Закон и беспорядок. Легендарный профайлер ФБР об изнанке своей профессии

Женщинам и мужчинам, которые борются за честь и справедливость, независимо от цены или последствий, – с уважением и восхищением посвящаем эту книгу вам

Правосудие – это правда в действии.

Бенджамин Дизраэли

Выступление перед палатой общин

11 февраля 1851 года

Несправедливость где-либо – это угроза справедливости повсюду.

Мартин Лютер Кинг-младший

Письмо из Бирмингемской тюрьмы

1963 год

John Douglas and Mark Olshaker

LAW & DISORDER:

THE LEGENDARY FBI PROFILER’S RELENTLESS PURSUIT OF JUSTICE

Copyright © 2013 by Mindhunters, Inc

© Орленко С.С., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог. Охота на ведьм

Салем-Виллидж и Салем-Таун, колония Массачусетского залива, июнь 1692 года

Она отличалась от всех, считалась белой вороной. Хоть она и жила в их общине, но на деле всех их сторонилась. Идеальная характеристика для человека, который внушает страх.

Она всегда одевалась в черное, частенько ее наряды были странными и едва ли соответствовали пуританскому благочестивому образу жизни. Поэтому когда сэр Уильям Фипс – не так давно назначенный губернатор Королевской колонии Массачусетского залива – учредил суд Ойер и Терминер (по традициям британского права название Oyer and Terminer происходит от англо-французского выражения, которое переводится как «услышать и определить»), то никого не удивило, что 60-летней Бриджет Бишоп предстояло первой предстать перед этим судом.

Прошло более пяти месяцев с 20 января, когда у Бэтти, девятилетней дочери преподобного Сэмюэла Перриса, а также у его 11-летней племянницы Эбигейл Уильямс впервые среди прихожан церкви в Салем-Виллидж проявился странный недуг. У них начались внезапные приступы: то они чувствовали, что в них втыкают острые иглы, то – что им защемляют внутренности или их язык прорывает глотку. Девочки могли внезапно очень громко завопить или ощутить острую боль в спине и в шее. Доктор Уильям Григгс тщательно осмотрел пациенток, но не смог найти причин, приводящих к этим ужасающим симптомам.

Болезнь быстро перекинулась на 12-летнюю подругу девочек Энн Патнэм, затем на 17-летнюю подругу Энн Мэри Уолкотт и на служанку Патнэмов Мерси Льюис, которой тоже было 17 лет. Вскоре еще десять девушек и молодых женщин в возрасте до двадцати лет столкнулись с теми же проблемами.

Преподобный Пэррис, получивший образование в Гарварде, а также другие видные деревенские старейшины пришли к самому логичному выводу в такой ситуации: «Среди нас пробудился дьявол», – и страшное колдовство стало разрушать прочные устои общины с ее упорядоченной во всем жизнью. Коттон Мэзер – наиболее ученый и влиятельный министр в колонии, сын преподобного Инкриза Мэзера, президента Гарварда, – уже предупреждал о подобной угрозе в своем известнейшем трактате «Памятные знамения» и сам исследовал заколдованных детей в Бостоне.

Чтобы подтвердить диагноз врача и убеждение министра, пришлось применить самые разные научные методы. Соседка преподобного Пэрриса Мэри Сибли, чья племянница Мэри Уолкотт была одной из пострадавших, заставила рабыню Пэрриса по имени Титуба, а также Джона Индиана, мужа Титубы, испечь ведьмин пирог. Этот хорошо себя зарекомендовавший метод впервые был применен в Англии. Вместо молока брали мочу больных девочек и смешивали ее с ржаной мукой. Когда вынутый из печи пирог остывал, им нужно было накормить собаку. Если у собаки после этого проявлялись те же симптомы, что и у больных людей, тогда считалось доказанным: люди действительно пострадали от колдовства. А когда подозреваемую ведьму вычислили, то можно было прибегнуть к «проверке прикосновением», которую описал Декарт в своем «Учении об эффлювии». Если подозреваемый коснулся жертвы во время приступа и приступ прекратился, значит, подозреваемый и вызвал ту беду.

Ближе к концу февраля некоторые из девочек назвали имена трех женщин, которые мучили их. Первой была Титуба, она развлекала девочек рассказами, заклинаниями и прибаутками-заговорами из своего фольклора. Второй оказалась Сара Гуд – старая бездомная попрошайка, которая ходила от двери к двери и, как было известно, ворчала на тех, кто не подавал ей милостыню. Третья – вдова Сара Осборн – к вящему неодобрению всего города вышла замуж за слугу и к тому же редко посещала церковь. Всем было понятно, что столь маргинальные члены общины вполне могли вступить в сговор с дьяволом. Суд выдал ордера, и женщин арестовали по подозрению в колдовстве. К этому моменту следователи располагали солидной информацией для работы с подозреваемыми.

Первого марта мировые судьи Джон Хаторн и Джонатан Корвин начали слушания в молитвенном доме деревни Салем-Виллидж, переоборудованном во временный зал суда. Все девочки подтвердили, что на них напал призрак Сары Гуд.

Во время строгого допроса «тетушки» (их прозвали Goodies, от слова Goodwive – «мать семейства») Гуд и Осборн отрицали, что они ведьмы. Титуба, очевидно стараясь спасти себя, призналась, что была соблазнена дьяволом, но утверждала, что больше ему не служит. Следуя той же тактике, Гуд стала доказывать, что детей мучила именно Осборн. Однако проницательные следователи поняли: раз она об этом знала, значит, тоже является ведьмой.

На следующей неделе всех трех подозреваемых отправили в тюрьму Бостона, которая находилась в двадцати милях, и слушания продолжились. Всех, кого обвиняли девушки, доставляли на экспертизу, и большинство из этих людей отправлялось в тюрьму. Вскоре в список подозреваемых стали попадать уже не только маргинальные члены общины. Не прошло и месяца, как к ответу были призваны и благочестивые прихожане церкви, такие как Ребекка Нёрс.

При этом поведение пострадавших девочек не улучшилось. По всему выходило так, что дьявол облюбовал Салем и его окрестности. Ситуация достигла критических масштабов – будто смертельная болезнь, эти странные приступы стремительно распространялись, и носителем этой болезни мог оказаться любой. Никто не оставался вне подозрений.

Марта Кори высказала вслух общую мысль: а стоит ли настолько верить в показания пострадавших девочек? Вскоре после этого эти девочки увидели ее призрак в церкви на балке под потолком, прямо над ними. Они рассказывали, что призрак Марты держал на руках странную желтую птицу, словно Богоматерь держит младенца.

Одна из девочек, Мэри Уоррен, указала на свою хозяйку Элизабет Проктор. Муж Элизабет, известный и процветающий фермер, не верил в колдовство, как и Марта Кори. Когда дело Элизабет слушалось в суде, девочки выкрикивали его имя. Во время допросов Мэри не раз заявляла, что муж Элизабет – колдун.

Вне молитвенного дома, где слушалось дело, Мэри, как выяснилось, признала, что Джон Проктор никакой не колдун. Она предположила, что действия юных обвинительниц – всего лишь забава. Услышав это, другие девочки назвали ведьмой уже ее. Мэри арестовали, и после нескольких официальных допросов она тоже заявила, что Прокторы – колдун и ведьма.

Расследование приобрело такие масштабы, что его штаб пришлось перенести в большую церковь Салем-Тауна, в восьми милях от первоначального места.

Тем временем Сара Осборн умерла в заточении, а Сара Гуд родила. Ее ребенок скончался в тюрьме, и это лишь подтвердило подозрения в том, что у нее черная душа.

Тридцать первого мая на обвинения мировых судей отвечал Джон Олден. Это был 60-летний уважаемый всеми морской капитан и индейский борец^[1], сын знаменитой пары Джона и Присциллы Олден. Он тоже не верил в колдовство и имел смелость предположить, что хорошая порка сможет излечить девочек от их припадков. Вскоре жертвы странного недуга назвали его главным колдуном.

Суд Ойер и Терминер, созданный для рассмотрения дел всех этих обвиняемых, состоял из семи судей, ученых и уважаемых людей. Губернатор Фипс назначил своего заместителя Уильяма Стоутона председателем с полномочиями главного судьи. Судьи посоветовались и определили некоторые ключевые правила. Признавшись, ведьма не понесет наказания. Это и позволит проявить милосердие, и побудит подсудимых называть имена других людей, практиковавших черные искусства. Стоутон консультировался с самыми известными и опытными пасторами Массачусетского залива и, наконец, пришел к выводу, что принимать следует и призрачные улики, связанные с видениями из потустороннего мира.

Таким образом суд подготовился к явке своей первой подсудимой, Бриджет Бишоп.

В 60 лет Бишоп похоронила уже двух мужей, из-за смерти второго ее обвинили в колдовстве еще прежде, чем разразился описываемый переполох. Но тогда ее оправдали. Потом она вышла замуж за Эдварда Бишопа, успешного владельца лесопилки.

Пять девочек назвали ее имя среди тех, кто причинил им ужасный вред. Владелец красильни Сэмюэл Шаттак дал показания о том, что тетушка Бишоп приносила ему на покраску «кусочки разных кружев», такие маленькие, что сгодились бы только на куклу. Что-то похожее проводили с куклами вуду. А Джон и Уильям Блай рассказали, что во время работы в подвале дома этой женщины видели кукол в черных кружевах, а еще она уморила колдовством их свинью. Несколько мужчин засвидетельствовали, что дух тетушки Бишоп появлялся в их домах и нападал на них во сне.

Во время допроса в суде Бишоп упорно отрицала, что она ведьма, что мучила девочек или заставляла их подписывать книгу дьявола. Неспособность признаться показала, что ее нельзя спасти.

К концу дня все правила юриспруденции были соблюдены, все необходимые судебные процедуры выполнены. Присяжные вернулись с приговором: они признали Бриджет Бишоп виновной по всем пунктам обвинения в колдовстве.

Восемь дней спустя, 10 июня, ее привезли на Холм виселицы – Гэллоуз-Хилл – и повесили.

Пять дней спустя двенадцать авторитетных министров Массачусетского залива уведомили суд письмом о своих сомнениях насчет правдивости призрачных показаний. Коттона Мэзера обеспокоило неверное понимание научного подхода. Он сделал вывод, что свидетельства о появлении призраков ведьм перед их жертвами ненадежны. Ведь дьявол может запросто принять облик любого человека, а тот ничего не заподозрит.

Однако судебное разбирательство не остановилось. Уильям Бил сообщил большому жюри округа Эссекс, что к нему явился призрак Филипа Инглиша, и на следующий день его сын Джеймс, больной оспой, умер, хотя до того, казалось, начал выздоравливать. К счастью для Инглиша, ему удалось сбежать из тюрьмы и переждать всю эту панику в Нью-Йорке.

Другим людям повезло меньше. Пять женщин, в том числе Ребекка Нерс, предстали перед судом 29 июня. Тетушку Нерс – 70-летнюю мать и бабушку из известной фермерской семьи – присяжные оправдали из-за отсутствия доказательств. Но когда огласили приговор, с пострадавшими девочками в зале суда началась истерика. Главный судья Стоутон увидел в этом prima facie – очевидное подтверждение ее вины, и настоял на отмене вердикта присяжных.

Девятнадцатого июля всех пятерых женщин повесили на Гэллоуз-Хилл.

К концу сентября девятнадцать подсудимых – тринадцать женщин и шестерых мужчин – признали виновными в колдовстве и казнили через повешение. Дело Джорджа Берроуза окончилось для него неудачей из-за того, что он не крестил одного из своих детей – а ведь это явное подтверждение связей с сатаной. Его повесили 19 августа вместе с Джоном Проктором и тремя другими осужденными. Их отлучили от церкви как ведьм и колдунов, признанных судом, и не стали хоронить надлежащим образом.

Двадцатый подсудимый – 80-летний фермер по имени Джайлз, муж Марты Кори, – отказался признавать вину и выразил протест против законности всей процедуры расследования. Судьи приказали отвести его в поле и класть ему на грудь тяжелые камни, пока тот не запросит пощады. Но на все обращения к нему Джайлз отвечал: «Прибавьте веса!» Старик задохнулся под этим весом, но не признал себя колдуном.

Между тем судебные слушания вызывали все большую тревогу, число критиков этого процесса постоянно увеличивалось. Министров из числа голландских и французских кальвинистов в Новой Англии беспокоил вопрос достоверности доказательств. Главный судья Нью-Йорка выразил озабоченность по поводу качества правосудия. Томас Брэттл, известный бостонский математик и астроном, член Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе, опубликовал письмо с резкой критикой уже проведенного в Салеме судебного процесса. Он написал: «Я боюсь, что веками будут порицаться эти события и останутся от них несмываемые пятна на нашей земле».

Очевидно, губернатор Фипс нервничал. Он убедил Коттона Мэзера опубликовать трактат «Чудеса невидимого мира» в виде «отчета о суде над несколькими ведьмами, недавно казненными в Новой Англии». Автор надеялся, что его труд «очень поможет утихомирить волны ярости, которые мы сейчас так сильно обрушиваем друг на друга».

Несмотря на казни, зло продолжало захватывать деревню Салем и соседние общины. Дело заходило все дальше. Девочки обвиняли всех, на кого хватало выдумки, включая жену губернатора Мэри Фипс. Одна из них указала даже на самого Коттона Мэзера.

В октябре Инкриз Мэзер, отец Коттона, посетил Салемскую тюрьму и обнаружил, что некоторые из тех, кто признался, хотят отказаться от своих показаний. Во время большей части процесса он находился в Англии, а когда вернулся, то очень встревожился тем, что узнал. Мэзер-старший высказал свои опасения в трактате: «Вопросы совести по отношению к злым духам в обличье людей, колдовству, безошибочным доказательствам вины в подобных случаях».

В этом трактате Мэзер сформулировал свою знаменитую фразу: «Пусть лучше десять подозреваемых ведьм сбегут, чем один невиновный человек будет осужден». Эта его позиция, конечно же, стала моральной основой современной нам системы правосудия.

Важно отметить, что почти все побуждения остановить происходивший кошмар возникли за пределами Салемской общины.

Еще до конца октября Общий суд колонии Массачусетского залива приказал провести встречу министров для оценки сложившейся ситуации. Через три дня губернатор Фипс распустил суд Ойер и Терминер, а всех оставшихся заключенных освободили под залог.

В конце ноября был создан новый Верховный суд для рассмотрения оставшихся дел, но больше не было ни обвинительных приговоров, ни казней. Люди перестали обращать внимание на больных девочек, у тех прекратились демонстративные припадки, и Салемские суды над ведьмами подошли к концу. В мае 1693 года губернатор Фипс помиловал всех оставшихся подсудимых. Никого и никогда больше не казнили за колдовство ни в американских колониях, ни в той стране, которая позже возникла из этих колоний.

Причины недугов девочек остаются предметом споров. Кто-то говорил, что это был неправильно диагностированный физический недуг, возможно, грибковая инфекция от злаковых, которую сейчас называют отравлением спорыньей. Хотя это не объясняет, почему симптомы проявлялись только у девочек и молодых женщин от девяти до двадцати лет. Возможно, началось все с того, что две девушки просто искали внимания, а позже пытались избежать наказания за самовольный переход строго установленных для них социальных границ. Или же там случилось массовое конверсионное расстройство^[2], когда существовавшие ранее невротические состояния преобразовались в физические симптомы у нескольких человек одновременно. Не такое уж необычное явление, как можно подумать.

Как бы то ни было, случай перерос в массовую истерию, которая продолжалась до тех пор, пока ей не уделили должного внимания.

Преподобного Сэмюэла Пэрриса, в чьем доме все и началось, отстранили от управления церковью, он покинул Салем-Виллидж с позором.

Заместитель губернатора Уильям Стоутон возглавлял судебные процессы, твердо верил в колдовство и заставил присяжных осудить Ребекку Нерс. В его честь названы город в штате Массачусетс и здание в Гарвард-Ярде.

Правнук следователя Джона Хаторна изменил написание своей фамилии, чтобы отделить себя от печально известного предка. Позже своими работами Натаниэль Готорн^[3] принес честь и славу этому имени.

В январе 1697 года Общий суд проголосовал за создание фонда для возмещения убытков и выплаты репараций обвиненным в колдовстве и выжившим из числа приговоренных к казни.

А 25 августа 1706 года уже 26-летняя Энн Патнэм, та самая, которая в двенадцать лет стала одной из первых обвинительниц ведьм, подала прошение в церковь Салем-Виллидж. Она публично признала свою роль в событиях 1692 года и умоляла о прощении Бога и всех, кого она обидела. Прихожане единогласно проголосовали за удовлетворение ее прошения.

Сегодня та деревня называется Данверс, а Салемский музей ведьм в Салем-Тауне – это популярный туристический аттракцион, который удивительным образом сочетает подробный исторический ракурс с острыми, пробирающими до костей жуткими хеллоуинскими ощущениями. Но, как мы уже видели, для тех, кто попал в этот водоворот, шумиха вокруг салемских ведьм стала смертоносно серьезной и надолго омрачила раннее уголовное правосудие Америки. Пока истеричным девушкам и их сторонникам позволялось вершить судьбы общества, в безопасности не оставался никто.

Причина для такого детального рассказа о том давнем деле заключается в том, что, к сожалению, оно до сих пор напоминает о себе, когда нечто подобное происходит в системе современного уголовного правосудия. Это случается, когда кто-либо – прокуроры, защитники, присяжные, средства массовой информации, общественность в целом – высказывает предвзятые мнения или убеждения, которые являются преждевременными и противоречат фактам, доказательствам или даже здравому смыслу. И не имеет значения, идет речь о невинно осужденных людях или же о виновных, избежавших наказания. Несправедливость работает в обе стороны.

В Салеме присутствие и влияние Сатаны воспринималось всеми как реальность, поэтому такое предубеждение, предвзятое суждение являлось фактором повседневной жизни того общества. Но таким фактором могло оказаться что угодно. Догадки и допущения, ложные признания и отказ от показаний, недоверие к чужакам и страх перед теми, кто отличается от других, врожденная потребность в объективности, авторитете или получении разгадки… все это составляющие той салемской истории. Однако итоги судебного процесса в Салеме не положили конец влиянию подобных факторов. Мы увидим вариации тех же явлений во всех случаях, о которых расскажем на следующих страницах.

Триста лет спустя многие уроки Салема так и остаются неусвоенными.

Часть первая. Мое личное странствие

Глава 1. пОймай меня прЕжде, чем я убью снова

Это было одно из самых отвратительных и жестоких убийств в истории Чикаго – а тогда этот город уже успел получить печальную известность благодаря жестокости совершенных там преступлений.

Рано утром, в понедельник 7 января 1946 года, очаровательную шестилетнюю белокурую девочку по имени Сюзанна Дегнан похитили из ее спальни в доме родителей по адресу 5943 на улице Северная Кенмор-авеню в районе Эджуотер северной части Чикаго. В неграмотно написанной записке от родителей потребовали 20 тысяч долларов, предупредили «не ОбРащаться в ФБР или полицию», и велели «оЖЕдать ИзВестий». За окном спальни Сюзанны обнаружилась лестница.

В полицию позвонил человек, который не представился, а затем посоветовал проверить канализацию возле дома семьи Сюзанны. Еще до заката полиция обнаружила расчлененные останки девочки в нескольких канализационных коллекторах рядом с ее домом, а также в сплошь залитой кровью прачечной в подвале многоквартирного дома на соседней улице Уинтроп-стрит, где разрезали тело ребенка. Смерть явно наступила от удушения и произошла где-то между прачечной и домом семьи Дегнан.

Всё это произошло через год после моего рождения. К тому времени, когда я стал изучать это дело, тот человек, которого признали виновным и осудили за убийство малышки, сидел в тюрьме уже тридцать три года.

После командировок в Детройт и Милуоки в качестве местного агента, в 1977 году я получил направление в отдел поведенческих наук (BSU) Академии ФБР в городе Куантико, штат Вирджиния, где преподавал прикладную криминальную психологию по программе национальной академии бюро. Слушатели там были разные: агенты-новобранцы, опытные детективы, полицейское начальство. Проблема заключалась в том, что многие из этих парней (в то время женщин среди учащихся у нас было очень мало) знали об обучающих примерах больше меня. Иногда к нам попадал шеф полиции или старший следователь, реально работавший по какому-либо делу, которое рассматривалось в качестве учебного примера.

Не желая показаться несведущим, глупым или тем и другим перед матерыми копами, я решил встретиться лицом к лицу с жестокими убийцами, выяснить, что происходило у них в головах во время совершения преступлений и какие мысли приходили к ним потом. Мы с коллегой-инструктором Робертом Ресслером регулярно проводили «выездные школы» для местных отделений полиции и шерифов по всей стране, и я понял, что эти поездки дают нам прекрасную возможность посетить особо опасных преступников в разных учреждениях для длительного содержания.

Так, неформально и неофициально, мы приступили к изучению серийных убийц, а в итоге все это вылилось в подробнейшее исследование с финансированием от Национального института юстиции (NIJ). В соавторстве с Ресслером и доктором Энн Берджесс из Пенсильванского университета я написал две знаковые книги – «Сексуальные маньяки. Психологические портреты и мотивы» (Sexual Homicide: Patterns and Motives) и «Руководство по классификации преступлений» (Crime Classification Manual) – и укрепил свою карьеру как первого оперативного поведенческого психолога-криминалиста ФБР.

Удивительно было – по крайней мере, для нас в то время, – что практически каждый убийца из нашего «списка желаемых лиц» согласился поговорить с нами. Одно из самых ранних интервью я и Боб Ресслер взяли у Уильяма Джорджа Хайренса в тюрьме Стейтсвилл в городе Джолиет, штат Иллинойс. В 17 лет Хайренс признал себя виновным в убийстве маленькой Сюзанны Дегнан, а также двух взрослых женщин: 40-летней домохозяйки Джозефин Росс и 31-летней Фрэнсис Браун, которая служила в женском подразделении WAVE Военно-морского флота во время Второй мировой войны.

Обнаженное окровавленное тело Браун обнаружили в ее квартире неподалеку от дома Росс утром 11 декабря 1945 года, когда горничная Марта Энгельс пришла туда убираться. Она обнаружила Браун в ванне с пулевым ранением черепа и с ножом в горле. На стене гостиной красной помадой убитой Браун была нацарапана то ли мольба, то ли, возможно, издевательская насмешка:

Ради бОга пОймай Меня

ПрЕжде Чем Я Убью Снова

Я не могу себя контролировать

На следующий день расторопные чикагские газетчики уже успели опубликовать новости об этом, где назвали неизвестного субъекта (в наших кругах неизвестный субъект называется термином UNSUB) этого отвратительного и ужасного преступления «Помадным убийцей».

Мы с Ресслером подготовились к интервью в Джолиете, изучив материалы дела Уильяма Хайренса и сведения о его пребывании в тюрьме. Он был образцовым заключенным на протяжении всего срока и первым из осужденных в Иллинойсе, кто получил высшее образование, выполнив дипломную работу.

В отличие от многих преступников, кого мы исследовали или только собирались, в Хайренсе не обнаруживалось никакого высокомерного, «зловещего», эгоистичного или властного поведения. В нем не было ничего пугающего; в отличие от некоторых, с кем мы беседовали, он не производил впечатления зверя, жаждущего оторвать нам головы. Он был вежлив, грамотно разговаривал, однако на протяжении всех нескольких часов интервью настаивал на своей невиновности. Он утверждал, что его запугали в полиции Чикаго, вынудив признаться. Жаловался на своих адвокатов: якобы, желая спасти его от электрического стула, они придумали сделку с признанием вины и заставили ее заключить.

На любой наш вопрос у Хайренса был готов ответ. Он открыто признался в своей продолжительной карьере взломщика, однако клялся, что у него есть алиби на время совершения всех трех убийств и что его не было даже близко к местам совершения преступлений. Он так увлеченно рассказывал о своей невиновности, что его настойчивость стала убедительной, я был уверен, что Хайренс смог бы тут же успешно пройти проверку на детекторе лжи. Когда мы выходили из тюрьмы, я думал про себя: черт возьми, может, этот парень и правда зря мотает срок?

Одна из главных загадок человеческого существования – это то, что на самом деле происходит между двумя людьми в любой ситуации. Когда этой ситуацией становится убийство, такая тайна обостряется до крайности. Возможно ли такое, чтобы этот конкретный подозреваемый оказался способен на худший поступок из тех, которые один человек может совершить против другого? А если нет, то кто это сделал?

Сущность уголовного правосудия заключается в том, чтобы собрать как можно больше доказательств, улик, любых зацепок, какие только приходят на ум, и в итоге представить и рассказать логическую, последовательную и правдоподобную историю. Она должна возникнуть и у следователя, и у защиты, и у обвинения. Версия, которая подкупает присяжных, в конечном счете и определяет исход дела. Я научился этому, а нынешние психологи-криминалисты учатся в Академии ФБР в Куантико: применяют наши знания, опыт и чутье, чтобы интуитивно составить историю, в которой жертва известна, а хищник неизвестен. Как всегда бывает в уголовном правосудии, есть несколько способов рассказать остальную часть истории Уильяма Хайренса.

Меня настолько впечатлили его вполне правдоподобные заявления о своей невиновности, что по возвращении в Куантико я откопал свои копии материалов дела и просмотрел все ключевые моменты.

Я перенес материалы на второй этаж академической библиотеки, куда часто ходил, когда хотел сосредоточиться. На моем рабочем месте постоянно звонил телефон, да и коллеги частенько заходили со своими вопросами или еще под каким-то предлогом, мешая мне этим. Кроме того, работая в той сфере, основные метафоры для которой – мрак и ночь, я предпочитал солнечный свет. В то время отдел поведенческих наук располагался в офисах на глубине 18 метров под землей, это пространство изначально было спроектировано как бункер для экстренных служб. Что и стало причиной для появления частенько звучавшей шутки о том, что нас похоронили в десять раз глубже любых мертвецов.

Разумеется, все факты в пользу обвинения ясно просматривались в материалах дела Хайренса. У него было сомнительное прошлое, чего и следовало ожидать от серийного убийцы: он был рискованный одиночка, чуть не сжег дом во время химического опыта, а позже спрыгнул с крыши гаража, чтобы опробовать свои самодельные крылья из картона; его родители были склонны к жестокости и регулярно сталкивались с денежными проблемами; у него за плечами были серийные кражи со взломом, начиная с тринадцати лет; он обвинялся в нарушении законов об оружии; он учился в исправительных школах. Судя по краденым книгам, которые нашлись у него, включая «Половую психопатию» Ричарда фон Краффт-Эбинга, а также по альбому, составленному на тему нацистов, Хайренс, похоже, испытывал неослабевающий интерес к сексуальным извращениям. У него даже обнаружили собственный переносной хирургический набор. Инструменты были слишком маленькими и хрупкими, чтобы ими удалось разделать тело, но интерес, проявляемый к подобным вещам, явно не улучшал положение того, кто признался в посмертном расчленении ребенка.

Само признание вышло достаточно прямолинейным, за исключением эпизодов с соучастником по имени «Джордж Мурман». Следователи решили, что для преступника это была возможность спасти репутацию, «альтер эго», «другое я», тот, кто «довел его до этого». Джордж – второе имя Хайренса, а Мурман, как решили следователи, сокращение от слова «убийца» (murder man). Похоже, наше исследование вскоре продемонстрирует нам классический случай перерастания замысла кражи в убийство, когда хозяева дважды непредвиденно оказались дома во время взломов. В дальнейшем ситуация обостряется и приводит к жестокому убийству маленькой девочки. Хайренс официально подписал признание не один раз, а дважды, оба раза в присутствии адвокатов.

С прочими деталями дела тоже все было в порядке. Убийства совершались в тех же районах, где Хайренс грабил дома. Можно обозначить эти адреса его «зоной комфорта». Задержали преступника в разгар кражи со взломом, и он пытался стрелять в полицейских, пока один из них, сообразив, что происходит, не разбил об его голову керамический цветочный горшок. Хайренс попал в медицинский изолятор Брайдуэлл, связанный с тюрьмой округа Кук. Несмотря на свою фрагментарную учебную подготовку, подозреваемый оказался достаточно умен, чтобы поступить в прославленный Чикагский университет в возрасте шестнадцати лет. В этом Хайренс повторил подвиг других печально известных чикагских убийц, Натана Леопольда и Ричарда Лёба, осужденных за жестокое убийство 14-летнего соседа и троюродного брата Лёба, Бобби Фрэнкса, причем из камеры смертников их вытащила только пылкая защита легендарного адвоката Кларенса Дэрроу. Местная пресса следила за тем, чтобы ни одна из подробностей нового дела не ускользнула от запуганной и жаждущей новостей публики. Газета Chicago Tribune назвала убийство Сюзанны Дегнан одним из самых жестоких убийств в Америке со времен дела Лёба – Леопольда.

Поступив в престижный университет, Хайренс специализировался на электротехнике и продолжал грабить частные дома, магазины и апарт-отели^[4]. Мизерные суммы денег, драгоценности и странные штучки, которые он воровал, свидетельствуют о нем как о человеке, больше заинтересованном во всплеске адреналина, нежели в прибыльной преступной деятельности. Если этот парнишка смог до такой степени мысленно разграничить свою жизнь, то, возможно, горестный призыв поймать его прежде, чем он убьет снова, мог иметь какой-то смысл. Можно даже объяснить эти незрелые каракули психологической попыткой отделить интеллектуально одаренного «Билла Хайренса» от зловещего «Джорджа Мурмана».

Наиболее убедительными были вещественные доказательства: отпечаток пальца Хайренса обнаружился как на записке о выкупе, так и на окровавленном дверном косяке в квартире Фрэнсис Браун. Отпечаток с записки с требованием выкупа в итоге вызвал сомнения, поскольку не набрал необходимых пятнадцати точек сравнения (их было девять; ФБР требовало минимум двенадцать). Но тот, что нашли на месте убийства Браун, совпадал идеально точно.