Гуманитарное вторжение. Глобальное развитие в Афганистане времен холодной войны

Моим родителям

Благодарности

Если вы хотите, чтобы книга успешно преодолела этап становления и вступила в эру расцвета, вам не обойтись без экспертной поддержки, финансовой помощи и некоторого числа гуманитарных вторжений. Эта книга начиналась как докторская диссертация, которую я писал в Оксфордском университете под руководством Катрионы Келли и Александра Моррисона, однако я ничему не смог бы научиться у них, не усвой я уроки своих прежних учителей – таких, как Майкл Гордин, Энтони Графтон, Уилл Ховарт, Майкл Дженнингс, Ансон Рабинбах и Фрома Цейтлин. Однако и до них у меня были учителя, такие как Джордж Рамос и Марк Виденманн, благодаря которым я и занялся гуманитарными науками.

Некоторые коллеги помогли мне улучшить диссертацию, когда она была еще в зачаточном состоянии. Я благодарен Стивену Коткину за то, что он сумел внушить мне интерес к советской истории и поддерживал его своими замечаниями и критикой; Джеймсу Пикетту за то, что он помог мне обдумать пятую главу этой книги на самом начальном этапе работы; Роберту Крюсу за честную оценку идей; Дэвиду Энгерману, Томасу Барфилду и Дэвиду Экбладу за то, что они подбадривали меня во время давнего визита в Бостон; Артемию Калиновскому, за то, что он первым проторил тропу в данной научной области и поделился со мной своим опытом; Лори Магуайр за то, что она с самого начала проявила заинтересованность в этом проекте, а также за то, что одним дождливым вечером пригласила меня в свой дом в Париже.

Я благодарен Родрику Брейтуэйту за то, что он обсуждал с неуверенным в себе аспирантом как проблемы, связанные с Советским Союзом и Афганистаном, так и другие профессиональные вопросы; Райану Ирвину, Джейсону Паркеру и Роберту Ракове за то, что они терпели чуть менее неуверенного в себе аспиранта во время наших поездок по сербским крепостям; Навиду Хамиду и Мэтью Маккартни за то, что познакомили меня с Пакистаном; Азаму и Терезе Чодри за неутомимое гостеприимство в Лахоре. Спасибо Иномжону Мамадилиеву за организацию серии интервью в Худжанде и за то, что он поделился со мной своими взглядами на историю Центральной Азии. Спасибо Андреасу Эккерту, Марку Фрею, Марио дель Перо и Саре Лоренцини за приглашение в Тренто; Марку Мазоверу за парижские беседы, а Стивену Батальдену и Марку фон Хагену за беседы в Аризоне. Возможно, Тимоти Д. Снайдер этого и не знает, но его лекция на памятном мероприятии в честь Тони Джадта в Кингс-колледже в Кембридже, а также последующие лекции по глобальной истории повлияли на мои представления о том, как надо писать историю отдельного региона в глобальном контексте. Оценивавшие мою диссертацию Одд Арне Вестад и Дэвид Пристленд предложили мне превратить посвященную Советскому Союзу работу в более широкое исследование, затрагивающее вопросы, лежащие за пределами российской и евразийской истории.

В Гарварде беседы с такими учеными, как Эрец Манела, Терри Мартин, Келли О’Нил, Роджер Оуэн, Сергий Плохий и Брэд Симпсон, помогли мне понять, какую именно международную историю я хочу написать. Дружба, завязавшаяся в Гарвардской академии международных и региональных исследований с Наором Бен-Йегудой, Джеффри Каном и Кэролайн Шустер, помогла мне расширить круг научного чтения по антропологии, а Назанин Шахрокни проявил невероятное терпение, когда я пытался говорить с ним по-персидски. Лоуренс Винни, исполнительный директор Гарвардской академии, поддерживал мой моральный дух в холодные зимние утра. Кэтлин Гувер, координатор программ Академии, оставаясь за кулисами, обеспечивала нашу академическую деятельность. Проведенная в том же году в Университете Майами конференция, организованная Центром Хэвигхерста, позволила мне познакомиться с Эдвардом Холландом, который дал предварительную критическую оценку шестой главы этой книги. М. Джамиль Ханифи на раннем этапе протянул мне руку помощи, объясняя, как устроен мир, в котором он вырос и который я пытался воссоздать. Эрец Манела и Авиэль Рошвальд выступили с конструктивной критикой, когда я готовил рукопись к сдаче, а два анонимных рецензента высказали замечания, которые помогли мне доработать текст на заключительных этапах. Элиза Александер спасла рукопись от многих неточностей и ошибок.

Исследование, представленное в этой книге, опиралось на поддержку нескольких учреждений. Фонд Родса щедро финансировал мои исследования в Оксфорде, а гранты Совета по международным исследованиям и обменам позволили мне предпринять две продолжительные поездки в Россию, Таджикистан и Узбекистан для сбора материала. Гранты от г-на М. Дж. Б. Палмера и д-ра Дэвида Фредерика помогли мне еще в начале работы совершить исследовательские поездки в Германию. Колледж Корпус-Кристи профинансировал поездку в Кыргызстан, а Европейская стипендия Скетчерд обеспечила поездку в Москву, где мне удалось добыть важнейшие материалы, которые я упустил из виду во время предыдущих визитов. Гарвардская академия международных и региональных исследований поддержала меня финансово в тот год, когда я переделывал диссертацию в книгу, и организовала обсуждение рукописи, когда книга только начала обретать какую-то форму. В связи с этим я благодарю не только участников той встречи – Томаса Барфилда, Дэвида Энгермана, Шаха Махмуда Ханифи, Чарльза С. Майера и Стивена Коткина, – но также Тимоти Колтона, который председательствовал на этом собрании, и Бенджамина Сигела за то, что он выступил в роли нашего «мунши». Наконец, Гарвардская академия и Американский институт афганских исследований выступили спонсорами чрезвычайно важной заключительной исследовательской поездки в архивы Шведского комитета по Афганистану и организации «Врачи без границ».

Во время этого и других визитов в архивы я опирался на опыт и суждения нескольких архивистов, без которых мое исследование было бы невозможно. Я бесконечно благодарен им всем, но особо хотел бы отметить троих. Профессор Шайста Вахаб оказала мне исключительную помощь при работе с собранием Артура Пола в Университете штата Небраска в Омахе, а Галина Михайловна Токарева, главный архивист комсомольского архива РГАСПИ (Российского государственного архива социально-политической истории), помогла мне получить представление о деятельности комсомола в Афганистане. Клас Бьюрстром из Шведского комитета по Афганистану (ШКА) принял участие в этом проекте на относительно позднем этапе, но я глубоко признателен ему за то, что он не только рассказал мне о Национальном архиве Швеции перед моим визитом, но и во время моего пребывания в Стокгольме показал мне Сёдермальм, познакомил со множеством людей, у которых я взял интервью, а главное – объяснил, что такое fika.

И все же, хотя ростки будущих книг и возникают благодаря фондам, библиотекам и архивам, прорастать и в конечном итоге расцветать их заставляет дружба. Андреас Кнаб и Райан Берг всегда готовы были подставить мне плечо в течение нашего совместного года в Оксфорде, а дружба с такими людьми, как Эйрик Бьорге, Лукас Браун, Кайл Хаддад-Фонда, Винсент Хофер, Харви Ледерман, Закари Миллер, Скотт Мур, Джеффри Шоу, Люк Свидерски, Ардеван Ягхуби и Антон Зыков, поддерживала меня в трудную минуту. В Москве моими верными товарищами стали Октави Беллаванс, Алекс Хазанов, Том Хукер и Алессандро Иандоло, а во время жизни в других местах моими придирчивыми, но неизменно дружелюбными критиками были такие исследователи, как Джонатан Флугер, Кайвон Тегранян и Уильям Вахтер. На мне лежит неоплатный долг перед Шоном Гриффином и Джоном Раймо за то, что они согласились по несколько раз прочитать некоторые разделы рукописи. И я не забыл, как мы с М. С. держались за руки на лугах у Эльбы и не только.

За время моих исследований несколько семей приглашали меня в свои дома. В Москве семья Быстровых принимала меня в течение месяца, а семья Крутеевых провела для меня экскурсию по Электростали и потом устроила дома праздничное застолье. Семья Жаныбердаевых предоставила убежище во время холодной зимы в Бишкеке, а семья Барно принимала душным летом в Душанбе. Замира Юсуфжонова помогала мне в Худжанде, а Лия Ильсар превосходно сыграла роль принимающей матери во время последующих поездок в российскую столицу. Однако семья, которой я обязан больше всего, – моя собственная. Родные поддерживали меня во всем во время этого непростого предприятия: начиная с того времени, когда дали возможность изучать историю с вдохновлявшими меня учителями, и до тех моментов, когда они, замирая, отпускали меня в далекие исследовательские поездки. Мир, который они мне дали, наш с ними общий мир, не всегда был легок для жизни, потому что они несли крест воспитания ребенка-аутиста. Но это наш мир, который все члены нашей семьи обогащают, оживляют и постоянно создают. Эта книга посвящается им.

Введение

Это был самый обычный день в аэропорту Ташкента – одного из крупнейших городов Советского Союза, столицы Узбекской ССР. Утренние рейсы аэрофлотовских «Ил-18» в Бухару и Самарканд давно улетели, и у одного из выходов стоял в ожидании дозаправки самолет DC-8 компании «Финнэйр», направлявшийся из Бангкока в Хельсинки. На поросшую травой полосу совершил посадку самолет из Новосибирска, и его пассажиры спустились по трапу. В кафетерии аэровокзала официанты разносили узбекский плов, но даже это не могло нарушить унылой неподвижности советского аэропорта. Такие же обшарпанные буфеты можно было увидеть по всей стране от Риги до Владивостока, такие же металлические бачки с кофе – от Киева до Казани^[1]. Огромный, отгородившийся от всего остального мира, СССР был не столько страной, сколько отдельной планетой. Однако, приглядевшись, даже в ташкентском аэропорту можно было заметить следы существования этого мира.

Среди пассажиров, прибывших из Новосибирска, был и Виктор Самойленко, журналист, получивший известность благодаря репортажам из Демократической Республики Афганистан – самого молодого в мире социалистического государства и южного соседа Советского Союза. Самойленко часто приходилось задерживаться в аэропортах во время бесконечных командировок по просторам советской Евразии. Однако здесь, в Ташкенте, было нечто особое. Он писал: «Говорят, что ташкентский аэропорт, несмотря на его кажущуюся схожесть с другими, впечатляет сильнее, дольше остается в памяти. <…> Здесь, как нигде чаще, встречались молодые Герои Советского Союза. И всем было ясно: Золотая Звезда получена „там“ за выполнение интернационального долга»^[2].

Самойленко отыскал свой выход на посадку, из которого все еще выливался поток прибывших – «люди, побывавшие „там“, возвращающиеся из командировки советские специалисты и афганские дети, чьи родители погибли от рук душманов». Наконец, объявили посадку на его рейс. Пришло время возвращаться «туда» – в Афганистан.

Самойленко летел не один. Стоя в очереди, он разговорился с белорусским партийным работником, который рассказал журналисту о своей жизни. Во время войны его еще ребенком эвакуировали в Ташкент, и его вырастила узбекская семья. В детстве он думал, что его настоящие родители погибли, и взял фамилию своих узбекских опекунов. Однако оказалось, что мать выжила и после пятнадцати лет поисков нашла его в Узбекистане. Сначала он хотел вернуть себе первоначальную белорусскую фамилию, но в конце концов решил сохранить узбекскую – в честь «тех, перед кем он был в неоплатном долгу»^[3]. Алимджан, по словам Самойленко, как и все его поколение, ориентировался на примеры из недалекого прошлого: советские семьи принимали беженцев во время гражданской войны в Испании, и это воспитывало «советского человека, человека-патриота и интернационалиста».

Самойленко, Алимджан и пестрая толпа – «геологи, строители, агрономы» – расселись в самолете отдельными группками «по интересам». Оказавшийся рядом с Самойленко общительный инженер – любитель статистики – стал рассказывать, что их ждет в Афганистане. «А теперь представьте себе, – говорил он, – что мы летим в страну, которая недавно занимала 127‐е место в мире по уровню образования, 119‐е по здравоохранению и 108‐е по национальному доходу на душу населения, что средняя продолжительность жизни афганца составляла всего 40 лет»^[4]. Когда самолет взлетел и направился на юг, опытный журналист стал ждать уже знакомого ему ритуала. Всякий раз, когда ему доводилось пересекать границу рейсами Аэрофлота, наступала «такая минута, когда тебе скажут: за бортом началось чужое небо»^[5]. Как и все пассажиры, он смотрел в иллюминатор: самолет приближался к южной границе СССР – реке Амударья. Зажглась лампочка оповещения. Самойленко прислушался. Голос по громкой связи объявил: «Афганистан!»

Самолет вошел в воздушное пространство страны, находящейся в самом сердце Центральной Азии, которая соседствует на севере – с Советским Союзом, на западе – с Ираном, а на юге и востоке – с Пакистаном. «Ил» пролетал над северными территориями, населенными народами, говорящими на тюркских и иранских языках; внизу уже проплывал Гиндукуш. До тех пор, пока советские инженеры в 1964 году не построили через горы туннель, этот хребет отделял не только бассейн Амударьи от бассейна Инда, но и разделял всю страну надвое. Самолет миновал вершины и начал спускаться к Кабулу – столице, расположенной на густонаселенном востоке страны. Еще восточнее Кабула виднелся хребет Сафедкох на границе Афганистана и Пакистана, прорезанный рекой Кабул, притоком Инда. Южнее, вдоль построенной американцами кольцевой дороги, простирались фруктовые сады и плантации бассейна реки Гильменд; в этих краях расположен второй по величине город страны – Кандагар. Все эти восточные и южные окраины – родина пуштунов, народа, говорящего на индоиранском языке пушту. Специалисты полагают, что их численность составляет от семи до восьми миллионов человек и, таким образом, они составляют большинство населения страны. Однако за пределами Афганистана – в основном в соседнем Пакистане – живет еще больше пуштунов. Кроме того, в Афганистане проживает множество таджиков, узбеков, хазарейцев, кызылбашей и других этнических групп. Поэтому неудивительно, что некоторые ученые называют Афганистан «мечтой этнографа»^[6].

Ил. 1. Центральная Азия времен холодной войны, около 1947–1991 годов с указанием стран, регионов и советских республик. Восходящая к колониальной эпохе линия Дюранда, обозначенная пунктиром, создавала фактическую границу между Афганистаном и Пакистаном, однако Кабул никогда не признавал ее в качестве законной международной границы. Карта составлена автором. На карте слева направо и сверху вниз: Туркменская ССР; Советский Союз; Таджикская ССР; Китай; Афганистан; Кабул; Исламабад; линия Дюранда; Пенджаб; Иран; Белуджистан; Пакистан; Аравийское море; Синд; Индия

В 1747 году Афганистан стал монархией, а в 1919 году добился независимости от Англии. Начиная с 1929 года страной правил пуштунский род из племени мухаммадзай, принадлежавшего к племенному союзу дуррани из южного Афганистана. Первый шах был убит через три года после начала правления, но его сын, Мухаммед Захир-шах (он не имел отношения к иранскому шаху), правил страной тридцать девять лет, в течение которых его регенты, премьер-министры и он сам не допускали никакого народовластия. В стране проводилась умеренная модернизация. Государство не предъявляло больших требований к народу, а народ – к государству. Это казалось мудрой политикой: на фоне того, что творилось в регионе – крах империй, революции, мировые войны, раздел Индии, – Афганистан в течение пятидесяти лет пребывал в покое. Вместо того чтобы следить за происходящим в Вашингтоне или Москве, осторожное кабульское правительство привлекало иностранных специалистов для развития экономики и реформирования государства. И даже когда летом 1973 года двоюродный брат Захир-шаха, премьер-министр Мухаммед Дауд-хан сверг монархию, Афганистан все еще оставался островком относительной стабильности в бурном море холодной войны.

Однако вскоре все резко изменилось. Вечером 27 апреля 1978 года афганские коммунисты, называвшие себя Народно-демократической партией Афганистана (НДПА), свергли и убили Дауда и провозгласили страну демократической республикой. Так Афганистан стал вторым (после Южного Йемена) коммунистическим государством с преимущественно мусульманским населением и одной из социалистических стран третьего мира. В отличие от своих предшественников времен монархии, руководство НДПА, в котором было много пуштунов из проживающего на востоке племени гильзаев, навязало сельскохозяйственной стране радикальные перемены. Государству, непосредственно граничившему с южными республиками СССР, грозила гражданская война, а афганские коммунисты еще и усугубляли кризис своими внутрипартийными раздорами и убийствами. Наконец, 24 декабря 1979 года Советский Союз, не игравший никакой роли в начале так называемой Апрельской революции, вторгся в Афганистан. Сначала в Кабул был заброшен спецназ, ликвидировавший прежнее руководство НДПА, чтобы освободить место новым лидерам, а затем страну оккупировали десятки тысяч советских солдат. Интервенция привела к катастрофе: из приблизительно пятнадцати миллионов человек, населявших Афганистан в 1979 году, треть превратилась в беженцев, искавших приют за пределами страны, а еще одну треть в конечном итоге составили раненые и внутренние беженцы. Больше миллиона афганцев было убито. Но наряду с этой кровавой бойней шел и другой процесс. Тысячи советских людей, желавших помочь афганцам в создании нового государства – в том числе и те, кто летел одним рейсом с Самойленко, – вместе с десятками тысяч местных коммунистов превращали Афганистан в испытательный полигон для построения социализма в масштабах национального государства.

У этих строителей светлого будущего были противники. Сотни тысяч повстанцев действовали по ту сторону линии Дюранда – оставшейся от колониальных времен границы, отделяющей Афганистан от Пакистана. Они вели вооруженную борьбу с афганским коммунистическим государством и советскими оккупационными войсками. При поддержке пакистанских спецслужб и с помощью миллиардов долларов американской военной помощи афганские повстанцы – моджахеды – превратились в грозных бойцов, участников одного из главных конфликтов времен холодной войны. На стороне моджахедов действовали также и неправительственные организации, возглавляемые европейскими общественными деятелями, полагавшими, что будущее не за социализмом и не за национальным государством, а за транснациональными моральными ценностями. У истоков этого проекта гуманитарной посттерриториальности стояли разочарованные европейские левые, которым пришлось столкнуться с «реальным социализмом» в тех местах на планете, где разные социальные уклады наложились друг на друга после крушения колониализма. Афганистан стал не просто еще одной площадкой, на которой разыгрывался спектакль холодной войны с участием СССР и его врагов, но местом, где решался вопрос об отношении людей левых убеждений к идее национального государства в третьем мире. Некогда зажатый между империями и прежними границами, Афганистан стал полем битвы двух несовместимых подходов к проблеме суверенитета в третьем мире: советским территориальным авторитаризмом, с одной стороны, и постгосударственным гуманитаризмом – с другой. Спор этих двух концепций, протекавший в условиях межрегиональной гражданской войны, выявил роль Афганистана не как «кладбища империй», а скорее как кладбища идеи национального государства в третьем мире.

Как это происходило, может поведать рассказ о таких людях, как Самойленко и его направлявшиеся в Кабул коллеги. Это история усилий, предпринимавшихся еще до вторжения американскими и западногерманскими «государственниками», с одной стороны, и история противостоявших Советам европейских благотворительных организаций – с другой. Это рассказ об афганцах, которые стали партнерами и для тех и для других. Это история борьбы между территориальным принципом построения государства и транснациональными идеями. Это история, тесно связанная с холодной войной и в некотором смысле возвышающаяся над ней. Другими словами, это то, что рассказано в данной книге. Однако, прежде чем приступить к рассказу, нужно представить исторический контекст и решить вопрос о том, как писать историю страны, настоящее которой восходит к тесно взаимосвязанным глобальным проектам, которые будут описаны и проанализированы в следующих главах.