«Мы знаем, кто мы, но не знаем, кем можем быть».
Уильям Шекспир
Небольшая комната, про которую все давно забыли, вычеркнув из памяти, была заставлена клетками разной формы и размеров. В самую большую клетку, что стояла в углу, вполне свободно мог поместиться орлан, а самая маленькая была слишком тесной даже для мыши, тем более для мелкой пичужки, что расправив крылья, любит покрасоваться ярким оперением. Некоторые из них имели витиеватое плетение, но большинство не отличалось изяществом, обладая простой, неказистой и даже грубоватой формой. Круглые, квадратные, куполообразные, они стояли везде, на столе, на полу, на полках. На двухместном диване с потёртой обивкой, что давно перестала радовать хозяев своим цветочным узором. На деревянных стульях с плетёными спинками. Висели на цепочках, а некоторые – на грубой верёвке, привязанной на несколько узлов к вбитым в потолок крючкам, настолько близко друг к другу, что напоминали грозди экзотических ягод. Часть клеток была открыта, гостеприимно распахнув дверцы. Они походили на ловушки, привлекая к себе тех, кому надоела свобода. Приглашая поселиться там, где ждёт сытая жизнь на условиях и требованиях хозяина. Другие были закрыты, и казалось, что призрачные тени бывших питомцев сидят на жёрдочках, нахохлившись, спрятав голову под крыло, изредка выглядывая в ожидании сладких зёрен и возможности расправить крылья под одобрительный взгляд хозяина. Это, конечно же, простая игра света и тени, все клетки давно были пусты. Тусклый свет не мог скрыть скопившуюся пыль, что толстым слоем покрыла всё, что находилось в заброшенном помещении.
Я прошлась по комнате, задумчиво проводя пальчиком по тонким железным прутикам клеток, ощущая лёгкую грусть и щемящую тоску почему-то неясному. Как те птицы, что выросли в неволе и не могли знать, что такое полёт по бескрайнему небу под лучами ослепительно яркого солнца. Они не знали, но вереница предков тех свободолюбивых птиц, что жили там, за пределами клетки, ничем не ограниченные, оставили им в наследство смутные воспоминания об этом. О том, как может быть. Но для того, чтобы расправить крылья и вырваться из такой уютной клетки, смутных ощущений мало.
Я была такой птицей, что резво скакала в ограниченном пространстве, не замечая его тесноты. У меня есть всё, о чём может мечтать человек, и при этом нет ничего из того, чего бы действительно хотела. Зачем мне третья шубка, когда нет близкой подруги? К чему дорогая машина, если управлять транспортом мне не позволят? Вроде как не сирота, а вижу родителей раз в месяц, а то и в три месяца. Работа, дела, партнёры, учёба и желание отдохнуть не дают нам собираться вечером за семейным ужином. Каждый чётко следует своему установленному графику и плану, что придумал для себя. Стремясь к одной только им известной цели, с упорством ишака идут вперёд, не оглядываясь на тех, кто рядом, оставляя их далеко позади себя. Могу только удивляться, как при такой загруженности родители смогли подарить мне братика. Мелкий шалопай был загружен не меньше взрослых членов семьи, но никогда не забывал пожелать спокойной ночи и поцеловать сестру на ночь.
Наш дом, маленькая крепость, расположился в пригороде Эската. На много километров вокруг не было ни одного дома. Наш дом, словно маяк, стоял на скале, возвышаясь над океаном, преклоняясь перед его величием. Волны внизу невысокой скалы бились о камни, а иногда в моменты особой ярости огромные массы воды вздымались, грозя всему живому. В такие моменты, наблюдая за этим буйством стихии, мне казалось, что каким бы большим и прочным, практически вросшим в камень ни был дом, ещё немного, и его смоет, зальёт волнами. Океан заберёт добычу, утянув на дно, присвоив себе, чтобы навечно сохранить тайны его хозяев.
Лес, что плотной стеной встал на пути к дому с другой стороны, лишал возможности подъехать к нему наземному транспорту. Да и дорог к скале, на которой стоял наш дом, не имелось. Пешком с этой стороны может прийти только заплутавший путник или особо настырный гость, которого не звали. Сами мы покидали дом и возвращались, перемещаясь при помощи капсулы ингрита. Это не считая нанятых для домашних работ служащих, что жили в доме постоянно, остальные тоже пользовались им. Ключ, названный в честь создателя «ингрит», позволял мгновенно переместиться в специально оборудованные приёмными капсулами места, размещённые по всему городу. Ингрит-ключ представлял собой капсулу, начинённую тёмной материей, что помещалась под кожу. Обычно его вводили в правую руку чуть повыше косточки у запястья и присваивали индивидуальный код доступа. Для того чтобы сработал ключ, нужен замок, и ими являлись капсулы ингрита, через которые и происходило перемещение. У нас такая капсула стояла в специальной комнате, где вновь прибывший человек мог снять верхнюю одежду и оставить тяжёлые сумки, если такие имелись. Я не могла жить в городе, так решил отец. Только брат, что в силу малого возраста пока не имел той свободы, какой вроде должна обладать я, делал моё существование не таким бессмысленным. Свобода – я посмотрела на клетки – понятие неоднозначное. То, что я считаю свободой, для других хуже тюрьмы.
Комната, в которую зашла, наверное, была единственным местом, куда не ступала нога уборщика. Обычно эти механические создания всюду совали свои носы-трубочки, перебирая по полу гибкими лапками, собирая крошки, грязь и пыль, одновременно полируя поверхность. Клетки – это всё, что осталось от прадеда. Его необъяснимая тяга к ловле птиц переросла в навязчивую потребность найти ту единственную, что зовётся мечтой, неясный образ, который преследовал его все последние годы жизни. Его я помню плохо, а вот клетки с птицами врезались в детскую память навечно.
Хорошо, что они пусты, мне всегда было жаль этих птиц, и я не раз получала болезненный шлепок по мягкому месту за очередную отпущенную на свободу птицу. Себя я с птицами не сравнивала, слишком разные мы для того, чтобы завидовать друг другу. Птицы не страдали этим в силу отсутствия мышления и преобладания в них инстинктов, заложенных природой. Я как представитель разумной цивилизации, смотрящий на мир с некоторым превосходством, просто не видела причин для таких эмоциональных переживаний. Да и повода для этого у меня не имелось.
В заброшенную комнату пришла не за воспоминаниями и не любоваться клетками, здесь было спрятано сокровище – мой дневник. Уверенно подошла к клетке с широким поддоном, нащупала сбоку механизм защёлки. Ящик, в который свободно помещалась тонкая тетрадь, плавно выдвинулся вперёд. Много лет невзрачная клетка хранила мою тайну, я знала, что здесь тетрадь никто не найдёт. В крайнем случае, всё это великолепие утилизируют, но по какой-то причине отец не избавлялся от дедова наследства.
Обложка тетради насыщенного розового цвета была щедро разрисована завитушками. Она оставалась такой же яркой, и нисколько не потускнела со временем. Через месяц мне исполнится двадцать, и эта дата – как черта, что должна разделить мою жизнь на две части. Чистота крови давно не является обязательной, простые люди даже не знают об этом, но наш род придерживается этой старинной традиции, не допуская смешения с теми, кого считается обделёнными милостью богини. Она – покровительница тех, кто идёт истинным путём, следуя заветам старейших.
Мне не постичь столь мудрого замысла, заложенного в старинных книгах великими мастерами. Отдельные слова и непонятные метафоры скрывают от меня настоящий смысл. Нет тех, кто бы пожелал объяснить мне зашифрованные в тексте тайны. Отец заставил выучить наизусть Книгу Пути, выделив время на проверку точного знания текста, и пообещал, что всё пойму в день совершеннолетия, то есть через месяц. Но не это стало причиной, по которой вспомнила о дневнике. Толчком стало воспоминание об однажды подслушанном разговоре родителей. Тогда я не особо поняла, о чём говорят взрослые. Чисто интуитивно, не задумываясь над тем, зачем это делаю, записала его на флэп. Маленькая записывающая пластина по большей части была заполнена изображением океана, что навсегда покорил меня своим непостоянством. Флэп вложила в дневник, склеив для него кармашек, поставила большой знак вопроса, окружив его более мелкими знаками разного цвета. В дневнике имелись простые записи, сделанные обычной ручкой, но они отошли на второй план. В моменты, когда душа наполнялась обидой, непониманием или радостью, я выплёскивала эмоции на бумагу. Сейчас меня интересовала только одна запись, которая может помочь понять, что представляет собой эта черта, обозначенная цифрой двадцать.
Немного волнуясь, достала флэп и положила тетрадь обратно в клетку, задвинула ящики, удостоверившись, что он закрыт, вышла из душной комнаты. Я не боялась встретить на своём пути кого-нибудь из обслуживающего персонала, у каждого из них есть определённые обязанности, чётко обозначенные при приёме на работу и расписанные точно по времени. У нас в доме всё строго.
Дияс под присмотром воспитательницы и хранителя отправился в учебный центр. Хранитель был приставлен к брату из соображений безопасности наследника рода Аддингтон. Крупный мужчина неопределённого возраста представлял собой человека, внёсшего в организм особые модификации, сделавшие его практически неуязвимым. Скорее всего, от человека там мало что осталось, но это был его выбор, и насколько я знаю, Сорг ни разу об этом не пожалел, а Дияс так и вовсе был горд, что у него такой сильный хранитель.
Воспитательницу тоже не миновали изменения, но внесённые модификации были другого рода. В учебный центр они могли не ездить. Научить Дияса всему, что нужно знать, она могла сама, но мальчику нужно социально адаптироваться в среде, где будет проходить его взрослая жизнь.
Со мной так не возились, учёбой не нагружали, в общество не выводили. Видимо, они считали, что мне социальная адаптация была не к чему. «Минимум» – самое подходящее слово, которым можно охарактеризовать то, как я жила. Минимум занятий, минимум общения, минимум физических нагрузок и встреч с родителями. Если бы не природное упрямство и желание узнать что-то новое, превратилась бы в хрупкий цветочек, не способный пережить обычный ветерок, склонившись под его напором. Хочется верить, что отец и мама делали это неосознанно, не желая навредить. Просто в их понятии дочь – это не сын, будущий наследник и глава рода.
При наших редких встречах тщательно скрывала особенности характера. Мне удалось развить их в большей степени вопреки жёсткому родительскому контролю и желанию. Родители даже не догадываются, что у меня на душе и чего от меня можно ожидать. Не знают, какая я на самом деле и что думаю обо всём происходящем в семье. При них я становлюсь такой, какой они хотели видеть свою дочь. Послушной и согласной на всё, не имеющей собственного мнения. Думается мне, что ожидаемое двадцатилетие расставит всё по своим местам. Откроет тайный умысел родителей, и это лишь усиливало желание узнать, что происходит, раньше, чем наступит день рождения.
Я ведь не могу умереть? Пусть у отца есть наследник, но и мои дети могли бы расширить границы отцовской империи. Рендар в какой-то мере безжалостный человек. Чтобы достичь поставленной цели, он вполне мог идти по трупам и улыбаться, получая удовольствие от хруста костей поверженных врагов и конкурентов. На данный момент его компания «Грандполе» входит в десятку лучших среди тех, кто занимается разработкой технических новинок и поиском новых способов защиты имущества, людей и животных. Наш дом – полностью его задумка, и за всё время, что живу в нём, не было ни одного смертника, что решил бы избавиться от Рендара и его семьи. В таком случае наёмнику самоубийце обещанные деньги окажутся не нужны по причине того, что тратить их будет некому.
Мой замкнутый мирок, в который меня заключил отец, прост и понятен. В большом мире всё по-другому, но о нём братик знает больше, чем старшая сестра, что практически всю жизнь просидела в этой неприступной крепости, что зовётся домом. Сейчас контроль надо мной усилился и стало трудней скрывать свои и без того редкие вылазки в город. Сложно жить, когда на тебя давят, принуждая выполнять обязательные правила проживания в доме, относящиеся только к тебе. Ещё сложней жить в ожидании приговора. Ведь даже преступники знают, за что их наказывают.
Не торопясь, прошла по коридору, ожидаемо никого не встретив по пути. Зашла к себе в комнату и на всякий случай заблокировала двери. На секунду застыла перед панорамным окном, в нём, словно живая картина, в широкой раме плескался океан. Не раздумывая, подошла к окну и раздвинула тонкие рамы, впуская в комнату тёплый ветерок. Он мягко коснулся лица и словно погладил тугие завитки волос, что касались плеч. Я бы остригла их ещё короче, но делать это запретила мама. Каждый свой шаг я обязана согласовывать с ней или отцом.
Не могу сказать, что Эмори – плохая мать, но как и у отца, у неё вошло привычку командовать детьми так же, как своими сотрудниками, решая за них, что будет лучше. В те редкие моменты душевной близости, когда она отбрасывала маску строгого руководителя, Эмори становилась ласковой и любящей своих неразумных птенцов, которым ещё только предстоит встать на крыло. Такие моменты не забываются, навсегда оставаясь в памяти, как самые дорогие воспоминания.
Пробежалась взглядом по комнате – даже не верится, что в ней прошла вся моя жизнь. На полу мягкий пушистый ковёр песочного цвета, большая кровать с упругим матрасом. В углу примостился полукруглый диванчик, напротив него панель для просмотра фильмов. От окна практически вдоль всей стены, где висела панель, разместился рабочий стол с полками. Гардеробной служила соседняя комнатка без окон, куда вела неприметная дверь, она была полностью забита вещами, которые я ни разу не надевала. Если не выхожу из дома, зачем столько тряпок? Куда их носить? Кроме брата меня никто не видит. Ещё одна дверь вела в уборную. В стене имелся встроенный лифт, и через приёмное окошечко я могла получать еду. Можно вообще не выходить из комнаты. Я не чувствовала себя пленницей и бывала в городе, несмотря на запрет родителей. Просто я привыкла так жить.
В первый раз, когда позволила себе нарушить приказ отца, шумный Эскат оглушил и напугал тогда ещё маленькую девочку своим бесконечным движением, громкими звуками, хлопками и круговоротом машин. Я была рада вернуться в комнату к своему океану, что тихо шептал мне сказки на ночь, успокаивая тихим плеском ласкающих камни волн. Повзрослев, поняла, что испугалась зря, но у меня не было хранителя, а оправиться в город одна я не могла. Попросить родителей приставить ко мне хранителя мне и в голову не пришло, ведь они лучше знают, что нужно их дочери. Это не значит, что я во всём слушалась родителей. Периодически нарушала запрет, выбиралась в Эскат, чтобы окунуться в городскую жизнь простых людей. В такие моменты я жила, наполняясь радостью и ощущением безграничного счастья. Послушная девочка оказалась не такой уж послушной.
По большей части мне нравилось наблюдать за океаном, и часто ловила себя на мысли, что я – его часть. Та часть, что поместили в стакан, где нет места буйству стихии. Тишина, покой и умиротворение. Нет места бунту, требованиям, капризам и ярким эмоциям. При этом меня всё устраивало, возможно, в силу привычки, а возможно, хватало тех редких бесконтрольных выходов в город. Можно сказать, побегов, некий вызов, брошенный запрету отца на перемещение в город. Просто родители должны были понимать, что дом не может стать для меня всем миром. Отчитываться перед отцом, а тем более уговаривать, чтобы меня отпустили погулять, не желала и посещала город тайно. Это была моя немного другая жизнь. В ней я была такая же тихая, но словно вампир насыщалась эмоциями, заряжалась энергией чужого сумасбродства, понимая, что я так не смогу. Я из тех, кто любит наблюдать со стороны, а не участвовать во всех этих немыслимых авантюрах, что предлагает мир. Может, всегда была такой, а возможно, меня сделали такой родители, это уже не так и важно. Сейчас я остро ощущала, что моя жизнь изменится и скорее всего, то что узнаю, мне не понравится.
Сняла с шеи универсальный воспроизводитель и вложила в него флэп. Первые секунды ничего не происходило, потом появилось изображение стены, у которой стояла маленькая я, подслушивая разговор родителей. Прошло несколько секунд, и в тишине моей комнаты, на фоне голографической стены зазвучали голоса родителей.
– Ты знала, на что идёшь, когда соглашалась на брак со мной. Свою часть обязательств я выполнил и ни разу не упрекнул тебя, теперь твоя очередь исполнить то, что обещала. Эмори, мне нужен наследник, и это не обсуждается.
– Ты не понимаешь.
В голосе матери послышались нотки бесконечной усталости от груза то ли проблем, то ли какой-то тайны, что она несёт на своих плечах.
– Я понимаю. Забудь об Инке, что-то изменить не в твоих силах.
– Она моя дочь! – истерично крикнула Эмори.
– В какой-то степени теперь она и моя тоже, – спокойно ответил Рендар. – От того, что ты будешь изводить себя мыслями о том, что произойдёт, ничего не изменить. И потом, чего ты хотела, когда соглашалась на это? Просто живи, и наследник станет нам утешением. Возможно, всё получится и твои страдания напрасны.
– Ты жесток, – казалось, женщина сдулась, будто шарик, из которого выпустили воздух, оставив пустую оболочку. – Почему она? Ведь об этом давно все забыли, и мало кто вспомнит, что такое возможно. Я так надеялась, что всё это пустые разговоры.
– Если ты чего-то не знала, это не значит, что этого не существует. В случае провала поставлю защиту на её комнату, и она ни в чём не будет нуждаться. Не могу сказать, что мне нравится то, что происходит, но такова жизнь.
– Она станет медленно сходить с ума, – прорыдала мама.
– Ты сама знаешь, это не лечится, – отец ответил грубо, и Эмори, в последний раз всхлипнув, вытерла слёзы.
– Этого не должно было произойти.
– Что бы ты ни думала, это произошло. И не говори, что не знала. Никто не виноват. Всё вполне закономерно и ожидаемо.
– Никто, но и она не виновата! Чем моя дочь заслужила такую судьбу? Только тем, что родилась?
– Пустой разговор. Ты знала, что такое возможно, и не отказалась от предложения, сделанного дедом. В наших силах обезопасить её от самой себя, так не стоит делать из этого трагедию. Она будет жить, и если на то будет твоё желание, но только после того, как у меня появится наследник, ты можешь родить ещё одну дочь. Я не буду возражать. Дети – это ведь так прекрасно? – последняя фраза отца имела двойной смысл и ко мне не относилась.
Запись закончилась, оставив после себя горечь, обиду и разочарование. Несколько дней назад я услышала разговор экономки и кухарки. Мне нисколько не стыдно, что приходится подслушивать, только так я могла узнать о том, что происходит в доме. Они радовались тому, что семью Аддингтон ждёт пополнение. Тогда я только слегка удивилась, про какое пополнение они говорят, сейчас же стало понятно – мама ждёт ребёнка. Они решили заменить одну неудавшуюся дочь на другую. Запись – это всего лишь небольшая часть разговора, и из неё осталось непонятно, почему я должна сойти с ума и почему именно после того, как мне исполнится двадцать лет. Самое обидное, что спросить напрямую у родителей не могла, в таком случае окажусь запертой в комнате раньше запланированного ими дня.
Не знаю, что ждёт меня, но сидеть и ждать не собираюсь. У меня в запасе месяц, за который можно успеть сделать достаточно много. Если и сходить с ума (что мне кажется сомнительным, ведь нельзя за один день лишиться разума), то точно не запертой в комнате, пусть и со всеми удобствами. Значит, стоит решить, как и где я буду жить. Опять же, если к тому времени останусь живой.
***
Я села на кровать и включив музыку, призадумалась. Наш мир, как бы ни хотелось, при всём своём великолепии и удобстве несовершенен. Галкия считается единым миром, отсутствие разделяющих границ только подтверждает это. Я не говорю сейчас о разного рода экономических проблемах, некоем несовершенстве законодательной системы или разделении народов по их расовой принадлежности. Это всё было и будет с учётом мировоззрения человека и его отношения к окружающей действительности. Если взять в целом, миром управляет большой совет, состоящий из семнадцати избранных. Семнадцать территорий избирают в общий совет своего кандидата, которому оказывают полное доверие. На нашей территории выбор доверенного народом лица происходит путём закрытого голосования. Каждый округ представляет своего кандидата, а таких округов могут быть сотни, после первого голосования их остаётся вполовину меньше. После последнего народного голосования остаётся семь избранных, и вот уже из них малый совет территории выбирает своего представителя в высший совет правителей. На других территориях выбор происходит не так, но меня это не волновало по причине возраста. У нас голосование разрешено с двадцати пяти лет. Так что в любом случае от меня ничего не зависит. Историю я изучала и знаю, что есть земли, где люди живут на островах и не только. Существуют отдельные народы, которые прекрасно устроились и живут в пустынях. Особый подземный мир вопреки всему процветает там, где на поверхности земли всегда лежит снег, вечный холод и ночь. Место проживания накладывает на человека свой отпечаток и заставляет с лёгкой снисходительностью относиться к тем, кому посчастливилось жить на более благополучной территории. Границ нет, и каждый человек может жить там, где пожелает, но в основной массе проживающие на одной территории коренные жители чужаков не любят.
Наша часть Земли обозначена цифрой двенадцать. Обширная зона считается благополучной для разного рода деятельности, будь то сельское хозяйство или фабричное производство. Двенадцатый сектор может похвастаться большим количеством пресных водоёмов, плодородными землями и достаточно мягким климатом. В городах живётся спокойно, молодёжь всегда может найти себе занятие по душе, а старики не нищенствуют. Казалось бы, не жизнь, а сказка, только как оказалось, мне в этой сказке места нет. Если вспомнить о сказках, то, может, в них найду ответы на свои вопросы. Мама сокрушалась, что об это давно забыли, и такого просто не должно было произойти, а с учётом чистоты крови вполне возможно наткнуться на подсказку относительно моего предполагаемого безумия. Поиском ответов решила заняться в первую очередь.
В дверь постучали, и я вздрогнула, вспомнив, что заблокировала её. Спрашивать, зачем я это сделала, не будут, но на заметку возьмут и проконтролируют. До этого момента не обращала внимания на то, что все мои действия оцениваются и наверняка докладываются отцу. Теперь же вспомнила все взгляды обслуживающего дом персонала, некую настороженность по отношению ко мне. Сорг всегда присутствовал при наших с братом играх, как будто опасался, что могу причинить ему вред. Как только прозвучала команда «открыть», в дверь влетел мой любимый братик.
– Инка! Что за новости? – возмутился Дияс. – Ты зачем закрылась?
Сорг встал в сторонке молчаливой тенью, но в свете полученной информации я не собиралась давать ему повода донести отцу о моём неадекватном поведении.
– Чего придумал? Это просто кто-то мало каши ел. Помнишь, я тебе рассказывала о героях семи морей? Что они ели на завтрак?
– Не смешно. Это всё выдумки, и если бы все ели эту кашу, простых людей бы не осталось.
– Какой ты умненький стал.
Дияс забрался ко мне на кровать и, подпрыгивая, размахивал руками, чтобы удержать равновесие и не свалиться на пол, пусть и на мягкий ковёр. Перестав прыгать, он сообщил:
– Ты даже не представляешь, кого я сегодня видел!
– Ты ведь расскажешь?
Дияс сильно оттолкнулся ногами от пружинистого матраса и высоко подпрыгнул, после чего сел, скрестив ноги, взял меня за руку и приложил к груди.
– Чувствуешь, как быстро бьётся моё сердце?
Я покивала, под моей рукой часто-часто билось сердечко брата. Сорг напрягся, но усилием воли заставил себя расслабиться и не показать, насколько не доверяет мне. Это было обидно. Дияс единственный, за кого, если такое понадобится, лично поотрываю конечности, и никакая дополнительная сила будет не нужна, сама справлюсь.
– Занятия закончилось, и воспитательница предложила посидеть в кафе и побаловать себя вкусным пирожным. Мы сели за столиком у окна в том кафе, где огромные окна, ну ты знаешь где это.
Мягко улыбнулась, спрятав за улыбкой грусть. Я не знала это кафе и никогда там не была.
– Нам только принесли то пирожное со звёздочками, которое больше всего люблю. Я такой открыл рот и откусил вот такой кусище, – Дияс раздвинул большой и указательный палец, показывая, насколько огромен был кусок. – Я чуть не подавился, а потом ещё раз, когда увидел, как по улице идёт он. Знаешь кто?
– Кто? – я с явным недоумением на лице, показывая, что даже не догадываюсь, ждала, что скажет брат.
– Хомми Лиам! Сам Хомми Лиам!
Дияс замер в ожидании моей реакции на эту новость. Хомми был знаменитым актёром. Он снимался в детском сериале, что покорил всех без исключения малышей своей отвагой и невероятными приключениями. Не стала разочаровывать брата. Приложила ладошки к щекам и добавила в голос побольше восторга.
– Да ну! Не может быть! Сам Хомми? Прям сам?
– Да! Сам и совершенно один, без хранителя. Представляешь?
– Это невероятно.
– Жаль, что тебя не было с нами.
Мне тоже было жаль.
– Возможно, в другой раз нам повезёт, и мы вместе увидим Хомми.
В комнату заглянула воспитательница.
– Дияс, напоминаю. Через пять минут начнётся лекция, после которой наступит период долгого сна.
Дияс поцеловал меня в щёку и соскочил с кровати, помахав рукой.
– До завтра сестричка. Не скучай!
Он убежал, а я, зная, что больше ко мне никто не зайдёт, подключилась к нейросети. Не зря делала ночные вылазки в город. Знаю, что контроль за перемещением денежных средств с моей карты существует, поэтому использовала их осторожно. Чаще всего мелкими суммами, которые не вызывали дополнительных вопросов. В рассрочку установила несколько дорогостоящих модификаций, одна из которых нейросеть. Меня считали слишком простой и бесхитростной, чтобы что-то скрывать от родителей, и если расходы не превышали среднюю сумму общих трат за последний год, их проверяли, но скорее для галочки, не вникая в мелочи. Обычно такая проверка происходила раз в полгода. Конечно, если бы я купила машину, Рендару бы сообщили об этом, в тот же день отец поинтересовался бы, зачем она мне, а так я вписывалась в выделенную сумму. Вот за то, что контролем денежных средств, что выделялись на личные расходы, он не занимается лично, могу сказать отцу спасибо. Проверяющие давно поняли, что я могу несколько месяцев ничего не покупать, а потом навёрстываю упущенное. В этом нет ничего необычного, и это не требует более тщательного анализа. Куда ушла оплата, что было приобретено и какого рода услуга оказана, а если покупка сделана в компании отца, то точно с его разрешения. Просто потому, что иначе и быть не могло.
Понадобилось несколько дней блужданий по нейросети, чтобы убедиться: нет ничего стоящего, что могло навести на мысль о происходящем. Придётся выяснять всё опытным путём, на себе. Ещё понадобилось время, чтобы определиться с территорией моего будущего проживания. Доступные мне средства перевела на новый закрытый счёт, оформив его как инкогнито. За такую услугу снималась дополнительная плата, но информацию о таких счетах могли узнать только те, кто получил разрешение от малого совета. Отец входил в число тех, кто мог получить такое разрешение, но дело в том, что банков слишком много, и в каждом случае нужно разрешение с указанием не только банка, но и филиала.
Для хранения денег выбрала один из тех, кто в большинстве своём предпочитал работать с деловыми людьми, и вот у них даже после получения разрешения узнать о вкладчике достаточно трудно. Можно сказать, практически невозможно, иначе банк давно потерял бы репутацию и клиентов. С такими, как я, простыми вкладчиками, банк работал, но скорее это было прикрытие для основной деятельности учреждения. Мне закулисные интриги руководителей банка были безразличны. Отец открыл на моё имя счёт, куда переводил деньги на так называемые карманные расходы. Теперь они будут автоматически переводиться на новый счёт в другом банке, без указания места перевода. Не зря я просиживала за учебным материалом, не разделяя отделы рекомендуемых знаний на «интересно» и «не очень». Той суммы, которую успеют перевести до того, как заподозрят неладное, на первое время должно хватить. С этой стороны я себя подстраховала.
В какой-то степени я – потребитель и пока не понимаю, чем смогу зарабатывать себе на жизнь. Эта ситуация осложняется отсутствием какой-либо практики и возможностью подтвердить окончание выбранного мной специализированного курса. Просмотрев все территории, остановилась на малоизученной. Сведений по ней был самый минимум. Вот и разберусь на месте, зато скучать не придётся. Я была твёрдо уверена в одном – дома оставаться нельзя. Скорее всего, отец прав и никто не стал бы вредить мне специально, но и помочь, как поняла, они тоже не в силах. Так стоит ли мучить родных, напоминая о том, что чистота крови не может защитить от наследия предков?
Через два дня меня ждёт разговор с родителями, об этом мне сообщил управляющий. Дамисмен, как положено, постучал в дверь и, дождавшись разрешения, вошёл в комнату. Я ещё только собиралась укладываться спать, и терпеливо ждала, когда он соизволит озвучить причину столь позднего появления в моей комнате. Дамисмен чинно сложил на груди руки и холодным, лишённым всяких эмоций голосом, произнёс:
– Велено передать, Рендар и Эмори желают обсудить с вами последние новости и побеседовать. Тема предстоящей беседы весьма серьёзная, она касается вашей дальнейшей жизни. У вас есть время подготовиться.
На миг показалось, что губы Дамисмена дрогнули в попытке предупредить меня о чём-то, но управляющий не посмел нарушить запрет Рендара и сказать более того, что велено. Прислугу отец подбирал профессионально и ни разу не ошибся. Что бы ни происходило, они будут молчать.
– Я поняла. Спасибо, Дамисмен.
Управляющий ушёл, бросив напоследок ничего не значащий взгляд, видимо, решил, что лезь в чужие семейные дела не входит в его обязанности и за это ему не платят. К чему оказалась не готова, так это к тому, что на эти два дня, что остались до встречи с родителями, меня отправят в один из медицинских центров на плановое обследование. До этого я старалась проводить как можно больше времени с братом, и никакие недовольные взгляды некоторых хранителей меня совершенно не трогали. Обследование проводил лечащий врач нашей семьи. Такие осмотры считались обязательными, и проходила я их раз в три месяца, но с последнего посещения клинического центра прошло всего два месяца. Возражать против преждевременного обследования даже не подумала. Может, в этот раз врач найдёт какие-то отклонения? Томас встретил меня приветливой улыбкой.
