Ад – это дверь, которая запирается изнутри.
(К.С.Льюис)
Часть 1.
Глава 1.
Я лежала в кровати и смотрела в окно, где на растянувшемся до горизонта ультрамариновом полотне осеннего неба мерцал всего один далекий холодный огонек. Белый свет его завораживал меня своей красотой, суровой неподкупной строгостью и зовом вечности.
Я представляла себе, что где-то в глубине Вселенной, за миллионы световых лет от Земли, эта звезда когда-то была огромным огненным шаром, притягивая к себе планеты, метеориты, кометы. Она родилась в темной холодной пустоте и погибла там же, но ее прощальный свет, пересекая непостижимо огромные пространства, пришел ко мне из прошлого, рождая надежду, пробуждая чувства, напоминая о тех далеких временах, когда она была так же далека, холодна и прекрасна, какой я видела ее теперь.
Я не знала ее имени, не знала ее возраста, но для меня она была тем прекраснее. Какой-то голос внутри шептал мне, что она моя, только моя. Она светит мне и только для меня.
Мне хотелось сейчас стать такой же далекой, одинокой, но прекрасной звездой среди нашего мира на Земле, как эта неизвестная мне красавица в небе, в ночи, где пока еще не взошла луна, не зажглись новые звезды и нет больше никого и ничего, кроме нее.
Это желание испугало меня и обожгло холодом. Я поежилась невольно и отбросила эту глупую мысль. Пора было спать.
Был сентябрь 1992 года. День выдался теплым. Пронзительно синее небо в обрамлении желтеющей листвы тополей смотрелось удивительно чистым и ярким, прохладное солнышко еще грело малышей и подростков, тянущихся к школе вереницами и стайками, путающимися в мешках со второй обувью, заспанными, а потому медлительными и иногда ноющими от лености преодолевать эту короткую дорогу к школе.
Я была такой же. Шла неторопливо по тополиной аллее, накинув на плечо небольшой матерчатый рюкзачок защитного цвета с кожаными ремешками. Кто-то из моих одноклассников уже с деловым видом таскал дипломат (высший шик для девятого класса!), кто-то еще мучался со старомодными ранцами. Мне не нравилось ни то, ни другое, и моя мама по случаю, у знакомых, купила этот рюкзачок перед началом учебного года. Для походов он был маловат, а таскать учебники подходил в самый раз. Мамины знакомые покупали его когда-то для своего сынульки, но тот презирал подобную лирику и выпросил у предков дипломат. А рюкзачок остался и теперь, по счастью, достался мне.
Еще не проснувшись до конца, я задевала иногда ботинками яркие опавшие на тротуар листья, которые еще не успели убрать дворники, и они взмывали вверх маленьким вихрем. Шурх-шурх. Это было самое веселое развлечение за десятиминутную дорогу.
Время в школе шло так же неторопливо, как моя дорога по золотой тополиной аллее. Алгебра, химия, английский. Кому они были нужны, эти «ду ю спик инглиш, май диэр» и «Ланден из э кэпитал ов зе грейт бритэн»? Можно подумать, у меня иностранцы вокруг и все сплошь британцы. Формулы точных наук мне давались намного проще, опыты с реактивами пробуждали интерес к экспериментам. Там все было понятно, все подчинялось логике, установленному порядку причин и следствий и всегда давало точное знание по интересующему вопросу. Мне нравились также история, рисование, литература – как ни странно, ровно по тем же причинам – я видела закономерности и результаты. В классе я считалась отличницей, четверки были для меня удивительной оценкой, исключением из правил, я не понимала, как такое может в принципе иметь место. Но я не была зубрилой, мне было несложно учиться, даже, скорее, лень. Я как-то сразу понимала и запоминала материал урока с первого раза и знала, что при должном старании могла бы достигнуть куда большего, но пока не видела перед собой ни четкой цели, ради которой пора было бы сворачивать горы, ни стимула это делать. Ведь для пятерки достаточно было повторить все, что было рассказано на уроке. Статус отличницы заставлял остальных одноклассников держаться от меня немного в стороне, но меня это мало волновало в принципе, я не любила пустой болтовни ни о чем, мне становилось скучно в компании одноклассниц, с которыми я не знала о чем поговорить, а потому у меня была всего одна подруга, да и та училась в параллельном классе. Звали ее Алевтина Пономаренко, для меня она давно была просто Алькой, хотя сама она в последнее время настаивала на гордом прозвище Монтана. Алька была немного выше меня, темноволосая, кареглазая, стройная, добрая, но совершенно легкомысленная и разбитная пятнадцатилетняя девица. С первого класса мы сидели с ней за одной партой, перед девятым классом все классы переформировали зачем-то, Альку перевели из нашего класса «А» в параллельный класс «В», но на нашей дружбе это никак не отразилось.
Как и Альке, мне было пятнадцать, а в это время главное для девушки-подростка совсем не учеба. В этом возрасте самая главная тема девичьих грез – романтика и любовь. Я не была исключением. У меня был парень по имени Андрей, с которым мы познакомились год назад в нашем же дворе. Его друзья называли его Сабир (от его фамилии Сабиров), он был на год старше меня и очень соответствовал внешне обычным девичьим представлениям о романтическом герое. Темные волосы в сочетании с голубыми глазами на утонченном до аристократизма лице сражали девиц наповал и складывали штабелями к его ногам. Что он усмотрел во мне, я не знала, мне просто нравилось проводить с ним время, он совершал ради меня мелкие безумства типа залезания на разные высокие точки зданий и спасения от лающих собак, подарков в виде бутылочки кока-колы или жевательной резинки, походов в кино на последний сеанс ради поцелуев на заднем ряду и так далее. Все шло само собой разумеющимся темпом, я его обожала и не задумывалась о том, что это вообще может когда-нибудь закончиться.
Вернувшись с занятий, я бросила рюкзак с книжками и тетрадками на кровать и собиралась переодеться, чтобы быть готовой к вечеру, когда наверняка должен был прийти Андрей.
В дверях показалась моя мама. Она помялась, не решаясь зайти в мою комнату и пряча свои темные печальные глаза. Я спросила, решив ей помочь:
– Мам, что?
Поняв, что сказать все равно необходимо, она сообщила:
– Саша, к тебе Андрей приходил. Он просил передать, что больше не будет с тобой ходить.
– Что?! – я не сразу осознала смысл сказанного. Это шутка? Если это шутка, то какая-то очень подлая шутка. А если нет? Я почувствовала, что задыхаюсь, и закрыла глаза, стараясь подавить боль. Больше всего добил сочувствующий тон матери и ее молчание. Она не старалась меня утешить. Не решилась даже обнять. Она просто стояла в дверном проеме с грустными глазами и молчала.
Наверное, когда-то давно она так же стояла, провожая уходящего от нас навсегда моего отца. Не остановила, не спросила ни о чем. Я помнила из того дня только закрывающуюся за отцом дверь и его белый мотоциклетный шлем, забытый в прихожей. Мне было около пяти лет тогда, и я думала, что плохо вела себя, раз отец ушел. А мать так и не догадалась сказать мне, что причина была не во мне. Я поняла это сама гораздо позже, когда уже незачем было что-то обсуждать.
И вот сейчас женщина, родившая меня и воспитавшая, стеснялась даже успокоить меня, оказавшуюся в такой же ситуации. Возможно, ей не давало это сделать чувство вины передо мной, которое она не смогла преодолеть и которое отдалило ее от меня, которое она старалась как-то компенсировать, найдя мне нового отца, ценой утраты близости с дочерью. А я бы многое сейчас отдала, чтобы она просто обняла меня.
В конце концов, мама ушла на кухню, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине со своим поражением. А это несомненно было поражение. Мир, еще полчаса назад так уютно существовавший во мне, придававший мне уверенность в завтрашнем дне и собственных силах, сейчас рушился по кусочкам, как стекло под ударом молотка, и осыпался к моим ногам опасными крошками. Трещины на этом стекле расползались все шире, и куски становились все крупнее, становясь все более опасными для меня самой. Я не знала, за что уцепиться, чтобы уцелеть и выбраться из этой бездны, что происходит и в чем причина. За что? За что он так со мной? Что я сделала? Даже не в глаза сказал, а передал через мать. Я что, не была достойна даже объяснения?
Наконец, сломленная этими мыслями, я упала на кровать и заплакала.
В дверь позвонили. Я догадывалась, что это Алька, но я не хотела сейчас ее видеть. Поэтому забаррикадировала дверь в свою комнату стулом и села на полу, вытирая рукавами и руками растекшиеся по щекам слезы.
– Саш! – позвала из коридора Монтана. – Саш! Пусти! Пусти, я прошу! Саш! – и она забарабанила в дверь кулаком.
Я не ответила, продолжая всхлипывать и пытаться сдержать непослушные слезы.
– Саша! Саш! Сашка! – доносились из-за двери позывные, но я молча ревела, не зная, что мне дальше делать.
Повеситься? Из окна выпрыгнуть? Я еще не окончательно сошла с ума. Да и чего я этим добьюсь? Пустить Альку? Зачем? Чтобы слушать ее утешения и рассказы о ее бесконечных разрывах с парнями? Нет-нет, только не это.
Монтана перестала стучать и спросила у моей мамы, что случилось.
– Андрей сказал, что не будет с ней ходить, – ответила та с кухни и снова загремела кастрюлями.
– Вот я так и знала! Вот поэтому он мне никогда не нравился! – возмутилась Алька за дверью. – Саш! Не реви, с ним разберутся. У меня уже сто раз так было: или я брошу, или меня бросят. Я же не реву. Пусти, Саш! Я с целой компанией пацанов дружу. И тебя познакомлю. Хочешь? Они с ним разберутся. Кент разберется. Он сейчас временно главный. Он скажет – все сразу окей будет. Надо этого тормоза проучить.
– Уйди, Алька, отстань, – выдавила я, наконец.
– Ладно, Саш, сейчас уйду. Я прям к Кенту пойду. Или к Алику. Или к Берту. Короче, все будет хорошо. Только не реви!
Монтана, наконец, ушла, а я отворила дверь на балкон и перегнулась через перила. Холодный сентябрьский ветер дал мне силу, которой мне не хватало. Высота подо мной заставила отпрянуть и напомнила мне о необходимости уцепиться за жизнь – то единственное, ради чего можно выбраться из любой бездны.
– Я не реву, – прошептала я сама себе. – Я не реву.
На следующий день в классе я больше старалась молчать. И на Черепа и Кобру (оба – друзья Сабира) старалась не смотреть.
Я запретила себе думать о произошедшем и плакать, пока не разберусь во всем, тем более при них. Я должна была понять причину. Я должна была понять, что в расставании с Андреем нет моей вины. Возможно, еще удастся что-то наладить, поговорить и прояснить недопонимание.
В нашем классе еще многие не освоились после переформирования. Ребята в основном кучковались с бывшими одноклассниками. Из нашего бывшего класса – так уж получилось – кроме меня, были только двое – Кобра и Череп.
Черепа звали Костей, он был невысокий и худой как скелет, за что и получил свое прозвище. Вдобавок ему нашла охота бриться налысо, отчего впечатление болезненной худобы становилось еще сильнее. Пытаясь хоть как-то набрать вес, ел он много, но не в коня был корм, это не помогало. Не спасала ни кожаная куртка-косуха, ни клепаные кожаные браслеты на худых запястьях, ни тяжелые черные берцы на ногах – по шкале крутости все равно значение оставалось в районе нуля.
Кобра, в отличие от Черепа, был плотным белесым здоровяком, ростом повыше, одет попроще, в миру звался Сергеем и фанател от западных боевиков, смотреть которые ходил по вечерам в видеосалон. Для пущего сходства с киношными героями он даже обзавелся очками-авиаторами, которые на нем смотрелись как на корове седло, но он был уверен, что крут до невозможности, и переубеждать в этом его никому не хотелось, потому что бил он без разговоров сразу в лоб обидчику.
Как ни странно, оба учились неплохо, поскольку у обоих родители – простые работяги – строго следили за успеваемостью отпрысков и надеялись, что их намерение стать царем горы – это юношеская блажь.
Во время занятий я пару раз ловила на себе взгляд Черепа. В нем читалась издевка и даже какое-то злорадство, причину которого я не понимала, но именно сейчас не хотела ее выяснять, посчитав, что наши отношения с Андреем – не его дело и он может думать все, что хочет, мне плевать.
После второго модуля я встретила в школьном коридоре Монтану. Та с ходу приступила к делу, даже не спрашивая моего согласия:
– Сегодня без всяких отпирательств ты идешь со мной к Берту и Алику знакомиться, я им уже все рассказала. После уроков зайду, чтобы была готова.
– Альк, ты идешь? – позвали ее девчонки.
– Все, пока, – и Монтана убежала к своим одноклассницам.
Я не восприняла ее намерения всерьез. С какой стати кому-то разбираться за незнакомую девчонку с таким же незнакомым парнем? Тем более даже неизвестно, что произошло. Каким образом они могут с ним разобраться? Напугать? Побить? Что потребуется при этом от меня, я вообще не понимала. Не за красивые же глаза такие вещи делаются. Да и зачем вообще кому-то с Андреем разбираться? Это же наши личные отношения.
Тем не менее, Алька не привыкла отступать, а потому после уроков зашла, как обещала. Я только что сама вернулась из школы и, находясь в дурном настроении, совсем не собиралась куда-либо идти.
Увидев меня в том же, в чем я была в школе, Алька горестно воздела руки к небу:
– Господи, ты еще не готова?!
– Я только пришла, – пожала плечами я.
– Ладно, идем прям так, – решила Монтана за меня и, схватив мою руку, потащила меня на выход.
Я последовала за ней, зная, что она все равно не отстанет, раз уж ей приспичило, а значит, проще плыть по течению.
Проехав пару автобусных остановок, мы вышли. Монтана снова потянула меня за собой куда-то через незнакомые мне дворы и, наконец, остановилась у одного из подъездов. Мы могли бы дойти и пешком, было не особо далеко. Но страсть к эффектам или природная лень подталкивали Монтану к приключениям и запутыванию следов.
Этот микрорайон Нового города мне был в принципе мало знаком. До сих пор я бывала здесь от случая к случаю, если вдруг возникала надобность посетить вещевой рынок по соседству или овощной рынок, так же расположенный не слишком далеко. Знакомых у меня здесь не было, родственников тоже.
Вокруг было совершенно типовые серые панельные многоподъездные девятиэтажки, такие же, как и в других микрорайонах. Такая же типовая школа в глубине застройки. Такие же ларьки, обшитые белым металлопрофилем, такой же типовой гастроном.
Во дворе, где мы оказались, стояла детская площадка из металлических окрашенных труб, уже довольно обшарпанных. Они сиротливо желтели посреди пустого двора между двумя лавочками и еще желтыми кленами, обрамлявшими срединную часть двора. По периметру было припарковано несколько машин.
Мы стояли у третьего подъезда, следующего сразу за угловым. На нем крупно было написано черной краской 73-108. Фанерная дверь в подъезд была окрашена зеленой краской.
– Запомнила, как пройти? Если что, теперь сюда сразу дуй, – посоветовала Монтана.
Мы зашли в подъезд. Нас встретили два ряда металлических почтовых ящиков, таких же зеленых, как дверь, и небольшой замызганный коврик неопределенного цвета, расстеленный перед лестницей на первую площадку. Сверху слышались голоса.
Алька одернула на всякий случай свою черную миниюбку, поправила сапоги-чулки на шпильках, немного сползшие вниз. Она была хороша, как и всегда, и, зная это, с кошачьей грацией увлекла меня по лестнице наверх.
На площадке между вторым и третьим этажами мы обнаружили двух парней лет семнадцати, расположившихся на самодельной скамейке из кирпичей и досок в нише возле трубы мусоропровода.
– Кого я вижу! – радостно воскликнул один, заметив нас. Парень был симпатичный, темноволосый и темноглазый, выше Альки примерно на полголовы, крепкий. Судя по его рукам со сбитыми костяшками, явно спортсмен – боксер или что-то в этом роде, отметила я для себя. Одет во все черное – тренировочные штаны, водолазка, куртка, кроссовки.
– Меня. И Сашку, ту самую, – сообщила Алька, горделиво вскинув бровь и поведя кокетливо плечом в мою сторону. Она встрепала немного свои длинные волосы, чтобы окончательно завершить впечатление от своего образа, и медленно прошагала в его сторону походкой от бедра, уставив руку в бок. Боксер раскинул руки пошире и принял ее в свои объятия, в которые Монтана радостно и погрузилась.
– Слышь, Алик, – подмигнул второй парень говорившему товарищу, глядя на меня, – а она ниче такая. И Сабир ее бросил? Чепуха какая-то. За это ему стоит навешать.
Он был плотный, ростом повыше Альки, русоволосый, кареглазый, румяный. Нос у него был слегка длинноват, губы тонкие, но в целом выглядел он привлекательно. Мне бросилось в глаза, что одет парень очень хорошо, даже дорого. На ногах очень недешевые кроссовки, кожаная авиационного образца куртка, широкие штаны по нынешней моде, модная стрижка на слегка кудрявившихся волосах.
– Берт, не распускай язык, – предостерегла его Монтана. – Садись, Саш, будь как дома. Это Берт и Алик, знакомься.
Я села на место, которое освободили парни, немного подвинувшись друг от друга. Оказавшись между ними и рискуя быть заляганной брыкающейся от смеха и щекотки Монтаной, я молчала, не зная, что сказать, и с интересом наблюдая за новыми знакомыми.
Алик, прекратив, наконец, щекотать Альку, достал сигареты и закурил, угостил Берта и Монтану, предложил мне:
– Куришь?
– Нет, – помотала я головой.
– Хочешь научиться? – встрял Берт, немного разворачиваясь в мою сторону. Его нос вопросительно пошевелился, что меня рассмешило. Я улыбнулась. Я никогда раньше не думала о том, чтобы начать курить. Здесь же, видимо, это было в порядке вещей и даже приветствовалось. Да, я слышала, что это вредно. Но как-то все это проносилось мимо меня. У нас в семье никто не курил.
– Еще чего! Сашка – золото, сундук сокровищ! А вы хотите ее испортить! – рассердилась Монтана, пытаясь выскочить из крепких объятий дружка. У нее это, конечно же, не получилось.
– Как она тебя любит, – позавидовал Алик. – Меня бы она так любила, – и посмотрел мечтательно на подругу. А та на него сверху вниз уничтожающим взглядом, за которым я прочитала радость и скрытое удовольствие. Ей нравилось нравиться ему. И все же для убедительности, чтобы не выдать себя, она пригрозила:
– Щас как дам, чтобы не говорил глупостей!
– Держи сигарету, – предложил мне Берт. – Буду тебя учить. Затягивайся иии – ммммм хорошооо, – он демонстрировал сказанное, дополняя жестами.
Берт не спрашивал моего согласия, но, принимая меня в компанию, он обусловливал и правила. Хотела ли я возразить в тот момент? С удивлением я поняла, что не хотела. Я приняла правила игры. Более того, мне стало любопытно не только то, чем все это кончится, но и то, как это – быть взрослой. Даже если это выражалось всего лишь в курении.
Я взяла протянутую мне Бертом начатую сигарету и попробовала затянуться. Тут же закашлялась, глотнув дыма. Берт заботливо похлопал меня по спине, улыбаясь:
– Ниче, так со всеми бывает с непривычки.
– Берт! Ты дурак! Что ты делаешь! – крикнула Монтана, пытаясь вырваться из рук Алика и непременно треснуть Берта, который прятался за меня в это время, уворачиваясь от ее кулаков. Алик при этом старался оттаскивать ее подальше, поэтому чаще всего Алькины кулаки мельтешили у меня перед носом. А я, еще не отойдя от дыма – скажем мягко, не самого приятного, пыталась отдышаться.
Поняв, что все уже случилось и ей не удалось что-то изменить, Алька напустилась на Алика, помолотив его за соучастие по плечам и по голове. Несильно, скорее на публику. Алик смеялся, для него эти побои были все равно что жужжание мухи или укус комара. Когда она бросила свое бесполезное занятие, он завалил ее и принялся целовать. Так кончались все их несерьезные ссоры, как потом выяснилось.
– Да ладно, Алька, видишь, ей понравилось, – сказал ей на всякий случай Берт, совершенно не надеясь, что та его услышит. – Как ты? – спросил он меня с интересом.
– Да вроде живая, – ответила я. Я и вправду уже отошла от неприятного впечатления и готова была повторить.
– Будешь со мной ходить? – без всяких предисловий спросил Берт, протягивая мне сигарету снова.
– Нет, Сашка! Он тебя снимет! – запротестовала Монтана откуда-то снизу из-под Алика и пихнула дружка в бок: – Да отстань ты!
– Не сниму, я же еще не полный гад, – заверил Берт, приложив ладонь к сердцу. – А вот целовать буду. Это не запрещено.
Она пыталась что-то еще сказать, но Алик дальновидно стал целовать ее в губы, чтобы она замолчала.
Я слушала, как они решают мою судьбу. И, наконец, спросила:
– А, может, хватит мной распоряжаться?
– Правильно, – согласился Берт. – Будешь со мной ходить?
– Временно, – милостиво кивнула я, оставляя себе пути к отступлению.
За их веселыми перепалками я позабыла, ради чего мы пришли сюда с Алькой. Сейчас было самое время об этом вспомнить, но провидение было не согласно с этим и устроило все по-своему.
Не успела я произнести свое «временно», как в подъезде появились новые личности. Три парня поднимались по лестнице на наш пролет. Самый здоровый из них, по виду похожий на огромный двухметровый шкаф, белобрысый, вихрастый, пружинистой походкой приблизился к Алику и Монтане и поздоровался с ними об руку, с удивлением косясь на меня.
– Привет, кажется, у нас новенькие? – сказал флегматично второй парень, худощавый, среднего роста, с русыми волосами.
– Как ты догадался? – иронично спросил Берт и подал ему руку для приветствия, тот также флегматично ее пожал.
– Да все так же, – ответил тот и сел неподалеку на противоположной лавочке.
Третий парень, высокий, спортивного вида, голубоглазый и светлорусый, самый симпатичный из троих, хитро прищурился, глядя на меня, поздоровался Бертом и Аликом и сел прямо напротив нас:
– Может, познакомишь? Или опять самим?
– Лучше я, потому как она теперь со мной будет ходить, – заявил Берт.
– Да ну! Когда успел? – удивился худощавый парень.
– Сегодня, – с глубоким удовлетворением от своего завоевания объявил Берт и приступил к процедуре знакомства: – Саша, это Кент, – Берт указал на сидевшего напротив меня парня, – и Мальборо, – он кивнул на худощавого.
– Саша, значит? – переспросил Кент меня и позвал: – Киборг, иди сюда!
К нам приблизился третий парень, тот самый громила, до этого разговаривавший с Аликом.
– А вот это наша краса и гордость, наш будущий Арнольд, а сейчас просто Антон или Киборг, – представил Берт здоровяка, щеки которого покрылись красными пятнами, обозначающими румянец. – Вобщем, знакомься, Саш. Я пока с Аликом побазарю.
Как только они с Аликом отошли в угол за трубой мусоропровода, ко мне протянулось три руки. Здороваться.
Я осторожно пожала все три по очереди. Только потрогав руку Киборга, подумала вслух:
– Вот это шкафчик!
Кент и Мальборо засмеялись:
– Наконец-то достойное слово! Не забывай, Киборг, устами младенца глаголет истина!
– Не такой уж она и младенец, – пробурчал Киборг, снова краснея от удовольствия.
– Ну это же для фигуральности, – объяснил Кент и снова с интересом обернулся на меня.
– А курит ли это дитя? – поинтересовался Мальборо. Он был фанат в табакокурении, и это был его любимый вопрос.
– Я не дитя! – я вскинула непроизвольно голову, рассерженная этим сравнением. – А курить еще не курю, но Берт обещал научить.
– Он научит, – усмехнулся Кент, быстро подсаживаясь ко мне на место, которое освободил Берт. От него исходила какая-то странная всепоглощающая волна уверенности и спокойствия, которые передались и мне. Я впервые видела его, но мне на миг показалось, что я всегда была с ним знакома. В его внимательных глазах с хитрецой я увидела свое отражение, и меня это так поразило, что я забыла из вежливости отвернуться.
– Научу! – подал голос Берт из угла, отвлекаясь от своего разговора с Аликом.
– Давай лучше мы тебя научим. Вот смотри, как это делается, – Мальборо, как эксперт в вопросе, присел передо мной на корточки, достал из пачки сигарету «Marlboro», чиркнул зажигалкой и затянулся с наслаждением. Затем передал ее мне: – А теперь ты.
Я приняла сигарету, попробовала еще раз затянуться и снова закашлялась, но уже меньше, чем в первый раз.
– Ничо, скоро привыкнешь, – заверил меня Киборг.
Ритуал посвящения в компанию был завершен, чему я была рада. Мне понравились все эти веселые и немного странные парни. Они так резко отличались от всех, кого я до сих пор знала, включая Андрея и его друзей, что было ощущение, будто я попала в другой мир. Здесь было безопасно и уютно, несмотря на несуразную лавочку из кирпичей и еще более несуразное место сбора. Мне еще не приходилось рассиживаться по подъездам. Что может быть более неприспособленным для бесед и встреч с друзьями, чем это место? Но теперь я предпочла бы остаться здесь, с ними, чем в самой шикарной и уютной квартире.
От моих мыслей меня отвлек Кент:
– Это тебя что ли Сабир бросил?
Вопрос был бесцеремонным, но здесь, видимо, было не принято вилять и церемониться.
– Ага, – сказала я, смутившись.
– Ну и дурак, – резюмировал Кент уверенно.
– Слышь, Альк, ты че-то говорила насчет него, – пробасил Киборг с высоты своего роста.
– Разобраться с ним надо, чтоб не обижал мою девочку. Больше ничего. По шее надавать и Кролу сказать, чтоб добавил. А больше ничего, – ответила Монтана, скучающая без Алика рядом со мной. – Слышь, Алик, время скажи.
– Много, – сказал тот, не поняв ее призыв вернуться к ней.
Мне не хотелось уходить. Но я посчитала, что пора. Мне не нравилась сама Алькина затея с разборками. Что это могло изменить? Что это дало бы мне? По большому счету ничего. Тогда зачем все это вообще было нужно? Я собрала всю свою наглость в кулак и объявила:
– Ладно, мне пора домой. Я матери обещала ужин приготовить, – причина должна была быть уважительной, и я соврала первое, что пришло в голову. Поднявшись со своего места, я дошла до лестницы и обернулась, ожидая Альку.
– Завтра-то придешь? – спросил Берт, еще не закончивший разговор с Аликом. Он сделал пару шагов в мою сторону: – Или мне зайти?
– Зайди, – пожала плечами я, уверенная, что он все равно не придет.
– Ой, я тоже с тобой, Сашк, засиделись мы, – спохватилась Алька. – Алик, проводишь?
– Ну, неохота, – отмахнулся Алик лениво.
– Ладно-ладно, – обиделась Монтана.
Последним, что я заметила, спускаясь по лестнице, был Кент, провожавший меня взглядом. Он улыбнулся одними глазами, подмигнул мне, и я скрылась у него из виду.
По дороге к остановке Монтана все время ворчала:
– Ладно, всплывет.
Я же молчала, размышляя о произошедшем. Я заглянула в неизвестную для меня до этого жизнь Альки, но, поскольку я знала ее натуру, это было для меня закономерным итогом ее легкомыслия. Я попала в компанию, в которой, возможно, меня тоже ничему хорошему не научат, хотя они, как я подозревала, еще были не самое плохое, что я могла бы увидеть. Видно было, что парни из благополучных семей, возможно, простых, но порядочных, просто балбесничают от скуки, играют на публику. Далеко не высшее общество, скорее, некая подъездная интеллигенция. Мне показалось, что в этой самой подъездной интеллигенции гораздо больше хороших черт и задатков, чем в иных правильных мальчиках из очень хороших семей. И тем не менее, их считают неподходящей компанией для хороших девочек. Странное деление людей на первый и второй сорт.
Вопрос, который, должен был бы волновать меня – понравилась ли я им настолько, чтобы они предприняли какие-то действия к Сабиру, в этот самый момент для меня вообще не существовал. Я почему-то думала, что этой встречей все и закончится. Но я ошиблась.
Глава 2.
На следующий день ближе к вечеру, когда я дочитывала текст, заданный на английском, ко мне пришли Берт и Киборг. Растерявшись не столько от того, что они знают мой адрес, сколько от того, что они вообще здесь, я хлопнула ресницами пару раз и пропустила их в дом.
Берт с благостной улыбкой чмокнул меня в щечку, приобняв, и позвал:
– Айда, с Кролом будем знакомиться.
Я не знала, кто такой Крол и зачем мне с ним знакомиться, но возражать не стала. Во-первых, мы с Алькой сами эту кашу заварили. Во-вторых, раз уж мы побеспокоили людей, надо идти до конца. Я пока не думала о последствиях и даже не представляла, что из этого получится. Ну, может, встретятся с Андреем кто-то из них, может, даже подерутся, если на словах не договорятся, наивно думала я. Чего же еще? Мне вообще не нужно было даже этого, я хотела только знать, почему он так со мной поступил. Я не позволяла себе расклеиваться и держалась только этой мыслью: почему, я должна была это знать – почему.
Искать Андрея самостоятельно я не хотела – еще подумают, что я за ним бегаю. А встретить его после произошедшего возможности не было, он просто исчез, хотя мы жили в одном дворе. Оставалось с тоской глядеть в окно на жухлую траву и опавшую листву и грызть себя – но разве это наилучший выход?
Я накинула куртку, обулась и пошла с Бертом. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах и ныть. Я даже не воспринимала Берта как своего нового парня, для меня это была игра, я была уверена, что и для него тоже. Но все-таки хорошо, что они с Антоном пришли.
Между тем, Берт, которого, как оказалось, полностью звали Альберт Лисов, вдохновенно подошел к роли и придерживал меня всю дорогу за талию, иногда поцеловывал вполне целомудренно в щечку и трендел о разных впечатливших его вещах – от мотоциклов до одеколона. Это было удобно: он заменял собой радио, отвлекая от разных мыслей, и при этом не требовал никакого осмысленного ответа, кроме дежурных «ага» и «да». Киборг шел с другой стороны от меня и со вниманием слушал друга, так же неопределенно похмыкивая иногда.
В таком виде мы добрались до центрального проспекта Нового города, где на остановке стоял возле своей бежевой «шестерки» невысокий парень лет двадцати, поджарый, коротко стриженый. На черной футболке его была надпись АС/DС, спортивные штаны с белыми лампасами и белые кроссовки завершали образ делового человека. Заметив Берта и Киборга, он кивнул им, предварительно приветствуя, затем, когда мы подошли ближе, поручкался с ними и без всяких предисловий, оглядев меня, спросил:
– Сабир бросил? Разберемся. И кто подзудил, тоже выясним.
Они перекинулись с парнями еще парой фраз о каких-то сборах, после Крол запрыгнул в машину и отбыл по своим делам.
– А почему его прозвали Крол? – полюбопытствовала я у Берта. Я предполагала до встречи, что такое прозвище ему дали из-за выдающихся передних зубов, но нет, зубы у того оказались вполне обычные.
– Капусту любит, – пояснил весело Берт и потащил меня гулять дальше. Киборг, сославшись на тренировку, по пути отчалил, оставив нас вдвоем.