"Draco dormiens numquam titillandus!
(Не дразните спящего дракона!)"
Роулинг Джоан, девиз Хогвартса.
Пролог
Я летела.
Я парила в невесомости.
Я увязла в густом потоке теплого воздуха, и теперь он тащил меня за собой, не оставляя ни малейшего шанса на возвращение.
Кругом был свет.
Яркий ослепительный свет.
Настолько живой, что его хотелось попробовать на вкус. Я неловко высунула язык, случайно прикусив его клыком. И, заскулив от внезапной боли, выдохнула тоненькую струйку дыма.
Еще совсем недавно меня окружала тьма.
Беспросветная тьма и сырость.
Было страшно, так страшно, что я старалась уснуть, лишь бы не слышать собственного жалобного плача. Он вырывался из моего горла сам по себе, и тогда я начинала скрести окружающий меня камень, ломая о мрамор еще неокрепшие когти.
Но однажды все закончилось…
Поток горячего воздуха все тащил и тащил меня вперед, и я расправила крылья, пока еще неуклюже приноравливаясь к полету. Меня тут же занесло, завертев в небольшом огненном торнадо, и я рванула вверх в надежде вырваться из круговорота. Получилось!!! Пара сильных взмахов, и я стрелой понеслась вперед. Сложила крылья, повернувшись вокруг своей оси, и снова вверх. Замерла на мгновение в невесомости, широко расправив крылья и сжатой пружиной свернув огромный тяжелый хвост с шипастым набалдашником на конце. А потом камнем рухнула вниз, чтобы окунуться в ледяную черную воду.
Я снова неслась вперед, то и дело касаясь водной глади когтистыми лапами, поднимая облако брызг. Неслась до тех пор, пока не уткнулась в мраморную скалу, на вершине которой, свернувшись в плотный клубок, спал изумрудный дракон.
Часть первая
Глава первая
Высокий темноволосый парень в черном плаще следовал за мной от самого Московского вокзала. Я, конечно, знала, что люди Демидова повсюду. Стоило мне покинуть "Сапсан" и ступить на платформу одиннадцатого пути, как пожилой мужчина в неприметном, но добротном костюме с хорошо знакомым мне вензелем, приблизился, предлагая забрать чемодан. Я только кивнула, принимая помощь.
– Машину, Елисавета Александровна?
– Благодарю. Пожалуй, пройдусь, – ответила я, вежливо улыбнувшись.
– Не буду мешать, – сказал мужчина и словно растворился в толпе. Но я знала, что его место занял другой.
Вызывающе дорогой черный плащ я заметила, переходя Лиговский проспект. Мой спутник и не думал скрываться. Он уверенно шел следом, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы. Я свернула на Невский, надеясь затеряться в толпе. Ну как затеряться… Я знала, что это бессмысленно. Даже если этот самоуверенный, явно скучающий тип потеряет меня из виду, на смену ему придут другие. Алексей Павлович никогда бы не позволил мне бродить по городу без защиты.
У Аничкова моста показалось, что парень действительно меня потерял. И страшно захотелось наказать неизвестного телохранителя за недостаточное внимание к моей персоне. Я скользнула в первое попавшееся кафе. Заказала кофе на вынос. Огляделась – черного плаща нигде не было. Сняла курточку и убрала в рюкзак, оставшись в плотном черном платье до колена, собрала темные волосы в тугой пучок и нацепила на нос очки. Взяла кофе и вышла на Невский. У дверей кофейни меня никто не ждал. Где-то глубоко в душе кольнуло странное разочарование. Действительно потерял? Или ему надоели мои детские игры, и он просто передал почетную обязанность бдить воспитанницу Демидовых кому-то менее занятому?
Обидевшись неизвестно на что, я поймала такси. И спустя десять минут вышла из машины у Исаакиевского собора. Удивительно, но очереди у касс не было. Я купила билет на колоннаду и поспешила к турникетам. Прежде чем пройти к лестнице, я еще раз оглянулась, из-за какого-то неуемного любопытства, но черного плаща нигде не было видно. Подъём дался необычно легко. Я практически взлетела вверх, перепрыгивая разом через несколько ступеней. Голова слегка кружилась, то ли от бега по спирали и духоты, царящей внутри башни, то ли от близости неизвестной свободы. Но стоило мне выйти на открытый переход, ведущий к смотровой площадке, как я забыла обо всем на свете. Подо мной словно была пустота, и я парила в этой пустоте, ничуть не смущаясь отсутствия опоры под ногами.
В последний день сентября Питер тонул в теплых лучах закатного солнца.
Под моими ногами раскинулся город, таящий в себе столько тайн, но я смотрела прямо перед собой: на темную воду Невы, на отражающиеся в ней облака, на снующие по набережной машины.
В пятничный вечер Санкт-Петербург гудел в предвкушении выходных, а я застыла, облокотившись на ограждение, мечтая забраться еще выше, туда, где не будет камня, сковывающего свободу, а останется только небо… Безграничное…
Пустое… Мое…
Я ощутила его присутствие каким-то непонятным, до той поры не знакомым мне чувством. Его пронизывающий взгляд и явно скользившее в нем неодобрение вызывали странный зуд между лопаток, не давая сосредоточиться.
Я знала, что он давно стоит за моей спиной. Как знала и то, что теперь и шагу не ступлю без его одобрения. Внезапно стало стыдно за неуместное ребячество. Я постаралась подавить смятение, волнами поднимающееся из груди, подалась вперед и раскинула руки в глупой попытке обнять раскинувшийся передо мной город.
– Не стоит волновать местную службу безопасности, Елисавета Александровна! – раздался насмешливый голос за моей спиной. – Вам развлечение, а мне снова проблем не оберешься.
– Снова?
– Опять, – ответил мой телохранитель твердо. – Вам не стоит бродить по городу одной, Елисавета Александровна. Но это вам, конечно же, известно и без меня.
– А что мне еще не стоит делать? – спросила я и обернулась.
Он оказался моложе, чем я думала. Едва ли старше двадцати пяти. Высокий и крепкий, но гибкий. Крупный прямой нос с горбинкой, возможно перебитый когда-то давно, пухлые губы и по-мальчишески насупленные брови. Серо-зеленые глаза выражали крайнее раздражение, когда он все-таки ответил:
– Испытывать судьбу, Елисавета Александровна. Вам не стоит испытывать судьбу.
– Можно просто Лиза, – ответила я и улыбнулась нежно.
– Петр Бергер, – представился мой телохранитель. – Можно просто Питер, Елисавета Александровна.
– Ну здравствуй, Питер! – усмехнулась я.
Кажется, он хотел что-то ответить. Возможно язвительное, но в последний момент передумал. Казалось, что в глазах его пляшут черти, и Бергер тщательно сдерживает готовый вырваться наружу огонь. Я уже видела подобный в серых глазах Егора, когда тот злился. А злился Егор крайне редко, по крайней мере на меня.
Но сейчас стоящий рядом со мной мужчина сдерживал себя из последних сил. Я отступила, прижимаясь спиной к ограждению, и Петр предупреждающе рыкнул. Я замерла, не привыкшая к такому обращению, выжидая. И мужчина опомнился, недовольно дернул уголком рта, будто сдерживая улыбку, и протянул мне руку.
– Как насчет ужина, Елисавета Александровна? А потом я с удовольствием покажу вам город.
– Благодарю, – вежливо ответила я и зачем-то добавила: – Но это не обязательно.
– Мне проводить вас на вокзал? Поверьте, Елисавета Александровна, я буду только рад.
Я отчетливо скрипнула зубами, все же заставив Бергера улыбнуться.
Ничто, абсолютно ничто, не мешало мне набрать номер Алексея Павловича и нажаловаться на телохранителя. Но я никогда не делала так прежде. И не собиралась и сейчас. Демидов был скор на расправу, а Петр Бергер вызывал у меня странные эмоции. Он бесил, раздражал до крайности и не отпускал. И мне страшно захотелось узнать его, разгадать, как и этот город, в который я сорвалась за пару часов, доведя невозмутимого Егора до белого каления.
– А можно сначала прогулку, а потом ужин? – спросила я.
– Значит, вокзал отменяется, – Питер притворно вздохнул и продолжил: – Вам все можно, Елисавета Александровна.
– Просто Лиза, – напомнила я.
– Я запомнил, – ответил мой спутник. – Ну раз прогулка…
Питер в несколько размашистых шагов преодолел металлический спуск, будто и вовсе не касаясь ступеней. А потом терпеливо ждал, пока я спущусь. Ощущение невесомости пропало. Я боялась смотреть себе под ноги, и по сторонам смотреть тоже боялась. Я шла, крепко вцепившись руками в поручни, и вздрагивала каждый раз, когда подо мной начинала вибрировать шаткая на вид конструкция. Бергер ждал меня у входа в башню, скрестив руки на груди и слегка прищурившись. Полы распахнутого черного плаща развевались за его спиной, а по губам скользнула и снова пропала ядовитая усмешка.
– Устали, Елисавета Александровна?
– Лиза, – буркнула я и протопала мимо него к двери, ведущей в башню.
– Лиза, ты боишься высоты? – донеслось мне в спину.
– Что? – я остановилась у перил и посмотрела вниз, на центр спирально закрученной лестницы. Голова закружилась, а к горлу подступила тошнота.
– Ты боишься высоты? – повторил свой вопрос Питер.
В тот же миг мир перевернулся, и я рухнула в каменный мешок… Рухнула бы. Головой вниз, если бы Бергер меня не поймал, крепко обхватив за талию одной рукой.
– Елисавета Александровна, да с вас глаз спускать нельзя!? – воскликнул он в притворном возмущении и плотнее прижал к себе. Я зажмурилась, спрятав лицо у него на груди. Все еще надеясь справиться с подступающей дурнотой.
Бергер ласково погладил меня по волосам, провел рукой по затылку и распустил тугой пучок. Почему-то сразу стало легче.
– Давно с тобой такое? – спросил мужчина тихо.
– Не знаю, – ответила я. – Честно, не знаю. Кажется, что впервые. Но это не так…
– Не так, – согласился Бергер. – Можешь идти? Чем быстрее мы выберемся наружу, тем лучше.
С колоннады мы спускались бегом. Свежий воздух мгновенно привел меня в чувство. Стоило выбраться из душного помещения, как я сделала глубокий вдох и зажмурилась, с удовольствием подставляя лицо вечерней прохладе. Солнце почти село. Я замерла на мраморных ступенях Исаакиевского собора, наслаждаясь необычно теплым для конца сентября вечером. Поднявшийся с реки ветер трепал распущенные волосы, и я устало перехватила их рукой.
– Лучше? – спросил Петр и улыбнулся.
– Да, спасибо, – ответила я немного хрипло. – Со мной такое впервые. Кажется.
Он поймал прядь волос, что своенравный ветер швырнул мне в лицо, и задумчиво пропустил между пальцами.
– Я понял. Идем к реке? Там сразу станет легче.
– Идем, – согласилась я. – Но все уже в порядке.
– Верю, – он улыбнулся. – Вы позволите?
И, не дождавшись ответа, собрал мои растрепанные волосы в кулак. Потянул, заставляя повернуться к нему спиной, и легко заплел французскую косу, скрепив ее на затылке простым узлом.
– Вы выбрали прогулку, Елисавета Александровна, – напомнил мужчина и вдруг улыбнулся, по-юношески задорно. – Вы же приехали посмотреть город?
– Я… – пролепетала я, теряясь под его напором.
– Ты, Лисса, ты, – шепнул мне в губы Бергер и убрал от лица все же выпавшую из прически прядь. – Питер ждет, Лисса!
Питер ждал. Нет, не так. Питер застыл в предвкушении чего-то. Возможно, золотого октября, когда город вдруг преображается до неузнаваемости, укутываясь осенними листьями. Или же холодов, что заставят опустевшие темные воды Невы исподволь замедлить свой бег. Питер ждал…
Темноты. Снега. Перемен.
А меня ждал Питер. Питер Бергер. Точнее должен был ждать. Но мой телохранитель стремительно шел вперед через сквер к Адмиралтейской набережной, и полы черного плаща развевались за его спиной словно крылья, притягивая взгляды окружающих.
А я… А я торопилась за ним. Не знаю почему, но теперь я страшно боялась потерять его из виду. У Медного всадника толпились припозднившиеся туристы, щелкали затворы фотокамер, в сумерках мерцали вспышки фотоаппаратов, а я почти вприпрыжку бежала за новым знакомым, не решаясь окликнуть, чтобы тоже сделать фото.
Питер Бергер остановился только у светофора, лениво обернулся, и не найдя меня рядом, нахмурился. Он ждал моего приближения с явным нетерпением, снова поглядывая на часы. А я, вспомнив, наконец, о том, что я наследница Демидовых, выпрямила спину, замедлила шаг и бросила на своего спутника полный негодования взгляд.
– Отпустило, Елисавета Александровна? – спросил Бергер, усмехнувшись. И добавил совсем другим тоном: – Давай же, Лисса! Не тупи! Будет весело, я обещаю!
Я засмеялась. Почему-то захотелось верить ему. И этому городу тоже. Они ждали меня, странный парень в черном плаще и мрачный каменный Питер.
Глава вторая
Небольшой, но уютный ресторан нашелся на набережной реки Фонтанки, недалеко от музея Фаберже. В пятницу вечером все столики конечно же были заняты, но Питер шепнул что-то миниатюрной официантке в синих джинсах и черном фартуке. На ее предплечье темнела татуировка в виде кинжала. Девушка расплылась в улыбке, и нас немедленно проводили в небольшой зал без окон, всего на пару столиков, которые оказались свободными.
Бергер помог мне снять куртку, услужливо отодвинул массивный стул, предлагая сесть.
– Позволишь мне сделать заказ? – спросил он, едва я устроилась за столом.
– Буду только рада довериться твоему вкусу, – ответила я и вежливо улыбнулась.
– Тогда я отлучусь на пару минут. Не скучай!
Я согласно кивнула, и Питер исчез, оставив меня одну. Я огляделась.
Низкий арочный потолок помещения был отделан красным кирпичом, стены выполнены деревянными панелями с выжженными на гладкой полированной поверхности узорами. Приглушенный свет, тихая музыка. Сюда практически не долетал шум из общего зала, и от этого обстановка казалось очень интимной. И безумно подходила моему телохранителю. Испугавшись того направления, которое начали принимать мои мысли, я поспешно достала телефон, чтобы, хоть и с опозданием, ответить на сообщение Егора.
На экране мелькнули три неотвеченных вызова. Два от него, один – от Алексея Павловича. Стало немного стыдно.
Георгий Алексеевич Демидов, или просто Егор, приходился мне женихом. Как бы странно это не звучало в двадцать первом веке, но я была обещана ему практически с рождения. Точнее, завещана моим отцом вместе с огромным состоянием Аракчеевых-Головиных. Мне едва исполнилось три года, когда родители погибли. И я не помню, что было до того, как я стала частью семьи Демидовых. Егор находился рядом всю мою жизнь. Старше меня на шесть лет, он дул на мои разбитые коленки, когда я училась кататься на велосипеде. Он утешал меня, когда я рыдала над прописями в первом классе, и учил со мной стихотворения к праздникам наизусть. Он решал за меня задачки по математике, и мы вместе зубрили немецкие глаголы. Он подарил мне кота. Он научил меня водить машину и ненавидеть суши. Еще сегодня утром Егор был для меня всем…
И вот уже пять лет мы откладывали нашу свадьбу.
Каждый раз на год.
Его отец, Алексей Павлович Демидов, владелец одного из крупнейших металлургических предприятий в стране, сделал все возможное, чтобы дать мне достойное образование и сохранить доставшиеся мне в наследство капиталы, которыми он распоряжался до моего совершеннолетия. И после тоже, до тех пор, пока не выйду замуж. Летом я получила университетский диплом. И теперь Алексей Павлович терпеливо ждал заключения брачного договора, за которым должно последовать слияние двух капиталов: Демидовых и Аракчеевых-Головиных. Но Егор упорно уходил от прямого разговора, и я медлила тоже.
Почему-то казалось кощунством втискивать нашу нежную дружбу и привязанность в тесные рамки обоюдовыгодного контракта.
"Егор, прости, что не отвечала", – написала я и тут же стерла сообщение.
"Егор", – набрала еще раз, но не знала, что добавить.
Телефон завибрировал, и на экране высветилось:
"Лизавета, нам нужно поговорить".
"Привет", – написала я.
"Прости, я виноват", – пришел ответ.
"И я".
"Я позвоню?"
"Не нужно. Не сейчас. Я устала".
"Ты где?"
"В небольшом ресторане на Фонтанке".
"Бергер с тобой?".
Почему-то стало ужасно обидно. Одной простой фразой Егор в одно мгновение разрушил все очарование этого вечера. Я почувствовала себя наивной маленькой девочкой, которая пыталась спрятать от няни конфетку, которую няня сама же и предложила после обеда. Конечно Егор знал того, кто должен был сопровождать меня в Санкт-Петербурге. Но мне так отчаянно захотелось, чтобы этот вечер стал только моим, и только моим, что на глаза набежали слезы.
– Лисса? Что опять не так?
Он стоял передо мной. Высокий, красивый той самой неправильной красотой, которая притягивает к себе восхищенные взгляды. Растрепанные темные волосы, скрывающие чуть оттопыренные уши, высокий лоб, жесткий, волевой подбородок, внимательный, немного раздраженный взгляд серо-зеленых глаз. Плащ Питер снял. Под ним обнаружился светло-серый джемпер, плотно облегающий прокаченный торс. Он слегка наклонил голову, и я заметила на его шее фрагмент татуировки, тянущейся вдоль позвоночника и исчезающий в отросших прядях на затылке.
– Прости, – мне стало неудобно. – Просто…
– С Демидовым разговаривала? – спросил Питер, кивнув на телефон в моей руке.
– Написала ему, да… – Я поднялась. – Мне нужно…
– Сразу за дверью направо, – пришел на помощь мой телохранитель и продолжил таким тоном, что я покраснела: – Постарайся не задерживаться. Продолжить лить слезы можно и в моем присутствии. Я как-нибудь переживу. А вот твое исчезновение может нанести существенный вред моему здоровью.
В уборной играла тихая музыка. Я постаралась привести мысли в порядок, слегка брызнула в лицо холодной водой и уставилась на свое отражение в зеркале, не узнавая. От привычной строгой прически не осталось и следа, вместо нее – небрежно перекинутая через плечо свободная французская коса, заплетенная Бергером. Обычно бледные щеки раскраснелись от долгой прогулки, губы обветрились и пылали, а глаза горели непривычным, живым огнем. Что этот город делает со мной?
Когда я вернулась в зал, Питер задумчиво уставился на стену, поднеся ко рту стакан, по всей видимости с виски. При моем появлении он сделал глоток и криво улыбнулся.
– Я подумал, что глинтвейн с коньяком и медом будет сейчас кстати, – произнес мужчина, когда я села, и придвинул ко мне высокий бокал. – Но, наверное, стоило спросить у тебя?
– Все в порядке, благодарю, – ответила я, вдыхая горячий пряный аромат, от которого как будто кружилась голова.
– Елисавета Александровна? – Бергер подозрительно смотрел на меня поверх своего стакана. – Вы не привыкли к крепким напиткам?
– Не привыкла, – легко согласилась я, делая первый глоток. – Но мне нравится.
Горло приятно обдало горьковатой сладостью, а голова закружилась уже по-настоящему. Я почувствовала, как кровь прилила к щекам, а сердце забилось в два раза быстрее.
Мой спутник смотрел на меня с сомнением, к которому примешивалась легкая тревога. Словно он никак не мог решить: смириться и продолжить со мной возиться или посадить под замок до первого рейса в Москву.
– Какой он, Демидов-старший? – спросил Питер совершенно не то, что я ожидала услышать.
– Алексей Павлович? – зачем-то уточнила я. Язык немного заплетался.
– Он самый. Ты же его приемная дочь?
– Не совсем, – я поморщилась. – Демидов был моим опекуном до совершеннолетия. И я невеста его сына.
– Самая настоящая невеста? – ухмыльнулся Бергер. – Которая с брачным договором, но без любви?
– Почему без любви? – обиделась я. – Я люблю Егора, а Егор любит меня.
Наверное…
– Егор? – не понял Петр. – В смысле Георгий Демидов?
– Он самый. Так чему ты удивляешься?
– Да так, подумалось. А когда свадьба? Ты вроде бы уже большая девочка, да и он давно не мальчик.
– Летом, – я неопределенно пожала плечами.
– Ага, ясно… – протянул Питер и сделал глоток.
Я последовала его примеру.
Принесли закуски, потом горячее. И я вдруг поняла, что безумно голодна. Теплый мясной салат и мясо с грибами в горшочках были настолько потрясающими, что я забыла обо всем на свете, сосредоточившись на еде. Ужинали мы в молчании, которое совершенно не было гнетущим. Наоборот, странно уютным и правильным, словно я знала сидящего напротив меня мужчину много лет.
– Десерт? – предложил Бергер, едва я отложила приборы. – Здесь потрясающие торты.
– Пожалуй, откажусь, – ответила я. – Но запомню на будущее, что начинать надо с них.
Бергер рассмеялся.
– Ты готова продолжить нашу прогулку? Или сдаешься? Тогда я отвезу тебя в отель.
– Гулять! – воскликнула я. – Я хочу гулять!
На улице давно стемнело. Мы шли неторопливым шагом вдоль Фонтанки в сторону Инженерного замка. С реки веяло сыростью, свойственной осени, но я жадно вдыхала насыщенный влагой воздух.
– Застегнись, – недовольно буркнул Бергер, когда я потянула вниз молнию куртки.
Сам он и не думал кутаться, спасаясь от ночной прохлады. Его плащ был по-прежнему расстегнут и в темноте казался зловещей тенью, следовавшей за ним по пятам.
– Мне душно! – капризно ответила я и выпятила нижнюю губу.
Питер остановился, резко дернул меня за локоть на себя. От неожиданности я споткнулась и наверняка бы упала, но он поддержал. Прижал одной рукой к себе, а другой крепко обхватил мой подбородок. Наверное, во всем был виноват глинтвейн, но в тот момент я была готова поклясться, что его глаза в темноте светились. Холодным, будто изумрудным, огнем. Я отпрянула, но Бергер держал крепко. Прошептал еле слышно:
– Докажи, что ты любишь Демидова, Лисса…
И поцеловал.
Сильно, резко, до боли стискивая мой подбородок и яростно сминая губы, которые горели огнем. Меня трясло. От его напора и от нахлынувших эмоций. А еще от дикого первобытного восторга, который охватил все мое существо. Где-то глубоко внутри, на границе сознания, я знала, что происходящее следует немедленно прекратить, но я только теснее прижалась к обнимающему меня мужчине, и пыталась ответить. Неумело, но настойчиво. Питер зарычал, врываясь в мой рот языком, и подхватил под бедра, прижимаясь еще теснее. Я вцепилась в его плечи, пытаясь удержать равновесие, и случайно коснулась кожи на затылке. Руку опалило огнем. Ледяным огнем. Я тихо заскулила от внезапной боли, хватая ртом воздух, а Бергер замер, продолжая удерживать меня на весу. Я видела проступившие на его висках капельки пота и снова потянулась в поисках утешения к его губам, но мужчина отстранился, поставил меня на землю и хрипло спросил:
– Сколько вам лет, Елисавета Александровна? Только честно.
– Двадцать один, – прошептала я.
– И Георгий Алексеевич так и не нашел времени поцеловать вас хотя бы раз? – в его голосе сквозила насмешка.
– Нет, – ответила я честно. – Не нашел.
И вспомнила ту, другую, кого Егор целовал. И не только.
Питер сгреб меня в охапку, крепко прижимая к себе.
Мы стояли посреди моста над Фонтанкой. За нашими спинами высилась громада Инженерного замка. Петр Бергер перебирал мои волосы руками, вытирал откуда-то появившиеся слезы и шептал:
– Теперь ты моя, Лисса. Моя и больше ничья.
И я верила ему. Я прижималась к нему, стремясь вернуть хотя бы малую толику той невероятной нежности, что сквозила в каждом его движении.
А потом рядом с нами остановился неприметный автомобиль. Из него вышел уже знакомый мне пожилой мужчина и произнес:
– Петр Евгеньевич, мне следует проводить Елисавету Александровну в отель. Уже поздно. Алексей Павлович переживать изволят.
Он распахнул передо мной дверь, и я молча забралась на заднее сиденье. Питер не пытался меня удержать.