Глава 1
Позорный столб стоял в дальнем углу двора.
Он уже давно стал обыденной деталью пейзажа и привлекал внимание не больше, чем колодец с лавками по бокам или загон для гусей. Но сегодня каждый старался как можно тише и незаметнее проскочить мимо, опуская глаза и делая вид, что столба на привычном месте вовсе нет.
Всё из-за Тины, светлая сорочка которой ярко контрастировала с потемневшим от дождей деревом. И выглядело это пугающе. Пробегая мимо с очередным поручением, я скользнула случайным взглядом по столбу, вздрогнула и постаралась скорее миновать это место. Но картинка прикрытой лишь короткой сорочкой Тины с поднятыми вверх и привязанными грубой верёвкой руками крепко припечаталась к внутренней стороне век.
Мужчины относились к наказанию чуть проще, философски рассуждая, что всякое бывает, но я видела, как они вздыхали тайком, жалея молодую девку.
Впрочем, не все жалели Тину, некоторые считали, что она сама виновата и заслужила наказание. Не нужно было грешить.
А меня пугала сама простота, с которой моя тётка миссис Прайс решила человеческую судьбу. Три человеческие судьбы: Тины, её возлюбленного и её ещё не родившегося ребёнка.
– Эбилейль! – разнёсся по двору рассерженный голос, вторгаясь в мои размышления о несправедливости и заставляя вздрогнуть от испуга. Тётушка не любила ждать, а я слишком долго провозилась в роще, да и сейчас задумалась, невольно замедлив шаг. Поэтому приподняла передний край юбки, чтобы не мешал, и со всех ног припустила к дому.
Не приведи Жеана тоже оказаться у позорного столба. Тётушка скора на расправу.
В дом я вбежала запыхавшаяся, с растрепавшимися волосами. Прежде чем открыть дверь, замерла на несколько секунд, успокаивая дыхание, оправляя платье и одновременно приглаживая косу. С тётушки станется за эту самую косу меня оттаскать, если посчитает, что я неподобающе выгляжу или веду себя как простолюдинка.
Ещё один вдох, выдох, и я потянула на себя тяжёлую створку.
– Где ты ходишь, Эби? – из классной комнаты выглянула кузина Юлия, старшая дочь миссис Прайс, и тут же состроила недовольную гримасу: – Мы уже тебя заждались. Давай скорее.
Ну вот. Сейчас начнётся. Я внутренне приготовилась и шагнула вслед за ней.
Комната называлась классной, потому что здесь постигали азы наук все младшие члены семейства Прайс: мои троюродные кузины Юлия и Анна, а также кузен Алекс.
Впрочем, сёстры-погодки уже давно завершили домашнее обучение, которое пристало девушкам их круга: этикет, музицирование, танцы, вышивание, поэзия, ведение хозяйства. Обе находились в невестиной поре. А Юлия была давно помолвлена, дожидались только возвращения жениха из заморского путешествия, чтобы просить благословения богов.
А вот к Алексу ещё ходил учитель, и кузен был этим не слишком доволен. Ибо к умственному труду не питал никакой склонности. Если бы матушка позволила, Алекс целый день махал абордажной саблей, привезённой когда-то его покойным батюшкой из-за моря, да скакал верхом на выписанном из столицы жеребце виолентских кровей.
Миссис Прайс держала в ежовых рукавицах не только поместье, но и собственных детей. Никто не смел ей перечить. А если только задумывался о нарушении правил, потом очень об этом жалел.
Войдя в комнату, я присела в быстром книксене, и прошла к столу, за которым уже восседала тётушка с весьма недовольным выражением лица. Не дожидаясь, пока она начнёт меня распекать, я положила перед ней принесённую охапку цветов и, опустив глаза, быстро проговорила:
– Простите, тётушка, я задержалась.
– Эбилейль, – произнесла она нарочито спокойным голосом, за которым ощущалось предвкушение. Иногда мне казалось, что для миссис Прайс особое удовольствие – изводить меня историей моего неблаговидного появления на свет. – Ты ведь знаешь, что я пожалела тебя и облагодетельствовала, несмотря на грех твоей матери. Я приютила тебя и растила как собственное дитя. Твоя неблагодарность…
Дальше я уже не слушала, зная наизусть каждое слово. Тётушка взяла меня к себе, когда умерла моя мама, приходившаяся миссис Прайс какой-то дальней родственницей. Моего отца никто не знал, ибо мать зачала меня во грехе, не получив благословения богов на супружество. Мне суждено было стать парией, изгоем и бродить неприкаянной по свету, прося милостыню и голодая. И лишь благодаря милосердию тётушки я имею семью и кров над головой.
То, что за этот кров мне приходится работать наравне с прислугой, не озвучивалось. Ещё мне позволялось донашивать старые наряды кузин и иногда доедать деликатесы, остававшиеся на их тарелках. Хотя я предпочитала простую еду на кухне вместе с прислугой.
– Ты поняла, Эбилейль? – спросила миссис Прайс грозным голосом, и я склонила голову ещё ниже.
– Да, тётушка.
Из её уст моё полное имя звучало насмешкой. Ведь оно означало «радость отца», а у меня его никогда не было.
– Тогда начнём урок, – миссис Прайс пухлыми, унизанными перстнями пальцами раскрыла лежавшую перед ней книгу.
«Профессор Дж. Байонс «Язык цветов. Полный справочник для благородных леди» успела я прочитать на обложке. Книга была толстой, с плотными страницами, где цветные иллюстрации перемежались мелкими буквами описаний и значений каждого цветка.
Вчера за вечерним чаем миссис Гаррис, закадычная подруга и вечная соперница миссис Прайс, поведала, что в соседнем имении наконец объявился наследник. Старый мистер Хокс скончался три года назад, с тех пор дом почти пустовал. И вот наконец приезжает законный владелец, к тому же, по слухам, молодой и ещё неженатый.
Чем не повод обновить свои знания в языке цветов и при случае блеснуть при богатом соседе? Анна-то ведь ещё ни с кем не обручена.
– Начинай, – велела миссис Прайс, и я достала из разноцветного вороха полевых и садовых цветов первый попавшийся под руку тёмно-зелёный стебель, украшенный небольшими синими чашечками с пятью лепестками.
На несколько секунд в комнате повисла гнетущая тишина.
– Мам, ну что она сразу с самого сложного?! – недовольно топнула ножкой Анна. – Эбка это специально, чтобы выставить меня тупой.
Ей тоже было семнадцать, как и мне. И она невзлюбила меня с самого первого дня, когда я появилась в этом доме десять лет назад. Наверное, поначалу Анна переживала, что любовь тётушки, отведённая второй дочери, может достаться мне. Но даже когда стало ясно, что любви мне здесь не видать, кузина не успокоилась.
Она оказалась неутомимой выдумщицей: пролитый на мои простыни травяной отвар, оставивший большое желтоватое пятно, испорченные платья, отрезанные во сне волосы…
Лишь в первый раз, трясясь от страха перед лицом неминуемого наказания, я удивилась его несправедливости и рассказала, что это Анна отрезала кусок подола. Тётушка назвала меня лгуньей и заставила натереть язык мыльным корнем, прежде чем наказать меня двойной порцией розог.
Потом я молчала, плача по ночам в подушку и удивляясь очередному выверту богатой фантазии кузины.
К счастью, сейчас Анну больше занимали возможные женихи и подготовка приданого, поэтому я могла спать почти спокойно.
– И что это за цветок? – к счастью, тётушка не повелась на подначку, но поднятый на меня взгляд был тяжёлым и предупреждающим.
– Барвинок, – быстро ответила я, боясь вызвать её неудовольствие своей медлительностью, – можно посмотреть на букву «Б»…
– Не умничай, – перебила меня Анна, переступая ногами и вонзая острый каблук в мысок моей мягкой, растоптанной туфли, – мы сами знаем, где смотреть.
Пальцы ноги пронзила боль, но я лишь тихо охнула и стиснула зубы, чтобы не привлекать к себе внимание. Кузина знала, что я не осмелюсь жаловаться, уйти тоже не могу. Она может издеваться надо мной, сколько захочет.
Видимо, рано я решила, что Анна повзрослела, и мне можно успокоиться.
Алекс медленно и осторожно, самыми кончиками пальцев переворачивал страницы в поисках буквы «Б». К книгам он вообще подходил с опаской и, будь его воля, держался бы от них подальше.
– Давай я, – первой, как ни странно, не выдержала Юлия.
Она забрала у Алекса книгу и начала сама переворачивать страницы. Наверное, ей стало просто любопытно, ведь жених у неё наличествовал, и не было необходимости производить впечатление на нового соседа.
А Анна была слишком занята расплющиванием моих пальцев, и это доставляло ей слишком большое удовольствие, чтобы отвлечься ещё на что-то.
– Вот, – наконец нужная страница была найдена и открыта.
Сквозь выступившие слёзы я видела смутные очертания рисунка.
– Алекс, читай, – велела тётушка.
– А чего сразу я? – обиделся кузен, для которого складывание букв в слова так и оставалось почти непосильной премудростью. Вот только учителя боялись о том докладывать скорой на расправу матушке ученика, и она оставалась в блаженном неведении. – Пусть вон Юлия читает. Это девчонкам надо замуж выходить.
– Тогда уж пусть Анна, – быстро перевела стрелку старшая, – у меня уже есть жених.
– Пусть читает Эбка, – решила младшая кузина, на моё счастье, делая шаг назад и оставляя мою многострадальную ногу в покое. – А мы будем запоминать.
– Читай, Эбилейль, – приказала тётушка, и я двинулась к книге, стараясь ступать на пятку.
– Барвинок является символом жизненной силы и вечной любви… – без труда прочитала мелкие буковки.
Читать я научилась ещё в той, своей прошлой жизни, о которой знала немного, и то исключительно по рассказам тётушки. Лекарь, который осмотрел меня лишь однажды, на второй день как я оказалась в поместье Прайс, диагностировал потерю памяти, связанную с сильным потрясением.
За минувшие десять лет я построила много версий произошедшего и решила, что меня потрясла смерть моей мамы. Больше всего меня тяготило, что я совсем не помнила её лица или голоса. Пела ли она мне песни на ночь? А может, предпочитала рассказывать сказки, которые я очень любила слушать и сейчас. Какого цвета у неё были глаза? А волосы?..
– Так, с этим понятно, – перебила мои воспоминания тётушка, – давай следующий.
Я вытащила из охапки одуванчик. Эти жёлтые весельчаки, всегда вызывавшие у меня улыбку, уже отцветали, превращаясь в белые шары, так и норовившие разлететься по ветру пушистыми снежинками. Мне стоило немалого труда найти цветущий образец.
– Мама, эта гадина издевается над нами! – в голосе Анны слышалась угроза, и я инстинктивно сделала ещё один шаг в сторону, подальше от её каблуков. – Ну кто будет дарить леди одуванчики?
Леди не визжат и не давят каблуками ноги своих дальних родственниц, хотелось бы мне сказать, но, как и всегда, я промолчала.
– Зачем ты принесла одуванчики, Эбилейль? – голос тётушки дышал обманчивым спокойствием.
– Вы велели принести разных цветов. И я подумала, что, прогуливаясь с леди по лугу, джентльмен может преподнести ей одуванчик, чтобы вызвать улыбку. Ведь этот цветок является символом счастья и чистой радости.
Признаться, это было чистой воды фантазией. До сегодняшнего дня я не знала ни о каком языке цветов и могла говорить лишь о тех эмоциях, что растения вызывали у меня.
Для меня каждый цветок, каждая травинка были живыми. Иногда мне казалось, что я слышу их тихие голоса, ощущаю ласку прикосновений. Что бы я ни посадила в землю, всё приживалось, колосилось и цвело. Это заметила и тётка Марта, повариха, всегда звавшая меня, когда приходило время сажать зелень для кухни. И садовник Бирн, которому я помогала выращивать саженцы. Только полол клумбы Бирн без меня, потому что там, где проходились мои руки, всё росло вдвое быстрее.
И сорняки тоже.
Я прочитала значения ещё нескольких цветов. Анна решила, что ей больше всего подходят маргаритка и ромашка, олицетворявшие, по мнению профессора Дж. Байонса, невинность и чистоту помыслов.
По моему мнению, кузине больше подошли бы ноготки – символ жестокости. Но моего мнения, к счастью, никто не спрашивал.
– Эбилейль, отнеси книгу в библиотеку и иди на кухню, – уставшая от непривычного занятия тётушка зевнула, целомудренно прикрывая рот кулаком.
Одной рукой я сгребла больше не нужные цветы, другой – подхватила увесистый труд профессора Байонса и потащила то и дело норовивший выскользнуть из-под мышки фолиант в библиотеку, находившуюся на втором этаже. Сюда заходили редко, в основном для того, чтобы проверить, как хорошо я вытерла пыль и натёрла мастикой паркет.
Утвердив книгу на положенном ей месте, я тайком выскользнула через заднюю дверь и добежала до огорода, чтобы прикопать растения. Так они послужат удобрением другим, а затем начнут новую жизнь.
Возможно, я и ненормальная, как говорили некоторые, но всё живое вызывает у меня уважение. Будь то былинка или мотылёк.
Омыв руки в ведре у садового колодца, я поспешила в кухню, предупредить повариху и помочь ей с обедом. Тётушка не любила долго ждать.
– Эби, скорее! – при виде меня лицо Марты выразило целую гамму эмоций, к моему счастью, самым сильным было облегчение. Повариха кивнула головой на разделочный стол, по центру которого лежал старый плотный лист потемневшего пергамента. – Госпожа опять заказала блюдо по ре-цеп-ту.
Слово «рецепт» Марта произносила по слогам, с уважением и даже некоторым страхом. Каждый раз, когда такой пергаментный листок появлялся в кухне, это стоило поварихе немалых нервов.
Сборник рецептов миссис Прайс получила от своей матери, та от своей… и так далее. Первоисточник установлен не был. Но некоторые листки, судя по потрёпанному виду и древним рунам, явно писались несколько столетий назад.
Руны в поместье могла прочесть только я. Слуги и рабы не знали даже азбуки. Прайсы не любили забивать себе голову чем-то лишним. Да и приходившие к кузену и кузинам учителя вряд ли были знакомы с рунописью.
Говорят, в столичной академии магии адептов обучают древним знакам, потому что с их помощью и составляют заклинания. Для подстраховки. Чтобы простые люди не могли прочесть и случайно вызвать землетрясение или цунами.
Откуда у семилетней девочки появились такие знания, я могла только предполагать. Но тешила себя мыслью, что моя мама была не гулящей девкой, как о ней иногда отзывалась миссис Прайс, а самым настоящим образованным магом.
Я подошла к столу и всмотрелась в исписанный рунами листок. Этот рецепт был очень старым, записанным почти стёршимися знаками.
– Говяжий язык, томлённый в соусе из красного вина с травами… – начало я прочитала довольно быстро, а вот дальше, при перечислении трав, начались сложности. Две руны были затёрты ровно по центру. И я навскидку могла назвать несколько трав, которые они могли обозначать. – Дальше не могу разобрать…
Если бы тётушка позволила взять другие листы пергамента для сравнения, я, скорее всего, опознала бы стёршиеся руны и скрывающиеся за ними ингредиенты. Но миссис Прайс выдавала всегда строго по одному рецепту, остальные хранились в кабинете покойного мистера Прайса, надёжно запертые в ящике стола.
Я растерянно посмотрела на Марту. В её глазах разгорался самый настоящий страх. Кажется, мы обе вспомнили о позорном столбе и стоящей у него Тине.
– Давай попробуем поразмышлять… – предложила я, стараясь прогнать из памяти картинки с обессиленным женским телом, продолжавшим оставаться в вертикальном положении лишь благодаря верёвке. – Ты же много раз готовила язык. Какие травы к нему подходят?
– Ну… розмарин, тимьян… – начала вспоминать Марта, – ещё можжевеловые ягоды можно, от них аромат хороший будет…
– Отлично! – с преувеличенным воодушевлением воскликнула я, возвращаясь к пергаменту. – Ты угадала. Именно эти приправы здесь и указаны.
– Ты уверена? – повариха смотрела настороженно. Конечно, Марта меня давно знала, и у неё не было причин мне не доверять, но всё же я сама только что была растеряна, а тут вдруг начала сыпать оптимизмом.
– Ну конечно, вот смотри, – я сунула ей под нос листок, тыкая пальцем в затёртые руны. – Вот если тут провести чёрточку, то будет розмарин. А вот здесь дорисовать дугу, тогда получится тимьян. Эта руна не читается, но ты сама сказала, что можжевеловые ягоды хорошо подходят к языку. Так ведь?
– Так, – подтвердила всё ещё испуганная повариха.
– Вот и клади их, всё равно ведь тётушка не узнает, – я постаралась вложить в голос всё убеждение, на которое была способна. А что ещё оставалось?
– А если узнает? – Марта всё ещё сомневалась.
– Откуда? – не отступала я. – Ты ей скажешь?
Повариха отчаянно замотала головой.
– И я не скажу. А больше, – нарочито обвела глазами пустую кухню, – здесь никого нет. Главное, не забыть, что ты положила, чтобы в следующий раз ничего не напутать.
– Поможешь мне? – попросила Марта. – Сегодня к обеду будут гости, а времени осталось – три часа.
Я кивнула.
Что будут гости, и так догадалась. Тётушка доставала старые рецепты, лишь когда хотела прихвастнуть перед соседями. Вопрос – кто именно приедет? Если миссис Гаррис с дочерью, мне лучше лишний раз не высовываться. И сразу же запастись двойной порцией терпения, потому что отсидеться в тёмном углу всё равно не дадут.
Глава 2
– Я принесла, – помощница поварихи, пятнадцатилетняя Белька, запыхавшись, вбежала в кухню, прижимая к груди завёрнутый в тряпицу свёрток. – Вот.
Белька гулко шмякнула свёрток на стол и тут же начала тереть озябшие и покрывшиеся мурашками руки.
– Сколько раз говорила, тулуп накидывай, когда в ледник ходишь, – беззлобно и скорее по привычке буркнула Марта, начиная разворачивать свёрток.
Белька так же привычно кивнула и зачерпнула кружкой воды из котла с горячей водой, дуя на неё и делая шумные глотки. Помощница поварихи была длинной и нескладной, а благородное имя Анабель досталось ей каким-то чудом не иначе. Но, разумеется, полным именем Бельку никто не называл.
Как и меня.
В свёртке оказались два крупных говяжьих языка. Марта внимательно рассмотрела их на свету, понюхала и признала пригодными для званого обеда по рунному рецепту.
– Белька, – велела она, оглянувшись и убедившись, что девчонка уже допила кипяток и согрелась, – беги в погреб, принеси картошки и кореньев. И быстро, ещё на огород надо за травами и воды наносить. А ты, Эби… – она посмотрела на меня и, дождавшись моего кивка, попросила: – Собери можжевеловых ягод. Две горсти. И смотри, чтобы спелые и целые.
– Хорошо, – я кивнула ещё раз, улыбнулась поварихе, уже окончательно отошедшей от потрясения и вернувшейся в свою стихию, и вышла из кухни через заднюю дверь, обращенную к грядкам.
Конечно, через передний вход было бы быстрее, вот только он вёл во двор. А первое, что сейчас там бросалось в глаза, – это позорный столб и привязанная к нему Тина.
Я обошла кухню, миновала ледник, людскую и плотницкую и только тогда свернула к лугу, за которым виднелся лес. Здесь я вдохнула глубже, чувствуя свободу и необъяснимую радость, которая наполняла меня каждый раз, стоило только покинуть обжитую часть поместья и оказаться среди природы.
Казалось, здесь мне очень рады. На лугу зелёные травинки и разноцветные лепестки словно нарочно тянулись ко мне, стараясь коснуться подола поношенного платья. И я опустила руки, скользя пальцами по хрупким стебелькам в ответной ласке.
Лес встретил меня прохладной тенью, зашумел, приветливо взмахивая листьями. Я коснулась шершавой коры дуба, провела ладонью по гладкому стволу берёзы. Улыбнулась осинкам, затрепетавшим от такого внимания.
И пошла дальше вглубь, туда, где виднелись искривлённые стволы сосен. А затем свернула к реке. На обрывистом берегу росли три старых можжевельника. Они не скрипели, жалуясь на возраст, но я чувствовала накопленную десятилетиями мудрость, когда прикасалась к мягким иглам, легко проводила пальцами по шершавым стволам.
– Прости, дедушка, – прошептала, прежде чем сорвать первую ягоду, синевато-красную, уже созревшую, но ещё продолжавшую цепляться за ветку.
Короткие иголочки зашелестели, убеждая, что я не причиняю боли. А следующие ягодки словно сами прыгали в пальцы. Стоило только коснуться.
– Спасибо, дедушки, – набрав две горсти, как и велела Марта, я низко поклонилась, благодаря за щедрый дар.
И уже подхватила подол платья, собираясь поспешить обратно в поместье, как вдруг услышала голоса. Мужские. Молодые. Звонкие и радостные.
Я остановилась. Обернулась и прислушалась. Кажется, мужчины купались в речке. Голоса сменились вознёй, плеском воды и хохотом.
Влекомая любопытством я сделала несколько шагов по направлению к обрывистому берегу. Крайний из можжевельников попытался зацепить иголками мою одежду, предупреждая, останавливая. Но я только отмахнулась.
Конечно, негоже юной деве наблюдать за раздетыми парнями (а купаются парни обычно раздетыми, это я знаю из разговоров служанок), но мне ведь и не надо наблюдать. Так только… взглянуть одним глазком. А то не могу по голосам определить, кто из парней среди дня решил искупаться. Поэтому посмотрю, кто там, и побегу помогать с обедом.
Не то что бы мне было важно, кто сбежал с полевых работ, чтобы окунуться в речке. И доносить тётушке, упаси боги, я не собиралась. Предупредить разве парней, чтобы не забывались и следили за временем.
Да и было просто любопытно взглянуть. Всё же голоса я так и не узнала.
Я мягко отвела в сторону колючие ветки и сделала шаг вперёд, выходя из-под спасительной тени на открытый берег. Солнце сразу же вцепилось в глаза, ослепляя и заставляя вскинуть руку в защитном жесте. Веки сами зажмурились, погружая меня в яркий желтовато-красный мир, где ничего не было видно.
Проморгалась я довольно быстро, вытирая выступившие слёзы, взглянула на противоположный берег, собираясь опознать купальщиков и снова нырнуть в спасительную тень, так и оставшись невидимой для них.
Но было поздно.
– Смотри, там селянка! – закричал один из мужчин, указывая прямо на меня. – И какая хорошенькая. Эй, селянка, иди к нам! Водичка такая тёплая.
Щёки обожгло стыдом.
Меня не просто приняли за безродную крестьянку, ещё и были абсолютно правы, ведь такое поведение не пристало благородной леди. И пусть моё благородство вызывало массу вопросов, пусть у меня не было денег, и жила я лишь добротой тётушки Прайс, но гордость и достоинство должны были помешать мне совершить столь неблаговидный, опрометчивый поступок.
Должны были, но не помешали.
А ведь я подглядывала за благородными господами. Не знаю, кто это такие, и как здесь оказались, но это точно не кто-то из местных парней.
Бежать. Бежать отсюда как можно скорее.
Одной рукой подхватив подол, а другой придерживая карман с ягодами можжевельника, я мчалась сквозь перелесок, мучимая стыдом и ругая себя последними словами.
Если тётушка узнает… Да если хоть кто-то узнает…
Какая же я идиотка.
Но самое ужасное, что картинка, где два почти обнажённых мужских тела стоят по колено в воде, прочно въелась в мою память.
И как я ни мотала головой, как ни зажмуривала глаза, картинка отказывалась исчезать, повергая меня в настоящий шок.
Но, если совсем уж честно признаваться, картинка была что надо. Потому что мужчины выглядели не чахлыми, субтильными юнцами, вроде сыновей миссис Бессон. Эти незнакомцы явно были знакомы со спортом, который пару лет назад вошёл в моду среди столичной молодёжи.
Прошлым летом к миссис Гаррис приезжала племянница. Я слышала, как она рассказывала об этом новом увлечении. Молодые лорды вдруг перестали поголовно увлекаться картами и вином. Вместо этого они собираются в закрытые спортивные клубы, где, раздевшись по пояс, выполняют всякие спортивные упражнения, отчего у них появляются красивые и приятные на ощупь мышцы.
Откуда племянница миссис Гаррис знает, что раздеваются по пояс, и что мышцы красивые, если клуб закрытый, я спросить не решилась. Но юные леди слушали эти рассказы внимательно и с некоторой мечтательностью во взглядах, думаю, представляли те самые приятные на ощупь мышцы.
В кухню я вбежала взъерошенная и красная, как варёные вчера на ужин раки, понимая, что и сама не удержалась от соблазна.
– За тобой кто-то гнался? – спокойно поинтересовалась Марта, лишь на миг отвлекаясь от снятия тонкой плёнки с языков и тут же возвращаясь обратно к работе.
– Медведь? – звякнуло ведро, и из погреба показалась голова Бельки, уставившейся на меня круглыми от любопытства и страха глазами.
В прошлом году в дальнем малиннике девушки встретили медведя. Вот было крику, а потом разговоров до самой зимы. Никто не пострадал. Из девушек. Про медведя не знаю, больше его никто не видел.
– Нет, – я покачала головой и отвернулась, делая вид, что увлечена пересыпанием ягод в глубокую миску.
– А кто тогда? – Белька была напрочь лишена деликатности, зато до краёв наполнена любопытством. От неё так просто не отвяжешься.
– Да чуть на гадюку у реки не наступила, – выдала я первое, что пришло в голову. – Испугалась.
– А-а, – разочарованно протянула Белька. Гадюка была делом, часто встречающимся, и ничего интересного собой не представляла.
А я плеснула в миску воды, промывая ягоды и убирая всплывшие иголочки. Про купающихся в нашей речке чужаков рассказывать я никому не собиралась. Они тут, скорее всего, проездом. Решили освежиться в самый зной, вот и остановились на берегу.
Королевский тракт от поместья располагался в трёх верстах, но для конных это не расстояние. Могли и проехаться вдоль речки. Или свернуть к кому-то. В десятимильной округе, кроме нашей, находилось ещё полтора десятка усадеб. Мало ли к кому могли заехать двое молодых мужчин.
Главное, что не к нам.
И не к миссис Гаррис Она не преминет привезти их к миссис Прайс, чтобы похвастаться перед подругой. Потому что знакомством с такими только и хвастаться.
От подобной перспективы я вздрогнула. Не приведи Жеана, помилуй Муар.
И снова вернулась к ягодам. Боги с ними, с господами, мне нужно работать.
Потом мы с Белькой чистили и резали коренья, просеивали муку, толкли в ступке пряные травы. Марта внимательным взором следила, чтобы всё было идеально: в овощах не попадалось ни единого пятнышка гнили, а кусочки выходили не слишком крупными и не слишком мелкими. То и дело она заставляла меня вновь перечитывать рецепт, по нескольку раз повторяя ингредиенты и их количество.
Я не возмущалась, послушно озвучивала полустёртые руны. Перед гостями тётушка не может упасть лицом в грязь, и если Марта хоть в чём-то просчитается, миссис Прайс ей этого не спустит.
Да и на мне тоже отыграется. Всем известно, что старые руны могу читать только я. А значит, моей вины будет не меньше.
Наконец язык был протомлён, сколько надо, коренья тоже доспели. В печи доходили хлеба, обещая румяную и хрусткую корочку.
Марта занервничала ещё сильнее, уже в третий раз гоняя Белку в огород за травами для украшения блюд. Сорванные стебельки то были слишком коротки, то недостаточно ровны.
Я же вышла из кухни и отправилась в дом. Проследить за тем, как накрывают стол, тоже было моей обязанностью.
Усадьба Прайсов была устроена очень удобно, практично и рационально, при этом не лишена красоты. Уверена, что в этом была заслуга мистера Прайса. Господский дом стоял в центре, по обе стороны от него расположились хозяйственные службы – кухня, погреб, ледник, плотницкая, людская.
По левую сторону за службами располагался небольшой огород, чтобы на кухне постоянно были свежие овощи и зелень. Дальше росли два десятка фруктовых деревьев, отделяя усадьбу от луга, за которым виднелась зелёная стена леса.
По правую же сторону располагался живописный парк – особая гордость хозяйки. Здесь миссис Прайс демонстрировала своим гостям после званых обедов редкие виды цветов и кустарников, привезённых когда-то супругом из-за моря. А барышни Прайс прогуливались с немногочисленными кавалерами, радуясь относительному уединению.
Мне туда вход был категорически запрещён. Тётушке не нравилось, когда я «шныряю без дела и пялюсь на редкие заморские цветы».
Я легко сбежала по деревянным ступеням кухни и через боковую дверь вошла в господский дом, оказавшись сразу в буфетной. Две молоденькие горничные навытяжку стояли у покрытого скатертью стола и ждали.
Я встала рядом с ними, опустив в пол глаза и невольно задерживая дыхание. Хотя в душе всё же шевелилась надежда: может, в этот раз обойдётся?
Не обошлось.
Тётушка только вошла, только окинула нас троих хищным взором, так сразу стало понятно, что она сильно не в духе, а значит, ей нужно из кого-то этот дух повытрясти, чтобы самой обрести душевную гармонию.
А мы как раз тут стоим готовенькие. Тряси, сколько хочешь.
– Ты выглядишь как дворовая девка, – тётушка решила начать с меня, – сложно было причесаться? А платье… Что ты с ним делала? Валялась в грязи со свиньями? Посмотри на свои руки… Как ты собираешься подавать еду такими руками? Или ты хочешь испортить аппетит моим гостям? Немедленно надень перчатки! Не позорь меня.
– Да, тётушка, – я сделала короткий книксен и, по-прежнему не поднимая глаз, повернулась к выходу.
– Куда ты собралась?! – взревела миссис Прайс. В её голосе появились металлические нотки. Причём это был раскалённый металл. Я замерла на половине движения. – Изволь стоять и слушать дельные советы того, кто старше и умнее тебя. Неблагодарная дрянь. И зачем я только согласилась на уговоры супруга, упокой Муар его душу. От тебя сплошная головная боль и одни разочарования. Ты такая же, как твоя мать, и кончишь ты так же. И все мои старания всё равно пойдут прахом…
Я молча стояла, усиленно разглядывая тёмное пятнышко на паркетной доске. Наверное, на этом месте когда-то располагался сучок. Ногти я изо всех сил вогнала в ладонь. Боль помогала отвлечься от несправедливых, обидных слов тётушки.
Возможно, я и не самая благодарная родственница на свете. Хотя и стараюсь заслужить тётушкину похвалу. Я много работаю наравне с прислугой и не ем свой кусок хлеба даром.
Вот только злые слова о моей маме обижали до глубины души. Пусть я её не помню, но уверена, что она была самой лучшей, самой доброй и любила меня как больше никто в этом мире.
Я старалась отвлечься, размышляя о пятнышке-сучке. Думая, каким было дерево, которое спилили и разрезали на паркетную доску. Был ли этот дуб высоким и стройным или мощным и кряжистым.
Обидные слова перестали быть различимы, сливаясь в общее «бу-бу-бу». Наконец тётушка выдохлась. Я заметила, как подобрались обе служанки, Иса и Неса, уверенные, что теперь хозяйка примется за них.
Но миссис Прайс уже вылила весь яд на меня. Поэтому обеих девушек только окинула грозным взглядом, под которым они вжали плечи, ещё ниже опуская головы и, кажется, задерживая дыхание.
А потом уже совсем другим, но по-прежнему властным тоном сообщила:
– Гостей будет пятеро: миссис Бессон, двое её сыновей, разумеется, миссис Гаррис с дочерью. А также мы, то есть всего девять человек.
Одновременно со счётом миссис Прайс достала из кармана связку ключей, выбрала нужный и открыла одну из створок большого буфета из вишнёвого дерева, где хранилась посуда для званых обедов.