Словно строчки из досье всплыло: «Николай Борцев, “Борец”, заводила в компании комсомольцев».
– Тебя связанного бросали в реку? – вопросом на вопрос ответил Александр. – Если ещё раз подойдёт, будет жалеть до конца жизни. До весьма скорого конца…
– Странный ты, Беляк. То терпел всё это время, вроде как и драться не умел, а теперь вдруг – здрасьте вам! – начал всех плющить… – Борцев-Борец внимательно посмотрел на Сашу. – Что-то случилось?
– Да вот то и случилось… – Александр, наконец, закончил рисунок пером и поднял глаза. – Борец, они ведь не шутили. Они меня и вправду убить хотели. Я и выжил-то случайно. А теперь – всё. Игра закончилась, и начинается жизнь. А в жизни я и не таких актировал…
Белов улыбнулся, и от этой улыбки у комсомольского заводилы на голове зашевелились волосы. Он тряхнул головой, точно отгоняя от себя страшное видение, и провел рукой по лицу.
После визита Борца к Александру больше никто не приставал, и начался следующий урок. Литературу, тем более русскую, он любил, но преподавательница, всё та же Зинаида Михайловна, уже ни о чём его не спрашивала, так что весь урок Александр спокойно практиковался в каллиграфии, выводя на задней странице тетради замысловатые завитки и наброски лиц сидевших рядом школьников.
Последним уроком была физкультура, именовавшаяся «гимнастикой». Физическому воспитанию в советской школе вообще уделялось очень много внимания. Стране, окруженной врагами, были нужны солдаты, а физическая подготовка – основа основ военного дела первой половины двадцатого столетия.
Переодевшись в раздевалке в трусы и майки, воспитанники выбежали в школьный двор, где под руководством бывшего циркового борца приступили к занятиям. В основном это были бег и занятия на гимнастических снарядах.
После десятка кругов по залу в переменном темпе со спуртами и доброго десятка подтягиваний Александр почувствовал, что утомился, и присел на скамейку. Рядом тут же плюхнулась Лера. Девочка вопросительно заглянула ему прямо в глаза:
– Саша, а ты ничего мне не хочешь сказать?
– Лера… – Александр спокойно выдержал пронзительный взгляд девочки, не отводя глаз, – мы с тобой не муж и жена. Мы даже не брат и сестра, а ты плющишь мне мозг, словно тебе за это доплачивают. Успокойся. Вон, физрук на нас уже смотрит недобро. Наверняка придумал какую-нибудь гадость.
– Белов! – Преподаватель физкультуры подошёл ближе. – На драки, значит, у нас сил хватает, а на физкультуру нет?
– Так потратил все силы на драку, Виктор Афанасьевич, – Александр нейтрально улыбнулся. – Зато пришла в голову интересная мысль. Отчего это все хулиганы нашей школы занимаются у вас в секции? Может, сразу ввести в курс обучения тюремную феню и игры с ножичком? Пригодится ведь?
Бывший цирковой борец покраснел так, что от него, наверное, можно было прикурить сигарету. Но сдержавшись и не ответив ни слова, молча повернулся и ушёл.
Валерия, приоткрыв от удивления рот, смотрела ему вслед, потом снова повернулась к Сашке:
– Зря ты так. Викаф нормальный. Он просто…
Белов резко, почти зло оборвал ее:
– Мне с его нормы ни холодно, ни жарко, но вот с его учениками, боюсь, разбираться придётся. И кому мне сказать спасибо, что шпана знает какие-никакие, но всё ж приёмы борьбы? Не может сам фильтровать состав, пусть лучше вообще не учит! – проворчал Александр и встал. – Ладно… Пробегусь ещё пару кругов и на ужин…
Кормили в детском доме небогато, но сытно. На ужин была пшенная каша и настоящая свиная котлета. С косточкой! Довольно приличная порция ухнула в детский желудок, словно в колодец, и, запивая еду сладким компотом, Саша обдумывал своё дальнейшее житьё.
Словно в сказке, он попал в прошлое. Он теперь точно смотрит в задачник, зная ответы в конце учебника. Можно многое решить проще и легче, можно многое изменить, вот только как?
Чтобы менять что-то, нужно иметь возможность это изменять. А какие у него возможности? Откровенно говоря – никаких… То есть абсолютно! Ну, предположим, он знает, когда начнется война и как она будет идти, а толку? Кому об этом рассказать? Кто может помочь всё исправить?
Сталин? К Сталину ему, конечно же, не попасть. Он не нарком, не знаменитость. Да и вообще он пока никто. А до войны, унесшей жизни больше двадцати миллионов человек, осталось не так уж много времени. Тридцать четвёртый год. Ещё не грохнуло в Испании, только-только прорвался к большой власти Гитлер.
«Вот бы кого завалить», – мечтательно подумал Саша и, собрав посуду, отнёс её на мойку, где сегодня дежурили ребята из параллельного класса.
Теперь следовало озаботиться оружием, и в поисках чего-то подручного он зашёл в мастерскую, где всем заправлял Куан Ляо, китаец, занесённый в Россию буйным революционным ветром. Кроме уроков труда, он ещё работал дворником и истопником, что в любом детском доме было нормой. Взрослые совмещали по две-три должности, так как лимиты Наркомпроса на количество сотрудников в детдомах были довольно жёсткими. Кроме того, детские дома вполне гласно курировал НКВД, и кто-то из преподавателей наверняка получал малую денежку за информирование этой уважаемой организации о происходящем на подведомственной ему территории.
В этот час в мастерской работал кружок авиамоделизма, и пионеры собирали несколько планеров и один резиномоторный самолёт для участия в районных соревнованиях. Посмотрев с порога, как дети трудятся, покрывая обклеенные рисовой бумагой плоскости столярным лаком, Саша не выдержал и подошёл ближе.
– Тяжёлый же будет. И летать будет плохо. – Он приподнял модель. Почти килограмм уже, а плоскости ещё не покрыты.
– Тоже мне специалист, – буркнул парень, работавший с планером. – Давай сделай лучше, если такой умный.
Александр задумался, а затем уверенно сказал:
– Дуй в медпункт и попроси у Сансаныча коллодий. Только добудь не спиртовой, а эфирный раствор.
– И что это будет? – Беззвучно подошедший сзади китаец внимательно посмотрел на Александра.
– Тонкая плёнка. Прочность так себе, но для планера вполне хватит, – твёрдо ответил Саша.
Всё необходимое нашлось тут же, и, взяв малярную кисть, он начал наносить коллодий. Но сразу же прекратил: кисть не давала ровной пленки. Подумав пару минут, Сашка взял пару трубочек, смял концы, воткнул одну из них в широкую пробку, а вторую закрепил толстой проволокой под прямым углом. Примитивный пульверизатор был готов. Белов взял свое грубоватое, но вполне пригодное изделие, вставил пробку во флакончик с коллодием и подул во вторую трубку. Эфирный раствор легким облачком равномерно лег на крыло.
– Вот. Теперь, если не переборщить с толщиной покрытия, получится хорошая тоненькая плёночка. Летать будет что надо. Если профиль крыла, конечно, не подведет… – Александр легко щёлкнул ногтем по модели. – Чем оно тоньше, длиннее и более гладкое, тем выше аэродинамическое качество и соответственно дальше полёт.
– Звучит разумно и логично… – Ляо кивнул. – Что ж ты раньше, такой умный, моделизмом не занимался?
– Это не важно, – Александр улыбнулся.
– А что важно?
– Две короткие палки из дуба, длиной в локоть, диаметром в три пальца. Дрель и кусок прочного шпагата. Лучше капронового.