000
ОтложитьЧитал
________________
Маргарита услышала разноголосые женские крики, доносившиеся снизу, и совсем растерялась, не зная, что думать. Она встала с колен и приложила ухо к двери, надеясь что-то понять. Среди отдаленных ударов топора девушка разобрала громкое лодэтское ругательство. Стараясь не произвести и шороха, она осторожно сдвинула засов и приоткрыла дверь. В полумраке спальни человек с прической послушника, в знакомой кольчуге и с бальтинским мечом в руке склонился над грузным телом ее мужа. Он приложил руку к шее мертвого барона Нолаонта и выругался снова. От этой грязной брани на душу Маргариты словно излился свет – обрадованная девушка уже смело вышла из уборной, и мужчина повернул к ней голову. Он тоже не сразу узнал ее в обличье изнеженной аристократки, похожей на сказочную золотоволосую грезу. Рагнер оторопел, сморгнул пару раз, но прелестное видение не исчезло, а напротив, подобрав юбку, устремилось к нему.
– Рагнер! – выкрикнула подбегающая Маргарита. Но когда она сделала шагов семь, как длинный шлейф ее платья защемило дверью – и девушку дернуло назад, будто кто-то схватил ее.
Она крикнула, в который раз ужаснувшись за этот вечер, и начала падать на ослабевших ногах, но Рагнер уже опомнился – еще держа в руке меч, он кинулся к ней и успел ее подхватить.
– Всё верно, – нежно сказал он. – Это мне надо бегать к тебе, а не наоборот.
Глядя на него с обожанием, Маргарита вымучено и тихо издала нервный смешок
– Над моими волосами смеешься? – сверкая зубами, улыбался Рагнер. – Всё ради тебя, моя куколка.
– Ты меня когда-нибудь поцелуешь? – ласково спросила девушка.
Рагнер оборотился к грузному телу барона Нолаонта и махнул на него рукой.
– Мечом тебя бы не поранить, – прошептал Рагнер, близко наклоняясь к лицу Маргариты, но не торопясь прикасаться ртом к губам красавицы – он любовался ею и не мог насмотреться. Затем он нежно поцеловал ее, как жену, в оба глаза.
– У меня сейчас точно сердце остановится, – тихо проговорила девушка, намереваясь поцеловать его глаза в ответ.
Закинув голову вверх, Рагнер громко рассмеялся.
– Рагнер! – свела брови Маргарита и ударила его кулачком по плечу.
– Да ты еще и драчунья! – радостно скалился Рагнер, – Я представил, что, после всего, ты мне вот тут сейчас умрешь: я сам своим же мечом зарежусь… – быстро поцеловал он ее. – Давай освободим тебя, принцесса, и уведем подальше от мертвого дракона, а то при нем как-то неправильно…
Он убрал меч в ножны, помог девушке вытащить шлейф и закинуть его на руку. В дверном проеме показался Сиурт, который что-то сказал Рагнеру, а после, поглядывая на герцога и светловолосую красавицу, стал глупо улыбаться, из-за чего его голова с низким лбом и массивной челюстью начала напоминать грушу. Нахмурившись, Рагнер поднял Маргариту на руки.
– Сиурт говорит, что еше три тела нашли. Два покойника – со знакомыми ранами в шею. Еще над девчонкой Аразак едва не надругался. И муж твой мертвым лежит, но вроде не задушен и нет ран. Что я пропустил? – понес он Маргариту к выходу.
– Ты бы еще позднее явился… – ласково пробурчала она, обнимая его за плечи. – И я бы ни за что не вышла из той уборной, сколько бы кто меня ни уговаривал…
У порога Маргарита, уносимая Рагнером, посмотрела на большое тело своего мертвого супруга, Ортлиба Совиннака, барона Нолаонта. Покойник будто тянул к ней руку в надежде остановить. Его заметно поседевшие за последнее время волосы упали с темени, приоткрывая клеймо отцеубийцы.
________________
В середине седьмого часа, во время застолья, на подиум парадной залы взошел столовый прислужник и что-то сказал графу Помононту, а уже тот, улыбаясь, передал радостную весть герцогу Лиисемскому. Альдриан Красивый встал и поднял руку.
– Лодэтский Дьявол пленен! – воскликнул сияющий от счастья Альдриан. – Принц Баро только что доставил его в замок.
Все шумно возрадовались, обнялись после такой новости и приготовились испить вина. В распахнувшиеся двери под овации вошел рыцарь в роскошных светлых доспехах. Четыре воина-монаха следовали рядом и вели человека в не менее знаменитых вороненых латах. Униженный, но гордый Лодэтский Дьявол не пытался бежать или сопротивляться: шел с высоко поднятой головой, какую всё еще покрывал мешок.
– Прошу, – сказал на меридианском лишь одно слово принц Баро и жестом пригласил Альдриана Лиисемского спуститься.
Герцог, сгорая от любопытства, поспешно подошел к Лодэтскому Дьяволу и, с неудовольствием понимая, что оказывается ниже ростом, приказал поставить того перед собой на колени, после чего герцог Альдриан величественно вскинул голову в тюрбане. Один из звездоносцев снял веревку с шеи черного рыцаря и сорвал мешок – в тот же миг человек в доспехах принца Баро оказался позади Альдриана Красивого с коротким, зазубренным ножичком Лорко у его горла. Другие придворные ахнули и только потом увидели, что из черных доспехов торчит голова Адальберти Баро с кляпом во рту и в подшлемнике.
Звездоносцы достали мечи, из трех дверей в залу ворвались преторианцы, на балконе музыкантов появились головорезы с ружьями. Вскрикивая и оглядываясь по сторонам, гости Альдриана Лиисемского застыли у своих стульев. Через парадный вход гордо зашел король Ивар IX, по-прежнему одетый только в узкие красные штаны и нижнюю рубаху. Он победоносно посмотрел на темнеющую в нише статую Альбальда Бесстрашного и, подойдя к подиуму, улыбнулся, оценив отороченный горностаем плащ графа Помононта.
– Фодать мне эфу манфию! – приказал он.
Граф Помононт был вынужден раздеться, а король Ивар набросил синий с широкой белой оторочкой плащ на одно плечо.
– Ффе конфено, Альдриан. Фы фроиграл! Я фобедил! Фелуй, – выставил он руку. – Те фе уфлофия, фто ффой отец гофорил моему.
Аргус отпустил Альдриана, но тот оказался среди четырех «звездоносцев» и их острых клинков. Альдриан печально посмотрел на кляп во рту Адальберти Баро, потом на руку короля Ивара и затем на отлитого из металла отца, что опирался на меч, подражая великому предку, Олфобору Железному. Аргус вынул из ножен меч принца Баро, легендарную Ориану, чей клинок засиял зеркальным блеском в свете сотен свечей.
– Приказ есть Его Светлость герцог Рагнер Раннор, – не поднимая забрала шлема, сказал Аргус на ломаном меридианском, – убить Альдриан Лиисемский, если три минуты он не поцелуй рука король Ладикэ, Его Величество Ивар IX. Половина срок выйти!
Повисла тишина. Герцог Альдриан озирался, нигде не видя спасения. Однако он не верил, что его убьют.
– Даше не фомнефайфя! – сказал ему король Ивар. – Упью и шенюфь на ффоей фдофе! Полуфю трефь Лиифема ф фриданое! А оффальное фак фаберу!
Альдриан всё равно медлил и тянул время. Гордое лицо коленопреклоненного принца Баро говорило, что тот предпочел бы смерть, но не бесчестье. То же самое всем своим суровым видом показывала и черная статуя Альбальда Бесстрашного. Когда время вышло, Аргус грубо схватил герцога Альдриана за плечо, бросив его на колени, и размахнулся мечом. Придворные заахали, вскрикнули, отвернулись…
– Нееет! – успел закричать Альдриан за пару мгновений до гибели, и Аргус едва успел отвести клинок.
– Фелуй! – подставил под лицо Альдриана свою руку король Ивар.
В холодном поту, не поднимая глаз на негодующее лицо бронзового отца, герцог Альдриан поцеловал короткие, толстые пальцы короля Ладикэ.
– Пиршество не конец! – заявил придворным Аргус. – Никто не выйти. Мы – переговоры. Вёрнусь – гулять по-нацтоящему!
Герцог Альдриан, канцлер Шанорон Помононт и его секретари прошли в отдельную залу. Туда же отправился и король Ивар со своим первый рыцарем, Ворисом Покрэшром. Принца Адальберти Баро развязали, и он, по-прежнему закованный в вороненые доспехи, ожидал в другой зале того, кто его пленил. Появившийся Рагнер Раннор нес на руках золотоволосую красавицу, хорошо знакомую принцу. Девушка, недавно вызволенная из «адской, полной насилия неволи» – вырванная из подлых лап Лодэтского Дьявола, нынче не проявляла даже малейшего неудовольствия от нахождения в этих бесчестных руках. Опуская ее на ноги, Рагнер сказал Аргусу:
– Глаз с нее не своди, а то от нее одни бедствия. Скоро это и Альдриан узнает.
Рагнер кратко пообщался с оскорбленным принцем Баро, еще сильнее разозлив дерзостью своего пленника, после чего удалился с Маргаритой в глубины замка. В далекой от парадной залы башне, в спальне на втором этаже, мрачная лицом Диана Монаро успокаивала всхлипывавшую Енриити, а в коридоре кудрявая Марили кокетничала с Лорко. Эорик тоскливо поглядывал на зеленоглазую красавицу и проклинал себя за то, что не выучил орензского языка. Тело покойного барона Нолаонта добродушный Сиурт поднял с пола и перенес на кровать. Гюс Аразак после непродолжительного и болезненного для него допроса стал еще одним мертвецом. Одетый как преторианец Идер Монаро без страха вошел в Южную крепость. Головорезы Рагнера Раннора, хоть и поглядывали на незнакомца, приняли этого невозмутимого мужчину за своего. Идер спустился в уже разграбленную оружейную залу и скрылся в подземном ходе возле камина.
________________
Брат Амадей уединился на храмовом кладбище, неподалеку от склепа герцогов Лиисемских. Он размышлял над словами своего покойного наставника Фанжа Толбо. «Пойдешь за демоном к Богу», – так говорил Блаженный. Крест и демон не являлись более загадками для праведника, но дороги, какая привела бы его к Богу, он не видел. Он заблудился в пустыне, осмотрелся и остановился, не понимая, куда же идти. В жестоком мире за стенами храма Богом не пахло. Да и еще всякий раз, когда священник вспоминал нежность и тепло Марлены, подаренные ему в сумрачной тиши кельи, то лицо этой девушки озарялось в его представлении светом, какой может быть только у божества.
«Я поставил Марлену выше Бога, – думал брат Амадей. – Я более не могу быть его служителем. Я искупался в море и буду плавать до самого своего конца, пока Марлена захочет плыть рядом со мной. Но я чувствую себя слабым… Такие люди, как герцог Раннор, взрывают стены, а я, как дурак, уговариваю их расступиться… Я и есть дурак. Всё, во что я верил, обратилось в пепел. Я жалок и никчемен… Буду предаваться удовольствиям в миру? Порокам? Жить ради плоти? Раз я заблудился, – сел священник на скамью у склепа, – надо понять: где же я свернул не туда. Пойдем с самого начала… Почему я захотел стать священником? Первое – это знание. Я желал знать, как всё устроено: знать про Бога и знать истину. Поздравляю тебя, Амадей, благодаря герцогу Раннору ты знаешь больше, чем любой из священников, но это не поможет нам выбраться из пустыни. Еще я хотел помогать людям… Помогать людям можно как мирянин, не духовно… Неужели я и впрямь столь сильно любил свои проповеди? Так, уже что-то… А почему я любил проповедовать? Потому что знаю больше других и могу помочь. Опять знание… Вот мой круг, где я заблудился… А если покопаться в еще более раннем возрасте…. Почему же я хотел знать?»
Епископ Камм-Зюрро, улизнув из замка, теперь спешил скрыться, осознавая, что его участие в пленении короля Ивара может стоить ему жизни. Сняв синюю хабиту, скатав ее свертком под мышкой и оставшись в нижней рубахе и серых штанах, он подбежал к склепу, где, встретившись с братом Амадеем, остановился.
Два священника с неприязнью посмотрели друг на друга.
– Для меня всё кончено, – поднимаясь со скамьи, произнес брат Амадей. – Я исчезну в забвении. Да знай: ты удираешь потому, что это я дал тебе сдачи. Но на этом всё – я забываю о тебе, а ты обо мне. Позволь мне исчезнуть, как мертвому. Попытаешься мне помешать – тебе же будет хуже: вместе отправимся на Божий Суд. Я знаю, почему ты стал помогать Совиннаку, знаю, какой угрозой он заставил тебя пойти на преступление и скрыть незавершенный ритуал. Но я молчал. Собираюсь так поступать и впредь… Вот только ответь, прошу: за что, Аненклетус? Ты же всегда был выше меня. Ты даже стал могущественным епископом. Наверно, будешь кардиналом. Чем я тебе снова не угодил? Мне, простому брату, с тобой не по силам тягаться.
– Святой! – с раздражением ответил епископ Камм-Зюрро. – Только и слышу это богохульство. Святой – это тот, кого выбирает в мученики Экклесия, а не темный, заблудший люд. А ты им не перечил и потворствовал еретическим слухам… без сомнения, желая стать кардиналом: перепрыгнуть сразу через два сана.
Праведник улыбнулся.
– Почему ты тоже выбрал духовный путь? – спросил он. – Меня это удивило…
– Да какая разница, что за путь?! – скривил лицо епископ. – Везде одно и то же: власть, деньги и то, что они дают. У Экклесии этого больше всего.
– Какая разница, что за путь… – повторил брат Амадей и хлопнул себя пальцами по лбу: неожиданно простой ответ на вопрос, который мучил его, помог найти человек с хищным лицом грифа-стервятника.
– Иди с миром, – спокойным, добрым голосом сказал брат Амадей. – Я ничего не сказал герцогу Раннору и про подземный ход из склепа. И не скажу… Ты оболгал меня и наверняка совершил еще что-то, раз надумал бежать. Но мне уже всё равно. Я исчезну, как и говорил. Ни герцог Раннор, ни король Ладикэ тебе мстить не будут – можешь далеко не бежать, но на всякий случай не появляйся здесь до отхода Лодэтского Дьявола из города, а то он только в начале более праведной дороги: может оступиться и не сдержаться.
________________
Герцог Альдриан Лиисемский и король Ладикэ Ивар IX заключили мир в конце третьего часа утра, двадцать четвертого дня Нестяжания, второго года, сорокового цикла лет. Союзник короля, герцог Рагнер Раннор, заслужил щедрое вознаграждение в десятину от тунны золота. Барон Тернтивонт, готовившийся с рассветом направить подкрепление в лес, получил извещение об окончании войны и приказ о роспуске войска. Пленных перестали держать в тюрьмах, а глашатаи читали на площадях Элладанна объявление о мире. Горожане, опасавшиеся того, что их снова захватят и затем освободят, обрадовались проигрышу, словно победе. Роса Агрило продал бочонок пива за пятьдесят золотых монет.
Существовал еще один тайный пункт мирного договора, и в случае его разглашения герцог Альдриан грозил начать новую войну до гибели либо его, либо остальных двух посвященных: на глазах Рагнера Раннора Альдриан Красивый, ругаясь, кривясь и едва не плюясь, поцеловал старческую ногу короля Ладикэ. После этого удовлетворенный Ивар IX закрыл дело «чести и мести» и великодушно простил все статуи Альбальда Бесстрашного, даже более – он пообещал сделать так, как настаивал Рагнер: договориться о мире с королем Эллой и уйти из Орензы. И отдельно поклялся не мстить Экклесии за свое подлое пленение.
Глава XXX
Два венценосных брата
«Корона» в языке древних означала «венок» – и в их времена эта награда дарилась как воинам, так и мирянам, но всегда это была почесть, будто спустившееся на голову благословение богов. Золотой венок триумфатора полагался тому полководцу, кто, добившись победы, убил в бою не менее пяти тысяч воинов-врагов. Для своих сограждан он становился полубожеством.
В культуре Меридеи корона сперва имела форму золотого кольца, символа солнца и круга – символа совершенной, замкнутой фигуры, была знаком бесконечности власти, передаваемой от отца к сыну. Спустя время эта главная инсигния царской власти обросла лучами и листьями, словно соединила в себе и кольцо, и венок триумфатора, и снизошедшее на голову монарха светило в знак его полубожественности. Меридианская вера гласила, что королями рождаются и что шесть ангелов хранят плоть младенцев, которым суждено править – исполнять Божий замысел. Поэтому все короли Меридеи знали, что они избранники Создателя, что раз поступают так, как поступают, то это угодно Богу – и оправдывали тем самым любые свои злодейства. Без сомнения, такие короли позабыли, что все боги исчезли из мира людей, когда развратились – что уж тут до пропажи полубожеств…
________________
Войско Лодэтского Дьявола до конца триады снова заняло ратушу и близлежащие к ней дома. Маргарита, как и прежде, жила со своим любимым в спальне с развратной красной кроватью. Енриити и Диана Монаро предпочли остаться в темно-красном особняке под охраной из людей Рагнера. Марили продолжила работать покоевой прислужницей Енриити и поселилась там же, а Лорко защищал свою «Златовласку» и в том доме, и за его пределами. Для Себесро ладикэйцы освободили дом и суконную палату на Восточной дороге. За время воинской службы Гиору ни разу не довелось побывать в серьезном бою: пока Лодэтский Дьявол захватывал замок, он всю ночь простоял со своим великолепным гнедым рысаком на пахотном поле у леса в рядах легкой конницы. Узнав, какую коварную роль в поражении Лиисема сыграли его чувства к Маргарите, Гиор Себесро оскорбился и предпочел сторониться ее и Рагнера.
Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня, Синоли отпраздновал девятнадцатилетие. В тот же день луны семья Маргариты узнала о ее греховной любви с Лодэтским Дьяволом и о грандиозных планах ее отъезда в Лодэнию. Их отклики были самыми разными: от злорадного негодования тетки Клементины до попытки понимания со стороны дяди Жоля. Беати по-прежнему «сожалела» подругу, Ульви не захотела знаться даже с баронессой Нолаонт, Нинно пропал, Синоли и Филипп ненавидели Рагнера всем сердцем. Их настрой разделял дед Гибих. Что считал Оливи, Маргариту не интересовало.
Родня баронессы Нолаонт тоже собиралась в дорогу. Из-за сплетен, недобрых взглядов соседей и страха дяди Жоля, что теперь его дом точно подожгут, они покидали Элладанн. Пока их спасало заступничество башмачника и гончара, но далее испытывать удачу Ботно не желали и перебирались в имение покойного Ортлиба Совиннака, к деревне Нола́, близ Лувеанских гор и Мартинзы.
Сложнее представлялось договориться с Енриити. Маргарита не намеревалась оставлять падчерицу одну в Орензе, да еще с Дианой Монаро. Причина сего беспокойства за Енриити таилась в чреве вдовы барона Нолаонта: так или иначе, но Маргарита никому не могла позволить лишить своего ребенка законных прав и состояния, ведь мальчик получал всё наследство, земли и титул. Девочке, наравне с Енриити, доставалась половина имущества и «титул учтивости» – быть баронессой без права владения землями именья.
Двадцать седьмого дня Нестяжания ярко светило солнце. В устрине на Главной площади – там, где прощались с самыми значимыми горожанами Элладанна, тело Ортлиба Совиннака предали огню. В устрину зашли Маргарита, Енриити и Диана. Никто из трех женщин ничего не сказал над пламенеющим вулканом – они по очереди сбросили в пламя ветви кипариса и спустились с трибуны. Даже Енриити, пребывая в скорби, чувствовала облегчение из-за того, что освободилась от воли сурового отца. Огю Шотно, обиженный на бывшего приятеля, не пришел ни на прощание с его душой, ни на похороны. Вместе с телом Ортлиба Совиннака сожгли его бежевый плащ и шахматную доску с набором деревянных фигурок – так душа уносила на тот свет память о любимом занятии или ремесле (черную бархатную току, которую Маргарита тоже хотела сжечь, почему-то не смогли найти). Кости барона Нолаонта легли в земле рядом с могилой его первой супруги. Храму Пресвятой Меридианской Праматери заплатили за две могилы шестнадцать золотых монет только за следующий год.
Рагнер сопровождал Маргариту до кладбища, а на обратной дороге зашел вместе с дамами в темно-красный особняк. В бывшем кабинете Ортлиба Совиннака их всех ожидал нотариус.
– Мой сужэн, господин Оливи Ботно, которого вы можете не узнать без дамского платья… – представила Маргарита двоюродного брата. – Так уж вышло, что он единственный нотариус, что сейчас есть в Элладанне. Господин Ботно расскажет о наших средствах… И мы решим, Енриити, как будем дальше с тобою жить…
– Твое какое дело?! – возмущенно воскликнула Енриити. – Закон нас разводит! Ты мне больше – никто! Подавись своей третью – я не жадная, – только уберись подальше!
Диана Монаро сидела с прямой спиной на скамье рядом со своей воспитанницей и ядовито кривила губы. Енриити была в траурном, очень модном убранстве с открытыми плечами и в остром колпаке на голове; она надувала пухлый ротик, становясь еще более милой и хорошенькой. Рагнер, привычно одетый во всё черное, но вновь неузнаваемый из-за наголо выбритого черепа, устроился на стуле у окна – он предпочел отстраниться, поскольку Маргарита, защищая свое тайное дитя, сама на себя не походила: в зеленых глазищах теперь вскипала буря и сверкали молнии.
– Как бы не так, Енриити, – ответила она, отбрасывая черную вуаль от лица и присаживаясь на скамью к падчерице, с другой стороны от Дианы Монаро. – Я всё еще твоя мачеха, и ты едешь со мной в Лодэнию!
– Ааах! – возмутилась Енриити, которая уже видела себя баронессой Иберннак. – Не поеду никуда!
– Когда нет мужчины-наследника, то имеются особые условия наследования. Мой сужэн Оливи мне всё объяснил. Ты сможешь вступить в права наследницы только после возраста Посвящения или своего замужества. Я же становлюсь твоим опекуном, потому что вдова выше по положению, чем дочь. До твоих восемнадцати лет я вправе дозволять тебе супружество. Если я буду против, то всё равно придется ждать восемнадцати, чтобы получить наследство. Таковы законы Лиисема!
– Восемнадцать лет! Я же старой бабкой буду! – вскричала Енриити, а Рагнер расхохотался, встал со стула и отошел к окну с беретом в руках.
– Четыре года как-нибудь меня потерпишь! – ответила Маргарита. – Деваться тебе некуда.
У Енриити от праведного негодования даже затрясся кончик острого колпака. Она с надеждой посмотрела на Диану Монаро, но та ничем не могла помочь воспитаннице и только нервно перебирала руками глухой воротник, пока Оливи нудно зачитывал имущественные законы герцогства Лиисем.
– За отсутствием наследников мужского рода, особа женского рода вступает во владение имуществом, но не раньше возраста Посвящения. Вотчинные имения продаже не подлежат и переходят во владение по прямому родовому наследованию; за отсутствием прямых наследников мужского рода возвращаются после смерти всех особ женского рода, таких как дочери, в домен герцога Лиисемского. Старшая дочь при получении имения в приданое должна выплатить остальным дочерям их равную с собой долю в течение восьми лет. Вдове причитается треть, однако доля может быть оспорена в суде. Закон разводит бездетную вдову с семьей супруга, лишает ее иных имущественных прав. Разведение бездетной вдовы и семьи владетеля начинается через пять восьмид и одну триаду со дня успокоения владетеля и заканчивается с окончанием шестой восьмиды после успокоения владетеля. За отсутствием родственников мужского рода вдова является опекуном над другими наследниками женского рода, такими как дочери, до их возраста Посвящения или замужества…
Оливи заскучал и передал свиток Енриити.
– Можете проверить свои права у другого законника. Но если кратко, то вы совсем ничего не сможете продать до возраста Посвящения, а моя сужэнна до решения суда о ее доле наследства. Если у вдовы барона Нолаонта появится наследник до сорок второго дня Любви, то его права на наследство почти неоспоримы. Если наследник появится с сорок второго дня Любви до двадцать седьмого дня Веры, то тогда суд решит, кому принадлежит наследство, но моя сужэнна останется вашим опекуном, даже бездетная. После развода вдова должна подать иск в суд на получение трети. В эту треть не входят земли имения и землеробы, дающие право на титул, но ей причитается денежная треть стоимости всего движимого и недвижимого имущества. Вы, конечно, дева Енриити, тоже можете подать иск в суд, даже если новый наследник родится до сорок второго дня Любви… Ваш покойный батюшка не оставил духовной грамоты, то есть завещания, – значит, ваш опекун будет выделять вам средства до вашего возраста Посвящения или замужества. Если у вас, юная баронесса Нолаонт, имеется владетельный родственник мужского рода из семьи вашей матери или из семьи отца, путь и некровный, возможно, он может стать опекуном.
– Матушка рано осиротела и воспитывалась при монастыре – это всё, что мне известно, а о родне отца я вовсе ничего не знаю… – хмуро произнесла Енриити. – А если я тайно выйду замуж?
– Можете, Ваша Милость, но супружество без согласия опекуна не даст вашему супругу имущественных прав до вашего возраста Посвящения. Если вдова барона Нолаонта снова выйдет замуж до рождения наследника, то наследник потеряет права на всё имущество и титул, но до вашего замужества супруг моей сужэнны станет вашим опекуном, а после вашего замужества, произошедшего с согласия опекуна, уже ваш супруг приобретет титул и права на земли. Продать он их не может, но заложить вполне… в любой миг. Советую не спешить с необдуманным супружеством, – грустно вздохнул Оливи. – И вот что, Енриити, как твой двоюродный дядя по мачехе я дам тебе отличный намек: что моя сужэнна хорошо умеет – так это выгодно выходить замуж. Лучше послушайся ее в этом вопросе – и не прогадаешь. Это похвала… – боязливо посмотрел Оливи на нахмуренного Рагнера.
– Значит, и она ничего не сможет продать, даже драгоценности или платья? – уточнила Енриити, показывая на Маргариту.
– Я и не собираюсь, – ответила та. – Хотя очень хочу избавиться от дома на улице Каштанов. Так поступим: моя семья присмотрит за имением, и мы тоже туда сперва отправимся. Перевезем и борзых собак – там им точно будет лучше… А потом мы с тобой, Енриити, поедем в Лодэнию. Каждый год у тебя будет содержание в половину дохода от имения и тех домов, что сдадим внаем. Господин Оливи Ботно займется этим без нас. Своими средствами будешь распоряжаться сама, как знаешь. И если всё потратишь раньше года, то будешь жить подле меня и во всем меня слушаться! – свела брови Маргарита. – Когда ты найдешь себе достойного жениха, я возражать не стану, но Арлот Иберннак – нет! – отрезала она. – Лишь слепой не замечает его связи с Онарой Помононт. Если он и женится на тебе, то только ради того, чтобы потратить твое наследство на эту синеглазую графиню, а тебя наверняка заточит в монастырь! Он говорил, что ты смехотворна, – начала лгать Маргарита, чтобы убедить падчерицу. – Я не лукавлю… Я слышала, как он клялся своей графине, что увлекся тобой от скуки, что просил тебя, дурочку, не смущаться, явить свою редкую красу и звал ненаглядной розой, а потом он и она смеялись над тобой… И он назвал тебя… мушмулой, – тихо прошептала Маргарита. – Сама понимаешь, за кого он считает тебя и вообще всех женщин… Он не достоин тебя, Енриити, как и любой порядочной невесты… – нормальным голосом заговорила Маргарита. – Кроме смазливого лица, у него нет ничего за душой, зато имеется куча долгов и самая дурная слава: говорят, что он не только с кем попало гуляет по лугам, то и дело купается в текучей воде и дарит всем подряд кувшинки, но и увяз в болоте! У него самые зеленющие башмаки из всех возможных на Гео! А единорогов он уже стольких убил, что не счесть! Вот простое объяснение тому, что этот красавец еще не женат: никто из аристократов не желает отдавать за него дочь или сестру… Или жди восемнадцати, – заключила она. – Ненавидь меня, сколько хочешь, но будет так, как я скажу!
Енриити, которую барон Иберннак тоже называл ненаглядной розой и просил явить ее редкую красу, едва не заплакала из-за разбитых надежд. На мачеху она глядела скорее со злобой, чем с обидой. Рагнер, задумчиво потирая подбородок, вступил в разговор:
– Возможно, вам не нужно так сильно огорчаться из-за отбытия в Лодэнию, дева Енриити, – вежливо заговорил он. – Во-первых, я клятвенно обещаю вам, моей гостье, защиту и почести. Во-вторых, мы отправимся в путешествие по реке Ла́ни и трем морям. Вы увидите Бренноданн, Ориф и две столицы Лодэнии: Бро́слос, а на другом берегу – Лидо́рос. У меня в Брослосе красивый замок с парком. Там сейчас живут моя супруга и бабушка, королева Орзении, – они любезно примут моих гостей. И если не желаете делить дом со мной и дамой Маргаритой, то не будете: останетесь в Брослосе, даже можете заселиться в королевский дворец и войти в свиту принцессы Алайды, моей сужэнны, стать одной из пятидесяти прелестных дев ее окружения. Знатные женихи так и вьются вокруг этих девиц и ищут среди них себе супруг. Дворец короля Лодэнии, Ло́дольц, очень необычен – с трех сторон его окружает вода, поэтому кажется, что он вырастает из моря. Я также познакомлю вас со своим младшим двэном, принцем Э́кквартом. Он юн, холост и с удовольствием будет вас сопровождать везде, где вы пожелаете… Погода в Брослосе крайне мягкая для Лодэнии: такая же, как и в столице Атта́рдии, Леэ́лиусе. Там ласковые ветра, зима длится не более восьмиды и половины, а снег постоянно сходит из-за близости моря. И там для вас будет безопаснее, чем здесь, в Элладанне. Я не был бы уверен в безусловном благородстве герцога Альдриана или канцлера Помононта.
По мере того как Рагнер говорил о женихах, королевских особах и придворной жизни, Енриити оживлялась.
– А принц Эккварт? – смущенно спросила она, промокая платочком глаза. – Он… приятный?
– Ну я не дама, – пожал плечами Рагнер, – но думаю, таким его вполне можно назвать. Он весьма недурен собой. Я – урод по сравнению с ним. В этом году он как раз достигает возраста Посвящения и станет оруженосцем – будет носить белый шарф… Зеленых башмаков у него вроде нет, – покосился Рагнер на Маргариту, – но если есть, то я скажу, чтобы он их выбросил. Кувшинок тоже накажу, чтобы вам не дарил, а то в пруду Лодольца их полно… И единорога он точно не убьет. Этот ваш Иберннак, похоже, редкое трепло, а вы и уши развесили. Где его, единорога, взять-то? – озадаченно говорил мужчина, тогда как девушки заулыбались и даже Диана Монаро, едва не рассмеявшись, прикрыла рот рукой. – Нынче днем с огнем единорога не сыскать… Что еще… Болот в столице нет… Ну по лугам Эккварт может и погуляет пару раз в год, да и в речке покупается, уж извините, дамы. Что в этом такого, не пойму? Как по мне, так это лучше, чем в семнадцать лет за книжками всё корпеть! Эккварт увлекается чтением романов, любит орензский и свободно на нем говорит. Даже делает переводы книг. Конечно, знает меридианский, а кроме того – аттардийский, санделианский и бронтаянский. Любит танцы, слагает стихи и играет на музыкальных инструментах, – дамам такое нравиться должно… – вспоминал Рагнер. – Ну а мне нравится, что он любит море и ходит под парусом. Не так, как я, конечно, но для принца он просто морской конь… И я от всей души надеюсь, что мой старший двэн, кронпринц Зи́мронд, скоро наконец сдохнет от очередной пьянки или драки с ревнивцем, который не признает эту рыжую бл… Простите, – не договорив ругательство, замялся Рагнер… – И тогда Эккварт будет моим следующим королем.