И смех, и грех, и обученье

© Омельянюк А.С., 2017

© ООО «Горизонт», 2017

* * *

Глава 1. Москва – Киев

Ранним апрельским утром, глядя в пробегающие мимо окна вагона дальнего поезда просторные поля и редкие перелески, Платон думал об удачном жребии, выпавшем ему. Первая и, как впоследствии оказалось, единственная в его жизни поездка в Киев, наконец, началась.

Машинально взглянув вслед проходившей мимо него молодой проводнице, с её ног Платон скользнул взглядом по ковровой дорожке и в конце коридора увидел красную на бледно белой стене надпись ПК (Пожарный кран).

Надо же?! – подумал он – Как мои инициалы! Платон Кочет!

И в унисон своим мыслям он расслышал и, будто бы подтверждающий это, стук вагонных колёс на стыках рельсов: Платон Кочет, Платон Кочет, Платон Кочет…, Платон хочет!

Улыбка озарила его лицо, что совпало с первыми лучами восходящего Солнца. Да! Хорошо начинается день!

А накануне вечером шёл мокрый снег. Москва, словно расстроившись, провожала его в нежданно-негаданно свалившуюся, словно снег на голову, командировку. Да какую! Поездка в Киев для повышения квалификации в течение недели, и то, только до обеда. А остальное время твоё!

Не имея в Киеве ни родственников, ни друзей, ни знакомых, Платон понимал, что второго такого случая в его жизни может и не быть никогда.

Поэтому он твёрдо решил посвятить всё своё свободное время изучению достопримечательностей этого древнего города.

Его приятные предвкушения прервала сухонькая старушонка, вышедшая из соседнего купе и разделившая с ним созерцание восходящего Солнца.

– «Ну, что, милок! Не спится?».

– «Да нет, бабушка, уже выспался!».

– «А я вот уж старая совсем стала, так долго спать не могу. Ранёхонько подымаюсь. Уж кости дряхлые совсем. Долго лежать не в силах, поясница устаёт. Да и говорят солей полно в суставах-то. Не гнутся они, что-то очень-то. Видать увядаю я!».

– «Ничего, бабуля, пройдётесь сейчас, разомнётесь, и полегчает!».

– «Ты, видать, добрый человек! Куда путь держишь то?».

– «В Киев, в командировку на недельку!».

– «А я вот к внучатам! Туда же, в Киев, к дочери!».

– «А много внучат у Вас?».

– «Да двое всего», – вздохнув, ответила старушка – а раньше-то поскольку рожали!».

– «Так сейчас жизнь другая стала. Тяжело некоторым с детьми».

– «Да жизнь всегда одинаковая. И тяжёлая и не очень. Не в этом дело. Себя больше любить стали. Вот и не рожают. У тебя, кстати, у самого сколько детей будет?».

– «У меня то?» – Платон на секунду задумался, мысленно считая своих детей:

– «Четверо! Три мальчика и девочка! А может и больше? Бог их знает!».

Старушка удивлённо и вопросительно уставилась на Платона:

– «Ну! Ты уж и не помнишь, сколько у тебя детей?!».

– «Так у меня они от разных. Разных мам.… Ну, в общем, могут быть ещё!».

Старушка надолго затихла, соображая что-то в уме. Наверно ей хотелось поговорить с Платоном. Но в душе она не могла смириться с услышанным. Боясь обидеть приглянувшегося ей попутчика, она молчала.

Первым нарушил паузу Платон:

– «Да! Всякое в жизни бывает» – задумчиво произнёс он.

Старушка восприняла это, как знак покаяния, оживилась, и продолжила доверительно:

– «Ты, милай, не расстраивайся! Важно, что ты всё понимаешь. А жизнь, конечно, другая стала. Мало кто теперь её понимает!».

Житейская мудрость подсказала старушке целесообразность продолжения разговора:

– «Вон, как всё подорожало, и нету ничего! Зато конфликты всякие. Стреляют! Мужики вон и заработать-то толком не могут. А кормильцы же. Вот тебе и рождаемость, и буйство, и перспяктива всякая!».

– «Да! Жизнь ухудшается прямо на глазах. А как, мать, раньше-то жилось! А? Всё шло, как по маслу! Всё было и вдосталь…!».

Старушка перебила его:

– «Вот и доходились, милок! Потому его теперича и нету, масла-то! не надо было всем-то по нему ходить-то!».

Платон чуть было не рассмеялся, подумав, что старушка есть старушка, и ничего старушечье ей не чуждо. Но сдержался. Он вдруг понял, что она, видимо, недовольна своим зятем, если он вообще ещё есть.

После короткой задумчивости старушка заключила:

– «Видать, мы раньше жили при коммунизме, и не знали этого! Не то, что нонче. Не надо было трогать советску власть-то!».

От этих слов Платон совсем было развеселился, но старушка вдруг прервала беседу, коротко попрощалась с ним и быстро засеменила в конец коридора, в сторону туалета.

Платон с выражением улыбки на губах остался у окна созерцать окрестности. Настроение его улучшилось, и под впечатлением разговора с незнакомой старушкой, увиденного за окном бесконечного пейзажа, и, в силу неиссякаемого жизненного оптимизма, в голове у него понеслось:

 
Впервые в Киев еду я!
Там не живут мои друзья.
И родных там тоже нет.
Кому же передать привет?..
 
 
И вот вхожу я на перрон.
Сажусь в пятнадцатый вагон.
Меня столица провожает,
И мокрым снегом завлекает.
 
 
А вот весна того не знает,
Поэтому вдогонку мне
Густые, мокрые кидает:
Летят снежинки в полутьме…
 
 
Дальний поезд быстро мчится,
И колёса стук, стук, стук,
А когда же он промчится,
У меня пройдёт испуг
Перед дальнею дорогой,
Перед новой местностью,
Потому, что за порогом
Встреча с неизвестностью.
 

Платона отвлекли пассажиры, заполнявшие всё пространство коридора, вставая в очередь в туалет.

Он вошёл в купе к своим попутчикам и стал готовиться к скорому выходу. Поезд приближался к Киеву.

За окном уже появились дальние пригороды. Оазисы природы стали попадаться всё реже и реже, а вскоре вообще сменились сплошным городским пейзажем столицы Украины.

Она встречала гостей солнечной, ласковой, но слегка морозной погодой, словно заманивая их в своё историческое, древнее лоно:

 
А утром Киев нас встречает
Сухим морозцем на заре.
Наверно старый град не знает,
Что не мешает это мне.
 
 
Весь Киев бодро просыпался.
Алел зарёй вдали Восток.
И я немного удивлялся.
И не был в том я одинок.
 

Поезд прибывал медленно, словно давая своим пассажирам возможность получше рассмотреть восточную часть города.

Уже позже Платон понял, что они проезжали как раз тот район, где размещались их гостиница и учебный центр.

Поезд, наконец, остановился, и радостные пассажиры высыпали шумною гурьбою на перрон. На вокзале всю группу встретили и посадили в специально выделенный автобус вместе со студентами, ехавшими в ту же гостиницу. В салоне было весело и оживлённо. Пассажиры обменивались впечатлениями от мелькавшего за окнами.

Многие, как и Платон, здесь были впервые. И под впечатлением от увиденного он записал в свой блокнот:

 
Автобус, медленно взбираясь на холмы,
Везёт по Киеву студентов группу.
в том автобусе сидим и мы,
И составляем экскурсантов… труппу…
 
 
Ну и картины! Ты меня пощади!
Ну и краса кругом! Боже ты мой!
Старая башня с часами на площади.
Да и брусчатка на мостовой…
 
 
Фонтаны, в основном, лепные.
Красивых зданий купола.
Цвета небесно-голубые.
Орнамент, барельефы, бра…
 
 
Гранитом здания одеты.
Холмы, покрытые травой.
Резные решётки на окна надеты.
Плакучие ивы, ракита порой…
 
 
Широкий Днепр здесь распростёр
Свои объятья в берегах.
Пылает Солнце, как костёр,
В золотоглавых куполах…
 
 
И новые районы скачут
На левом берегу Днепра.
Красивые дома маячат.
Их не скрывает даже мгла…
 
 
А в результате небольшой заминки:
Напротив улиц двух, угла,
Увидел памятник я Леси Украинки
Напротив златоглавого столпа.
 

Но разговоры в автобусе отвлекли Платона, и он встрял в них, живо обсуждая увиденное и делясь охотно впечатлениями.

Вскоре прибыли на место.

Гостиница оказалось вполне приличной, хотя и очень простенькой.

Разместили в номерах по двое. Питание рядом, в ближайшей столовой, трёхразовое, по талонам: завтрак, обед и ужин.

После распределения номеров и краткого инструктажа, всех накормили поздним завтраком и отправили сразу на том же автобусе на деловую экскурсию по предприятиям города.

Возвращаясь с занятий, Платон со всеми вместе прибыл в гостиницу, и вскоре сытно пообедал, получив удовольствие от вкусной еды.

Затем он, наконец-то, отправился в своё первое путешествие по древнему городу – матери городов русских.

По своей психологической сути Платон был нонконформист.

Хотя интересы коллектива были ему не чужды, и он всегда героически и честно выполнял свои производственные и общественные обязанности.

Но в областях, где он не был кому бы то ни было в чём-то обязанным, он ощущал себя свободным, гордым, одиноким волком, любящим «охоту» в одиночку.

Он всегда был независим и патологически трудолюбив, делая только то, что хотел делать, поступал так, как считал нужным, и, не обращая никакого внимания на тех, кто привык жить в стае.

Платон узнал, что ежедневные занятия будут проходить только в первой половине дня и включать в себя лекции, семинары, посещения предприятий и организаций.

А после обеда полная свобода.

Он купил карту города, наметил себе сквозные пешие маршруты с таким расчётом, чтобы не было неинформативных дистанций, и чтобы дважды, по возможности, не ходить по одним и тем же маршрутам, не посещать одни и те же места.

Путешествовать он решил один.

Во-первых, у него в этой группе, как впрочем, и у всех коллег, собранных со всего Союза, не было близких знакомых.

Во-вторых, Платон вдобавок к своему высокому росту, был обладателем и длинных ног. Более того, как человек длительное время игравший в футбол, он имел сильно тренированные голеностопные суставы и сухожилия, что позволяло ему на высокой скорости не только обгонять прохожих, но и легко маневрировать в толпе, не снижая скорости.

Даже тогда, когда Платон ранее изредка и подворачивал лодыжку, это обходилось ему несущественной, слабой и тупой, кратковременной болью.

Со стороны казалось, что все прохожие, идущие в попутном направлении, стоят, а Платон лихо пробирается сквозь толпу, проходя, как нож сквозь масло, так, что вряд ли кто-либо смог бы выдержать его темп ходьбы и был бы безусловно для него обузой.