Глава 1
Что скрывает ночной Константинополь?
Хесам, словно тень, скользил по улицам спящего Константинополя. Он удостоился великой чести – первым из учеников лицезрел Верховного учителя, наследника истинного имама, который призвал его для исполнения своей воли. Для Хесама это задание стало первым, и в глубине души он испытывал легкое волнение, хотя фидаинам вроде него такие чувства непозволительны – он должен быть хладнокровен, как змея, быстр, как антилопа, и бесстрашен, как лев. Хорошо, что об этой его слабости не узнает никто, иначе пришлось бы навсегда позабыть о тех чудесных садах, про которые им часто рассказывали наставники.
Вечнозеленые рощи, где поют райские птицы, журчат ручьи и бьют фонтаны. Здесь выстроен золотой дворец, в котором танцуют и веселятся пышногрудые красавицы-гурии, что потворствуют любому желанию праведника. Запретное на земле вино тут течет в изобилии, а серебряные блюда ломятся от изысканных угощений.
Этот чудесный сад находится в тени сабель, ибо только тот, кто служит священному делу последнего имама, может вкушать все прелести запретного рая.
Но Хесам знал об этом месте не только из рассказов учителей. Однажды ему повезло и врата Аль-Джаннат[1] ненадолго раскрылись и для него, сына пастуха, что вырос в убогой, пропахшей навозом хижине.
Хесам невольно улыбнулся своим воспоминаниям. Целый день – от рассвета и до заката, он предавался невиданным наслаждениям, а когда наутро он очнулся в своей маленькой келье, то осознал: жизнь на земле – вот истинный ад. С тех самых пор он неустанно трудился, терпеливо переносил побои и окрики учителей, выполнял самую грязную работу, мечтая только о том, чтобы ворота запретного рая открылись для него снова.
Да, Хесам стал прилежным учеником, по правде сказать, одним из лучших. Старый Рахим не раз ставил его в пример остальным, и сегодня он докажет, что достоин столь высокой похвалы.
В конце концов, поручение казалось несложным: нужно лишь пробраться в покои греческого вельможи и оставить заранее приготовленное послание. Поначалу Хесам даже немного жалел, что ему поручили столь легкое дело, но он понимал – это очередная проверка его способностей и, справившись с заданием, он, несомненно, перейдет на следующую, более высокую ступень в братстве.
Его не зря обучали лучшие мастера со всего света. Изнурительные и порой весьма жестокие тренировки закалили тело, отточили реакцию, сделали сильнее и выносливее. Он обучился рукопашному бою, умел управляться со всевозможным оружием, впрочем, в его умелых руках любая неприметная вещица могла стать весьма действенным средством как нападения, так и защиты. Ловкости и бесшумной походке Хесама могли позавидовать кошки, взирающие сейчас на него с окрестных крыш, познаниям в области медицины – многие блистательные целители, ну а во владении языками и диалектами он бы превзошел самых сведущих драгоманов[2].
Помимо всех этих талантов, Хесам располагал достаточным временем для тщательной подготовки своей миссии.
Несколько недель он внимательно следил за своим «объектом», изучал его привычки, расписание дня, знал о том, с кем он общается и кого принимает у себя. Если бы понадобилось убить этого человека прямо сейчас, Хесам сделал бы это без труда и лишнего шума, но задание требовало особого мастерства: никто не должен был заметить фидаина, это было главным условием.
Миновав последний переулок, юноша очень скоро добрался до нужного ему дома. Ловко взобравшись по стене, он проник в сад, где затаился в зарослях крыжовника. Кусты представляли собой надежное укрытие и позволяли наблюдать за всем, что происходит вокруг. Ни единого звука не доносилось до уха Хесама, а слабый свет полумесяца едва освещал белесые стены дома, куда лежал его путь.
Выждав еще немного, наемник покинул свое убежище и короткими перебежками достиг усадьбы. Пройдя вдоль нее, Хесам обнаружил небольшой выступ, но шаги за его спиной заставили фидаина прильнуть к стене и раствориться во мраке ночи. Какой-то человек прошел всего в шаге от него, беззаботно наблюдая за звездами и что-то бормоча себе под нос.
Хесам затаил дыхание, этот мужчина не должен его заметить, иначе все усилия напрасны! Однако незнакомец, похоже, был слишком поглощен своими мыслями и вскоре скрылся в глубине сада. Когда угроза миновала, фидаин встал на выступ и, цепляясь сильными пальцами за трещины и углубления, быстро вскарабкался по стене. Добравшись до вершины, он ухватился за парапет, подтянулся и спрыгнул на каменный пол балкона. Прислушался… В доме было тихо, лишь из сада доносился слабый шелест листвы. Юноша осторожно вышел в коридор и направился к интересующей его комнате. Ее расположение он успел изучить заранее и теперь, даже несмотря на кромешную тьму, без труда добрался до цели. Оказавшись перед дверью, ночной гость аккуратно потянул за ручку – петли оказались хорошо смазаны и не производили лишнего шума. Хесам проник в темное помещение и прикрыл за собой дверь. Ставни здесь были плотно затворены, и в сгустившемся мраке он с трудом различал окружающие его предметы. Когда глаза немного привыкли к темноте, Хесам направился к большому письменному столу. Достав запечатанное послание, он аккуратно положил его рядом с другими бумагами и уже собирался уходить, когда услышал тихий, шелестящий голос позади себя:
– Я ждал, что ты придешь.
По телу Хесама пробежала дрожь, но не от страха, а от стыда и злости. Его заметили! Как такое возможно, ведь он предпринял все меры предосторожности! Хесам медленно обернулся и посмотрел в дальний угол комнаты, откуда раздался голос. В этот момент слабый свет огня прорезал тьму, так что можно было разглядеть лицо мужчины. Да, это был он, тот, для кого и предназначалось послание.
– Быть может, нам стоит поговорить? – предложил хозяин дома. – У меня к тебе много вопросов…
«Его нельзя оставлять в живых», – лихорадочно пронеслось в голове у Хесама. Выхватив кинжал, он резким движением метнул его в сидящего человека. Джамбия[3] с глухим стуком вонзилась во что-то твердое.
– Неплохо, – голос во тьме прозвучал все так же спокойно. – Я знал, что буду иметь дело не с обычным посланником, а с хорошо обученным головорезом. И успел подготовиться к встрече.
Едва он договорил, как вся комната наполнилась движением. Хесам почувствовал, тяжелую руку на своем плече, а в следующую секунду кто-то пытался набросить на него тугую веревку. Но он не зря столько лет обучался своему ремеслу, и его натренированное тело отреагировало моментально. Сбросив с себя путы, фидаин схватил первого нападавшего за запястье и одним движением выкрутив ему руку, перекувырнулся через врага, уловил слабый блеск меча и в последнюю секунду ушел от нацеленного в голову удара. Выскочивший из тьмы громила получил удар в челюсть, другой – откатился в угол комнаты, скуля и зажимая кровоточащую рану на бедре. Однако помещение было слишком тесным, а противников слишком много, чтобы сладить со всеми разом. Хесам решил пробиваться к выходу, но не заметил в темноте упавший табурет и, оступившись, потерял равновесие. Тут же на него налетели трое соперников и крепко прижали к полу, не позволяя фидаину сделать ни единого движения. Хесам рычал и извивался в бессильной злобе, но сделать ничего уже не мог.
В этот момент к нему приблизился мужчина. Слабые всполохи свечи, которую он держал в руке, выхватывали отдельные его черты – уже не молодой, но и далеко не старый, темные волосы на голове и бороде едва тронуты сединой. Что касается лица, то оно было до крайности неприметно. Обращал на себя внимание лишь холодный и цепкий взгляд голубых глаз, который, казалось, проникал в самую душу.
– Учат вас и вправду отменно, – произнес человек. – Мне приходилось слышать об ордене хашишинов на Востоке, но с тех пор прошло столько лет… я думал с вами уже давно покончено.
Хесам не отвечал, а лишь угрюмо уставился перед собой.
– Знаю, что разговорить тебя будет непросто, – продолжал свою речь хозяин дома. – Но ничего, у нас впереди еще много времени…
– Не так много, как ты думаешь, – вдруг усмехнулся Хесам, вскидывая голову.
Около секунды человек смотрел на связанного посланника, затем его глаза расширились от осознания, и он крикнул своим людям:
– Скорее! Вставляйте кляп!
Но было уже поздно. Хесам раскусил ампулу, и яд быстро делал свое дело. Смерть – лучший выход для него, он провалил задание, пусть так, но зато теперь его душа отправится прямиком в райские сады, о которых им не раз рассказывал учитель и где однажды ему повезло очутиться самому…
Глава 2
Рангави
Фивы
Calamitas virtutis occasion.
(Бедствие – пробный камень доблести.)
Сенека
Рангави вошел в большой просторный зал, который освещался десятком факелов вдоль стен. Неровное, подергивающееся от сквозняка пламя наполняло комнату причудливыми бликами. В глубине этого помещения на высоком троне восседал Константин Палеолог, деспот Мореи, а перед ним – опустив голову, словно провинившийся ребенок, стоял герцог Афин Нерио Аччиайоли. Рангави быстрым шагом пересек залу, и, даже не взглянув на герцога, подошел к трону и протянул Палеологу измятый лист бумаги. Деспот быстро пробежался по нему глазами.
– Вот, значит, как, – произнес деспот, поднимая глаза на потупившегося Нерио. – Решил запросить у султана помощи против меня? Достойно ли это христианского владыки: использовать магометанские сабли против своих же братьев по вере?
– У меня не было иного выбора, – мрачно произнес герцог. – Султан уже выслал сюда свои войска, а я не хочу, чтобы мое княжество погибло. Это не моя война.
– Турки не пощадят и твои города! – гневно воскликнул Константин Палеолог. – Только в союзе со мной у тебя есть шанс сохранить власть над ними.
– Как я могу доверять тебе? – резко вскинул голову Нерио. – Ведь однажды ты уже лишил меня всего, что я имел. Мне пришлось бежать из страны, и только благодаря поддержке султана я смог вернуть себе свой трон!
Деспот хмуро взглянул на собеседника.
– Ты не понимаешь, – вздохнул он. – Война, которая сейчас идет, гораздо важнее наших с тобой разногласий. Это схватка за будущее всего христианского мира! Король Владислав сражается в Болгарии, Скандербег борется за независимость Албании, я отвоевал у турок Пелопоннес. Сейчас самое время объединиться, сплотить силы против общей угрозы, но ты ставишь свои интересы выше этого и тем самым создаешь опасность не только для меня, но и для всех, кто сражается против мусульман.
Константин Палеолог поднялся, звеня кольчугой.
– Я не могу этого допустить, – громовым голосом произнес деспот. Подойдя вплотную к герцогу, он объявил: – Отныне ты станешь моим вассалом, твои войска будут выполнять мои приказы, а в городах я назначу своих архонтов. Можешь оставить себе свой дворец, и свое имущество, но власти над страной у тебя больше нет! На этом все, ступай!
Несколько секунд Нерио колебался, возможно, желая что-то возразить, но, мельком заглянув в суровые глаза Константина Палеолога, поспешил выйти из зала.
– Что же это за человек? – с грустью промолвил деспот, обращаясь к Рангави. – Совсем недавно я уж было поверил, что он изменился, стал нашим другом, но он продолжает злоумышлять, как и прежде.
– Лиса меняет шкуру, но не нрав[4], – отозвался Рангави. – Тебе следует всегда об этом помнить. Однако решение было верным. Если вырвать жало у осы, она больше не опасна, а ты лишил его всего, что могло бы нам угрожать.
– Нерио не оставит попыток вернуть себе трон, – задумчиво произнес Константин Палеолог. – Если султан окажется под стенами Фив, его рыцари сдадут столицу без боя, то же самое будет и в Афинах, и в других городах, где заправляют латиняне.
– Рыцари, быть может, и сложат оружие, – сказал Рангави, – но не забывай, что есть еще простой народ, которому не по вкусу ни власть султанов, ни власть латинских князей. Они будут сражаться за тебя!
– Я не хочу напрасных жертв, – покачал головой Константин Палеолог. – Эти люди – земледельцы, торговцы, ремесленники. Война совсем не их дело.
– Когда в дом приходит враг, война становится делом каждого, – возразил Рангави. – Ты недооцениваешь своих подданных, деспот. Поверь, эти простые с виду люди способны на великие подвиги, и если все они возьмутся за оружие, тогда ни туркам, ни латинянам нас не одолеть.
– Надеюсь, что до этого не дойдет, – задумчиво ответил Константин Палеолог, обернувшись на позолоченный трон латинского герцога. – Однако рано или поздно султан ответит на брошенный ему вызов, и к этому нужно подготовиться. Я должен проследить за укреплением Гексамилиона, а ты возьми своих бравых молодцов и отправляйся в Афины. Нужно подготовить почву для дальнейшего наступления.
Рангави помолчал несколько секунд, а затем произнес:
– Позволь мне задержаться здесь еще хотя бы на пару дней.
– Разумеется, – живо отозвался Константин Палеолог. – Ведь Фивы – твой родной город.
– Когда-то он действительно им был, – задумчиво проронил Рангави. – Но мою хижину давно отобрали, а отца сгноили в темнице. С тех самых пор я скитаюсь по свету, словно одинокий волк, отбившийся от стаи.
– Твоим скитаниям пришел конец, – решительно произнес деспот, опуская руку на плечо воина. – Иди проведай своих родных, если они еще живы. Появятся просьбы – обращайся ко мне, отныне все здесь будет вершиться по справедливости.
Рангави коротко кивнул и растворился в темноте зала.
* * *
«Все осталось точно таким же, как и тогда», – подумал Рангави, осматриваясь по сторонам длинной, густо заросшей деревьями улицы. Его душа наполнилась невыразимой тоской, а к горлу подступил комок. Подгоняемый воспоминаниями, он направился вдоль каменного забора и без труда нашел низкую деревянную калитку, которая когда-то вела к его старой хижине. Из-за ограды, как и много лет назад, к аллее спускались вьющиеся лозы дикого винограда, только листва его стала еще гуще, а стебли ползли уже по самой земле. Рангави вскинул руку, чтобы постучать, но что-то остановило его.
«И зачем я это делаю? – подумал он. – Там уже давно живут другие люди, и вряд ли они вспомнят меня. А если и вспомнят, то какой в этом толк?» В последний раз взглянув на родное жилище, воин пошел дальше, стараясь не думать о прошлом.
Вскоре он вышел на широкую и оживленную площадь в самом центре Фив. Здесь вовсю шла бойкая торговля: крестьяне продавали свежие овощи и зерно, рыбаки – утренний улов, многочисленные мастерские выставляли на продажу глиняную посуду, одежду, ювелирные украшения. На самом проходном и удобном месте располагались ряды торговцев шелком – именно за этим товаром выстраивались очереди из местных дворян и иностранных купцов, ибо только у фиванских мастеров получалось делать атласные ткани невиданной легкости, так что многие короли и императоры были готов заплатить высокую цену за обладание подобным сокровищем.
Чуть поодаль от прочих, у полуразрушенной стены располагалось несколько кузниц, откуда доносился лязг железа и звон кувалд. Рангави улыбнулся – все здесь оставалось именно таким, как во времена его отца.
Многие жители Фив и теперь вспоминали могучего кузнеца Никифора, ведь никто лучше него не умел обращаться с раскаленным докрасна металлом. Из-под тяжелого молота выходили сошники, косы, замки, кресала, поясные кольца, шпоры, всевозможные доспехи и оружие. С бедняков за свою работу Никифор брал символическую плату, а вот богатым купцам и архонтам приходилось раскошеливаться, хотя и от них не было отбоя, так что стук кузнечного молота не стихал порой до самой глубокой ночи.
Однажды к нему в мастерскую пожаловал латинский князь, предложив хорошую плату, если Никифор согласится изготовить доспехи для его рыцарей.
– Для чего вам мои доспехи? – усмехался кузнец, отирая пот со лба. – Вы же, кроме безоружных крестьян, ни с кем и не воюете!
– Ты с кем говоришь, собака! – рявкнул кто-то из свиты князя. – Перед тобой владыка этого города и окрестных земель.
– А хоть бы и так, – продолжая работу, ответил Никифор. – О его деяниях я хорошо наслышан и ковать рабские ошейники да цепи для своих земляков не желаю.
Дерзкие слова кузнеца разозлили князя. В тот же день он приказал своим рыцарям снести кузницу, а самого Никифора бросить в самую глубокую яму. Прознав об этом, другие мастера возмутились не на шутку и все как один встали на защиту собрата.
– Вы к нам лучше не лезьте! – кричали они, поигрывая увесистыми кувалдами. – Не то бока вам так намнем, что еще не скоро опомнитесь!
Рыцари не стали испытывать судьбу и отступили. Тогда князь задумал хитрость.
Как-то раз, поздним вечером, в дом Никифора постучал незнакомец. Он уверял, что спешит по важному поручению, но его лошадь сломала подкову и не может двигаться дальше. Коваль решил помочь бедолаге и вместе с ним направился в кузню. Однако в одном из переулков его уже поджидали головорезы с дубинами и веревками. Они вылетели из темноты разом со всех сторон, стараясь оглушить Никифора и набросить на него тугие арканы. Кузнец яростно отбивался, опрокидывая противников наземь и проламывая им головы своими пудовыми кулаками. Понимая, что иначе совладать с разбушевавшимся великаном не получится, один из нападавших выхватил арбалет, и два стальных болта угодили в плечо и бедро Никифора. Лишь тогда удалось, наконец, связать ему руки.
Строптивого кузнеца доставили прямо в замок к князю. Раны его оказались не смертельны, однако правитель строго запретил лекарям приближаться к кузнецу до тех пор, пока тот не согласится служить у него. Но Никифор повторял вновь и вновь:
– Не стану я служить тебе.
Разозленный таким упрямством, князь приказал бросить раненого в темницу и держать его там без воды и пищи до тех пор, пока он не образумится.
На следующее утро жители города узнали о случившемся. С возмущением бросились они в замок, повсюду избивая латинских рыцарей. Испугавшись народного гнева, князь хотел было отпустить несговорчивого кузнеца, но один из баронов посоветовал призвать на помощь епископа Афинской диоцезии[5], который давно был известен своим изрядным рвением в деле насаждения латинских порядков и католической веры. Получив весть о народных волнениях, епископ быстро собрал войска и двинулся на город. Восстание жестоко подавили, многих бросили в тюрьмы, других пытали, третьих, в назидание остальным, живьем сожгли на кострах как еретиков и схизматиков.
Крови пролилось так много, что все быстро позабыли о Никифоре, который по-прежнему томился в подземелье. Позабыл о нем и сам князь, а когда хватился, было уже поздно – кузнец умер от ран.
Бессильный теперь что-либо сделать с непокорным ковалем, князь решил выместить свой гнев на его семье, изъяв в пользу казны их дом и все имущество. Оказавшись на улице, без кормильца и средств к существованию, семья Никифора: жена и двое маленьких детей, поселились у Петра, старого друга погибшего кузнеца.
Его-то и искал сейчас Рангави, желая отблагодарить за кров и пищу, которую он и его семья получали в течение многих лет, пока дети не подросли и не покинули Фивы.
Старая, хорошо знакомая кузница осталась на своем месте. Полуголые, вспотевшие подмастерья сновали туда-сюда с ведрами, наполненными водой. Другие стояли возле мехов, раздувая в горнах угли, остальные трудились около наковален, выбивая искры из раскаленных докрасна железных полос.
Рангави осмотрелся. Возле одного из мехов, нещадно браня своих помощников, стоял широкоплечий кузнец. Его всклокоченная рыжая с проседью борода спускалась на могучую грудь, на голове же, наоборот – не осталось ни единого волоска.
– Как поживаешь, Петр? – громко крикнул Рангави. – Вижу, годы обходят тебя стороной!
Кузнец вздрогнул от неожиданности и недобро уставился на посетителя. Только приглядевшись и узнав в госте своего давнего воспитанника, он, наконец, просветлел.
– А, стервец! Вернулся-таки домой! – воскликнул Петр и, проковыляв через кузню на своих коротких ногах, заключил Рангави в стальные объятия.
– Смотрю, сила в тебе все та же, – улыбнулся воин, не без труда высвобождаясь из железной хватки.
– Да и ты, поди, окреп, – сказал Петр, оглядывая собеседника с головы до ног. – Вон каким богатырем сделался. Эх, видел бы тебя сейчас твой отец.
Лицо кузнеца погрустнело, было видно, что в смерти Никифора он до сих пор винит только себя…
– Не будем о прошлом, – предложил Рангави, оглядывая людную площадь. – Лучше скажи, как тут у вас дела идут?
– Мне не на что жаловаться, – пожал плечами Петр. – Кузница моя процветает как никогда. Вот война началась, и нам работы прибавилось.
– А латиняне не притесняют?
– Куда им! Их самих, не ровен час, отсюда турки погонят. Казна опустела, солдатам платить нечем, с населения пытаются содрать последнее, ну а где сейчас по-другому? Всюду господа простых людей притесняют.
– А что говорят о Константине Палеологе? Я слышал, он справедлив к своим подданным и к тому же беззаветно храбр.
– О его храбрости известно многим, – кивнул кузнец. – Но знаешь, перемены, которые он задумал, не принесут нам добра.
– Но ведь люди недовольны существующим порядком! – возразил ему Рангави, на что Петр лишь усмехнулся.
– Порядок на то и порядок. Он либо есть, либо его нет.
Рангави пристально посмотрел на человека, который столько лет воспитывал его в ненависти к латинянам и царящей вокруг несправедливости.
– Я вижу, что долгие годы спокойствия подточили твою волю и омрачили взор, – горько промолвил воин. – Народ Фив забыл, что такое свобода, забыл, что он единственный господин и хозяин на этой земле. Что эти дома, замки, дворцы и пашни, строили и возделывали их предки! Неужели вы не готовы вернуть себе то, что ваше по праву?
Петр стыдливо опустил глаза.
– Конечно, ты прав, – примирительно сказал он. – Но вспомни, что случилось с твоим отцом! Вспомни, сколько детей остались сиротами, когда их родителей живьем приколачивали к крестам. Почему ты думаешь, что ненависть должна заменить нам разум? Разве мы, в конце концов, не заслужили право на спокойную жизнь!
– Это рабская жизнь, Петр! – воскликнул Рангави. – Когда-то и ты сам это понимал. Когда моего отца бросили в темницу, ты первым кинулся ему на выручку. А что с тобой стало теперь? Руки твои по-прежнему полны сил, но дух ослаб, пропал и огонь в глазах. Я не узнаю тебя!
Кузнец положит свою тяжелую руку на плечо воина.
– Ты правильно сделал, что уехал отсюда, Рангави. Благодаря этому дух твой тверд, как и прежде. Помнишь, как говорил Никифор: «Раб не тот, кто в оковах…»
– «… а кто соглашается быть рабом!» – воин закончил выученную с детства фразу. – Именно поэтому я пришел к тебе. Мне нужна помощь в одном деле.
– Излагай, – кивнул кузнец, радуясь, что этот тяжелый разговор остался позади.
Рангави шепнул ему что-то на ухо. Петр заулыбался, подозвал мальчишку-подмастерья и отдал тому нужные распоряжения.
– Что же ты задумал? – ухмыльнулся кузнец сквозь свою медную бороду.
– Скоро увидишь.
Через несколько часов сотни зевак столпились у небольшого помоста, на котором стоял коренастый воин, облаченный в бригантину из металлических полос. Мужчина молчал, окидывая собравшихся внимательным взором, и его освещенное внутренней силой лицо всем показалось знакомым.
– Эй вы, жители и ремесленники славных Фив! – крикнул воин так, чтобы его голос был хорошо услышан всеми. – Узнаете ли вы меня?
– Как же не узнать? – отозвался какой-то старик из толпы. – Ты – один из сыновей Никифора-кузнеца.
– Правильно говоришь, Василий, – кивнул Рангави, улыбнувшись своему старому знакомцу. – Он самый!
В толпе зашумели – все были рады возвращению земляка.
– А хорошо ли вы помните моего отца и то, какую смерть он принял от латинян? – вновь возвысив голос, обратился к людям Рангави.
– Помним! Хорошо помним! – закричали горожане. – В тот день много наших полегло. Прокопия убили! И Евстафия моего! И Исаака-плотника! И Тимофея!
Народ загудел, давая волю нахлынувшим чувствам, которые копились все эти долгие годы.
– Потому-то я и созвал вас всех сюда, – вновь заговорил Рангави, когда шум немного поутих. – Я знаю, что вы устали от несправедливости и вероломства ваших хозяев. Устали от бесконечных поборов и насилия, которые чинят те, кто выше и сильнее вас. Я знаю это, потому что сам был когда-то унижен и втоптан в грязь!
Люди безмолвно внимали речам воина. Таким простым и понятным, но вместе с тем попадающим точно в цель, разящим как отточенная сталь.
– Но времена изменились! Я перековал оковы на меч, и теперь мне нужны люди дела! Люди, готовые защищать себя, свой дом и свое будущее. Обещаю, что поведу вас дорогой побед и с вашей помощью навсегда очищу эту землю от подлых латинян и их османских хозяев!
Многие встретили слова Рангави восторженным гулом, но некоторые горожане, из тех, кто был постарше, остались стоять молча, хмуро глядя перед собой.
– Знаем мы, чем заканчиваются подобные речи, – говорили они. – Всех нас перевешают или побросают в каменные мешки, откуда никто еще не выходил живым.
Услышав такие разговоры, Рангави резко обернулся:
– Смерть рано или поздно постучится в дверь к каждому из вас, так не лучше ли умереть за правое дело, чем жить в вечном страхе и унижении?
– А зачем нам служить Палеологам? – послышался голос из толпы. – Чем твой господин лучше тех, прежних?
Рангави знал человека, задавшего этот вопрос. Он часто видел его в окружении афинского герцога и сбить себя с толку не позволил.
– Я не предлагаю вам служить императору Константинополя, но прошу послужить на благо всего греческого народа.
Еще раз окинув взглядом собравшихся людей, Рангави крикнул:
– Все, кто желает вступить в мой отряд, выходи сюда!
Некоторое время все оставались на местах, переглядываясь и перешептываясь друг с другом. Наконец, из задних рядов на помост взобрался молодой румяный паренек лет четырнадцати.
– Я пойду с тобой! – радостно заявил он.
– Андрейка, куда тебе воевать? – неожиданно крикнул Петр, узнав в юноше своего подмастерья. – Мал ты еще для этого.
– Оружием всяким владеть я обучен, а то, что опыта нет – так это не страшно, – отмахнулся парень. – Правда ведь?
– Такого молодца как не обучить, – улыбнулся Рангави, хлопая мальчика по плечу. – А ты что скажешь? Петр?
Кузнец махнул рукой.
– Делай как знаешь. Такого хорошего помощника забираешь.
После этого на помост стали подниматься и остальные. Вначале неуверенно, но с каждым разом все смелее один за другим новобранцы выстраивались в ряд позади Рангави. Очень скоро здесь столпилось около трех десятков добровольцев разных возрастов и профессий – все они с нетерпением ждали, что будет дальше.
Рангави посмотрел на своих будущих бойцов и одобрительно кивнул.
– Ступайте ко дворцу герцога, – обратился он к ним. – Скажите, что пришли от меня. Вас пропустят и выдадут все необходимое. Я буду позже.
Мужчины в окружении галдящей толпы направились в сторону замка. А Рангави вновь остался наедине с Петром.
– Не ожидал, что твои слова найдут такой отклик, – почесав бороду, изрек кузнец. – Но за Андрея я тебя не поблагодарю. Славный и толковый парень, мог в будущем прекрасным ковалем стать.
– За него не переживай. Вернется домой настоящим героем.
– А вернется ли? – кузнец устремил свой взор вслед удаляющейся толпе.
Рангави вздохнул.
– Мы идем на войну, и на этом пути смерть будет неотступно следовать за нами, – честно признался он.
– Так я и думал, – понурив голову, произнес Петр.
Мягкий женский голос прозвенел позади, заставив собеседников обернуться.
– Я принесла тебе обед, отец, – голос принадлежал молодой красивой девушке с загорелым лицом, большими, выразительными глазами и волнистыми каштановыми волосами, которые волнами спадали на хрупкие плечи.
Она аккуратно поставила глиняный сосуд и деревянную чашу, накрытую белым полотенцем, на узкий столик, где кузнец обычно демонстрировал свой товар покупателям.
– Спасибо, Анна, – поблагодарил Петр. – Смотри, какой у нас сегодня гость. Помнишь Рангави? Вы ведь росли вместе.
Взгляд девушки упал на стоящего рядом с кузнецом воина. Она с интересом рассматривала его одежду и лицо. Сделав несколько шагов вперед и не решаясь подойти ближе, девушка прошептала:
– Рада, что ты вернулся. Сколько лет прошло с нашей последней встречи? – лицо девушки вдруг зарделось, и она опустила глаза. Рангави смело подошел к ней и, коснувшись подбородка, заглянул в темно-коричневые глаза своей давней знакомой.
– Я помню тебя еще совсем девчонкой, – улыбнулся он, а затем обратился к Петру. – Ты счастливый человек! Твоя дочь выросла настоящей красавицей, впору искать ей жениха.
– Рано еще, – отмахнулся коваль. – Пусть уму-разуму наберется, а там видно будет.
– У такого отца не забалуешь, – рассмеялся Рангави, поворачиваясь к Анне. – Так, наверное, в девках и останешься, если будешь его слушать.
– Я сама замуж не хочу, – гордо вскинув голову, произнесла девушка. – Мне и у отца неплохо живется.
– Придет время – захочешь, – усмехнулся Петр. – А я ужо тебе подходящую кандидатуру подыщу.
Девушка фыркнула и отвернулась.
– Что ж, был рад повидать тебя, Петр, – сказал Рангави, обнимая кузнеца за широкие плечи. – Перед отъездом еще загляну к тебе.
– Уже уезжаешь? – с грустной ноткой в голосе осведомился Петр. – И далеко?
– В Афины.
– Но там же до сих пор заправляют латиняне, – покачал головой кузнец. – Тебя повесят на первом же суку!
– Это сделать непросто, – улыбнулся Рангави. – Многие уже пытались.
Анна все это время не сводила любопытных глаз с отцовского воспитанника. Смело шагнув вперед, она заглянула в лицо Рангави.
– Я слышала рассказы о тебе на улицах, – сказала Анна. – Но не верила, что это правда.
– И правильно делала, – улыбнулся Рангави. – Люди любят создавать героев из песка и пыли.
– Но ты и есть герой! Все восхищаются тобой, и я тоже!.. – девушка вдруг запнулась. – То есть… я хотела сказать, что людям нужны герои, на которых они могли бы равняться.
– Каждый человек хорош в своем деле, – пожал плечами воин. – Возможно, я хорош в своем, но не более того.
Их глаза встретились и тут, впервые в жизни, Рангави почувствовал, как его охватывает жар. Анна была красива, но разве только это могло заставить бравого воина потерять присутствие духа? Нет, он и прежде знал женщин, но все эти мимолетные увлечения были лишь данью природе, древним ритуалом, необходимым для здоровья и поддержания сил, ибо Рангави слишком ценил свою свободу и презирал любую зависимость, которая делает человека слабым. И вот теперь, глядя на Анну, он вдруг отчетливо осознал, что женщины по-прежнему остаются для него непостижимой тайной и что он, подобно прочим мужчинам, абсолютно безоружен перед их чарами.