© Татарское книжное издательство, 2016
© Нурисламова А. Р., 2016
Вербер и Это-Самое
Он понял, что оставил ключи в квартире, только когда подошёл к двери, снял с плеч ранец и сунул руку в маленький внутренний кармашек. Тот был пуст. «Может, порвался, и ключи провалились в дырку?» – мелькнула робкая надежда. Но никакой дырки, конечно, не было. Как не было и ключей – ни в многочисленных отделениях ранца, ни в кармане куртки.
Отошёл от двери, снял шапку и сел на ступеньку. Сидеть под дверью собственной квартиры – это уж, как сказала бы мама, просто смешно! Она всегда так говорила, если с ней приключалось что-то особенно обидное. Вот, например, вчера пришла с работы домой и обнаружила, что ей в магазине на сдачу вместо пятисотрублёвой бумажки дали сотенную. Мама сказала: «Нет, ну это уж просто смешно!» – и ушла в ванную плакать. И без того им вечно денег не хватает, а тут ещё такое!
Колька сидел и набирался храбрости. Нужно пойти за ключами к маме на работу – именно пойти, а не поехать, хотя и далеко, и холодно: с утра было минус пятнадцать. Карманных денег на проезд – четыре остановки на автобусе – не хватит: он сегодня в столовой купил два пирожка с яблоками и апельсиновый сок. «Если бы один пирожок купил, – злился на свою прожорливость Колька, – то хватило бы на билет».
На работу к маме нужно обязательно: не ночевать же на лестнице. Она сегодня домой не вернётся, у неё дежурство. Мама – диспетчер в такси «Радуга», работает сутки через двое. Колька представил себе, как придёт в мамин офис, она увидит его и сначала ужасно перепугается, а потом поймёт, в чём дело, и примется ругать. «Я тебе тысячу и один раз говорила: всё должно быть на автомате! Взял ключи – положил в кармашек, вышел из квартиры – захлопнул дверь. Растяпа и безответственный ты человек!» Колька и сам знал, что растяпа. Был бы ответственный, сидел бы себе сейчас спокойненько на кухне, ел котлеты с макаронами и смотрел мультфильмы по телевизору.
Веру Береславовну он увидел, только когда она выросла прямо перед ним. Так увлёкся своими горестными мыслями, что не услышал её шагов. Колька смотрел на неё, она – на Кольку. Молчали, пока Вера Береславовна не спросила:
– Ты почему здесь сидишь? – И тут же догадалась: – Матери дома нет, а ты ключи забыл?
– У нас замок английский. Дверь захлопнулась, а ключи в квартире остались, – объяснил Колька. Потом вспомнил, что забыл поздороваться, а вежливые люди так не поступают, и добавил:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – усмехнулась она.
Так началась Колькина новая жизнь.
Про себя он называл Веру Береславовну сокращённо: просто взял и соединил первые три буквы имени и отчества. Получилось Вербер. Если честно, это не Колька придумал так сокращать, а Цыган из «Республики ШКИД»: Виктор Николаевич Сорокин у него превратился в Викниксора, а Константин Александрович Медников – в Косталмеда.
Вербер и Колька жили на одной лестничной клетке – дверь в дверь, на самом верхнем, пятом этаже. Дом был старый, но недавно отремонтированный. Стены выкрашены в васильковый цвет, перила новенькие, гладкие, кругом чистота: жильцы сами по очереди пол моют, а на лестничных клетках возле окон – цветочные горшки.
Мама с Колькой переехали сюда после смерти бабушки, маминой мамы. В квартире была одна комната, крошечная кухня, ванная и застеклённый балкон. Новое жилище казалось Кольке шикарным, потому что раньше они жили в общежитии, а там туалет, душ и кухня – на шесть семей.
Мама спала на диване, он – в кресле. Спать было тесновато: лежишь, как в коробке. Повернёшься на бок – уткнёшься носом в бордовую ткань, пахнущую чем-то душновато-сладким. Так пахли все бабушкины вещи. Мама говорила, что это запах одинокой старости, и что бабушка сама виновата.
Колька не знал, в чём бабушкина вина, знал лишь, что они с мамой поссорились и не разговаривали больше десяти лет. Только открытки друг другу присылали на Новый год и день рождения. Мама обиделась на бабушку, уехала жить на Север, в город Новый Уренгой. Там познакомилась с Колькиным папой, вышла за него замуж, родила сына.
Через год они развелись: папа ушёл от них к какой-то чужой женщине. Если мама сильно сердилась на Кольку, всегда кричала: «Копия папаши, такой же раздолбай!» Он папу не помнил, даже по фотографиям, потому что мама их все порвала и выбросила – на него она тоже обиделась. Наверное, ещё сильнее, чем на бабушку, потому что бабушкины снимки всё-таки оставила.
Когда Колька был совсем маленький, мечтал, чтобы они жили вместе: мама, папа, бабушка и он. Постоянно загадывал это желание Деду Морозу и всё ждал, что оно сбудется. Потом узнал, что никакого Деда Мороза на самом деле не бывает и перестал ждать. А прошлой зимой они получили письмо от Веры Береславовны, бабушкиной соседки и приятельницы. Та сообщала, что бабушка умерла и оставила маме квартиру.
Мама узнала, что бабушки больше нет и посылать открытки теперь некому, сильно расстроилась и заплакала.
– Что же мы раньше к ней не ехали, если ты её так любишь?
– Потому что она была тяжёлым человеком, – ответила мама и часто-часто поморгала, стараясь остановить слёзы.
– Тётя Зоя вон тоже тяжёлая, толстая – и ничего. Ужились бы как-нибудь, – пожал плечами Колька.
– Дурачок ты ещё. Какая разница, толстая или худая? Я же не об этом. Она была упрямая, на всех давила, всем указывала, как жить.
– Может, знала, как надо? Вот другим и показывала.
– «Показывала!» – передразнила она. – Много ты понимаешь. И вообще, хватит совать нос во взрослые дела.
Мама уволилась с работы, и они переехали в Казань. Сначала Колька сильно скучал по старой школе и друзьям, но со временем стал вспоминать о них всё реже и реже. Даже в Интернете с Юркой не переписывался. А что толку? Захочешь, например, рассказать Юрке, как Галина Сергеевна отобрала у Варламова телефон, по которому он прямо на уроке смотрел видеоролики. Телефон, как назло, возьми и выскользни у Галины Сергеевны из рук: бац – и экран вдребезги!.. Захочешь про это написать – и подумаешь: тогда уж надо объяснить, какой Варламов противный, а Галину Сергеевну, которая похожа на Русалочку из мультика, только без хвоста, весь класс обожает. Писать про всё это – долго, неохота, пришлось отложить. А потом появилось ещё что-то, история с телефоном забылась… В общем, не переписывались.
В новой школе Кольке нравилось. А вот мамина работа не нравилась вовсе. Что тут хорошего, если часто приходится ночевать одному! Днём-то ладно: пришёл из школы, уроки сделал – и смотри себе телевизор или играй в компьютер. А вот ночью…
– Ты уже взрослый! Неужели трудно разогреть себе в микроволновке еду и помыть за собой посуду?! – отвечала мама, когда он говорил, что не хочет оставаться один. Как будто не понимает, что не в еде дело!
Однажды Колька даже всплакнул. Стыдно, конечно, мужчины вообще-то не плачут, спать одни не боятся. Мама обняла Кольку, прижала к себе, так что рёбра чуть не треснули, и сказала:
– Сынок, ты у меня такой умница. Большой уже, самостоятельный. Понимаешь, не могу я эту работу бросить! Другой-то нет, а деньги нам с тобой нужны. Мы ведь одни, помогать некому! – говорит, а голос у самой дребезжит и гнётся, тает. Колька понял, что мама сама хочет плакать, но сдерживается. Она вообще у него плакса: чуть что – глаза на мокром месте.
– Ладно уж, хватит сырость разводить! – сказал Колька. Сказал – и самому понравилось, как прозвучало: солидно, взросло. – Надо, так буду ночевать. Не реви только.
Раз обещал, пришлось выполнять. Больше не жаловался, нашёл выход: приучился спать с включённым светом.
С Верой Береславовной, до того дня, как она застала его сидящим на лестнице, почти не общались. Так, «здрасте – до свидания». Тогда, кстати, всё закончилось хорошо: не пришлось идти к маме на работу. Соседка сама позвонила, объяснила ситуацию и сказала, мол, Коля переночует у неё, не переживайте, ничего особенного. Мама на следующий день не сильно ругала его, можно сказать, вовсе не ругала.
С тех пор прошёл почти год. Колька бывал у Веры Береславовны каждый день. А когда мама уходила на сутки, то и ночевал у неё. Они вдвоём часов в девять проверяли, всё ли выключено, запирали дверь и шли к Вере Береславовне. У той было две комнаты, в маленькой она стелила Кольке. Сначала он каждый раз брал из дома постельное бельё, но потом им надоело таскать туда-сюда наволочки и пододеяльники, и у Кольки появился свой, как сказала Вера Береславовна, персональный комплект. Как была уже и своя чашка, и любимая тарелка с Зайцем и Волком из мультфильма, и полосатое махровое полотенце.
Поначалу он думал, что Вера Береславовна строгая и даже злая. Высокая, на голову выше его мамы, в очках на цепочке (чтобы не терялись), с короткими седыми волосами и громким голосом, соседка смотрела так, будто знает про тебя всё – и это «всё» ей очень не нравится. Теперь Колька точно знал, что Вера Береславовна – самый лучший человек на свете. После мамы, конечно. Но маме всегда некогда – работать надо, по дому хлопотать. А у Веры Береславовны, как она сама говорила, блаженное пенсионерское состояние, то есть полно свободного времени, которым можно распоряжаться по своему разумению.
Она знала кучу разных историй и могла ответить на любой вопрос обо всём на свете. Готовила для Кольки что-нибудь вкусненькое, подсчитывала, сколько слов в минуту он читает, помогала делать аппликации и рисовать. Учительница по ИЗО потом показывала их коллективное творчество всему классу и хвалила. Когда Колька рассказывал об этом Вере Береславовне, она смеялась:
– Могу гордиться собой – на уровне третьего класса рисовать и клеить научилась! Перспективы такие, что дух захватывает!
Они вместе делали упражнения по русскому, репетировали Колькины выступления на школьных спектаклях, запоминали трудный английский алфавит, сражались с задачками по математике.
– Да, – тяжело вздыхала Вера Береславовна, когда опять он не мог сообразить про поезда, которые едут-едут и всё никак не доедут друг до друга. – Настоящий гуманитарий растёт.
– Это плохо? – насторожился Колька.
– Это как я.
Вера Береславовна сорок лет преподавала в институте зарубежную литературу. Книг у неё было столько, что не хватало полок, и приходилось хранить толстенные тома на антресолях.
– Вы их все читали? – поражался Колька.
– Некоторые – даже не единожды. И очень тебе завидую, дружок.
– Почему?
– Потому что тебе это удовольствие ещё предстоит.
Читать он поначалу не очень любил, играть в компьютерные игры было интереснее. Но, желая порадовать Веру Береславовну, брался за книги, которые она ему подсовывала, а потом втянулся, и ему понравилось. К большому Колькиному удивлению выяснилось, что есть книги, а не только мультики и кинофильмы про Карлсона, Пеппи Длинныйчулок и Мери Поппинс. Он зачитывался приключениями Элли и Энни Смит, Вити Малеева, муми-троллей, Муфты, Полботинка и Моховой бороды, а Вера Береславовна прикидывала, когда можно будет приобщить сообразительного и тонко чувствующего мальчика к серьёзной литературе.
В квартире у Веры Береславовны было много фотографий: её родители в смешной старомодной одежде, сестра Валентина, которая жила вместе с ней и умерла, она сама в разные годы. Худенькая, как Колька сейчас, улыбчивая девочка превратилась в стройную девушку с длинной толстой косой, потом в женщину с причёской вроде короны.
На одном из снимков рядом с Верой Береславовной стоял молодой мужчина в костюме – её муж Павел Алексеевич. Они вместе были ещё на одной фотографии: между ними сидела маленькая девочка. А больше ни девочки, ни Павла Алексеевича нигде не было. Колька знал, что она так никогда и не выросла, а он не состарился. «Танечка и Паша погибли», – хрупким голосом объяснила Вера Береславовна, и Колька понял, что больше её об этом расспрашивать нельзя.
Летом Вера Береславовна увезла мальчика к себе на дачу. Участок-то, говорила она, с носовой платок, и поэтому всё маленькое: и домик с верандой, и грядки, и теплица, где растут круглобокие помидоры. Настолько ароматно-сладких помидоров Колька никогда раньше не ел и не думал, что они могут вырастать до таких гигантских размеров.
Колька помогал ухаживать за садом, бегал купаться на речку, объедался ягодами, ходил с Верой Береславовной в лес будто бы по грибы. «Будто бы» – это потому, что на самом деле никаких грибов не искали, она терпеть их не могла, не отличала съедобные от несъедобных. Зато они забредали далеко-далеко, каждый раз отыскивая что-то интересное: то странной формы пень, то маленькое озерцо, и вели бесконечные разговоры.
На даче жили неделями, лишь изредка наведываясь домой, к маме. Время от времени она сама приезжала, привозила гостинцы и рассыпалась в благодарностях Вере Береславовне. Как-то, в самом начале лета, Колька услышал, что мама сказала:
– Возьмите, пожалуйста, деньги, вы не должны тратиться на Кольку!
– Нет никаких особых трат: что себе покупаю, то и ему. И потом, сама видишь, всё своё, с огорода.
– Ага, и мясо своё, и масло, и сыр! Верочка Береславовна, я недавно подшабашила, вы не думайте, у меня есть деньги! – Мама постоянно подрабатывала: замещала диспетчеров, которые болели или уходили в отпуск.
– Прекрати, Анна! Ничего я с тебя не возьму. Колю в школу нужно будет собирать к сентябрю, сколько всего надо. Отложи – будет на что купить.
– Спасибо вам. За всё. Не знаю, что бы мы без вас делали! – мамин голос опасно дрогнул, и Колька понял, что она вот-вот заплачет. Вера Береславовна, видимо, тоже это поняла, потому что быстро сменила тему и отослала маму поливать огород.
Когда в конце августа Кольке исполнилось десять, мама подарила ему роликовые коньки и огромный конструктор. А Вера Береславовна – сотовый телефон. Круче, чем у Варламова! Колька завопил от восторга, а мама закусила губу и сказала, что они не могут принять такой дорогой подарок…
– От чужого человека? – договорила за маму Вера Береславовна.
– Нет, конечно же, вы нам никакая не чужая! – испугалась мама. – Но вы и так для нас с Колей столько делаете, что просто неудобно!
– Считайте, это Коле от бабушки Иры. Она ведь, царствие ей небесное, каждый год покупала внуку подарок ко дню рождения, но отослать не решалась. Ходила по магазинам, долго выбирала игрушки, потом хранила в шкафу и пос- тоянно доставала, разглядывала, гладила… А под Новый год относила в ближайший детский сад. Только в самый первый раз, когда ему годик был, послала подарки вам на Север – посылка обратно вернулась.
– Вера Береславовна, мы с мамой, вы же понимаете…
– Я никогда никого не осуждаю и не обсуждаю, – отрезала та.
– Может, мы отдадим вам часть суммы? – робко предложила мама.
– Только попробуйте, – серьёзно ответила Вера Береславовна.
– Главное, это самое, что ребёнок доволен! – подвёл итог дядя Валера, с которым мама недавно познакомила Кольку.
Дядя Валера – это мамин друг, тоже работает в «Радуге», таксистом. У него всё широкое – лицо, плечи, ладони, спина. А голова как апельсин: круглая, лысая и бугристая. Колька вслух называл его дядей Валерой, как мама велела, а про себя – «Это-Самое». Без этих двух слов дядя Валера разговаривать не умел. «Ты, это самое, уроки все сделал?», «У Серёги-то, это самое, машину стукнули!»
Мама и дядя Валера дружили не так, как Колька с Саньком из третьего подъезда или с Юркой из Уренгоя. Поначалу «Это-Самое» приходил к ним в гости по вечерам с цветами для мамы и пирожными для Кольки. Или заезжал за мамой, и они вдвоём отправлялись куда-то. Причём мама затейливо укладывала волосы, долго красилась, надевала «выходные» платья и туфли на высоченных каблуках, вертелась перед зеркалом и приставала к Кольке с вопросами: «Ну, как я? Не очень толстая?» Кольке казалось, что краше мамы никого на свете быть не может, он ей так и говорил, а она махала рукой и хихикала, как девчонка. Через два месяца такой дружбы дядя Валера пришёл и остался насовсем.
– Ему что, жить негде? – удивился Колька.
– Сынок, понимаешь… Ну, ты же понимаешь, – смутилась мама.
Колька ждал, что она скажет дальше. Мама слегка покраснела и продолжила:
– Мы с дядей Валерой хотим быть вместе. Он мне нравится и… И я ему. А тебе нужен отец!
– Зачем это? Жили же мы без никакого отца!
– Вот именно – «без никакого»! Твой отец живёт себе припеваючи, ни разу не поинтересовался, каково нам! А мне знаешь, как тяжело одной сына растить!
– Тебе разве со мной тяжело? – обиделся Колька. – Я же помогаю! Посуду мою, кровать заправляю, в магазин хожу и вообще…
Они разговаривали ещё долго. Мама то ругала Кольку за непонятливость, то бросалась целовать. Потом она, наверное, устала, и сказала:
– Всё, Коля, это вопрос решённый. Мы с дядей Валерой взрослые люди и знаем, как лучше. Он хороший и тебе понравится, вот увидишь. Может, ты даже захочешь его папой звать.
Ничего такого Кольке не хотелось. Какой он папа? Дядька как дядька. Когда мама готовит, торчит на кухне рядом с ней и рассказывает про машины, дороги и гибэдэдэшников.
– Чего она так радуется, что он теперь с нами? Ей со мной что, плохо жилось? – спросил Колька у Веры Береславовны. – Зачем «Это-Самое» понадобился?
Они собрались печь шарлотку. Колька перемешивал тесто в большой миске, а Вера Береславовна нарезала яблоки. Взяла очередное и сказала:
– Понимаешь, дружок, люди так устроены, что нуждаются одновременно в большом количестве самых разных вещей. Тебе необходима еда, но нужна и вода, так ведь? Нельзя сказать: вот тебе ботинки, так что обойдись без рубашки!
– Человек – не какая-то там рубашка!
– Верно, но принцип тот же. Положи конфету на место! Сейчас суп будет готов, испортишь аппетит. Ты мамин сын, она тебя любит больше всего на свете, и это изменить невозможно. Но вместе с тем ей нужен человек, который будет помогать, поддерживать, снимет с неё часть обязанностей и возьмёт их на себя. И будет с ней рядом, когда ты, дружочек, вырастешь, может, захочешь уехать жить в другой город, женишься…
– Вот ещё!
– Непременно женишься, заведёшь семью, детей. – Она помолчала. – Запомни: нужно отдавать кому-то своё сердце, чтобы чувствовать себя по-настоящему живым. – Вера Береславовна посмотрела на Кольку долгим взглядом и потом почему-то сказала: – Спасибо тебе.
– За что? – Она иногда говорила непонятное.
– За то, что с головы до ног мукой обсыпался! – строго ответила Вера Береславовна и даже нахмурилась, но Колька видел, что глаза у неё улыбаются. – Немедленно отправляйся в ванную и приведи себя в порядок.
– Но папой я его называть не буду! – прокричал он уже из ванной.
– Имеешь право. Это звание надо заслужить.
Если уж совсем честно, дядя Валера был не плохой. Не вредничал, не ругался, не орал, не приставал с глупыми вопросами про оценки, выпивал редко и во хмелю был тихим и спокойным. Почти каждый вечер покупал сладости и фрукты. Маму называл Анечкой, целовал в щёку, помогал ей по дому. Она стала совсем другая – лёгкая, улыбчивая. Вечно напевала что-то, хохотала, тормошила и зацеловывала Кольку.
Дядя Валера много работал и, видимо, хорошо зарабатывал. Вскоре в квартире появились новая стиральная машина и телевизор. «Это-Самое» отремонтировал краны и розетки, сделал ремонт в ванной, купил маме дублёнку, а Кольке – зимнюю куртку с капюшоном. Когда Колька спросил, как он жил раньше, дядя Валера обстоятельно «обрисовал свою жизненную ситуацию»: жил с женой в каком-то районном центре, работал шофёром. Потом они разошлись (как мама с папой, но только детей у них не было), и он приехал в Казань. Снимал квартиру, работал и страдал, потому что думал, что все женщины одинаковые. А потом встретил ни на кого не похожую Колькину маму.
– Мы, это самое, поженимся, Коля, – завершил дядя Валера свой рассказ.
– Женитесь, – согласился Колька. – Чего уж теперь.
В середине ноября мама и дядя Валера поженились: расписались и устроили дома праздничный ужин. В узком кругу, как она сказала. Кроме молодожёнов и Кольки, за столом была только Вера Береславовна. Они с мамой нарядились в красивые платья и сделали причёски в парикмахерской, «Это-Самое» и Колька мучились в костюмах с галстуками.
Колька вспомнил своё давнее новогоднее желание и подумал, что оно почти сбылось. Вот только если бы вместо дяди Валеры за столом сидел папа!.. Что бы ни говорила о нём мама, Колька всё равно считал его хорошим и иногда мысленно с ним разговаривал. Папа в этих беседах был точь-в-точь, как Джек Воробей из «Пиратов Карибского моря». Такой же весёлый, находчивый, озорной, смелый и немножко сумасшедший.
Когда они пили чай с тортом, мама робко поглядела на Веру Береславовну, тихонько перевела дыхание, отставила чашку в сторону и решилась:
– Верочка Береславовна, извините, я бы хотела… то есть мы хотели… – Она умолкла и выразительно посмотрела на новоиспечённого мужа.
– Разумеется, Коля переночует у меня, – сказала Вера Береславовна. – Твои извинения совершенно ни к чему. Или ты о другом хотела попросить?
Мама снова вздохнула, опять посмотрела на дядю Валеру, который почему-то никак не желал приходить ей на помощь, и выпалила:
– Нам на работе дали небольшой отпуск. Всего неделю. Мы хотели съездить отдохнуть в санаторий. На пять дней.
– Отличные условия! – наконец-то подключился и он. – Питание четырёхразовое, это самое, бассейн, кинотеатр, солевая шахта, процедуры всякие полезные.
– Езжайте, конечно, – одобрила Вера Береславовна. – Ты, Анюта, как в Казань переехала, так ни разу в отпуске и не была. За квартирой присмотрю, не переживайте.
– Круто! – обрадовался Колька и спросил: – А школа?
Спросил и замер. Вдруг скажут: и вправду, мы об этом как-то не подумали! Придётся не ехать.
– Дело в том, что… – Мама залилась краской и виновато посмотрела на Кольку. – Сынок, мы с дядей Валерой хотели съездить одни и попросить Веру Береславовну, чтобы она побыла с тобой.
– Это самое, свадебное путешествие, – вставил дядя Валера.
– Вера Береславовна, – умоляюще произнесла мама. – Вы не могли бы… Но если нет, то тогда мы не поедем!
– Почему не могла бы? Охотно останусь с Колей, если он не против.
Кольке ужасно захотелось крикнуть маме: «Предательница! Появился «Это-Самое», и ты с ним сразу в санаторий собралась? А как же я?!» Он даже открыл рот, но посмотрел на маму – покрасневшую, смущённую, испуганную, но в то же время счастливую. Посмотрел на дядю Валеру, который потянулся к маме и тихонько, успокаивающе погладил её по руке. Посмотрел – и ему вдруг пришло в голову, что мама, наверное, тоже загадывала своё желание Деду Морозу. Просила, чтобы когда-нибудь рядом с ней оказался человек, который полюбит её и станет о них с Колькой заботиться. Добрый, простой, честный. И ничего, что он ни капельки не похож на отважного пирата Джека Воробья… А Дед Мороз, которого вообще-то не бывает, как-то умудрился исполнить её желание. Так неужели он, Колька, возьмёт и всё испортит?
– Ладно уж, езжайте, – сказал он. – Я вас тут подожду.
– Сынок, ты не обижаешься? – спросила мама.
– Ещё чего! Что я, маленький – обижаться?
– Побудешь немного без меня? Без нас, – поправилась она.
Колька молча кивнул.
– Хорошего сына ты вырастила, Анна, – проговорила Вера Береславовна, которая, оказывается, внимательно следила за выражением Колькиного лица. – Но раз уж вы отдыхать будете, то и мы тоже немножко пофилоним! Устроим каникулы и погуляем по городу!
– Здорово! – Колька так и завертелся на стуле. С Верой Береславовной он готов бывать где угодно. А если ещё и вместо уроков… – Отпросишь меня, мам? А куда мы пойдём?
– Отпрошу! – засмеялась мама, и они все вместе принялись обсуждать, куда можно сходить и что стоит посмотреть.
Время пролетело незаметно: завтра суббота, мама с дядей Валерой должны утром вернуться из санатория. Перед отъездом мама поговорила с Галиной Сергеевной, и та разрешила мальчику пропустить школьные занятия. Они с Верой Береславовной бродили по центру города, любовались красивыми зданиями, памятниками и фонтанами, побывали в Национальном музее, сходили в театр и на каток. Было здорово и весело, но всё же Колька ужасно соскучился по маме и представлял, как станет рассказывать ей о том, что узнал и повидал за эти дни. Они, конечно, постоянно перезванивались и даже отправляли друг другу фотографии, но прижаться к маме, вдохнуть родной запах и потереться носом об её нос, как они часто делали, – это ведь совсем другое!
Сегодня Колька был в школе, а Вера Береславовна затеяла уборку сразу в двух квартирах. Ещё она собиралась поставить тесто, чтобы напечь пирогов к завтрашнему дню. После уроков он нёсся домой во весь опор: получил целых три пятёрки и спешил похвастаться своими успехами Вере Береславовне.
Колька увидел её издалека, она его тоже заметила: стояла на углу их дома, возле дороги, улыбалась и ждала, когда он подбежит. Видимо, Вера Береславовна возвращалась из магазина: в руках у неё были два пакета. Он перебежал пустую дорогу: движение здесь никогда не было оживлённым, тем более в середине дня, однако Колька привычно повертел головой – налево, потом направо.
– Привет! Вы из магазина, да? Давайте помогу нести!
– Привет, дружочек! Да, купила кое-что. Помоги, а я твой пакет с обувью возьму.
Они принялись передавать друг другу сумки.
– А ты что это весь светишься?
– Кучу пятёрок получил! – гордо заявил Колька, предвкушая восторженную реакцию и вопросы: по каким предметам? За что?
– Надо же! Какой… – начала было Вера Береславовна, но тут с её лицом что-то случилось. Она смотрела куда-то Кольке за спину, и вдруг глаза за стёклами очков стали огромными, рот открылся, лицо странно сморщилось.
– А-а-а! – завопила она.
Он впервые слышал, чтобы она так кричала, и оторопел от неожиданности. А Вера Береславовна зачем-то рванула его на себя и изо всех сил отшвырнула в сторону. С такой силой отшвырнула, что он не удержался на ногах, повалился на спину. Пакет выпал из рук, из него вывалился батон, по земле запрыгали мандарины, покатилась бутылка молока.
На том месте, где только что стоял Колька, приткнулась хищной мордой чёрная иномарка. Рядом лежала Вера Береславовна. Водитель был настолько пьян, что даже не сумел выбраться из автомобиля. Так и сидел колодой до приезда полиции, хотя прохожие пытались вытащить его наружу, угрожая прибить на месте.
Колька вскочил на ноги, бросился к Вере Береславовне.
– Вер… Бер… – задыхаясь от слёз и ужаса, бормотал он, шлёпнувшись на колени возле неё. – Вер… Бер… – Он хотел позвать Веру Береславовну, но никак не получалось правильно выговорить длинное трудное имя.
Вокруг них быстро собиралась толпа, люди говорили, кричали, звонили куда-то, ругались громкими голосами. Подъезжали и останавливались машины, кто-то плакал. Колька ничего не слышал, не понимал. Он бестолково ползал возле Веры Береславовны и силился произнести её имя, но язык не слушался.
С рёвом подъехали «скорая» и полиция. Сквозь толпу к Вере Береславовне и Кольке протискивались врачи и полицейские.
– Ребёнок не пострадал, она успела его оттолкнуть в сторону! – срывающимся тонким голосом заговорила какая-то женщина. – Я всё видела! Они стояли с мальчиком вот тут, а этот… Скотина, сволочь!
Люди вокруг загудели, заголосили.
– Бабуля! – внезапно завопил Колька. – Бабуля! Это я, Колька! Слышишь? Бабулечка, миленькая, очнись!
И она очнулась. Открыла глаза, посмотрела на него и прошептала:
– Заслужила…
Бывало, что она говорила непонятное, но в этот раз он всё понял. И улыбнулся, хотя слёзы бежали по щекам, как у маленького. Теперь он точно знал, что она обязательно поправится.
Мама и дядя Валера примчались в больницу через час после того, как туда доставили Веру Береславовну и Кольку. Её увезли, и мальчик, которого медикам удалось-таки оторвать от пострадавшей и осмотреть, остался в больничном коридоре один. Никаких повреждений у него не обнаружили и велели ждать родителей.
Когда в коридор ворвались мама и дядя Валера, он сидел на кожаном диванчике рядом с большой искусственной пальмой в кадке. Заплаканная мама судорожно вцепилась в Кольку, совсем как он сам недавно в Веру Береславовну, прижала к себе и, давясь слезами, принялась просить прощения, что оставила его одного. Как будто, если бы она в этот момент была не в санатории, а на работе, ничего бы не случилось. Колька успокаивал её, говорил, что всё уже позади, ничего страшного, он жив и совершенно здоров, а с Верой Береславовной скоро тоже всё будет в порядке.
Мама немножко успокоилась, перестала плакать, попросила рассказать, что случилось. Колька стал рассказывать, вспомнил, как Вера Береславовна закричала, как она лежала без сознания, а он подумал, что она умерла, не выдержал и разревелся. Теперь уже мама принялась его утешать и говорить, что всё будет хорошо, Вера Береславовна скоро вернётся домой…
Так они по очереди плакали, уговаривали и успокаивали друг друга, пока не вернулся дядя Валера с новостями. Оказывается, пока они тут рыдали на два голоса, он разыскал врача и выяснил, что у Веры Береславовны ушибы, сотрясение головного мозга и перелом левой ноги. Как сказал доктор, легко отделалась. Мама и Колька опять чуть не заплакали – на этот раз от облегчения и радости.
– А я-то хороша: сижу, реву, а к врачу сходить не додумалась! Слава Богу, ты сразу сообразил, – сказала мама.
Дядя Валера и дальше вёл себя так же. Без суеты и лишних вопросов делал именно то, что больше всего требовалось в настоящий момент: гладил бельё, готовил, раскладывал по термосам еду и отвозил в больницу, объезжал аптеки в поисках нужного лекарства. Когда Вере Береславовне разрешили вставать, и выяснилось, что она никак не может научиться передвигаться с помощью костылей, он прикатил откуда-то кресло на колёсиках.
Однажды вечером, вскоре после аварии, Колька сидел дома один. Мама дежурила в больнице, дядя Валера был на работе. Он выключил телевизор и отправился чистить зубы: пора ложиться спать. По пути в ванную внезапно вспомнил, что завтра литературная викторина! Ему поручили сделать ромашку: в середине – жёлтый кружок, а на лепестках – вопросы. Колька совершенно забыл и про викторину, и про ромашку, и сейчас заметался по квартире в поисках бумаги, ножниц и клея. «Ничего, – успокаивал он себя, – успею. Хорошо ещё, что вспомнил, а то схлопотал бы пару и вдобавок подвёл весь класс».
Часа через полтора ромашка была почти готова: лепестки, правда, получились не совсем одинаковыми по размеру, а строчки с вопросами ползли вкривь и вкось, но в целом Колька остался доволен результатом. Теперь раскрасить сердцевину в жёлтый цвет – и можно вздохнуть свободно.
Самое страшное случилось, когда работа была практически завершена. Колька неаккуратно задел локтем баночку с водой, та опрокинулась и залила водой злополучный цветок. Это была катастрофа. Ромашка безнадёжно испорчена – не высушить. Бумаги больше нет – он её всю извёл, пока вырезал лепестки. На часах – почти одиннадцать вечера, все магазины закрыты.