Мекленбургская принцесса

– Алло, «скорая»… я рожаю… что, адрес? Погодите, кажется, да, точно, Яхонтовая… это рядом с Сургутской… да-да, у черта на куличках! Нет, самой добраться не на чем! И быстрее – у меня воды отошли!

Тут невероятно скрутило низ живота, и Александра, уже никого не стесняясь, взвыла, переполошив весь дом. «Скорая» прибыла почти через час, когда роженица уже готова была лезть на стену от страха. Ошарашенный от произошедшего Алексей помог ей добраться до машины, а Алена подала пакет, в который наскоро побросала необходимые вещи.

– Я с тобой! – крикнула сестра и хотела было залезть в машину, но ее остановил фельдшер.

– Вы что, с ума сошли? – немного грубовато заявил он. – От вас фонит, как от пивного ларька! Протрезвеете, тогда и навестите, а сейчас не мешайте.

– Ты чего? – попробовала урезонить его напарница. – Обычное же дело…

– Не видишь, что происходит? – оборвал он ее. – Тут эту бы довезти без приключений, не хватало еще вторую откачивать.

Мигнув на прощание люстрой на крыше, «скорая» двинулась вперед, колыхаясь на кочках. Асфальт в этом микрорайоне еще не положили и дороги были отсыпаны строительным мусором, благо в последнем не было недостатка после застройки. В результате получилась немного сюрреалистичная картина из довольно пафосных особняков, путь к которым покрывали куски битого кирпича, бетона, штукатурки и прочего хлама. Ездить по этим, с позволения сказать, путям сообщения было тем еще удовольствием. Даже маршрутки и такси ходили только до шоссе, а дальше местные добирались самостоятельно. Кроме тех «несчастливцев», у которых были свои автомобили, и они, вцепившись в руль, осторожно тащились по ухабам.

После случившегося спать, разумеется, не было ни малейшей возможности, поэтому Алена с Алексеем быстро собрались и вызвали такси. Пока они шли к шоссе, машина уже прибыла и стояла у обочины, мигая аварийкой.

– Куда едем? – осклабился водитель, выразительно глянув на включенный счетчик.

– Блин, а куда Шурку повезли? – спохватился Лешка и с недоумением посмотрел на жену.

– Ты что, не спросил? – изумилась та.

– Нет!

– Ну как же это… – почти заплакала Алена, – давайте, что ли, в Первую.

Таксист в ответ лишь пожал плечами и, газанув, рванул свою «ласточку» в поток. Увы, в Первой горбольнице, рожениц с такой фамилией не поступало. Нужно было искать дальше, но непонятно в каком направлении двигаться. Выручил, как ни странно, дождавшийся их водила. Поняв по потерянным лицам, что пассажиры не нашли родственницу, он покачал головой и глубокомысленно сказал:

– Если случай тяжелый, то вам в Перинатальный центр надо. Проблемных всех туда доставляют!

– Ты раньше сказать не мог? – поинтересовался Алексей.

– Мое дело маленькое, – пожал тот плечами, – куда сказано, туда и везу!

До Перинатального центра они добрались уже под утро. Шурку действительно привезли сюда, но как обстоят дела, долго никто ничего не говорил. Наконец, к ним вышел врач и вопросительно взглянул.

– Вы родственники?

– Да, я сестра.

– Понятно… что же, у меня для вас не слишком хорошие известия.

– Что случилось?

– В общем, роды были тяжелые… ребенок родился слабым и сейчас помещен в бокс…

– Что с Сашей?

– Примите мои соболезнования, – покачал головой акушер. – Мы сделали все, что могли.

Ноги Алены от услышанного подкосились, и она без стона опустилась на руки мужа. Переполошившийся врач позвал дежурную медсестру, и та принялась хлопотать над упавшей в обморок женщиной. Впрочем, нашатырь быстро привел ее в чувство.

– С вами все в порядке? – с тревогой в голосе спросил врач.

– Со мной – да, – горько ответила та. – Скажите, доктор… она что-нибудь сказала?

– Ивана какого-то звала, – глухо отозвался акушер. – Это, вероятно, отец ребенка?

– Да.

– А где он?

– Погиб. Девять месяцев назад.

– Дела… ну что же, примите еще раз мои соболезнования. Извините, но мне надо идти.

Боль была настолько всеобъемлющей, что, казалось, заполнила ее всю до краев и не оставила места ни для какого иного чувства. Сил не было уже даже кричать, и Шурка мысленно взмолилась с просьбой о помощи. Она и сама бы затруднилась сказать, к кому именно обращена ее молитва, к Богу, к вселенскому разуму или еще кому, но, как бы то ни было, эта мольба была услышана и боль постепенно ушла. «Что ты хочешь?» – раздался в голове чей-то невообразимо прекрасный голос.

– Где мой ребенок? – встревоженно спросила она.

– С ним все будет хорошо! – отвечал ей тот же голос и повторил свой вопрос: – Чего ты хочешь?

– Раз так, то ничего.

– Ты уверена?

– Я что, могу попросить все, что захочу?

– В разумных пределах.

– Я хочу увидеть его!

– Ребенка?!

– Нет, я о другом.

– Понятно. Что же, это можно устроить.

– Как, ведь он же умер?

– Ты сделала свой выбор.

В этот момент боль вернулась, но на сей раз она была куда меньше. По крайней мере, она теперь могла плакать, и слезы градом полились из ее глаз. Рядом кто-то суетился, что-то говорил на непонятном языке. Чья-то мягкая и невероятно ласковая рука гладила ее по голове, и она вдруг отчетливо поняла, что это мама. Жалобно всхлипнув, Шурка потянулась к ней, и из горла вырвалось тоненькое:

– Мутти!^[1]

То, что она сказала это слово по-немецки, так удивило девушку, что она широко распахнула глаза и в панике уставилась на сидящую рядом с ее постелью женщину. Та была довольно странно одета, но самое главное, что глаза Александры прекрасно видели, что она не ее мать, но сердце буквально задыхалось от нежности. «Мама!»

– Мутти, – прошептала она и, счастливо улыбнувшись, впала в забытье.

– Вашей дочери явно лучше, фройляйн Марта, – удивленно сказал доктор, присланный госпожой герцогиней. – Пожалуй, я поторопился, говоря, что необходимо звать пастора.

– Благодарю вас, герр Штольц, – устало отозвалась женщина. – Но почему она опять лишилась чувств?

– О, это не обморок, фройляйн, просто ваша дочь уснула. Ей нужно набираться сил, да и вам тоже. Попробуйте отдохнуть. Госпожа герцогиня прислала служанку, она последит за девочкой.

– Нет, я не смогу оставить ее даже на минуту.

– Воля ваша, – пожал плечами врач и, взяв в руки свой саквояж, вышел.

Вообще-то герр Штольц не слишком жаловал Марту Рашке и ее дочь. Да и с какой стати ему питать почтение к этой девке, пусть и прижившей ребенка от мекленбургского герцога. Мало ли таких бастардов по всей империи? Правда, бабушка маленькой Марии Агнессы Констанции – так в свое время окрестили девочку – питала необъяснимую слабость к своей внучке, и потому приходилось держать свое мнение при себе.

Впрочем, госпожа герцогиня сильно сдала в последнее время, и когда милосердный Господь приберет ее, все переменится. Герцог вряд ли станет держать при себе незаконнорожденную дочь своего беспутного пасынка, как и ее мамашу. Вот пусть и убираются на все четыре стороны, хоть к родителям в Кляйнештадт, хоть в далекую Московию, где ее дикие жители имели безрассудство выбрать мекленбургского герцога своим царем. Хотя… что от них ждать? Какие подданные, такой и сюзерен!

Проснувшись, Шурка снова увидела рядом с собой эту женщину. Сраженная усталостью, та сидя спала у ее изголовья, прислонившись к высокой резной спинке кровати. Вообще, постель заслуживала отдельного описания. Перина и подушка были наполнены мягчайшим пухом и выгодно отличались от привычных девушке мешков с синтетической ватой, а вот простыню было довольно трудно назвать белоснежной. Скорее она была серо-белой, но это был именно цвет, а не грязь. К тому же материал ее был довольно груб. Рубашка тоже не была шелковой, хотя шелковых Саша никогда не носила. Большую часть сознательной жизни пижамой ей служили трусы и майка, но, видимо, в больнице ее переодели в рубашку из грубого полотна. Интересно, что же это за больница такая? С трудом подняв руку, девушка посмотрела на нее и поразилась худобе.

«Сколько же я тут валяюсь? – растерянно подумала она, и вдруг в голову молнией влетела мысль: – Где мой ребенок?»

– Где мой ребенок? – повторила она тонким голосом и, с трудом откинув тяжелое лоскутное одеяло, вскочила на пол.

– Доченька, что с тобой? – переполошилась мигом проснувшаяся женщина и попыталась остановить Шурку.

Не тут-то было, девушка бросилась бежать, оглашая пространство дикими криками. Откуда-то появившиеся люди бросились за ней, и скоро беглянка была схвачена и принесена на свою постель. Самое странное, что все окружающие ее, включая сидевшую у изголовья женщину, были великанами по сравнению с Шуркой. Во всяком случае, большинству из них она доставала едва ли до пояса. Кроме того, они были донельзя странно одеты, в какие-то длинные платья, поверх которых были не менее длинные передники, а на головах уродливые чепцы. Но хуже всего было то, что все они говорили на немецком, и это последнее обстоятельство так поразило Александру, что она замолчала.

– Что с тобой, дитя мое? – чуть не плача спросила женщина, которую все называли фройляйн Марта.

– Где мой ребенок? – робко спросила Шурка, чувствуя, что сходит с ума.

– Какой еще ребенок, девочка моя? Тебе ведь всего восьмой год от роду!

Слова эти как громом поразили девушку, и она в испуге схватила себя за грудь, но тут же ее отдернула. Во время беременности ее довольно-таки символические до той поры груди заметно выросли и были по меньшей мере второго размера. Во всяком случае, лифчик пришлось покупать, и теперь ее вряд ли кто-нибудь мог перепутать с парнем. А теперь под рубашкой из грубого полотна было только худенькое тело с выпирающими ребрами и ни малейших признаков молочных желез. В панике она схватилась за голову, и тут же последовало новое потрясение. У нее были довольно длинные волосы, прикрытые к тому же каким-то нелепым чепчиком с кружевами. «Я сошла с ума!» – мелькнула в голове мысль. «Или нет, меня обкололи обезболивающими или успокоительными, и это глюки!»

– Что с тобой, Мария?

«Точно глюк», – подумала Шурка, но вслух неожиданно для самой себя сказала совсем другое:

– Простите, мне приснился страшный сон, и я… очень хочу есть!

Окружавшие ее женщины переглянулись с таким ошарашенным видом, будто она попросила звезду с неба, но через минуту ей подали чашку крепчайшего куриного бульона, распространявшего вокруг себя просто восхитительный аромат. Он, к сожалению, быстро кончился, но Саша была уверена, что никогда в жизни не ела ничего вкуснее!

Примерно через неделю, когда девочке стало лучше, герцогиня Клара Мария Померанская и Вольфенбюттельская пожелала ее увидеть. Шурку переодели в новую рубашку и длинное платье. На худые ножки натянули толстые вязаные чулки, а на голову нахлобучили ненавистный чепец. Зеркала в том крыле дома, где они жили, не водилось, так что оценить свой внешний вид Шурка не могла, но все вокруг уверяли ее, что она выглядит как ангелочек. «Померла, что ли?» – хмыкнула та про себя, но озвучивать не стала. Проблем в ее жизни хватало и без этого. Как ни дико это было осознавать, но Александра поняла, что попала в чужое для нее детское тело, причем живет это тело в далеком прошлом, а насколько далеком – понять она пока не могла. Женщина, сидевшая у ее изголовья, действительно была матерью девочки, то есть теперь Шурки. Причем, когда Марта оказывалась рядом с ней, сердце ее начинало ускоренно биться, накатывал прилив нежности, и хотелось прижаться к ней, как будто она и впрямь была ее мамой. Похоже, что мать с дочерью были очень близки, и чувство это передалось новой владелице тела по наследству.

Увидев герцогиню, Саша неожиданно вспомнила, где видела ее раньше. Это была та самая пожилая женщина из ее снов. Это она встречалась с померанским герцогом, беседовала со шведской принцессой и княгиней Дарловской. А еще это она сказала Марте, что любит всех своих внуков!

– Подойди ко мне, дитя мое, – велела ей Клара Мария.

Марта подтолкнула ее вперед, и девочка, сделав несколько шагов, присела в книксене. Надо сказать, что получилось это весьма изящно, как видно, учили ее этикету всерьез.

– Ты очень напугала нас, – продолжила герцогиня. – Я слышала, у тебя было нехорошо с памятью, и ты не узнавала многих знакомых тебе людей? Скажи мне, дитя, ты помнишь меня?

– Вы моя бабушка? – несмело спросила Шурка, и этот ответ заставил ахнуть всех присутствующих, а прежде всего – мать.

– Верно, – ничуть не смутилась пожилая женщина, и губы ее тронула слабая улыбка. – Я действительно твоя бабушка и потому очень рада, что тебе уже лучше. А кто это такой, ты помнишь?

С этими словами герцогиня поманила девочку к себе и показала ей небольшую миниатюру с портретом. Взглянув на него, Шурка равнодушно покачала головой. Изображенный на ней молодой человек был ей совсем не знаком, да и вообще выглядел на ее вкус слишком помпезно. Длинные волосы, роскошные кружева, дорогое платье, и лишь висящая на боку шпага указывала на его принадлежность к мужскому полу.

– Нет, бабушка, – помотала она головой.

– Ничего удивительного, – не стала огорчаться Клара Мария. – Ты ведь его никогда не видела. Это мой сын, Иоганн Альбрехт, в ту пору, когда он был еще принцем. Это твой отец, дитя!

Окружающие еще раз ахнули, но уже значительно тише. Все-таки герцогиня имеет право на некоторую экстравагантность, и если ей захотелось приблизить незаконнорожденную внучку, то кто, скажите на милость, может ей помешать? Нет, разумеется, у нее есть муж, но всякому известно, что герцог Август высоко ценит мудрость своей супруги и почти никогда ей не перечит.

– Что-то я устала, – вздохнула Клара Мария и обернулась к Марте. – Вы можете идти с дочерью.

– Да, ваше высочество, – сделала та книксен и, взяв дочь за руку, удалилась.

Шурка шла рядом с матерью и искоса поглядывала на нее. То, что она не принцесса, было очевидно. Нет ни короны, ни свиты, ни роскошного наряда. А если ее отец – принц, это означает только одно. Они не женаты. Стало быть, папаша охмурил в свое время бедную девушку и бросил ее, обрюхатив. Слава богу, хоть бабушка не бросила бедняжку на произвол судьбы и взяла к себе. Хорош, нечего сказать. Нет, все-таки все мужики козлы! А ведь Марта очень красивая женщина и еще совсем молодая. Где-то двадцать два, может двадцать три, не больше. Шагает легко, в осанке чувствуется прирожденная грация, а еще у нее очень милая улыбка. «Все-таки моя мама самая красивая!» – неожиданно для самой себя подумала Александра. Похоже, она стала привыкать к новой жизни и новой семье. Только иногда по ночам ей слышался плач новорожденного ребенка, и тогда она закутывалась с головой в одеяло, не в силах его слушать. Но это случалось все реже, и Шурка все больше чувствовала себя беззаботной маленькой девочкой. Здоровье быстро поправлялось, и ей хотелось бегать, прыгать и играть с подружками.

С последними было не очень хорошо. У придворных и слуг было довольно много детей, в том числе и подходящих для внучки герцогини по возрасту. Но первые запрещали своим отпрыскам водиться с незаконнорожденной, а для вторых она была почти госпожой. Хотя маленькая Мария была девочкой общительной и доброй и потому ее многие любили, но Шурка никого из прежних друзей не помнила, и ей пришлось знакомиться заново. Случилось это, как только здоровье ее улучшилось, и Марта отпустила ее погулять.

– Здравствуйте, – приветливо сказала она первым встреченным ею девочкам, игравшим с куклами.

– Здравствуй, – отозвалась крайняя из них и подозрительно посмотрела на пустые руки Шурки. – Ты что это не взяла свою Эльзу?

– Кого не взяла? – удивилась та.

– Куклу, конечно, – возмутилась подобной бестолковости девочка. – Если ты рассчитываешь, что я дам поиграть тебе со своей, то будь уверена – ничего у тебя не получится!

Услышав эту отповедь, Александра сильно удивилась. С ее точки зрения, ничего похожего на куклу в ее вещах не было. Разве что странный, грубо оструганный чурбачок, завернутый в какое-то подобие платья, сшитого из разноцветных лоскутов. Честно сказать, она и в своем детстве не слишком любила играть в куклы, предпочитая бегать с мальчишками, а теперь ей и – вовсе такое времяпрепровождение казалось глупым.

– Здравствуй, Мария Агнесса, – вышла вперед другая девочка. – Не слушай Хильду, ты ведь знаешь, какая она задавака! Лучше иди к нам и расскажи, отчего ты так долго не появлялась? Ты разве не помнишь меня? Я Гретхен!

– Я болела, – пожала плечами Шурка.

– Да, нам говорили, что ты не здорова.

– И даже говорили, что ты вот-вот умрешь! – добавила Хильда с ехидной улыбкой.

– Не дождешься!

– Больно надо мне ждать этого. Даже если ты не умрешь – все равно останешься приблудной!

Очевидно, прежняя Мария стерпела бы подобное оскорбление, но у Шурки на этот счет было свое мнение, и она, недолго думая, шагнула вперед и влепила обидчице звонкую пощечину. Сил у восьмилетней пигалицы было немного, и ничего страшного с той не случилось бы, но сам факт того, что дочка Марты стала драться, поразил остальных девочек как гром среди ясного неба. Хильда убежала, размазывая по щекам слезы, потенциальные подружки смотрели с опаской, и даже в глазах Гретхен сквозило неодобрение подобного поступка. В общем, отношения со сверстницами не сложились.

С ребятами тоже все было не просто. Того возраста, когда начинают интересоваться противоположным полом, они еще не достигли и принимать в свою компанию не спешили.

– Что тебе нужно? – настороженно спросил рослый мальчишка, которого все звали Руфус.

– Ничего, – пожала плечами Шурка. – Я просто гуляю.

– С чего это ты вдруг стала гулять здесь?

Два наезда подряд было существенно больше, чем она обычно могла оставить безнаказанно, и девочка ощетинилась.

– Тебе-то какое дело, это что – твой сад?

– Нет, это сад его высочества, господина герцога, – вышел вперед другой мальчик. – Просто обычно мы здесь играем, а вам сюда нельзя!

– Это кто так решил?

– Никто, просто так уж заведено, – растерялся тот.

– Мне все равно, что и как тут у вас заведено. Я буду ходить там, где захочу, и ни у кого не собираюсь спрашивать позволения!

Услышав такое безапелляционное заявление, молодые люди насупились. Если бы это сказал кто-то другой, его участь была бы решена, но Мария Агнесса была воспитанницей герцогини, и попытка вздуть ее запросто могла кончиться розгами. Не говоря уж о том, что мальчишкам не полагается драться с девчонками. Неизвестно, чем бы закончилось это дело, но совсем рядом раздался голос Марты, зовущей дочь.

– Мария, немедленно иди сюда! – приказала она, завидев девочку.

Пацаны немедленно скрылись в кустах, оставив ее одну разбираться с родительницей.

– Да, матушка, – отозвалась Шурка.

– Что с тобой происходит? – встревоженно спросила камеристка герцогини. – Скажи на милость, за что ты побила Хильду?

– Она знает, за что, – буркнула та в ответ.

– Ее мать теперь пожалуется господину управляющему, и у нас будут неприятности.

– Ну и пусть!

– Не говори так, девочка моя. Конечно, герр Кнорре не прогонит нас из замка, но у него есть масса возможностей испортить нам жизнь.

– Разве я не внучка госпожи герцогини? Если так, то какое нам дело до ее управляющего!

– Не все так просто, малышка. Да, ее высочество покровительствует нам, но она уже не молода. К тому же у нее слабое здоровье, не нужно огорчать ее по пустякам. Обещай мне, что не станешь ей жаловаться.

– А сколько ей лет? – неожиданно спросила Шурка.

Марта на секунду задумалась, покачав головой, грустно сказала:

– Уже сорок три.

– Всего-то!

– Это совсем немало для женщины, даже если она герцогиня. Болезни не смотрят, кто знатен, а кто нет, да и частые роды иссушают тело не хуже тяжкого труда.

– Она много рожала?

– Ты все забыла, – сокрушенно покачала головой Марта. – Да, у нее было много детей, но все умерли в младенчестве. Все, кроме одного.

– Моего отца?

– Да, герцог Иоганн Альбрехт твой отец. Но тебе не следует часто упоминать об этом.

– Потому что я приблудная?

– Кто тебе это сказал? – взгляд матери на мгновение стал жестким.

– Никто!

– Теперь понятно, за что получила Хильда. Что же, я понимаю, почему ты так сделала, но все же впредь попытайся держать себя в руках. Все же ты дочь русского царя!

– Чья я дочь? – едва не задохнулась от удивления Шурка. – Какого еще царя?!

– Похоже, мы рано отпустили тебя гулять, – поджала губы Марта. – Есть вещи, которые следует помнить, несмотря ни на что!

Договорив это, она взяла девочку за руку и решительно увлекла за собой. Прятавшиеся в кустах мальчишки переглянулись, и Руфус недоуменно спросил приятеля:

– Что-то я не понял, Гюнтер, неужто эта пигалица решилась вздуть Хильду?

– И правильно сделала, – шмыгнув носом, отозвался тот. – Так и следует этой ябеде и доносчице!

– Верно, – кивнул головой здоровяк. – Похоже, что Мария – боевая девчонка!

– И очень красивая, – мечтательно вздохнул мальчик.

– Что бы ты в этом понимал, сопляк! – усмехнулся Руфус и дал приятелю подзатыльник.

Обычно с ним никто не решался спорить, но на сей раз нашла коса на камень. Гюнтер отскочил в сторону и, приняв горделивый вид, потребовал:

– Герр рыцарь, извольте немедленно признать, что Мария Агнесса Рашке самая красивая дама на свете, или примите мой вызов на смертный бой!

– Ты еще не рыцарь, а она не твоя дама сердца, – скептически посмотрел на него товарищ. – Но уж коли ты решил подраться, то я к твоим услугам!

Едва Шурка, точнее ее новое тело, немного окрепла, у нее немедленно начались, или скорее продолжились, занятия. Такой подлости от судьбы-злодейки она никак не ожидала, но делать было нечего. Высокородная бабушка желала своей внучке всяческого добра, а потому велела учить ее так, будто она была самой настоящей принцессой. Надо сказать, что набор знаний, необходимых для столь высокого звания, был просто огромен. Принадлежащая к аристократическому роду девица должна была в совершенстве знать: закон Божий, латынь, разбираться в геральдике и помнить поименно всех представителей царствующих родов в Европе, а их было просто огромное количество. Более того, через папашу-герцога девочка, в теле которой она оказалась, была с большинством из них в родстве. Судите сами: шведский, датский, польский и британский королевские дома. Померанский, брауншвейгский, бранденбургский – герцогские. И это только более-менее близкие родственники, а ведь были еще и дальние! Но оставался еще один необъяснимый для Александры вопрос – каким образом ее теперешний отец ухитрился стать русским царем?

История никогда не была ее любимым предметом, но все же некоторое представление она о ней имела. И затверженные еще в школе знания прямо и недву-смысленно свидетельствовали, что в Москве сейчас должен сидеть первый царь из династии Романовых. Кажется, его звали Михаилом.

Увы, как это случилось, для большинства ее учителей было абсолютной загадкой. То есть они знали, что сын герцогини Клары Марии, принц Иоганн Альбрехт Мекленбург-Стрелицкий был вынужден бежать из родного дома, преследуемый своими двоюродными братьями. (Во семейка!)

Поскитавшись по Европе, опальный молодой человек добрался до Швеции и сумел там понравиться покойному королю Карлу. Причем настолько, что тот выдал замуж за него свою дочь, несмотря на то, что последняя была на десять лет его старше! Папаша с радостью ухватился за это предложение и немедленно забыл про Марту с ребенком. (Козел!) Получив поддержку тестя, принц вернулся с войском домой и быстро вправил мозги своим кузенам, после чего те внезапно умерли. Никто, конечно же, прямо не обвинил сына госпожи герцогини в этом преступлении, но из контекста повествования это следовало – совершенно ясно. (Отморозок!) В результате этой трагедии принц-изгнанник превратился в полновластного герцога с приставкой «Великий», которой у его предков никогда не было.

После чего шведы, убедившись, какой ценный кадр прибило волной к их берегу, не нашли ничего лучшего, как отправить его в Россию, с тем чтобы посадить на Московский престол младшего сына короля – принца Карла Филиппа. Самое удивительное, что его миссия увенчалась полным успехом, и ушлый папенька почти уговорил бородатых русских бояр на эту авантюру. Но тут, к несчастью (хотя это для кого как), малолетний шведский принц простудился и умер, а на его место уселся муж старшей сестры. То есть великий герцог Иоганн Альбрехт или, как стали называть его новые подданные, Иоанн Федорович! (Дурдом!)

Спрашивается, куда смотрели Минин с Пожарским? Если они вообще в этом варианте истории были!

Ситуацию, наверное, мог бы прояснить русский посол – думный дьяк Бестужев-Рюмин, приезжавший к бабушке-герцогине с подарками от непутевого сыночка, но он уехал еще до того, как маленькая Мария Агнесса заболела и в ее тушке появилась Шурка. Кстати, на подарки папаша не поскупился, и теперь зимой весь двор герцогини щеголяет в роскошных мехах. Не забыл и про алименты для брошенной Марты с дочкой. На их долю тоже достались соболя, лисы и бобры. Правда, маменька, не будь дурой, большую часть их тут же продала, а денежки припрятала на черный день.

Ну да ладно, что-то она отвлеклась. Помимо вышеперечисленных наук, Марию немного обучали письму и счету, но самое главное – этикету! Раньше Шурка и представить себе не могла, что есть столько видов разных поклонов и реверансов! Для низших – можно просто наклонить голову в знак приветствия. Для равных слегка присесть, взявшись кончиками пальцев за платье, а для высших… Вообще-то для незаконнорожденной дочери – все высшие! Но приветствуя герцогов или маркграфов, полагается делать один поклон, королей – другой, а если, паче чаяния, придется столкнуться с императором Священной Римской империи, то надо вообще раскорячиться так, что жить потом не захочется. (Кстати, откуда взялась Римская империя?)

А еще танцы. Так уж сложилось, что в своем времени ей не приходилось танцевать даже вальс или польку-бабочку. А вот тут за нее взялись всерьез! Впрочем, вальса еще не изобрели, но была куча других со странными названиями: аллеманда, сарабанда, павана… заключались они по большей части в том, что дамы и кавалеры должны были чинно ходить вокруг друг дружки и кланяться. Для Шурки, верхом хореографического искусства которой было подрыгаться под ритмичную музыку после пары банок пива, это было пыткой! А ведь за нее еще по малолетству толком и не брались. Это ей учитель танцев – итальянец из Вероны – сразу объяснил, снисходительно улыбаясь при этом.

– Вам, синьорита, еще только предстоит освоить азы высокого искусства Терпсихоры^[2], которому я имею честь служить.

– Скука смертная эти ваши сарабанды с паванами, – пробурчала в ответ девочка.

– Если синьорите будет угодно, я научу ее гальярде. Это очень веселый и энергичный танец. Но случится это не прежде, чем вы проявите усердие в более простых упражнениях!

В процессе обучения выявилась интересная особенность. Некоторые науки, скажем – латынь, в изучении которой маленькая Мария Агнесса продвинулась достаточно далеко, давались ей сравнительно легко. То есть учитель принимался объяснять, и Александра быстро вспоминала, что ей преподавали прежде. С немецкой грамматикой проблем также не возникло.

Про счет и говорить нечего, имея в средней школе слабую четверку, здесь она оказалась едва ли не более сведущей, нежели ее преподаватель. Слава богу, хватило ума не демонстрировать ему всю глубину своих знаний. Также кое-как удалось восстановить память по венценосной родне, но вот закон Божий, этикет и танцы являли собой столь вопиющий пробел, что у учителей руки опускались. Как кланяться, в какую позицию становиться и кому и в каком случае молиться, вспомнить решительно не удавалось. Тело девочки деревенело, способность соображать начисто утрачивалась, а речь становилась настолько косноязычной, что даже видавшие виды преподаватели разводили руками. Кстати, телесные наказания не только применялись, но и считались обязательными. Получить за нерадивость указкой по пальцам – было делом само собой разумеющимся. Розог пока еще в ход не пускали, но весьма внушительная связка, стоящая в рассоле, красноречиво намекала, что терпение местных предтечей Песталоцци не беспредельно!

Единственной поблажкой прекрасному полу было то, что пороть их полагалось через рубашку. А вот, к примеру, мальчишек, ходивших учиться к местному пастору, охаживали по голым задницам без малейшего сострадания. И жалобные крики наказанных разносились по гулким коридорам, прилегающим к церкви.

Иногда, устав от занятий, она сбегала и пряталась от надоевших учителей то в саду, то в каком-нибудь отдаленном уголке замка. Еще она любила наблюдать за учениями солдат местного гарнизона. В Брауншвейге не было большой армии, лишь небольшой наемный регимент личной стражи герцога охранял его от возможных неприятностей. Тем не менее учили солдат на совесть. Трижды в неделю у них были занятия, во время которых они маршировали, рубили алебардами чучела или обучались владению пиками. Офицеры и состоявшие на службе герцога молодые дворяне тренировались отдельно, оттачивая мастерство владения шпагой.

Особенно ей нравилось наблюдать за учебными поединками двух молодых дворян, всегда проходившими отдельно от прочих, в одной из дальних галерей. Шурка случайно наткнулась на них и с тех пор старалась не пропускать их занятий. Одним из них был мсье Бопре, безуспешно учивший ее французскому языку, а лицо второго всегда скрывала фехтовальная маска.

Было заметно, что беглый гугенот куда искуснее владеет клинком, нежели его соперник, однако и тот иной раз заставлял своего визави попотеть. Легкие шпаги мелькали в их руках как молнии, и внимательно наблюдавшей за ними девочке казалось, что это умение было бы куда полезнее для нее, чем все эти танцы, поклоны и прочие глупости. Однажды она потеряла бдительность, и ее заметили.

Галантный француз изобразил в сторону Шурки легкий поклон и с улыбкой указал на нее своему товарищу. Тот обернулся и на мгновение застыл в нерешительности. Затем сбросил маску, и девочка с удивлением узнала свою мать.

– Что ты здесь делаешь, Мария? – строго спросила она, пытаясь одновременно выровнять дыхание.

– Очевидно, учит псалмы, – не удержался от остроты учитель французского. – Я слышал, как здешний кюре неодобрительно отзывался о стараниях мадемуазель.

Прогульщице ничего не оставалось, как повиниться во всех грехах и смиренно просить прощения. Матушка, судя по всему, не имела ни малейшей склонности спустить подобную леность, но неожиданно за свою ученицу вступился мсье Бопре.

– Простите мою вольность, мадемуазель, но вы, право же, чрезмерно строги к своей девочке. Она и без того образованна куда лучше большинства своих сверстниц, а если и не преуспевает в какой-либо науке, то лишь по малолетству.

– Боюсь, что не смогу согласиться с вашей снисходительностью, – возразила ему Марта.