000
ОтложитьЧитал
– У нас вся готовое, – пожал плечами Лорко. – Ужа скучаем. Ждем не назаждемся.
– Есть одно затруднение… Пока его не решу, не знаю, как быть… Маргарита в замке.
Мужчины остановились в розовом саду, неподалеку от кипарисов. Через минуту дверь одной из келий открылась, и оттуда вышла Марлена с корзинкой в руке. Придерживая дверь для брата Амадея, она с удивлением уставилась на Лорко, а тот с любопытством вытаращился на нее.
– Кто это еще? – спросила Марлена.
Лорко подскочил и, падая перед ней на одно колено, исполнил низкий поклон.
– Лорко – бог ловкостей и обману – у ваших ногах!
– Брат Иринг, ты же в храме, – устало произнес появившийся брат Амадей. – Какие еще другие боги? Тем более обмана? Рад, что ты добрался. Наши долгие беседы заметно улучшили твое произношение – не отличишь от местных.
Праведник и Лорко обнялись, а Марлена подошла к Рагнеру.
– Амадей всё мне рассказал, – произнесла она. – Вы хотите Лиисем завоевать, а не только выкрасть Маргариту. Я хочу знать, что будет дальше?
– Ну, войне будет конец. Альдриан будет унижен и подпишет мирный договор. И пусть радуется, что у него земли не отобрали… Всё же он герцог, и поцеловать руку королю для него допустимо – это тоже, конечно, позорно, но пережить можно. А Ивар будет мне в рот смотреть, когда я его освобожу. Я найду слова, чтобы он оставил Орензу и договорился о мире с королем Эллой. Сиренгидию Ивар себе назад заберет… Что еще?.. Имя Ивара IX прославят, памятников ему дома наставят – войдет в Историю не как Шепелявый, а как Завоеватель… Меня же, как обычно, найдут, за что проклинать… Как-то так. Это всё.
– Вы должны поклясться мне, что будет так, как вы сказали.
– Проклинать меня? – уточнил Рагнер. – Точно будут!
– Что война закончится, – не улыбнулась Марлена. – Иначе я вам не стану помогать.
– Слово Рагнера Раннора, – уже серьезно сказал герцог. – Больше мне клясться нечем. Я ведь не самый верующий меридианец, чтобы клясться крестом.
– Хорошо, – тихо вздохнула Марлена. – Не знаю, как так складывается, но вчера ко мне в гости заходил барон Тернтивонт. Они, в случае своей победы, собираются воевать с Орензой. Я слишком хорошо знаю, что такое жить там, где идет война. Сначала она далеко, потом невдалеке, а затем однажды ночью война появляется и в твоем городе… У меня нет сочувствия к герцогу Альдриану. После того как они вывели войско и отдали вам Элладанн, в каком закрыли мирных горожан, я считаю, что герцог Альдриан заслуживает унижения. Унизьте его, прошу, посильнее.
– В этом я мастер, – улыбнулся Рагнер. – Мне нужно знать, что за замковыми стенами. Точный план всего, что там есть, и Южной крепости тоже. Надо знать куда идти. И где та башня, в какой Маргариту заперли, и сколько драконов ее охраняют.
Марлена начертила веткой на земле план замка. Как выглядела Южная крепость внутри, она не знала, лишь смогла обозначить путь от ристалища до выхода к Южным воротам. Еще она сказала, что обычно в крепости размещалось четыреста преторианцев, но могло дойти до пяти тысяч.
«Пять тысяч воинов там никак не будет: в неприступной крепости одних гвардейцев оставят, – думал Рагнер. – Так, преторианцы держатся особняком, они не из местных, едва ли многих знают из войска… Четыре сотни – тоже многовато. Разбегутся и нашумят. Закрыть бы их и заглушить чем-нибудь. Например: музыкой».
– А будет ли торжество в Меркуриалий? – спросил он. – Чтобы все собрались в замке и не шастали по парку? И чтобы музыканты играли?
– Да, – кивнула Марлена. – Супруг сказал, что ожидается большой размах… В том числе победу будут праздновать.
Рагнер хохотнул.
– Такое торжество не грех испортить! – блеснув зубами, широко улыбнулся он. – Еще как-то нужно заранее провести моих людей за замковые стены… Не вызывающих подозрения людей… Монахов, скажем, как я, – задумчиво говорил он мысли вслух. – Там же храм. Даже десяти людей будет довольно… Вот только как им пройти?
– Мой супруг – управитель замка, – произнесла Марлена. – Он даст десяти монахам пропуск. Я скажу, что они от брата Амадея. Он мне сейчас в просьбе отказать не посмеет. Но, – нахмурилась она, – хоть один монах должен говорить и не вызвать у него подозрений. Мой супруг отнюдь не дурак…
– Я пойду, Марлена, – сказал брат Амадей. – Не спорь. Мне терять нечего: меня иначе ждет Божий Суд. А нам с тобой одним не скрыться от Экклесии.
– Никак со мной в Лодэнию собрались? – обрадовался Рагнер.
Марлена опустила глаза к земле и кивнула.
– Вот это разговор! Где же ты раньше была, красавица? А то этот дурень только башкой мотал!
Рагнер довольно улыбался. В его голове четче проступал дерзкий, не лишенный безумства и поэтому весьма привлекательный план. Терять, как и праведнику, ему было нечего: оставалось или победить, или всё проиграть.
– А как дясятку в городу пройти, а? – подал голос Лорко. – До замку ащя добраться нужнае. Миновать стражов на градских воротах дясятку – ента ничуть не простые делы.
– Тут ты прав… Нужен местный и бессовестный человек. Трактир «Пегая лошадь»! – громко выдал герцог. – Пацан с телегой – то что нужно! За деньги мать заложит. И он пиво из какого-то монастыря как раз возил…
– Из монастыря Святого Вере́ля, – пояснил брат Амадей. – Это на северо-востоке от Элладанна. Там еще хранится чудотворная статуя этого мученика. Помогает при болях в спине и костях.
– В спине?! – переспросил Рагнер и, подпирая рукой поясницу, выгнул плечи. – Ох, если жив останусь, надо будет того пива испить! – серьезно проговорил он. – Чем черт не шутит, то есть Бог, то есть святой ваш… Так, к делу! – махнул он рукой. – Новое затруднение: пацан смекалистый и ушлый. Если он что-то заподозрит, то предпочтет получить тридцать три золотые монеты за мою голову. Кто же к нему пойдет договариваться? Кто же?.. Кто же? – потирая подбородок, напряженно думал Рагнер.
– Я могу договориться, – предложила Марлена. – Я у него точно не вызову подозрений. Амадей, прошу, не спорь: мне тоже нечего терять, кроме колючей монашеской робы.
Рагнер посмотрел на нее с обожанием.
– Если бы я не был влюблен, то в тебя бы втрескался, – смеясь, проговорил он. – Лиходомм, однако! Плохо я там себе невесту искал!
– Лирхготбомм, – смущенно и недовольно поправила его Марлена, а брат Амадей нахмурился.
– Спокойно, милая дама и дорогой господин монах, – улыбался Рагнер. – Теперь уж поздно: сердце Лодэтского Дьявола отдано девчонке в красном чепчике. Всё! План готов! – довольно потер он руки. – Остались мелочи… А можно мне теперь пирога? – умоляюще посмотрел он на Марлену. – А то он вкусный и я о нем тоже думаю. Это мне мешает.
________________
Незадолго до полуночи, когда день венеры сменялся днем сатурна, неизвестный горожанин с медным фонарем в руке быстро подошел к эшафоту на Главной площади. На глазах у воинов, находившихся возле ратуши, он бросил светильник к виселице, после чего со всей мочи побежал прочь. Раздался взрыв, а затем и раскат грома сотряс Элладанн: покидая город, лодэтчане засыпали порох под деревянный настил этих кровавых подмостков – и доски вместе с каменными столбами виселицы взлетели в воздух, рухнули горящими обломками, а камни повалили с постамента статую Альбальда Бесстрашного, но не льва, на каком он держал ногу. В этом увидели зловещий знак – тогда-то горожане вспомнили пророчество Арвары Литно, однако от чего их пыталась предостеречь преступница, так и не разгадали.
К утру бронзового герцога-отца вновь водрузили на место и прикрепили ко льву, но толпа продолжала множиться на Главной Площади: весь Элладанн хотел посмотреть на уничтоженные символы власти герцогов Лиисемских, эшафот и виселицу. Среди зевак на площади стали ходить слухи, что горожане, возвращавшиеся в город, повстречали конный отряд вместе с самим Лодэтским Дьяволом, ведь его черные доспехи невозможно было спутать ни с чьими иными. Другие люди говорили, что темный герцог передал, что он не ушел и готов сразиться с войском Лиисема на подступах к городу, на пахотном поле около Левернского леса. Утверждали также, что Лодэтский Дьявол пленных брать не будет и никого не пощадит.
Словоохотливый парень в синем шапероне, посеявший на Главной площади зерна всех этих слухов, улыбался шутовским ртом скучному, высокому послушнику, а тот сновал среди толпы, молча благодарил за пожертвования и слушал разговоры горожан.
К вечеру в Элладанне начались беспорядки, грозившие перерасти в бунт, ведь войско Лодэтского Дьявола на самом деле видели у Левернского леса. Горожане, не забывшие последнее, несбывшееся предсказание Блаженного, да еще и напуганные рухнувшей статуей Альбальда Бесстрашного, не верили в призывы глашатаев «разойтись и успокоиться». Люди свистели и посылали проклятия герцогу Альдриану, которому припомнили закрытые ворота перед штурмом, вывод войска из города и брошенных на убой народных ополченцев. Ожидая крах Альдриана, люди выплескивали всю злобу, что у них накопилась за два погрома города. Воинам пришлось подавлять бунт, разгонять людей с площадей и трех главных дорог.
В тот же вечер, еще до заката, Гиор Себесро вошел в храм Благодарения и попросил брата Амадея об услуге: если он погибнет, то передать прощальное письмо госпоже Совиннак. Он же рассказал праведнику, что войско Лиисема готовится с рассветом принять бой и разбить врага. На поимку Лодэтского Дьявола бросали пять тысяч пехотинцев, конницу из семи сотен всадников и двести копий из звездоносцев – итого около восьми тысяч воинов. На случай, если Лодэтский Дьявол вздумает обойти войско и напасть на город, Восточную, Западную и Северную крепости намеревались оборонять еще пять тысяч пехотинцев – и они были готовы выйти к лесу по первому зову. Триста пятьдесят преторианских гвардейцев надежно защищали непреступную Южную крепость. В Элладанне для упреждения беспорядков оставили еще три тысячи воинов. Сам Барон Тернтивонт отправлялся к Левернскому лесу, а прославленный рыцарь Адальберти Баро дал слово своему тризу, герцогу Альдриану, что пленит Лодэтского Дьявола и это станет его подарком всему Лиисему.
Брат Амадей попросил Гиора об ответной услуге: проследить, чтобы брат Фанж беспрепятственно вышел из города до заката, поскольку тот отправлялся в долгий путь – встречать священнослужителей из монастыря Святого Вереля. Братья прибывали в Элладанн с чудотворной статуей самого мученика Эллы, припрятанной там еще со времен, когда неприятель надвигался на Элладанн. Возвратившись в свой город, святыня, несомненно, принесет ему спокойствие и мир.
Пока Гиор беседовал с братом Амадеем, Рагнер полил розу, посаженную Маргаритой у могилы Фанжа Толбо. Он присел и, улыбаясь, потрогал первый набухавший бутон на юном кустике. Не сдержавшись, Рагнер поцеловал его и сказал могильной плите:
– Не знаю, откуда ты всё знал и так точно предсказал, но моя тебе благодарность. Кажется, без тебя ничего бы не вышло. Не знаю, правда ли ты демона не смог победить… Это бы всё объяснило, да вот в демонов я не верю.
Едва Рагнер это произнес, как почувствовал сильнейший смрад, смесь пота и крови, и ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Он достал кинжал и резко обернулся, но никого, кроме него, на тихом кладбище не было. Вскоре зловоние начало исчезать. Герцог Раннор нахмурился и, задрав подол рясы, спрятал кинжал.
Благодаря Гиору, Рагнер, «наряженный» в соломенную шляпу и одежду сильванина, беспрепятственно покинул Элладанн через Восточные ворота города. С собой он уносил объемную сумку, какую никто не проверил. Лорко он повстречал на окружной дороге через две триады часа, когда солнце уже спустилось к горизонту. Рыжеватый парень вышел через Северные ворота.
– Был запростое, – сказал он, соединяя с герцогом руки знаком единства. – Тяперя сызнова вся бягут из городу, а кта на входу, не знаат, дча делывать и куды даться, – стражняки с ногов сбилися, а их тама и так малое. Все супротива нас сбираатся выйти.
Мужчины усмехнулись и быстро пошли в сторону леса. В густых сумерках они ступили в рощицу, где их давно ожидали друзья.
С третьего этажа белокаменной башни, увенчанной конусом голубой черепичной крыши, Маргарита любовалась закатным небом и гладила пальцем маленькую, беленькую свинку с голубым бантиком. Окно в ее спальне как раз выходило на юг, в сторону леса, и она ничего не знала о беспорядках в городе. Марлена тоже ничего не смогла ей рассказать, но свинка Тини означала, что Рагнер рядом, что он ее не предал и не собирается от нее отказываться.
Глава XXIX
Меркуриалий
Воины Меридеи, по сути, делись на две части – на рыцарей и всех прочих, рыцари – на благородных и неблагородных. Рыцари жили по собственному уставу, заменявшему им мирские законы, и имели собственные восемь Добродетелей, такие как Вера, Доблесть, Честь, Благородство, Верность, Великодушие, Рассудительность и Свобода. Неблагородный рыцарь носил одну шпору и должен был знать четыре умения: верховую езду, фехтование мечом, владение копьем и плавание; благородный рыцарь – еще соколиную охоту, стихосложение, игру в шахматы и учтивую культуру. Грамота, игра на музыкальных инструментах, танцы и пение не являлись обязательными науками, но приветствовались.
Рыцарское воспитание начиналось для благородного отрока с семи лет – он выходил из-под опеки матери и нянек, далее всё своё отрочество проживал вместе с ровесниками в весьма суровых условиях общей спальни, работал, охотился, учился, тренировался, обедал с прислугой. Так он привыкал к военным походам, так у него появлялись верные друзья – знатные и нет. С возраста Послушания, с тринадцати с половиной лет, начиналась полноценная боевая подготовка. С возраста Посвящения, с восемнадцати, ученик становился оруженосцем – служил как воин, участвовал в турнирах, появлялся при дворе короля и общался с духовником, а в возрасте Страждания, с двадцати двух с половиной лет, доказав свою доблесть, становился рыцарем. Иногда рыцарское звание даровалось раньше, но никогда до возраста Послушания.
Согласно уставу, рыцарь был вправе сам выбрать господина, вождя из первого ранга, после чего служил только ему. Войны не за веру, не во славу господина и не из-за долга считались разбоем, а наемники – позорящими братство. Самым ужасным бесчестьем было предать своего господина – своего отца. Получить за выдающийся и безупречный подвиг от Экклесии геройское достоинство – признание избранности как проводника Божьего замысла – стать героем хвалебных од и словно быть вознесенным богиней победы в пантеон богов войны, – почетнее этого ничего для рыцаря не существовало. Уныние, Трусость, Бесчестье, Низость, Предательство, Малодушие, Бессмыслие и Холуйство являлись восемью Пороками, которых рыцарю надлежало избегать, ведь лишь за них его ждала постыдная слава. Даже Дьяволом и то, хоть неприятно было быть, но не зазорно – да кем угодно пусть прозовут, считали рыцари, лишь бы не прослыть мухой, зайцем, червем, вороном, скорпионом, мышью, сатиром или слизняком.
________________
С рассветом двадцать третьего дня Нестяжания, в первый день Меркуриалия, войско Лиисема выдвинулось к Левернскому лесу и так напугало «висельников» Лодэтского Дьявола, что они трусливо убежали под спасительный покров только-только одевшихся в пышную листву деревьев. Окружая врага, пехота отправилась прочесывать лес, конница и рыцарские копья ждали, когда «разбойничью банду» погонят назад на них; многочисленное подкрепление оцепило Элладанн. Сомнений в пленении Лодэтского Дьявола, незнакомого с этой местностью и не имевшего возможности использовать катапульты, а значит, и громовые бочонки, быть не могло.
Ортлиб Совиннак, барон Нолаонт стал одним из немногих, кто всерьез обеспокоился тем, что лодэтчане не покинули окрестностей Элладанна. Но, тщательно всё обдумав, он пришел к выводу, что возможности победить Рагнер Раннор не имел: войско Лиисема превосходило силы лодэтчан в несколько раз, полк принца Баро из воинов-монахов весомо умножал этот перевес, в Южной крепости оставались для защиты замка преторианские гвардейцы.
«В случае чего герцог Альдриан всегда сможет уйти через подземный ход, – рассуждал Ортлиб Совиннак, поднимаясь утром на третий этаж башни. – Но раз я это понимаю, то Лодэтский Дьявол тоже. Зачем же подобная дурость? Разве что он предпочел умереть в бою… Но тогда зачем отступил в лес? И всё же – ему не победить, какую бы каверзу он не затеял».
Ортлиб Совиннак теперь одевался иначе – те, кто видели его раньше, едва могли узнать некогда строго в убранстве градоначальника. Нынче он носил длинный черный полукафтан с красным подбоем и в многочисленных прорезях у подола. Массивная золотая цепь возлежала на широкой груди, а на пальцах блестели три перстня. Скромная тока сменилась броским квадратным беретом, с какого падали за спину два алых атласных хвоста.
– Сегодня свершится то, чего мы с тобою так долго ждали, – с порога сказал Ортлиб Совиннак Маргарите. – Венчание состоится прямо здесь, за час до полудня, в час Любви. Храм или часовня для этого ритуала не надобны, лишь нужны образ Нашей Госпожи, святое распятие и священник. Его Преосвященство надеется на твое благоразумие и смирение.
– Может не надеяться, – ответила Маргарита. – Нельзя насильно кого-то выдавать замуж. Я снова упаду в обморок
– Нет, не упадешь, – жестко ответил Ортлиб Совиннак. – Если ты падешь под венцом, то и Филипп падет из окна. А тебя всё равно все будут считать моей супругой. Я мог бы оставить всё, как есть, но мне важно, чтобы наш союз благословил Бог.
– Оставь меня в покое! – взмолилась Маргарита. – Зачем ты меня мучаешь? Найди себе другую жену или содержанку, а меня оставь в покое – просто дай мне уйти!
Барон Нолаонт усмехнулся.
– Как ты это себе представляешь? Ты будешь развратничать где-то, а о моем позоре никто никогда не узнает? Уж извини, но твое имя в «Золотой книге» рядом с моим! Значит, пока твое или мое мертвое тело не проедет до устрины, мы не простимся. Какой я тогда барон, пример прочим мирянам?.. И я не хочу, – тише добавил он, – не желаю расставаться. Те три триады, что мы провели в согласии, были для меня самой счастливой порой за много-много лет. Я просто хочу, чтобы всё стало, как прежде.
– Так уже не будет, – едва не плача, терзала пальцы Маргарита. – Нет больше тех чувств. Я более не люблю тебя.
– Не спеши, родная, – подошел к ней ближе Ортлиб Совиннак. – Прошло слишком мало времени. Ты должна смириться с тем, что твое будущее подле меня. Я сильно виноват перед тобой – это так, но ты тоже предала меня… Причиной этого стала твоя обида, и она тебя не покидает. После нашего венчания мы всё начнем заново, всё простим друг другу. Я подарю тебе всю свою любовь. Тебе просто надо перестать противиться, надо принять ее и ответить мне покорностью, как полагается жене, и затем полюбить меня снова. Сначала покорность, – он поцеловал ее руку. – Начни с нее. Иначе… Не будем об этом в день празднества, баронесса Нолаонт. Меркуриалий… Знаешь, а ведь божок древних с таким же именем не только изобрел лиру, науки и покровительствовал торговле. Ему еще поклонялись воры и плуты. Бог ловкости и обмана… Удачный день для такого венчания, как наше…
Ортлиб Совиннак еще нежнее поцеловал руку Маргариты, а она с отвращением вырвала ее.
– Покорность! – отдаляясь, громко повторил барон Нолаонт. – Не делай дуростей. Ни одной! Ни на венчании, ни на торжестве. Не гневи меня в такой день, как сегодня! Торжество в честь нас с тобой! Я буду сидеть на месте графа Шанорона Помононта, по правую руку герцога Альдриана. Я не прощу… – сузил он глаза. – Этой неблагодарности я уже не прощу! Ты была милой стекляшкой, я же тебя приметил, поднял из грязи и превратил в драгой изумруд. Без меня ты так и осталась бы прачкой и посудомойкой. Года не прошло, а ты уж позабыла всё добро, что я сделал, как спас тебя и возвысил! Я и сейчас всё еще тебя спасаю! Мечтаешь быть позорной девкой герцога, а не уважаемой баронессой?! Сама со мной станешь герцогиней, как я и обещал! – выдохнул он и добавил: – Дуреха…
После этих слов он оставил Маргариту одну. Девушка с несчастным лицом подошла к окну и взяла свинку.
– Где ты, Рагнер? – тихо спросила она, глядя на Левернский лес и не подозревая о разворачивавшейся в нем битве. – Кажется, я выйду за него замуж, но если ты сможешь меня увезти, то я всё равно уеду с тобой, нарушу клятву верности… Как же так? Сперва нас соединяли звезды, а теперь Всемогущий словно не желает, чтобы я и дальше была с тобою…
Маргарита перевела взгляд влево – увидела кусочек парка и своего младшего брата подле сидевшей на траве Онары Помононт. Филипп бегал за цветами, на какие указывала графиня, галантно отдавал их ей в руки, опускаясь на одно колено, а она, собирая букет, дразнила его, проводя бутоном по мальчишечьему носу, смеялась и снова отсылала от себя ухажера – Филипп был похож на собачку, исполнявшую все прихоти синеглазой красавицы.
________________
Как оказалось, без двух свидетелей на венчании также нельзя было обойтись. Ими стали слабоумный Иля́, задремавший на стуле, и нарочито беззаботный Гюс Аразак – смуглый южанин четко осознал, что раз его сделали свидетелем тайного венчания, то бывший градоначальник намеревается избавиться от него – вот Гюс и изображал простака, надеясь, что, усыпив бдительность других услужников, он успеет скрыться.
Тайное венчание состоялось в спальне Маргариты. Алтарь заменили расставленные по столику свечи, три чаши и курительница. Вместо алого платья невесты, символизирующего плодородие, Маргарите принесли наряд светло-красного цвета – оттенка, именуемого «куропаткины глаза». Волосы невеста убрала под будничный платок. Епископ Аненклетус Камм-Зюрро тоже пренебрег сверкающей золотом и бриллиантами мантией – появился в своей обычной ярко-синей хабите. Серебряная меридианская звезда с груди прелата издевательски подмигивала невесте крупным сапфиром и не давала девушке забыть, как перед началом ритуала ей пришлось в знак смирения поцеловать перстень на левом мизинце этого «стервятника-трупоеда».
Епископ дочитал молебен до середины, когда раздался далекий гром. Все встрепенулись, но венчание продолжилось. Блаженный больше не приходил, чтобы спасти девчонку в красном чепчике, зато за окном будто неистовствовала гроза – одним за другим рокотали далекие взрывы. Они еще гремели, когда священник соединил руки Ортлиба Совиннака и Маргариты перед крестом и под взором Пресвятой Меридианской Праматери. Затем жених поцеловал расстроенную невесту – она безразлично ответила на его поцелуй.
– Теперь всё правильно, – нежно сказал барон Нолаонт Маргарите, когда епископ пригласил свидетелей расписаться в храмовой книге.
После он быстро подошел к окну, посмотрел на лес и нахмурился: вдали поднимался дым от разгоравшегося пожара. Раздался новый взрыв, потом еще один и за ним следующий. Из окон не было видно, где это происходит и что случилось, – только дымкой помутнел горизонт. Выругавшись, барон Нолаонт вместе с епископом спешно покинул спальню, а за ним вышли Иля и Гюс Аразак.
Оставшись одна, Маргарита тоже посмотрела в окно. Она не понимала, хорошее сулили эти пожары или же дурное и кто их устроил: Рагнер или войско Лиисема. Взрывы всё не кончались и походили на бурю среди мирного, голубого неба. В час Веры, еще находясь у окна, Маргарита в отчаянии попросила Бога послать ей гибель до исхода дня или же простить ее душу за страшные грехи самоубийства и детоубийства, если Рагнера схватят и казнят. Под конец ее горячей молитвы раздался такой взрыв, от силы какого содрогнулась земля, задрожал белокаменный замок герцога Лиисемского и с потолка посыпалась крошка. Девушка в испуге отшатнулась от окна, а когда выглянула из него вновь, то увидела вдали огонь на кронах деревьях и столб дыма, поднимавшийся к небу. Не понимая, что происходит, Маргарита глядела на пламя до тех пор, пока не пришли ее взволнованные покоевые прислужницы и не сообщили, что настало время готовиться к торжеству.
________________
На холмистом возвышении леса, откуда хорошо просматривался город, залегли в кустах Лорко и Ольвор. Слушая громоподобные раскаты среди солнечного неба, Лорко вздыхал, представляя, как в лесу в панике мечутся желто-красные, хорошо заметные воины, разъединенные пожаром, как они теряются в дыму, как пугаются и попадают в засады. Катапульт и громовых бочонков у Лодэтского Дьявола в лесу не имелось, зато глиняные горшки падали из листвы на камни, взрываясь и сваливая частокол уже подрубленных деревьев, земля же неожиданно взметалась и горела под ногами испуганных пехотинцев. Луг таил столько пороха, сколько оставалось в запасе у лодэтчан – и было достаточно одной искры, чтобы он весь взлетел на воздух.
Лорко в наказание за то, что он не извинился перед Маргаритой, наблюдал за подкреплением, оцеплявшим город.
«Ничего не поделаешь, я говорил тебе, что не пойдешь на штурм, если за свой язык не покаешься и на колени перед ней не встанешь, – сказал накануне, по возвращении в лагерь, Рагнер, посмеиваясь над досадой Лорко. – К тому же ты мне очень помог в городе. Еще и братом стал… Вдруг ты умрешь, а я тебя не успею отблагодарить. Так что иди наблюдать – дашь нам знать, если они бросят еще силы в лес – это не менее важно, чем сражение. И Ольвор туда пойдет. Ему ведь с тобой не скучно и так нравится в карты играть. А вот вам и карта, – вручил Рагнер зарисовку на бумаге с планом леса и обозначенным на нем местом наблюдения. – Да играйте как следует».
Рыжий великан Ольвор разделял досаду Лорко: остаться смотровым – это была работа для мальчишек. Лежа на земле, он с горя плюнул – и как раз грохнул новый, самый сильный гром – небо будто треснуло, земля вздрогнула, а деревья зашатались. Ольвор плюнул второй раз.
– До лугу́ добралися, – с обидой сказал он.
Лорко и Ольвор уставились на рой взволновавшихся воинов у городской стены. Предугадать действия командующих заранее Рагнер не мог, но всё складывалось по его плану – они не спешили направлять подкрепление туда, где бушевал пожар, стлался дым и где их людей могло разорвать на части. Очень боялись неустрашимые лиисемцы и того, что их тела затеряются в чащобах, останутся без сожжения и их души станут призраками, поэтому воевать в лесу трусили даже бравые рыцари, не то что пехотинцы, вчерашние миряне. Лодэтчане, принявшие меридианскую веру всего сто десять лет назад, не ужасались подобной участи, так как по их языческим обрядам покойников нарочно хоронили под деревьями, чтобы душа продолжала жить в них и дальше.
После грандиозного взрыва, спустя несколько минут, от Восточной крепости выехал небольшой отряд всадников в белых одеждах и направился к Южной крепости, а затем скрылся за кронами деревьев по дороге к лесу.
– Да они, поди-ка, к нам ехают! – толкнул Лорко лежавшего рядом Ольвора. – Звездоносяцы-монахи! Тожа хочут глянуть, дча у городу и не наступаем ли мы!
– Упрятаться надобно получше́е, – ответил рыжий великан, поднимаясь на ноги и кладя длинноствольное ружье на плечо. Кроме меча, топорика и кинжала, за его поясом из веревки, торчали еще два коротких ружья да пороховница из рога; Лорко тоже вооружился ружьями: одним длинноствольным и одним коротким, с массивной как булава рукоятью. Все ружья имели примитивный, первый, колесцовый замок, выбивающий искру, когда по врающемуся колесику вручную ударяли курком. Дабы их перезарядить – завести ключом пружину замка, засыпать порох в ствол, плотно вогнать пулю, что была в чехле из кожи, опять насыпать немного пороха на полку и приладить курок с крошащимся после каждого удара пиритом к колесику, требовалось минуты три. Зато свинцовые пули размером с плод дикой сливы, вылетавшие с белым дымом из короткого ружья, пробивали стальные кирасы и шлемы с расстояния в полусотню шагов; длинноствольные ружья били еще дальше и мощнее.
Высоченный, могучий Ольвор пошел направо в густые кусты, поднялся выше и спрятался за валуном. Юркий и ловкий Лорко, едва достающий своему приятелю до груди, думал сначала возразить, что оттуда они перестанут видеть город, но доверился чутью этого рыжего, со шрамами на лице «людоеда».
«Меркуриалий нынча, – сидя за валуном, тоскливо думал Лорко и в досаде двигал шутовским ртом. – Бог Меркуряй у древних тожа былся богом ловкостей и обману, а я в кусту прячуся, как заяц. Эй, бог Меркуряй, подсобил б собрату! Я тож прозван в честя тога, кта обдул дажа стоглавога духа, прибрал горшочак золоту и Златовласку… И где моейный стоглавай дух, золото и Златовласка, а? Правда, та неблагодарная коза золото на золу всё норовила подсменять и сбёгнуть… Не, не нада Златовласки! Горшочка золоту мяне в раз – я паренёк простой и скромной. Мне б дюжа маненького горшочка – как бы где-то с Ольвора ввысь, а вширь с Гёре, яснае, а?»
Вскоре на то место, где раньше прятались Ольвор и Лорко, заехали десять всадников. Девять из них – в сплошных латах под белыми накидками и в открытых шлемах. Каждый имел у седла еще по одному ведрообразному шлему, надеваемому поверх открытого шлема перед битвой. Десятый всадник, предводитель отряда, носил шлем с забралом, похожим на птичий клюв, и роскошные доспехи с чеканкой и позолотой из светлой сандел-ангелийской стали, легко узнаваемой по перистым разводам. Своего белоснежного коня принц Баро берег для выходов и не воевал на нем, нарамника тоже сейчас не имел, тем не менее Лорко, разглядев золоченый герб на нагруднике доспехов, догадался о личности рыцаря.
– Баройскай Лев, – прошептал Лорко приятелю. – Дча делывать, а? Наши пуля его сольтельскаю броню не проломят…
– Ходить отсюдова раное, – ответил Ольвор. – Ждем. Авось укатятся.
Всадники о чем-то говорили, встав на открытом пригорке и показывая руками на город. Неожиданно принц отъехал от своих людей прямо к кустам, над какими прятались Ольвор и Лорко. Там Адальберти Баро в одиночестве спешился и направился чуть в сторону от двух затаившихся лодэтчан. Рыцарь остановился у деревца, поднял забрало шлема, снял одну перчатку и полез рукой под кольчугу в полукруглый вырез доспехов между ног. Ольвор с Лорко переглянулись, и последнего загорелись в глазах искры. Он отложил свое длинноствольное ружье, снял с пояса запасное, с массивной рукояткой, и отдал его недоумевавшему приятелю.
– Пять пулей у тебя, – прошептал Лорко. – Бей в сердцу и, молю, не мазни ни разу!
Пока герой Меридеи обыденно справлял нужду, к нему неслышно крался низкорослый ловкий парень с зазубренным ножичком в руке. Только Адальберти Баро привел в порядок свое облачение, как получил удар под колено и, издав вскрик, присел на одну ногу. Шею рыцаря обхватила рука незнакомца, а под его левым глазом появился клинок, что уперся острием под глазное яблоко.