На бесподобно васильковом майском небе торчало одинокое куцее облако. Напротив крыльца душераздирающе стильного придорожного ресторана по газону ползал молодой трудолюбивый садовник в джинсовом комбинезоне – укладывал вокруг альпийской горки бордюрную ленту.
За переливами мышц под загорелой ровной кожей гиганта садовника следили две не первой свежести ухоженные тетки, устроившиеся в тени за столиком террасы, и одна печальная вислоухая собака. Собака скорее присматривала за котом, пробирающимся к мусорным бачкам ресторана, но это не важно…
Денис Ананьев аккуратно смел с терракотовой ленты навалившийся земельный ком, отер потный лоб тыльной стороной перчатки… С пологого крыльца террасы надменным подиумным шагом спускалась администратор ресторана Марина. Подошла ближе, окатила взопревшего работника хорошо дозированным пренебрежением во взгляде и выдала:
– Ананьев, ты в рубашке работать не пробовал? Рустам сказал – скоро билеты на террасу продавать будет. Твоя «обнаженка» привлекает клиентуру…
Ананьев поправил сползающую лямку комбинезона, задумчиво надул щеки… Он ненавидел работать в майках, оставляющих на теле следы «колхозного загара». Марина от всей души не выносила мужиков, оставляющих без внимания ее прелести, умности и достижения, – отношения не заладились с первого рабочего дня. Садовнику по статусу полагалось сразиться наповал, он же оставался равнодушным к прелестям и умностям, и невнимание сие Марина переносила как личное оскорбление.
– Тебе по факсу какой-то счет прислали, – сказала она хозяйским тоном. Развернула циркульные ноги в обратном направлении и поднялась по крыльцу с грацией сытой пантеры. Узкая юбка очертила все, что только было возможно. Ананьев вздохнул, бросил косой взгляд на скучающих в теньке теток и вернулся к бордюру.
Весь последний месяц ему отчаянно не везло с этими самыми юбками и тетками. Еще недавно Денис Ананьев был совладельцем набиравшей обороты фирмы по обустройству садово-парковых территорий. Его партнер Артур только бумажки подписывал, в тонкости производства не вникал, поскольку с самого начала было оговорено: Ананьев – мозг, Артурчик – кошелек. У Дениса – дизайнерский талант, у Сулейманова – капитал. За три года совместного руководства все наладилось, устаканилось, пошло по рельсам, да так бы и ехало, если бы в Ананьева со всего размаха не врезался «локомотив» «Алиса Сулейманова»: фирменный поезд удовольствия, жена дорогого компаньона и попросту мартовская кошка.
Алиса снесла все заграждения и на предельной скорости попыталась подмять под себя «лапусечку Денисика». Причем подмять совсем не фигурально. Обрушилась с поцелуями, завалила на письменный стол поверх разложенных бумаг…
И в этот момент, совсем как в пошлом анекдоте, в кабинет заходит муж.
Сулейманов чудом не убил жену и друга подарочным ятаганом, рычал, ревел и бегал. Кошка с рыданиями уворачивалась от ятагана и плевков, валила все на «подлого совратителя Ананьева».
Денис не стал дожидаться финала анекдота. Вышел из кабинета и тихонько закрыл дверь в прошлое. Горячая кавказская кровь Артурчика не позволяла надеяться на примирение, обливать помоями чужую женщину Ананьев не хотел. Под вопли и угрозы разбилась… скорее, была разрублена тупым ятаганом, хорошая мужская дружба…
Ананьев позвонил владельцу ресторана, выстроенного рядом с дорогущим торговым центром на дорогущем загородном шоссе, и согласился на подряд, который, к счастью, не успел оформить на адрес фирмы. На шее у Ананьева висела драконовски жадная до денег ипотека…
Первые три недели по вспаханному газону вокруг ресторана вместе с Денисом ползали два расторопных узбека Тахир и Алишер – объединенными усилиями, к счастью, успели выполнить всю основную тяжелую работу! – потом на эти клумбы наехала эмигрантская полиция, и двух узбеков увезли в переполненном таджиками автобусе. Узбеки махали из автобуса грязными ладошками и обещали вернуться… За десять минут до этого Ананьев успел всунуть в эти замурзанные ладошки всю наличность, имевшуюся в кошельке.
Но раскатывать рулонный газон Денису помогал уже двоюродный брат-студент. Кусок для драконовской ипотеки после визита «иммигрантов» остался существенно обглоданным.
…Ананьев стыковал бордюрную ленту, огладил ее в последний раз, нажал для верности и заметил, что от автомобильной парковки в его сторону шагает высокая блондинка в струящемся, словно лазоревый поток, шелковом платье.
Женщина остановилась напротив клумбы, оглядела ее одобрительно и проговорила хрипловатым контральто:
– Добрый день. Я вижу, вы тут все закончили?
Ананьев неопределенно повел загорелым накачанным плечом, промямлил:
– Вроде бы закончил, здрасте.
– Меня зовут Катарина. Я жена архитектора Кузнецова Павла Алексеевича.
Многозначительность, с которой женщина произнесла фамилию мужа, заставила Ананьева напрячь память: «Кузнецов, Кузнецов… Ах, этот?!» Примерно полгода назад на одном из корпоративов лысый мужик громогласно хвастался приятелю: «Мой дом создан по проекту Кузнецова». Приятель завистливо цокал языком и сокрушался, что у него со знаменитым зодчим что-то не сложилось…
– Недавно мы уволили садовника, подыскиваем нового работника… У вас уже есть предложения?
Вежливость формулировки вмиг вымела из головы Дениса недавнюю настороженность в отношении юбок. Женщина была красива, доброжелательна и мало походила на «локомотив». Ананьев – вообще-то молчаливый товарищ – вновь повел плечом.
Катарина достала из сумочки визитку, протянула ее адепту ордена молчальников:
– Вот, возьмите. Я буду ждать вашего звонка в течение суток. – Повернулась спиной, столкнулась с отправившейся куда-то по делам печальной собакой и, тихо ойкнув, заспешила прочь.
– Спасибо! – выкрикнул ей вслед Ананьев. – Я позвоню!
Женщина не оборачиваясь кивнула и скрылась за углом ресторана.
«Неужто поперло?! – почесывая коротко стриженный затылок, размышлял гигант садовник. – Неужто повезло – наткнуться на Кузнецова…»
Сад Кузнецова Дениса поразил. До поздней ночи Ананьев просидел за компьютером, вытаскивая из Интернета информацию о потенциальном нанимателе, просматривал работы архитектора и навоображал себе черт-те чего. Сад Кузнецова представлялся ему изысканной шарадой, эдакой лентой Мёбиуса из зелени и камня, многослойным совершенством… Денис почти влюбился в этот придуманный сад!
Действительность преподнесла сюрприз. На взгляд Дениса, сад превратили в незамысловатый ребус с заранее известными разгадками, в лощеное убожество. Ананьев как будто воочию увидел капризную ручонку, перелистывающую альбом ландшафтных новинок, видел пальчик с маникюром, утыкающийся в фотку, – хочу вот так, хочу вот это, хочу не хуже чем у всех…
Сад и получился – не хуже чем у всех. Безукоризненно ухоженный, прилизанный, он отдавал гламуром и глянцем, словно стадо однотипных красоток на подиуме «мисс Вселенная». В подобной красоте все ясно и понятно, длина ног относительно туловища просчитана до сантиметра.
И если бы не дом, безусловно принадлежащий гению Кузнецова, Денис подумал бы, что не туда попал. Дом завораживал. Он был стремителен и легок, как будто, пробегая по гектару вылизанных лужаек, ненадолго остановился отдохнуть и поставил рядом с собой корзиночку обсаженного хвойниками патио. (Патио, как мгновенно понял Ананьев, было включено в первоначальный проект дома, а не сада, и выполнено по эскизу Кузнецова. Денис мысленно перенес плиточный пятачок с плетеными креслицами из мая в заснеженную зиму и представил, как дивно будет смотреться на фоне пышных хвойников новогодняя елка. Она «поднимет» пространство и подарит праздник…)
…Горничная Лариса, встретившая Дениса у ворот, уже удалялась к дому по извилистой дорожке плит, Ананьев решительно развернулся лицом к саду и попытался оглядеть территорию более непредвзято: «дом с корзиночкой» немного примирил его с действительностью. Сад разрушил иллюзии – как будто в душу плюнул! – дом, а точнее, дома, Денис постарался вытащить на первый план.
Всего на неравно разделенном участке стояло три больших строения. Благодаря Интернету Ананьев узнал, что у Павла Алексеевича Кузнецова есть младший брат Геннадий. Тоже архитектор, тоже маститый, известный, но, на взгляд Дениса, лишенный гениальной легкости брата, так как Геннадий творил монстров. Тяжеловесных, раскоряченных и очень востребованных в среде русских нуворишей. Дома Геннадия господствовали над владениями, как пушечные редуты. Недружелюбно подминали под себя пространство, торчали из-за крепких заборов оскаленными башенками с крыш и свысока облаивали соседей.
И если учитывать, что в данном случае соседом краснокирпичного чудовища выступал дом старшего Кузнецова, то создавалось впечатление – Денис едва скрыл усмешку, – что дом-непоседа дразнит претенциозного вельможу, насмешничает и носится по лужайкам, высовывая прозрачный длинный язычок крытого бассейна.
Забавное соседство. Оглядывая владения Геннадия Кузнецова, Денис заметил в углу возле кустов шиповника несколько аккуратных грядочек с зеленью и сделал в памяти зарубку посоветовать хозяйке этого огорода перенести скамейку поближе к петрушке и тем отгородить столовые посадки от идеально выполненной клумбы.
…Коротконогая моложавая Лариса уже нетерпеливо переминалась на дорожке, Ананьев добавил прыти и мысленно приготовился к увиденному от ворот: за поворотом плиточной дорожки Дениса поджидал кошмар из снов ландшафтного дизайнера: первозданное растительное буйство, ни разу не тронутое секатором. В невообразимых яблоневых дебрях, сливовых кущах, крыжовниковых зарослях и попросту лопухах прятался третий дом огромного участка.
Сам по себе вполне гармоничный, даже безукоризненный, он был вызывающе запущен и дряхл. По потрескавшейся, когда-то нежно-зеленой штукатурке ползли лианы и плети вьюнков, дикого винограда и бешеного огурца. Казалось, будто дом зарос кустистой неопрятной бородой и щерился на новичков-соседей выщербленными ступенями высокого каменного крыльца с редкими белесыми пломбами-заплатами. Над пышными буртами кустов, как нахмуренные брови, нависал угрожающе ветхий балкон.
Лариса собралась повернуть налево к дому старшего Кузнецова, Денис, заинтригованный невообразимым соседством старика, подошел к нему ближе. Погладил крепкие каменные перила крыльца, задрал голову и понял: когда-то этот дом был прекрасен. И запустение, и дикий виноград не в силах скрыть идеальные пропорции. Дом походил на пожилого дебошира-ворчуна, что встал в вызывающую позу и мстительно не позволял вмешательства в свои дела парикмахеров, стоматологов и психиатра.
Иногда Ананьеву казалось, что подобные несуразные соседства говорят о людских отношениях побольше всяких слов.
– Тут Вера Анатольевна, – нетерпеливо пояснила Лариса, – мамаша.
– А в доме у ворот? – не поворачивая головы, продолжая любоваться, «разгадывать» старика, спросил Денис.
– Там ее младший сын с семьей живет, – абсолютно ожидаемо ответила горничная. – Пойдемте, вас Катарина ждет…
Катарина ждала Ананьева в шезлонге у бассейна. Капельки воды еще не высохли на ее шелковой, без малейшего изъяна коже оттенка аппетитного топленого молока, когда женщина начала подниматься с лежака: узкая талия изогнулась коварной анакондой, навстречу садовнику колыхнулись восхитительно спелые груди.
– Добрый день, – пропело глуховатое контральто, – простите, что встречаю вас в таком виде – у меня режим. Утренний заплыв.
Катарина сняла очки, улыбнулась, и Ананьеву почудился вдалеке призывный гудок сирены «локомотива».
От женщин, подобных Катарине, у нормальных мужиков обычно сводит скулы, становятся тесными штаны и непроизвольно шевелятся ладони.
Ананьеву захотелось сбежать – бегом, бегом, пока не оглушил свисток «локомотива»! – захотелось хотя бы закрыть глаза или перевести их на коротконогую неаппетитную Ларису, захотелось рухнуть в бассейн и не показываться на поверхности минут пятнадцать, пока не проскочит мимо «поезд удовольствий», не покажется пыльный зад последнего вагона…
– Как вы находите мой сад?
Ананьев невразумительно повел плечом.
– Хочу вам объяснить. – Катарина подошла ближе, дотронулась тонкими прохладными пальчиками до предплечья садовника, как будто разворачивая его в другую сторону. – То, что перед вами — моя территория. То, что левее, – владения свекрови и грядки Елены, жены младшего брата моего мужа. Ваш фронт работ — мой, совершенно не запущенный сад. Вам понятно?
От того как хозяйка пропела «мой, совершенно не запущенный сад», у любого нормального мужика пересохло бы горло и отнялся язык.
Ананьев был двадцатисемилетним мужчиной на сто один процент: его язык едва не отвалился.
– Почему вы все время молчите? – Голубые глаза женщины ошпарили нереальным льдом.
Денис откашлялся, ушел немного в сторону от прохладных гладких пальцев.
– Вы выбирали готовые проекты по журналам?
– Да. Мой прежний садовник понимал меня с полуслова. Он был очень послушен.
Черт, черт, черт!! Бежать, бежать, бежать!!
И сбежал бы. Если бы вчера не начал бредить Кузнецовым. Его домами, его проектами, его личностью. Ананьев почти заболел идеей познакомиться со знаменитым архитектором. Готов был душу заложить и лечь на рельсы за знакомство с мужем этой… полуобнаженной Цирцеи! Продаться по частям и оптом.
Во многих статьях Павлу Алексеевичу пели осанну его многочисленные ученики. Лет десять назад старший Кузнецов открыл студию, куда приглашал работать молодых дизайнеров и архитекторов. Сейчас эти уже известные люди с благодарностью вспоминали: ««Старик Державин нас заметил» и дал нам шанс».
Кузнецов был настоящим воспитателем. Он открывал таланты и позволял им окрепнуть и продвинуться. Как истинный гений, Павел Алексеевич был абсолютно чужд зависти и жадности, знакомство с таким человеком Ананьев посчитал бы не шансом, а ШАНСИЩЕМ. Он был согласен работать в его доме бесплатно. За корку хлеба и стакан воды. Пахать, окучивать, творить, и черт с ней, с ипотекой! Такой шанс дается один раз в жизни, а квартир по Москве хватает…
– Мой муж Павел Алексеевич практически не вмешивается в обустройство сада, – с толикой гордости за лощеное «творение» напевала Катарина. – Мы с самого начала договорились: дом его вотчина, сад – мой. Вам нравится?
По совести сказать, Ананьеву понравилось то, что муж Катарины оказался человеком слова – обещал не трогать сад и выполнил. Хотя, наверное, наверняка… хотелось тут пройтись с мотыгой…
Денис скрестил пальцы на удачу, прослушал еще несколько куплетов от контральто и отправился с Ларисой знакомиться со своим временным убежищем: небольшим домиком у ворот, разделенным на две половины – жилая и рабочая. А попросту сарай для хранения рабочих инструментов.
– Раньше здесь жила семейная пара – Василий и Лида, – неторопливо поясняла горничная. – Они украинцы. Вася за садом присматривал, Лида за домом…
– А почему они уволились? – Он разглядывал комнатку с телевизором, электроплиткой, холодильником – все новое, чин чином. Двуспальная кушетка, на окне миленькие шторки, есть книжный шкаф…
– Они уволены, – строго поправила Лариса.
– За что?
Горничная сделала круглые глаза, втянула шею в плечи, изобразила – сие есть тайна, покрытая мраком.
Один из главных постулатов закона о домоводстве гласит: в самой прибранной квартире всегда найдется точка для приложения усилий. Данное правило подходит также садоводу. Процесс приложения усилий нескончаем.
Пару часов Ананьев провел в сторожке, обустраиваясь, разбирая инвентарь. Разложил его в привычном для себя порядке, кое-что подправил. Прошелся с граблями по саду. Часов с шести вечера занял наблюдательную позицию у въезда на территорию и приступил к прополке каменного бордюра подъездной автомобильной дорожки.
От гаража на спину падала приятная тень, крошечные сорняки едва пробивались меж гладких каменных валунов и вряд ли требовали такого внимания, но Денис трудолюбиво выковыривал из-под камней малейший корешок и сам себе казался девочкой, расписывающей стены в подъезде кумира любовными письменами. Он чувствовал себя фанатом от архитектуры – самоиронии хватало. Не хватало только фотографии Кузнецова, готовой вынырнуть из кармана комбинезона и отдаться под автограф.
Ананьев чувствовал себя вполне готовым броситься к автомобилю архитектора, подобострастно попросить черкнуть пару строк «на добрую память с любовью…».
Смешно. И даже наивно. По зрелом размышлении Денис не надеялся в первый же день познакомиться с обретенным кумиром, догадывался, что в принципе мог рассчитывать лишь на слабый кивок гениальной головы в сторону нового садовника…
Но все же, все же… Сидел у гаража на корточках, безропотно боролся с сорняками.
Когда через раскрытые автоматикой зеленые ворота медленно вполз сверкающий «мерседес» представительского класса – едва удержался от желания вытянуться в верноподданническую струнку.
Машина не доехала до гаража, остановилась, и из салона, с водительского места на плитки парко-вочного пятачка выскочил высокий рассерженный мужчина. Не заметив сгорбившегося над бордюром садовника, он подбежал к задней дверце, распахнул ее во всю ширь и, нырнув в салон почти до половины, долго там возился, вытаскивая из автомобиля заупрямившуюся худенькую девчонку.
– Серафима! – выкрикнул наконец. – Выходи немедленно и марш в свою комнату! – Встал возле раскрытой дверцы и, барабаня пальцами по ее стеклянной верхушке, с растяжкой произнес: – Ну? Я долго буду тебя ждать?
Со своего наблюдательного пункта Ананьев хорошо видел внутренности машины: на заднем сиденье, с демонстративной неторопливостью поправляя сбитую потасовкой одежду, сидела хмурая девушка-гот. Длинная челка вороньим крылом падала на густо подведенные глаза, узкая черная туника и брючки, больше похожие на колготки, почти сливались с кожей автомобильного сиденья. Девушка нарочито невозмутимо поправляла воротничок туники и не говорила ни слова.
– Ну как знаешь, – прошипел мужчина и рассерженной походкой заторопился к дому младших Кузнецовых.
Геннадий Алексеевич – мгновенно понял Денис. По фотографиям из Интернета Ананьев знал: два брата-архитектора похожи жутко – оба высокие брюнеты с широкими залысинами на умных лбах, «породистые», Павел Алексеевич позволял себе некоторую художественную небрежность в одежде, был чуть более худощав, Геннадий выделялся в любой толпе лоском и претенциозностью.
Девчонка получалась – дочь Геннадия Алексеевича.
…Серафима показала спине отца язык и невозмутимо выбралась из машины.
Захлопнула обе дверцы, немного постояла, глядя поверх автомобиля, и только тут заметила Ананьева.
Секунд десять водила по гигантской, выпрямившейся фигуре сердитыми глазами. Ананьев взгляда не отвел. Он хорошо знал подобный тип подростков-бунтарей, пугающих родителей намазанными черной помадой губами, перстнями в виде черепов и застольными беседами на загробную тематику. Денис лояльно относился ко многим молодежным субкультурам, подозревая в них больше позы, чем действительной идеологии. Не найдя в лице Ананьева ничего похожего на осуждение или вызов, шумно выдохнула:
– Ты кто? – перекинула через плечо прядь длинных иссиня-черных волос.
– Садовник. Новый. Денис, – членораздельно представился тот.
– Закурить есть?
– Здоровье берегу.
– И этот туда же, – вздохнула девушка и медленно, словно прикидывая, куда идти, направилась к крыльцу своего дома.
Ананьев покрутил головой – отцы и дети, неизживная проблема – и сел на корточки перед каменной грядкой. Днем Лариса мельком посвятила его в хитросплетения генеалогии кузнецовского рода: у кумира имелась пара близнецов, отъехавших повысить образование в Кембридже. Геннадий Алексеевич был женат на Елене вторым браком, от первой жены остался еще и сын Дмитрий, который сейчас обретается где-то за бугром, изучает экономику и обещает вскоре быть. Саму Елену Ананьев видел мельком – миниатюрная шатеночка за тридцать, личико милое, приветливое, возле шикарной Катарины смотрится как дичок, привитый к пышной чайной розе.
…В дом Серафима так и не поднялась. Вернулась к машине и стала обшаривать бардачок.
Сигареты ищет, догадался Денис. Откуда архитектор привез строптивую дочь – без сигарет, без сумочки, – оставалось только догадываться. Серафиме можно было дать и пятнадцать лет, и двадцать пять – боевая раскраска гота сильно искажала возраст, но на школьницу, загулявшую после продленки, она все же не тянула…
Ананьев уже пропалывал бордюр возле самых ворот, когда минут через сорок Серафима, все в том же похоронном прикиде, возникла вновь. Встала сбоку, Денис видел только тупые носики туфелек-балеток:
– Эй, как тебя… Дэн… пошли чай пить? – Ананьев неторопливо отложил в сторону маленькую тяпку, поднял голову к девушке.
– Пошли к бабуле чай пить, – более конкретно, нетерпеливо проговорила Сима. Ее тон – капризный, понукающий – не скрыл некоторого заискивания и готовности при отказе тут же послать к черту не только Ананьева, но и весь остальной мир.
А может быть, заплакать. Глаза девчонки мерцали зеленоватыми виноградинами, черные губы шевелились и уже готовились выплюнуть: «Да пошел ты!..»
– Это Вера Анатольевна меня зовет? – спросил Денис.
– Нет! Я!
Ананьев недоуменно поднял брови.
– Пошли! – Девчонка нетерпеливо мотнула челкой.
– Зачем? У меня работа…
У меня архитектор Кузнецов еще не приехал.
Плечи девушки немного обвисли.
– Слушай, пошли, а? Я жрать хочу, сил нет!
– Так иди…
– Не хочу со своими ужинать, – быстро перебила Сима. – Пошли со мной к бабушке, у нее в восемь всегда чай накрывают. В саду.
– А я-то тут при чем?
– При тебе не будут нотаций читать, – усмехнулась девчонка. – У нас не принято выяснять отношения при посторонних.
Денис покачал головой, встал прямо: макушка довольно высокой девушки едва сравнялась с его носом. Стянул с руки перчатку…
– А это удобно?
– Удобно, удобно, – затараторила Сима. – Иди мой руки, надень что-нибудь, пойду тебя с бабулей знакомить.
Денис, не особенно торопясь, снимая на ходу вторую перчатку, пошел к садовому домику. Серафима правильно угадала – или заведено у них так было? – садовник безраздельно принадлежал лужайкам Катарины, на территорию остальных Кузнецовых его не приглашали. Так что с Верой Анатольевной еще не познакомили, Денис только видел высокую седовласую даму издалека, гуляющей под старыми деревьями, и приглашения на семейное чаепитие никак не ожидал. Жилая каморка его домика была оснащена всем необходимым, по словам Ларисы, прежние работники питались с хозяйской кухни, но у себя…
Пожалуй, только случай – размолвка чада с папашей – представил ему возможность познакомиться со всем семейством в первый же вечер. В неформальной, так сказать, обстановке.
Как ни крути – спасибо Симе.
Длинный стол со столешницей из гладких скобленых досок под старыми яблонями возле дома-ворчуна накрывала Елена. Вера Анатольевна сидела на деревянном стуле с высокой спинкой и крепкими подлокотниками, с руки кормила кусочками мяса пожилую толстую болонку. Болонка беззубо чавкала и ела, кажется, только из уважения к хозяйке.
Для порядка собачонка немного поворчала на кроссовки садовника, потом услышала «Фу, Таисия», обнюхала шнурки и убралась под стол, где положила голову на хозяйскую туфлю, вздохнула всем тельцем и закрыла глаза.
Секунд через сорок из-под стола раздался вполне человеческий храп.
И следует заметить, именно благодаря тому, что в момент знакомства с новым садовником Вера Анатольевна была занята кормлением любимицы, знакомство это прошло гладко, как-то по-семейному и без неловкости. Ананьев моментально понял – его день! – в любом другом случае надменная седовласая дама с прической под космонавта Валентину Терешкову вряд ли была так благосклонна и дружелюбна. Она с улыбкой посматривала, как Таисия елозит розовым носом по кроссовкам садовника, как тот, высокорослый и комично неуклюжий, замирает над озабоченной новыми запахами собачкой…
Серафима забыла о садовнике сразу, едва мачеха выставила на стол тарелку с сандвичами и пирог. На Елену она демонстративно не обращала внимания, разговаривала только с бабушкой и набивала рот бутербродами, отчего Вера Анатольевна только морщилась, но замечаний – не говори с набитым ртом! – все же не делала.
В семье не принято выяснять отношения при посторонних.
Бабушка сконцентрировала внимание на новом работнике – Ананьеву показалось, что чуточку тоже демонстративно, – и спрашивала в основном о том, чем Денис занимался раньше, его работа – это призвание, хобби или временная передышка?
От этих расспросов Ананьев немного ежился и поминутно желал Таисии крепкого здоровья: как только собачка уснула, с лица хозяйки практически исчезла улыбка. Денису казалось, что он попал в офис компании, занимающейся трудоустройством населения, причем с уклоном в трудоустройство трудновоспитуемых подростков.
– Верочка Анатольевна, – с мягким укором прервала очередной вопрос Елена, – ну что вы, в самом деле, к мальчику пристали? Пейте чай, Денис, а то совсем остынет.
Огромный «мальчик» и «тете» пожелал крепчайшего здоровья. Послал Серафиминой мачехе благодарную улыбку и откусил кусок сандвича с курятиной. За пятнадцать минут, проведенных под старыми яблонями, простенькая Елена показалась ему наиболее милой представительницей семейства Кузнецовых. (Таисии вообще – пятерка с плюсом!) Серафима использовала его в корыстно-голодных интересах, Вера Анатольевна едва заметно расставляла акценты: «Вы, милый юноша, всего-то лишь работник»; пришедшая чуть позже Катарина тоже была мила и добросердечна, она внесла в беседу светскую легкость и непринужденность…
Но в сторону жены кумира Ананьев старался не смотреть. На опасно красивых женщин он наложил табу.
* * *
Павел Алексеевич приехал только в десятом часу. Сказал, что успел поужинать в городе, но чаю выпьет с удовольствием; расцеловал матушку, приложился к жениной ручке…
Ананьев понимал, что нужно уходить. Чай давно выпит, бутерброд съеден. Сгорая от неловкости, он врос в деревянную скамейку и только что корней до земли не пустил. Свесил огромные ладони-лопаты под стол – нервные движения пальцев выдавали смятение – и ждал… неизвестно чего. Вопроса, слова от высокого худощавого мужчины с крупными залысинами, «спокойной ночи, Денис» от Веры Анатольевны…
– Котенок, это наш новый садовник Денис, – промурлыкала наконец Катарина и кокетливо положила щеку на почти обнаженное приподнятое плечо.
– Да, да, – невнимательно кивнул кумир, и в груди Ананьева что-то гулко хлопнуло, оторвалось и покатилось под лавку. Наверное, душа – попробовала воспарить, но пугливо устремилась к пяткам. Кумир отставил чашку, прищурился на нового работника… Душа теплой волной пробежала обратно и вернулась на место! – И как вы находите наш сад?
Вот он – момент истины!
Вопрос, не исключено, был чисто риторическим, и никакого развернутого ответа от молчуна садовника архитектор не ожидал, но Ананьев проговорил, как шагнул в открытый люк летящего самолета, забыв проверить, имеется ли за спиной парашют:
– А это зависит от того, что вы имеете в виду.
Несколько секунд затяжного полета прошли в полнейшей тишине.
Тут либо пан, либо пропал. Второго случая может не представиться: не сумеешь заинтересовать, к тебе будут относиться как к затупившемуся садовничьему инвентарю – бездумному приложению к огородному культиватору.
Кузнецов аккуратно поставил чашку на блюдце, вытянул губы…
– Нуте-с, нуте-с, молодой человек, что вы имеете нам сказать? – проговорил с одесскими интонациями, скосил глаза на примолкшую жену…
– С технической стороны сад в безупречном состоянии, – серьезно произнес Денис. – Если же вас интересует мое мнение относительно планировки…
Павел Алексеевич более откровенно посмотрел на жену, насмешливо сморщил нос…
Ананьев ступил на чужую территорию. Мой прежний садовник был очень послушен. Катарина выдержала насмешливый взгляд – душа Ананьева подпрыгивала теннисным мячом, застревала в ребрах, как в туго натянутой сетке, – усмехнулась и положила острый подбородок на ладонь, поставленной на локоть руки.
Почему-то промолчала.
– Так что же вас не устраивает в нашей планировке? – обернулся к садовнику Павел Алексеевич. В его голосе все так же слышалась насмешка, только непонятно по чьему адресу.
– Каменная горка-водопад и дорожка к нему расположены не совсем правильно. Вечерние тени, падающие от елей за забором соседей, режут перспективу на дольки. Если повернуть водопад и дорожку немного левее, тени, напротив, придадут ансамблю глубину.
Кузнецов откинулся на спинку лавки, внимательно посмотрел на садовника:
– Вы совершенно правы, Денис. На сколько бы вы предложили развернуть водопад?
– На двадцать пять – тридцать градусов. В идеале – двадцать восемь.
Павел Алексеевич перекрутился всем корпусом, повернулся к жене:
– Катенька вряд ли согласится что-либо менять…
Жена вскинула голову, мотнула шевелюрой…
– Снова грязь разводить, – певуче продолжил архитектор, – газоны ворошить…
– Я все сделаю быстро! – горячо вступил садовник. – Дня за три, за четыре!
Супруги молча смотрели в глаза друг другу; «теннисный мяч» плотно застрял в «сетке», вибрирующей от удара…
Катарина внезапно фыркнула:
– Пожалуй, мальчики, вы меня рано в ретроградки записали. Денис, что вы собираетесь делать?
– Никакой грязи я разводить не намерен, – быстро, пока хозяйка не передумала, заговорил Ананьев. – Водопад можно почти не трогать, развернуть чисто зрительно…
– Разумно, – перебил Кузнецов и встал с лавки. – Желаю успехов. Приятно было познакомиться, Денис.
Эта скупая похвала не давала Ананьеву уснуть до самого утра.
То был аванс.
Через неделю, когда работа по переустройству водопада и дорожки была закончена, Павел Алексеевич подошел к Ананьеву.
– Денис, – сказал, подвигав взад-вперед губами. – Через несколько недель у меня освобождается место в отделе ландшафтного проектирования. Вы не хотели бы поработать вместе со мной? Будет интересно…
Ананьев чуть не взвился в воздух, как терьер, ловящий зубами пластмассовую тарелку.
Поймал! Поймал свой ШАНСИЩЕ!!
– Я готов, с радостью, – ответил скромно.
– Тогда вернемся к этому разговору через три недели.
Ананьев был готов удрать из этого сада уже сегодня. В ту же минуту. Скатать поливочный шланг и пешком отправиться в Москву до крыльца перед дверью студии Кузнецова. Сидеть там эти три недели и жить подаяниями для голубей и кошек.
К своему ужасу молодой садовник начинал понимать, что он влюбился.