Турсун

© Гульнара Нуркулова, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

Глава I. Прощай, Иссык-Куль!

Рано утром мама ласково разбудила Турсун: «Вставай, секетин кетейин^[1]».

Турсун нехотя открыла глаза, полежала немного, натянув одеяло на себя, так как в комнате стало прохладно из-за ворвавшегося чистого горного воздуха сквозь дверь, оставленную мамой распахнутой. Снаружи суетились люди. Из коротких разговоров мужчин она поняла, что собираются резать лошадь.

«Интересно, кого на сей раз отец позвал в гости? – подумала она. – Наверное, будет много народу… раз режут лошадь. Надо подниматься и помочь маме».

Одевшись, она вышла и увидела во дворе бабушку, которая сидела на большом старом пне, приспособленном кем-то для сиденья. Недалеко от неё стояли отец, Азамат ава^[2], брат отца, и Иман ава, сосед, который долгое время работал на отца, выполняя разные работы по дому, ну и, конечно, бывал незаменим, когда отец приглашал гостей. Тогда в его обязанности входило зарезать скот, разделать тушу, сварить мясо и, самое главное, правильно подать устуканы^[3] – строго в соответствии с занимаемым положением или возрастом гостя. В этом он никогда не ошибался, и отец всегда оставался доволен. Сегодня, судя по тому, как серьезно мужчины разговаривали и спорили, какую лошадь зарезать, намечался прием знатных гостей.

– Секетин кетейин, Туку, уже встала? – обратилась бабушка к Турсун. – Сядь рядом. Турсун подсела к бабушке на краешек пня. Бабушка погладила и чмокнула её в макушку, потом достала платочек из кармана и вытерла слезы.

– Эне, ничего не говорите! – почему-то фыркнула мама на бабушку, пробегая мимо.

Немного посидев, Турсун решила помочь маме и Сакен, жене Иман ава, потаскать воду в казан. Казан уже наполовину был наполнен водой. Турсун зашла в дом, перелила остатки жармы^[4] из ведра в свободный тазик, взяла еще одно ведро и пошла к ручью. Увидев кристально чистую горную воду, наклонилась, набрала её в ладонь, глотнула, помыла лицо и, кажется, окончательно проснулась. Посидев еще немного, зачерпнула из глубокого места воды в ведра и направилась с ними к дому.

– Почему набираем воду в маленький казан? Разве не надо готовить казан для варки мяса коня, которого забивают? – спросила Турсун у матери, разжигавшей огонь под казаном.

Мама не ответила. Она показалась ей чем-то расстроенной. Обычно она вела себя так, когда ругалась с отцом или слышала незаслуженное ворчание или упрёки бабушки. Тогда она замыкалась и начинала делать что-то молча, не обращая внимания на других, даже на детей. Турсун не нравились такие моменты, и она всегда про себя молила бога, чтобы у мамы быстрее прошла обида.

– Сходи к ручью и помой большой тазик, – сказала мама.

– Хорошо, энеке, – отозвалась Турсун и пошла выполнять поручение.

– Туку, надо бы вскипятить воду в самоваре. Мужчины справятся с конем, захотят поесть, – обратилась к ней бабушка, которая всё еще сидела на старом пне, откуда можно было обозревать всё, что делается вокруг, и вовремя вмешаться, если что-то пошло не так.

– Да, апа, я уже налила в самовар воды. Сейчас разожгу огонь, – ответила Турсун.

Пока разогревалась вода в самоваре, Турсун успела заправить постель в передней комнате и накрыть дасторкон^[5] боорсоками^[6], топленым маслом и вчерашним недоеденным куском баранины.

Когда мужчины наконец управились с конем, мама заварила чай из самовара и пригласила всех в дом. Было рано, никто еще не успел позавтракать. Все, громко прихлебывая, приступили к чаепитию с молоком и солью. Турсун успела съесть пару боорсоков и выпить пиалу чая, когда мама позвала ее во двор.

Только теперь Турсун поняла, для чего грелась вода в маленьком казане. Вода предназначалась для её купания.

Идея мамы с купанием показалось Турсун странной, ведь последние два года, после того как ей исполнилось десять лет, она купалась сама, без чьей-либо помощи.

– Энеке, я сама помоюсь. Вы идите, – сказала Турсун, переживая, что мама не успела позавтракать.

– Ничего, моя золотая. Мы же недолго.

Мама тщательно помыла тело, затем принялась мыть волосы сначала мылом, затем намазала яйцом и ополоснула в отваре крапивы, приготовленной ею накануне вечером.

После купания мама заплела ей четыре косы, в кончики которых вплела ватные мягкие нитки для того, чтобы они не расплетались. Потом она вытащила из завернутой материи новое платье из красного с бирюзовым отливом шёлка, подаренного в прошлом году папиным другом Юсуфом из Пекина. Тогда мама показывала отрез Сакен, и они вместе долго им восхищались. И хотя ей чаще, чем соседским девочкам, обновляли платье, такого нарядного раньше у неё не было.

– Какое красивое! – воскликнула она и довольная поцеловала маму. – Спасибо!

– Еще не все. Надень сверху, – с этими словами она достала из той же завернутой материи чапан^[7]. Его Турсун узнала сразу.

– Энеке, это же ваш… – проговорила она растерянно, ведь маме изумительно шел этот темно-зеленый шерстяной чапан, так что Турсун не могла оторвать глаз, когда мама изредка надевала его.

– Мы с Сакен перешили его для тебя. Куда я ходить в нем буду? – ответила мама.

Они уже заканчивали любоваться новым нарядом, как послышался топот коня, приближавшегося к их дому.

– Болуш^[8] байке! – к то-то позвал отца. Увидев Турсун, пришелец спросил: «Отец дома?» Она собралась ответить, но тут же услышала голос отца за спиной.

– Что случилось? Ты кто?

– Китаец Юсуф байке просил передать, что будет у вас сегодня после обеда.

– Что?! Ай! Иман! Вставайте быстрее, гости скоро прибудут, надо ставить большую юрту! Жанылай, у тебя все готово? Отправь Самагана, чтобы он оповестил родственников, – все еще в панике отец спросил у гонца. – Сколько человек сопровождают Юсуфа?

Юноша ответил, что этого он не знает.

Через полчаса родня была уже на месте. Мужчины занялись установкой юрты возле дома, женщины – приготовлением теста для боорсоков. Благо муки накануне намололи достаточно. Отец, успокоившись, наконец обратил внимание на дочку.

– Какая ты красивая стала, каралдым^[9], – сказал он, одобрительно окинув ее взглядом.

– Я не знаю, почему энеке перешила свой чапан на меня… ведь он ей так шёл, правда, атаке? – виновато отреагировала Турсун на слова отца.

– Не расстраивайся дочка, даст бог, будет у энеке чапан лучше этого.

Не зная, чем заняться, Турсун зашла в дом, где собралась основная часть женщин. Все принялись разглядывать девочку и в один голос ахать по поводу нового наряда.

– Вам помочь? – спросила Турсун, переводя интерес родных на другую тему.

– Что ты, кыз^[10]! Успеем до приезда гостей. Иди лучше погуляй, а то новый чапан запачкаешь. Успеешь еще наработаться за свою жизнь, – сказала Уултай, жена дяди, выталкивая её в дверь.

«Наверное, я им мешаю сплетничать. Если нужна буду – позовут», – подумала Турсун и побрела к речке.

На качелях из толстой веревки, привязанных к ветке большого дерева грецкого ореха, росшего чуть выше речки, сидела Упол, а ее сестра-двойняшка Апал раскачивала её. Сестры были на год младше Турсун. Их отец был учителем медресе в соседнем селе, и они этим жутко гордились. Девочки умели читать и писать, в отличие от самой Турсун, о чем они обязательно упоминали в случае ссоры. Обычно ссору затевала Упол, которая была вреднее Апал. Когда девочки ссорились между собой, Турсун подолгу играла с Апал и считала её своей лучшей подругой. Все считали двойняшек похожими друг на друга, и мало кто различал их, даже родители иногда путали, но Турсун различала их даже со спины. Её спрашивали, как у неё это получается, но она не могла ответить. Видимо, кроме зрения помогают другие органы чувств, шутил её отец.

– У вас сегодня будут гости? – дружелюбно спросила Апал, когда Турсун подошла к ним.

– Да, приедет папин друг из Китая. Он каждый год приезжает забрать опиум и защищает папу от русских, – ответила Турсун.

– Что ты вырядилась сегодня? У нас тоже есть новые платья, но мы надеваем их только, когда ходим в медресе, – с нескрываемой завистью и сквозь зубы сказала Упол.

– Но мы в этом году уже не будем ходить в школу, – тихо, желая как можно дольше продлить общение с Турсун, сообщила Апал. – Хочешь, раскачаю тебя на качелях?

Турсун знала, что папа девочек брал их в медресе всего пару раз, когда они были младше и что папа учит их грамоте дома, но почему-то не хотела лишать подруг единственного преимущества перед ней. Она знала, что семья была очень бедной и едва перебивалась с хлеба на воду. Турсун старалась их подкормить боорсоками или чем-нибудь еще, когда была возможность.

Как ни странно, Упол сразу уступила качели, и Турсун заняла ее место. Апал оттянула назад и отпустила веревку, затем, толкая в спину, сильно раскачала. Турсун зажмурила глаза от удовольствия.

– Турсун – невеста! Турсун – невеста! Тили-тили тесто! – услышала она голос соседского мальчика Амира, младшего сына Иман ава.

– Ты почему дразнишься? – неожиданно вступилась за Турсун Упол. – Почему так говоришь?

– Сегодня Турсун женится на старом китайце, – сообщил Амир и после паузы добавил. – Я слышал, как мама говорила папе сегодня утром.

– Ах вот почему ты сегодня такая нарядная! Ты – невеста! – победоносно ехидно сказала Упол.

– И неправда. Он, Юсуф, старый, даже старее моего отца! Он каждый год приезжает к нам! – только и смогла ответить Турсун, от досады слёзы брызнули из её глаз. Она тут же ногами остановила качели и побежала домой.

«Это неправда, неправда, – с горечью в душе думала она, – Я выйду замуж только за Жолдоша».

Она давно представляла, как выйдет замуж за Жолдоша. Он нравился ей. Хотя ему было столько же, сколько и самой Турсун, он помогал своему отцу во всем, так как был старшим сыном в семье. И сегодня, надевая новое платье, она сразу подумала о нём и собиралась поразить его своим красивым платьем, когда он придет помогать отцу разводить огонь под тай-казаном^[11]. Эту работу с прошлого года, как правило, делал Жолдош. Правда, отводил глаза, если она обращалась к нему, но это нестрашно. Ведь они постоянно были вместе, когда были маленькими. Папа часто хвалил Жолдоша и говорил, что он растёт трудолюбивым и хорошим человеком. «Папа выдаст меня замуж за хорошего человека. А кто еще хороший, кроме него, и кто подходит мне, как не Жолдош?!»

Отца во дворе не оказалось, но зато она увидела на привычном месте, возле очока^[12], Жолдоша, и ей показалось, что он её тоже увидел и, как обычно, смутился и отвернулся, будто бы подложить дров в огонь. Ей стало ещё обиднее, и слезы полились ещё сильнее.

Отец лежал за домом под большим деревом, облокотившись на руку на огромном талпаке^[13] из шкуры медведя, застреленного им и Азаматом ава два года назад в горах. Было непонятно, спал он или просто дремал.

– Атаке, они меня дразнят… скажи, что неправы… скажи, что я не невеста, – рыдала Турсун. – Скажи, что Юсуф байке приезжает к нам по своим делам.

Отец открыл глаза, прищурившись какое-то время смотрел на дочь, наверное, раздумывая, как успокоить её. Затем сел, указал рукой на место рядом с собой, призывая тоже сесть. Турсун опустилась на колени. Он поцеловал её, погладил волосы и сказал: «Каралдым, неужели я хочу, чтобы тебе было плохо? Не слушай никого. Юсуф приезжает по делам и будет гостить у нас какое-то время». Тон и слова отца утешили её, и она потихонечку начала успокаиваться.

От этого разговора у Адыла стало тяжело на сердце. Вспомнил, как год назад, Юсуф, увидев его одиннадцатилетнюю белолицую и черноволосую Турсун, сказал: «Как она выросла, вижу, станет такой же красивой, как её мама». До самого отъезда он приветливо обращался к ней, словно хотел расположить к себе, и всегда находил предлог дать поручение маленькой Турсун, то полить на руки воды из кумгана, то принести попить жарма. Это сильно коробило Адыла, но он ничего не мог сказать человеку, который спас его семью от нищеты. К тому же несмотря на то, что он был болушем волости, благополучие его самого и жителей волости зависело от Юсуфа.

«Если бы мой отец не растратил богатства дедушки, все было бы по-другому», – посетовал он про себя. Дедушка, действительно, был несметно богат. Говорили, когда паслась отара Солто бая, то камня в горах не было видно. Непутевый отец Адыла прокутил всё за короткое время после смерти дедушки. Когда Адылу стукнуло семнадцать, а Азамату тринадцать лет, они были очень бедны, а волость, объединявшая несколько сёл из 172 дворов и возглавляемая отцом, пришла в полный упадок. Отец был жестоким человеком, благодаря этому, а также авторитету покойного дедушки он не лишился должности болуша. С молодости пристрастился к опиуму и уже в тридцать лет был полностью недееспособным. Его не интересовало ничего, кроме наркотиков. На Адыла, старшего сына, легли проблемы не только семьи, но и всей волости. Ему приходилось ездить в Каракол на собрания вместо отца, платить налоги, писать письма и вести документы. В это трудное время он и встретил китайца Юсуфа, который скупал и перевозил опиум в Китай. Обычно тот приезжал осенью и колесил по всему северному побережью Иссык-Куля в поисках опиума, так как на ближайших рынках товара было недостаточно и то, что там продавалось, было некачественным. Немного опиума он покупал у русских, осевших в Семиречье во второй половине XIX века.

Первая встреча Адыла с Юсуфом состоялась в 1901 году во время визита Юсуфа к отцу Адыла. Китайский торговец хотел уговорить отца использовать часть угодий семьи под засев сонного мака, но ничего из этого не получилось. До отца из всего, что говорил Юсуф, доходило только слово «опиум». Он приоткрывал глаза, что-то несвязно бормотал и опять отключался. Увидев, что разговор не состоится, Юсуф встал и собрался уходить. Не в обычаях кыргызов отпускать гостя голодным – Адыл предложил гостю поужинать и переночевать в доме.

По такому случаю был зарезан молодой барашек. За трапезой и после нее новые знакомые очень много говорили. В основном о жизни людей в Китае, об отличительных чертах жизни в их странах, о зависимости некоторых людей от наркотиков. Проговорили почти до утра. Адыл проникся симпатией к этому молодому, умному человеку, так много добившемуся в жизни по сравнению с ним, хотя гость был старше всего на четыре года.

После сытного завтрака новоиспеченные друзья вместе прогулялись в сторону озера. Погода стояла замечательная, небо было сплошь голубым, без единого облачка.

– Мне кажется, Ак-Таш расположен в самом живописном месте Иссык-Куля. Я нигде не видел более красивого неба и озера, чем здесь. В этом уголке даже небо другое. Ощущение такое, что озеро отражается в небе, и от этого цвет неба становится более насыщенным, другим. И воздух у вас чистый-чистый, здесь легче дышится, – сказал Юсуф, втягивая глубоко воздух.

– Не могу сравнить. Я дальше Иссык-Куля нигде не был, – заметил Адыл.

Действительно, селение расположилось в предгорье Ала-Тоо на одном из склонов ущелья. Бог одарил это место богатой природой. Здесь росли вперемежку хвойные деревья, тополя, карагач, березы и разные виды кустарников. По ущелью текла горная бурная река, которая щедро дарила свои воды Иссык-Кулю, особенно с конца весны до середины лета во время таяния снегов. Когда-то течение реки принесло большое количество белых огромных камней, поэтому это место люди назвали Ак-Таш. Камни придавали селению нарядный вид, выглядывая то там, то тут из сплошной зелени.

– Слушай, Адыл, я хочу вернуться ко вчерашней теме. Если хочешь жить без нужды, тебе надо научиться зарабатывать деньги. Тем более, что семья у тебя большая, и должность обязывает тебя быть более обеспеченным. Не надо рассчитывать только на скот. Конечно, скот надо иметь для еды, для преодоления расстояний, для обмена на необходимые вещи и многое другое. Но иметь только скот очень рискованно. На скот также, как и на людей, может напасть болезнь, и он может пасть. Животных могут отнять, украсть, их ведь не спрячешь. Ты сам говорил, что у вашей семьи половину отары украли. Поверь, благополучие могут дать только деньги, и у тебя есть возможность заработать их. У тебя есть земля, и ты можешь использовать её под сонный мак.

На обратном пути домой он давал конкретные советы, как сажать мак, как поливать, как добывать маковую смолу, и еще показал те участки земель, где можно было бы сеять мак, если решить проблему с поливом. Адыл уже имел представление о возделывании этой культуры, но был уверен, что в новом деле нужен настоящий знаток. И такой человек был у него на примете – Темир, родственник по отцовской линии, для которого земледелие было не в диковинку, ведь он несколько лет работал на русскую семью в Караколе.

Перед отъездом Юсуф опять заехал к семье Адыла. Судя по настроению гостя, ему не удалось найти столько опиума, сколько заказывали торговцы наркотиками. Как он рассказывал во время беседы, в Пекине появилось много военных из разных стран, покупающих опиум. Еще раз дав наставления Адылу о том, как возделывать опиум, Юсуф вручил в матерчатом вышитом мешочке китайские серебряные доллары, а также русские серебряные рубли – целое состояние для небогатой семьи.

Адыл не стал откладывать в долгий ящик исполнение намеченной цели. На следующий день после отъезда Юсуфа он отправился в Каракол с целью найти и поговорить с Темир байке. Найти родственника не составило большого труда. Как оказалось, тот планировал купить на свои сбережения десяток овец и вернуться домой. Идея растить мак в родном Ак-Таше ему понравилась. Обсудив вопрос между собой, будущие компаньоны решили купить весь необходимый инвентарь и семена на месте, чтобы не возвращаться обратно. Им пришлось задержаться ненадолго у родственников в Караколе в связи с тем, что по предложению Темир байке решили заказать у известного местного кузнеца три двузубые сохи для пахоты и заделки семян, которыми можно было еще и бороновать землю. Пока кузнец изготавливал сохи, купили семена мака и четырех волов. Вернулись домой, полностью готовые к новой работе.

После нескольких дней нетерпеливого ожидания из-за затянувшихся дождей с помощью односельчан свежеиспеченные земледельцы приступили к работе по вспашке целины. Продвигалась работа медленно. Надо было выкорчёвывать кустарники и корни деревьев, поджигать их, чтобы к следующей весне не проросли снова. К тому же почва оказалась каменистой и требовалось много рук для её очистки, но недостатка в рабочей силе не было. Некоторых людей интересовала необычная для них работа, но большинство работали за еду, хоть и скудную, но сытную. В тот год осень на удивление была теплой и длинной, поэтому земли вспахано было больше, чем ожидали.

С наступлением ранней весны работы по вспашке земли были продолжены, площадь для засева была значительно увеличена. Не тратя время даром, Темир байке начал заниматься строительством чигиря для полива земель, расположенных выше русла реки.

В первый же год все семена взошли, и был собран неплохой урожай опиума. Юсуф остался доволен и даже попросил увеличить посевные площади. «Заберу столько, сколько соберете. Спрос на него огромный. Ваш опиум из Китая вывозится и в другие страны», – сообщил он.

Итак, каждый год Адыл с Темиром-байке осваивали новые земли, сеяли всё больше мака. Докупили инвентарь, открыли свою кузницу. Поскольку угодья не имели очерченных границ, то никто не стал выяснять, где чья земля. Производство опиума превратилось в общее дело жителей волости. Люди ждали цветения мака весной и радовались, увидев на поле густой цветочный розовый ковёр, ведь чем насыщеннее цвет ковра, тем лучше урожай. Затем все ждали, когда цветы опадут, завяжутся и созреют коробочки, в это время начинали трудоёмкий процесс сбора урожая. Работники выходили на поле до наступления зари, проходили по грядке, делая надрез на каждой маковой коробочке, чтобы сочился оттуда молочно-белый сок до восхода солнца, пока влажно. Чем раньше это сделать, тем больше времени у мака отдать сок. Загустевший млечный сок собирали только на следующий день.

На маковых полях работали целые семьи, и даже дети помогали взрослым. Адыл отмечал отработанные дни и после продажи и получения денег от Юсуфа старался разделить доход справедливо, в соответствии с вкладом каждого. На заработанные деньги люди покупали в основном скот, одежду, соль, зерно. За десять лет жизнь сельчан заметно изменилась. Работа на маковых полях давала больше достатка, в связи с чем из года в год становилось меньше семей, желающих откочевывать летом на горные пастбища, постепенно менялся образ жизни. Часть жителей построила и перебралась из юрт в новые дома. Адыл поощрял строительство. Когда работы на полях было меньше, он собирал мужчин на ашар^[14], а когда дом был готов, все дружно справляли новоселье.

За это время Адыл добился уважения и почета, его уже трижды переизбирали болушем.

Мыслями он вернулся к Турсун. Как хотел бы он счастливой судьбы для своей любимицы! Она третий ребёнок в семье. Первые двое умерли еще в младенчестве. Когда жена понесла в третий раз, он бесконечно молил Всевышнего сохранить ребенка. Новорождённую назвали Турсун, что означает «стойкая». Хвала Аллаху, она родилась крепкой и выстояла против всех болезней. Через два года Всевышний послал им сына Самагана, и еще через четыре года родился Садыр.

Весь истёкший год они с Жанылай обсуждали слова Юсуфа, сказанные им перед отъездом: «Дай Аллах, в следующем году приеду свататься». Конечно, Адыл, как и всякий отец, мечтал увидеть дочь замужем за человеком из уважаемой и почитаемой кыргызской семьи, равной по статусу его собственной. Слова Юсуфа породили в его душе беспокойство и чувство безысходности. Беспокойство из-за предстоящей разлуки с дочерью, неизвестности, которая ждет ее на чужбине, где дочь должна будет жить всю свою жизнь и оттого, что её, единственной дочери, не будет рядом, когда придет время умирать. А чувство безысходности из-за невозможности отказать человеку, так много сделавшему для него. За долгие годы знакомства дунганин Юсуф показал себя умным, деловым, порядочным человеком. Дочь будет жить в достатке. К тому же Юсуф, если родятся детишки, будет на руках носить её до конца жизни. Да и возраст – не помеха. Ему 37 лет. Есть же счастливые семьи, где разница в возрасте еще больше. А слезы Турсун? Она еще маленькая и пока что не понимает многого. Ведь отцу надо обеспечить её будущее.

Сегодня утром после очередных упреков и слёз обещал Жанылай поговорить с Юсуфом о том, чтобы отложить помолвку дочери до достижения ею пятнадцатилетия. Конечно же, Юсуф согласится.

С этими мыслями, видимо, успокоив себя, Адыл задремал.

– Ай, Адыл, пора бы уже вставать, – сквозь сон услышал голос своей матери. – Азамат думает, что Юсуф уже вот-вот подъедет. Проверь сам, все ли готово. Эти люди не будут за тебя переживать, им лишь бы свои животы набить. Только отогнала детей, которые бегали в дом, таскали боорсоки. Кажись, уже половину съели.

– Эне, не переживайте. Первый раз, что ли, встречаем гостей? Все будет хорошо, – успокоил он мать. – Прилягте на мое место, отдохните. Вы тоже с утра на ногах.

Его разбудили вовремя. Он успел посмотреть убранство юрты, когда увидел всадников, направлявшихся к его дому.

– Ассалам алейкум, уважаемые гости! Как добрались? Надеюсь, дорога была не столь утомительной, – приветствовал Адыл спешившихся гостей, среди которых был Юсуф.

– Алейкум-ассалам, Адыл! Как поживаешь? – крепко обнимая, ответил Юсуф.

Пока подъезжала отставшая часть каравана, Юсуф рассказал, что с ним прибыло пять наездников на лошадях, одна лошадь с повозкой и пять верблюдов с грузом. В Пекине в целях безопасности за плату они присоединились к большому торговому каравану, направлявшемуся в Бухару, а в городе Торугарт они отделились, наняв нескольких погонщиков верблюдов, двух охранников, и благополучно добрались до Ак-Таша. Дорогу все перенесли нормально, за исключением сорокасемилетней Мувазы, его сестры, которая последние тридцать лет почти не выезжала из Пекина.

Из повозки выглянула немного полноватая коренастая женщина. Вместо приветствия, слезая с повозки, она запричитала на ломаном кыргызском.

– Если бы не затея родного брата, в жизни не согласилась бы поехать даже до Калгана. Что за удовольствие трястись вечность в этом драндулете! Ног не чувствую… спина болит… чувствую себя грязной и ужасно уставшей.

– Ты же всю дорогу лежала на шелковых пуховых одеялах. Отчего ноги болят? – смеясь и помогая достать верхнюю одежду из повозки, пошутил Юсуф. – Знакомьтесь, это моя старшая сестра Муваза, заменившая мне отца и мать, – представил он сестру.

* * *

Гостей рассадили в новую богато убранную большую юрту из белого войлока. В глубине юрты, напротив двери, посадили самого почетного гостя – Юсуфа, с правой стороны рядом с ним Мувазу, затем маму Адыла Умсун, с левой стороны сел Адыл, Азамат и уже ниже их, строго по возрасту расселись остальные гости и родственники. Дасторкон постелили на полу, покрытом яркими ширдаками^[15], и быстро расставили все яства, которые готовились с утра. Принесли шипящий самовар с заварочным чайником наверху.

Половина сидящих в юрте не говорила на кыргызском, а вторая половина на китайском, и беседы за чаем не получилось. Переговаривались изредка только Юсуф, Адыл и Азамат. Ужин завершился подачей варёной конины, после чего всем мужчинам постелили в юрте, а женщинам и детям – в доме. Уставшие с дороги мужчины сразу улеглись спать, в отличие от Мувазы.

Мувазу не устроила приготовленная постель. Она распорядилась принести с повозки два привезённых с собой пуховых одеяла и сама постелила их себе. Потом еще какое-то время обтирала теплым мокрым полотенцем все тело, расчесывала волосы, а закончив все это, поменяла одежду. Затем, сев на одеяло, спросила у Жанылай:

– Ну и где наша девочка?

– Да вот она. Наша мама и Турсун будут спать с вами в этой комнате. Турсун, встань и поздоровайся с Муваза эже, – сказала она, обращаясь к дочери, которая все это время, сидя в углу, молча наблюдала за приготовлениями гостьи ко сну.

– Она просто красавица! Правда, я думала, она побольше, – сказала Муваза растерянно, качая головой. – Подойди, миленькая, поцелую тебя. Если память мне не изменяет, тебя зовут Турсун? У нас есть много подарков для тебя и твоей семьи. Завтра распакуем… Что ни говори, на твердой земле спать лучше, – продолжила она, зевая, и улеглась спать.

Но уснуть сразу не получилась… долго лежала и думала о Турсун. Хоть и общались не больше минуты, эта круглолицая девочка очаровала её. Кожа нежная и белая, высокий лоб, большие выразительные и серьёзные, но вместе с тем наивные детские глаза, чёрные брови вразлёт и прямой нос. Тело все ещё детское, тонкое. На вид не дала бы даже десяти лет. Интересно, как она выглядела в прошлом году, когда Юсуфу пришло в голову жениться на ней? Конечно, была ещё меньше. Если пошла в маму, то должна вырасти. Черты лица мамины, но непонятно, чья фигура. Если в отца, будет невысокого роста. Впрочем, какая разница, какого роста, лишь бы характер был хороший. Юсуф ведь тоже среднего роста. Ах, Юсуф! Хоть бы твоя затея обернулась во благо тебе. Если верно гласит пословица «прежде чем выбирать жену, посмотри на мать», то Юсуф не ошибся, благослови Аллах. Прав был Юсуф, когда хвалил её маму. По всему видно, Жанылай хорошая.

Еще не рассвело, когда две женщины в комнате – Умсун и Муваза – начали разговор.

Умсун осведомилась, как требует этикет, хорошо ли поспала гостья. Та ответила, тоже следуя этикету, что спала хорошо.

Муваза, увидев, что Умсун сидит, поднялась и села на свою высокую постель.

– Сколько вам лет? – спросила она Умсун.

– Точно не знаю, но, думаю, мне около пятьдесяти трёх лет. Я родила Адыла, когда мне было чуть за двадцать.

– Значит, я младше вас лет на пять или шесть.

Немного помолчав, она перешла на другую тему.

– Юсуфу очень нравится Иссык-Куль. Большое озеро и красивое. Я так много воды раньше никогда не видела. Хвала Аллаху, что создал такое творение! А какая красивая природа в горах! Если бы Юсуф не надумал жениться на вашей внучке, я никогда не увидела бы такой красоты.

– Вы заберете Турсун в этот приезд? – задала Умсун волновавший её вопрос.

– Конечно. Второй раз путь от Китая и обратно я не преодолею, – резко, дав понять, что вопрос не обсуждается, ответила Муваза, затем после долгой паузы продолжила тоном помягче. – Поймите, чтобы стать женой такого известного в Пекине человека, как мой брат, нужно соответствовать определенным требованиям. Она должна говорить на китайском, научиться готовить наши блюда, научиться ухаживать за собой, научиться ухаживать за мужем. У моего брата есть не только друзья, но и враги. Что скажут они, если он женится на женщине, которая двух слов не может сказать, не может, как положено, подать чай и приготовить наши блюда? Мы должны воспитать и привить наши традиции, прежде чем она станет женой моего брата и станет полновластной хозяйкой его дома. На это потребуется время – не месяцы, а годы.

Умсун ничего не ответила, но эти слова немного успокоили её. «Турсун подрастёт, прежде чем выйдет замуж», – подумала она.

Утром, сразу после завтрака, когда сопровождавшие Юсуфа люди вышли, в юрту начали заносить курджуны с подарками. Долгожданный родственниками процесс начался. Муваза начала с того, что участь каждой девушки – покинуть родительский дом, чтобы выйти замуж.

– У вас выросла дочка, и мы приехали просить её руки для моего любимого брата. Мы решили разделить слова, которые обычно произносят вместе, – «покинуть родительский дом» и «выйти замуж». Сначала Турсун покинет родительский дом и поедет к нам на воспитание, а затем, когда, даст бог, наступит время, ждем вас на свадьбу в Пекин. Я знаю, эти слова должен говорить мужчина, но так получилось, что мы с Юсуфом одни на белом свете, поэтому я здесь, и я прошу руки вашей дочери для моего брата.

Жанылай, в мешочке «сут акысы»^[16]. Знаем, сколько бессонных ночей провели вы, пока вырастили дочку. Здесь двадцать китайских золотых долларов. А это вам, – с такими словами она дала Адылу ещё деньги и накинула на плечи Адыла тулуп с подкладом из снежного барса.

Пододвигая с середины юрты несколько полосатых курджунов в сторону Жанылай, Муваза сказала: «А теперь, дорогие родственники, давайте, покажу всем, что в курджунах. Здесь сорок отрезов из шёлка, сорок платков, рулон сатина для мужских рубашек, рулон черного вельвета и посуда: двадцать четыре пиалы, два чайника, две большие тарелки, как раз подойдут для вашего бешбармака. Здесь двадцать мешочков черного чая и пять мешочков чая с лотосом. Жанылай, распределите подарки среди родственников, как сочтете нужным.