Иллюстрации Яны Мельниковой (YANIF)
В книге использованы элементы оформления:
© Avector / Shutterstock.com
Используется по лицензии от Shutterstock.com
© Нова Т., текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Соблазны, травмы, ошибки, призраки прошлого и бесконечная светлая любовь – этот мощный роман подобен урагану, который уничтожает все на своем пути, помогая сбросить оковы и найти путь к свету и прощению.
Вы влюбитесь окончательно и бесповоротно.
Приготовьтесь, будет больно!
Полина@polinaplutakhina
Плей-лист
Marilyn Manson – Half-Way & One Step Forward
Marilyn Manson – Broken Needle
SMNM – Everything
Halsey – Control
Joywave – It’s A Trip!
Placebo – A Million Little Pieces (Radio Edit)
Aviators – Our Little Horror Story
Ocean Jet – Vengeance
Lana Del Rey – Gods & Monsters
Lana Del Rey – Cherry
Katatonia – Unfurl
Spiritual Front – Jesus Died In Las Vegas
Oomph! – Rette Mich
Beseech – Atmosphere
Unaverage Gang – No Turning Back
No Kind Of Rider – Autumn
Essenger – Half-Life
Hypnogaja – Here Comes The Rain Again
Above The Stars – In The Field of Blood
Sleeping Wolf – Only For Us
Lacrimas Profundere – You, My North
Lacrimas Profundere – A Sigh
* * *
– А что происходит с камнем, когда он достигает дна?
– Не знаю. Наверно, ждет, что кто-нибудь выловит его, а может, сильные волны вышвырнут обратно на берег. Или, что печально, так и пролежит на дне один в своей безмятежности.
Пролог
Хаос. Он всегда был там, куда бы я ни шел. С какой бы скоростью я ни двигался, скрывая лицо под футбольным шлемом, он все равно догонял. И все начиналось заново. Вот и сейчас сердце неистово колотилось о ребра от предчувствия, что он снова приближается.
Я провел мокрой ладонью по лицу, сталкиваясь с отражением в зеркале. Пронзительные серые с синей дымкой глаза уставились на меня так, будто требовали ответов, которых не было. С отвращением я изучил расширенные омуты черных зрачков. Слюна во рту превратилась в вязкий комок, и я сплюнул ее в раковину, наполняя рот холодной водой из-под крана.
– Ты – жалкий кусок дерьма, – бросил я отражению, но парень напротив лишь молча ухмыльнулся, проверяя мои нервы на прочность. – Ненавижу тебя!
Молчание. Всегда тишина; сколько бы яда ни извергал мой рот, в ответ он только молчал и улыбался, сверкая идеально ровными зубами.
Я оскалился и плеснул водой в зеркало в надежде смыть ненавистное лицо, но оно все еще маячило там. Взъерошивая непослушные темные волосы, парень из зеркала наблюдал, как я погружаюсь на дно глубокой ямы бесконечной вины.
– Доми, ты будто ангел, созданный на небесах, – с упоением шептала мама, баюкая у себя на груди мою голову и целуя в закрытые веки. Ее теплые руки и запах жасмина навсегда запечатлелись в памяти. – Мой ангел, – повторяла она.
Только спустя годы я осознал, что исчадия ада не порождают ангелов, как бы они ни старались.
Глава 1
Ник
Наши дни
Погибели предшествует гордость, и падению – надменность.
(Притч. 16:18)
Арена «Солджер Филд» вмещала более шестидесяти тысяч зрителей; каждый из этих людей пришел посмотреть на то, как мы разгромим балтиморских «Воронов» в щепки. Целый сезон мы были лучшими в своем дивизионе, и сегодняшняя игра должна стать окном в плей-офф, но моя настоящая цель – это Суперкубок. Что может быть лучше, чем в свои двадцать семь стать обладателем вожделенного семифунтового приза, отлитого из стерлингового серебра? Это была сегодняшняя вершина моей футбольной карьеры, и я не собирался останавливаться на достигнутом, намереваясь выжать максимум из возможного.
Чикаго стал моим новым домом чуть больше года назад, и первый сезон в составе футбольного клуба «Файр» буквально возвел меня на пьедестал лучших квотербеков, чья нога когда-либо ступала на эту землю. Я был ослепительной сверхновой звездой, взорвавшейся в бескрайней галактике, и не собирался тускнеть в ближайшие несколько лет.
Войдя в раздевалку, я обшарил помещение глазами, почти не обращая внимания на то, как мои товарищи по команде с упоением слушали наставления тренера, параллельно с тем проделывая свои предыгровые ритуалы. Вы бы удивились, увидев, насколько фанатично суеверны игроки в американский футбол, но с годами это помешательство лишь усиливалось. Я занимался этим видом спорта, сколько себя помнил, так что у меня было предостаточно времени, чтобы проследить взаимосвязь – чертовщина с суевериями в самом деле работала.
Кто-то из ребят носил с собой талисманы, начиная отполированным временем четвертаком и заканчивая полноразмерным фикусом по имени «Барри», поставленным прямо посреди раздевалки в день игры; другие предпочитали не бриться или носить счастливые трусы. Моим гарантом победы служили две вещи: полная изоляция в вечер перед игрой, в которую входило также отключение любых средств связи, и предмет, с которым не расставался уже много лет.
Я провел рукой по грудной клетке, в том месте, где под одеждой прощупывались очертания тонкого золотого обруча, уже нагретого моей разгоряченной кожей. На короткое мгновение внутри родилась досада от того, что помимо сотен болельщиков на трибунах не будет ни единой души, которой не наплевать на то, какое значение имеет для меня сегодняшний матч. И я ненавидел это опустошающее чувство лютой ненавистью, которую собирался направить на то, чтобы вырвать у противника победу зубами.
– Ник, на два слова, – наш ресивер[1] Уоррен похлопал меня по плечу и, не дожидаясь ответа и не оглядываясь, вышел в коридор. Отложив раунд самомотивации на потом, я проследовал за ним.
Беспокойные глаза Уоррена метались от одного конца коридора к другому, когда он подзывал меня подойти ближе.
– В чем дело? – спросил я, видя, как пальцы его рук сжимаются в кулаки.
– Слушай, мужик, я знаю, мы это уже обсуждали, но давай признаем, что ты немного не в форме последние несколько игр, – тот сделал паузу, давая мне осмыслить сказанное и подготовиться к следующим словам. – Просто отпусти чертов мяч хотя бы на время, ты же знаешь, я всегда наготове.
Другого я и не ожидал. Будучи вторым по результативности в команде, Уоррен стремился стать еще лучше. Ну, ему хотя бы хватило порядочности, чтобы попросить об одолжении. Проблема была в том, что я не собирался уступать. Больше нет.
Я все еще не переоделся, поэтому выудил из кармана джинсов золотую игральную фишку и подбросил вверх, наблюдая не за полетом, а за тем, как жадный взгляд Уоррена проследил ее траекторию. Когда та приземлилась обратно на мою ладонь, я засиял, подмигивая ему. Сверкающая улыбка, расплывшаяся на моих губах, вызвала у товарища по команде ложное чувство спокойствия, поскольку он моментально улыбнулся в ответ. Бедняга подумал, что я внял его многочисленным просьбам, но хрен там. Нарочно похлопал его по плечу приятельским жестом, еще больше сбивая с толку, а затем, не говоря ни слова, развернулся и пошел обратно в раздевалку.
Жизнь состояла из постоянной борьбы за первенство – это началось еще до моего рождения и продолжалось по сей день. Чаще всего я проигрывал, уступал, мирился с обстоятельствами, позволял другим отбирать слишком много. Мне понадобилось около сотни хлестких пощечин, чтобы наконец прийти в себя и усвоить урок: не поимеешь ты – поимеют тебя.
* * *
К началу третьей четверти мы вели в счете, поэтому никто не удивился, когда наша команда вновь завладела мячом. Первая половина игры прошла на чистом адреналине, но это не мешало мне с точностью просчитывать действия команды противника.
Тренер настаивал на том, чтобы я передал пас бегущему в следующей выносной комбинации, потому что ребята из Балтимора явно привязались к моей заднице, как группа только что вылупившихся неуклюжих утят к своей матери. Они таскались за мной по всему полю, из-за чего возможность добраться до зачетной зоны стала казаться несбыточной мечтой. Несмотря на это, я не внял тренерскому приказу, поразительно похожему на мямлянье Уоррена.
Устремил взгляд вперед, сквозь прутья шлема и линию нападения, оценивая шестерку игроков противника, они не вселяли ни унции тревоги, к тому же наш левый тэкл[2] Банч весил по меньшей мере триста фунтов и мог в одиночку снести половину защитной линии соперника. Но вот лайнбекеры[3] позади основных защитников не были болванами, я понял это, когда меня оттеснили во второй четверти, практически вырвав из окружения наших гардов[4], толкая плечами с такой силой, что моя ведущая правая рука, скорее всего, была в секунде от вывиха.
Человек, не привыкший к контактным видам спорта и впервые пришедший на матч по футболу, наверняка покрылся бы испариной и побледнел как полотно, наблюдая, как два с лишним десятка взрослых парней толкают друг друга с мощностью товарняков, отшвыривают в сторону и как ни в чем не бывало несутся по полю, пока снова не наткнутся на прочную стену из мышц и костей.
Никакие синяки, ушибы и вывернутые из сустава конечности не пугали меня сильней, чем перспектива торчать в душном офисе пять дней в неделю. Я полюбил этот вид спорта, как только впервые оказался на футбольном поле. Где еще подросток, напичканный гормонами и желанием крушить все вокруг, мог выплеснуть свой заряд ненависти к этому миру? Разве что в унылой темной подворотне, где воняло травкой, кровью и мочой. Но эта часть моей жизни осталась далеко за пределами орбиты, к счастью для моей, покрытой пеплом, карьеры бывшего золотого мальчика бостонских «Патриотов», теперь переродившегося в огне[5].
Это никогда не надоедало – крики толпы, что смешались со звуками тяжелых ударов, когда массивные игроки столкнулись в жестокой схватке за кожаный мяч, который центральный игрок сунул мне в руки. Я обогнул месиво из тел и бросился вперед, уворачиваясь от ударов. Один из раннинбеков[6] нашей команды мелькнул на периферии, подавая сигнал, что он готов принять пас, и его позиция действительно была просто идеальна для того, чтобы пасовать, учитывая, что два балтиморских здоровяка уже остановили и зажали меня между собой с таким напором, будто хотели устроить тройничок, а не отобрать чертов мяч. Мое телосложение позволяло принять крепкую стойку, но не давало возможности вырваться до тех пор, пока мои ребята не отпрессуют этих пиявок подальше.
Я выплюнул капу и прорычал в сторону того, что был покрупней.
– Сдвинься на хер! – может быть, не лучшее начало нашего довольно тесного знакомства, согласен, но это все, на что он мог рассчитывать.
Его кривые зубы блеснули, когда резкий удар шлема пришелся точно в мой, а давление тела усилилось.
– Попроси вежливо, – прошипел он.
– Пожалуйста… Сдвинься на хер! – повторил я, устав от тупого переминания на одном месте.
– Ты труп! – Он оскалился сильней и на секунду встретился взглядом с товарищем, чтобы подать ему какой-то сигнал. Уж не знаю, в чем там состоял их план, только другой парень ослабил хватку, и этой заминки мне вполне хватило для того, чтобы переместить мяч в одну руку, а второй изо всех сил оттолкнуть придурка с дороги. Возможно, я со своими шестью футами и тремя дюймами был ниже его, но крепче и быстрей, поэтому к моменту, когда он осознал, что произошло, я уже сломя голову бежал в сторону зачетной линии противника, недалеко от которой маячил Уоррен, подняв руки и сверкая глазами в ожидании паса. Я знал, что любой неприличный публичный жест не добавит мне очков, поэтому убедился, что Уоррен достаточно близко, чтобы прочитать по моим губам отчетливое «пошел ты», прежде чем продвинуться вперед еще на пол-ярда.
Человеческие жизни ломаются ежедневно, при этом порой требуются годы саморазрушения, чтобы опуститься на дно и окончательно потерять себя. Но иногда простая нелепая случайность или одно спонтанное неверное решение запускают целую цепочку событий, способных обернуться крахом. Лично мне понадобилась секунда времени и полная телега гордыни и тщеславия, чтобы попасть в ад, в существование которого я даже не верил.
Я замедлился, чтобы показать товарищу по команде свой метафорический средний палец, но как раз в этот момент игрок соперника на полном ходу сбил меня с ног, уронив на землю и придавив своим огромным, по человеческим меркам, телом. Его веса было достаточно, чтобы выбить из моих легких кислород, не дав возможности вздохнуть или откашляться, но это было не все. Прямо перед тем, как мы рухнули вниз, я услышал хлопок и ощутил острую боль, распространяющуюся из центра левой коленной чашечки сперва по всей ноге, а затем и в каждое нервное окончание в теле.
Время будто замедлилось. Все еще лежа на футбольном поле, я смотрел в безоблачное небо сквозь отсутствующую крышу стадиона, пока колесики в моем мозгу вращались, донося до затуманенного сознания свежую новость, закрепить которую в голове я пока отказывался, не то что произнести ее вслух.
– Черт… парень… – Вес чужого тела ослаб, а затем и вовсе исчез; вокруг нас столпились игроки двух команд, судьи и медики, началась такая суматоха, что зарябило в глазах.
Кто-то приподнял меня, стаскивая шлем и помогая сесть, новая боль взорвалась в ноге, и я застонал, стискивая зубы. Рот наполнился привкусом крови, который, как я знал, появился еще в момент столкновения, наверно, я прикусил язык.
– Не двигайся. – Трой, наш врач, пригвоздил меня взглядом и принялся ощупывать ногу, аккуратно стягивая гетры. – Вот дерьмо, – прошептал он, глядя то на меня, то на мое колено. Он едва надавил на сустав, и я взвыл от боли, проклиная Троя и его отсутствующие навыки медпомощи. – Носилки! – скомандовал он ассистенту, распыляя на кожу охлаждающий спрей.
Все то время, что меня вертели и крутили, затаскивая на носилки и подсовывая пакеты со льдом под ногу, я выискивал глазами отморозка, что проделал со мной этот трюк. Он околачивался неподалеку, злорадно скалясь, и я сразу же узнал его по кривым зубам и ненависти во взгляде – это был тот тип, что встал у меня на пути в паре со своим приятелем. Если бы не боль, я бы вскочил на ноги и вышиб из него все дерьмо прямо здесь, на глазах у тысяч зрителей, устроив шоу масштаба гладиаторских боев, но прямо сейчас не мог даже сесть ровно, все еще заботливо осматриваемый бесполезным Троем.
Наши с ублюдком глаза встретились, и я вложил во взгляд все, что ему нужно было знать – мы еще не закончили. Сигнал был принят, потому что его улыбка стала шире, а в глазах сверкнуло что-то очень знакомое – та же ненависть, что кипела под моей кожей.
Уоррен стоял рядом и бормотал, как ему жаль, но я-то знал, что это вранье: теперь я проведу остаток игры в ванне со льдом, а он сможет обжиматься с мячом, как будто у них медовый месяц. Тренер нападения – Далтон – смерил меня взглядом, полным разочарования, и покачал головой, ничего не сказав. Игра должна продолжаться, поэтому мы оба знали, что он предпочтет отчитать меня за мою глупость и жажду идти по головам позже, когда придет время. И я бы солгал, если бы сказал, что не боялся этой конфронтации, поскольку это был единственный человек в этой команде, на чье мнение мне было не плевать.
«Так почему же ты ослушался его прямого приказа, придурок?» – уточнил мой внутренний голос.
У меня был ответ на это. Потому что я покончил с тем, чтобы жрать чужие объедки, и собирался взять все то, от чего раньше отказывался. Да, получить травму, чтобы выиграть матч, – неубедительная попытка заявить о себе, но это всего лишь погрешность на пути к моей цели. Теперь просто нужно встать на ноги.
Глава 2
Ник
…разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются?
(Иер. 8:4)
К моменту, когда группа медиков притащила мою задницу в больницу, игнорируя любые возражения, игра уже закончилась. Чикаго уступил Балтимору со счетом шестнадцать – тридцать три, но боль поражения не шла ни в какое сравнение с болью в колене. Худшим из всего было осознание, что я мог довести дело до конца и привести команду к победе, если бы ублюдок Хадсон Коэн – так его звали – не был обидчивой маленькой сучкой.
Спустя пятнадцать минут, проведенных в приемном отделении Медицинского центра Университета Раша, я понял, что так просто не отделаюсь.
– Пожалуйста, заполните документы, доктор сейчас подойдет, – миловидная медсестра сунула мне в руки планшет с бумагами и ручкой, после чего удалилась, задернув шторы. Не успел прочесть первую строчку, как она вернулась с подносом, на котором стоял пластиковый стаканчик с водой и таблетками в открытом контейнере без маркировки. – Это снимет боль, – сказала она, погладив меня по руке так нежно, что я чуть было не спутал простое сочувствие с чем-то большим.
Я молча уставился на поднос, но не поторопился принять подношение.
– Это правда необходимо? – спросил, не поднимая глаз.
Медсестра тихо вздохнула, окинув взглядом мое колено, которое теперь выглядело так, будто огромный удав заглотил целую тушу слона.
– Вас ждет тяжелая ночка, мистер Каллахан. – Она снова вышла, оставив меня наедине с болью и кипой все еще не заполненных бумажек.
Темнокожая женщина средних лет в бордовой униформе и белом халате, вошедшая после, представилась доктором Бреннан, ее карие глаза сузились при виде меня, сидящего на кушетке в окружении мониторов и стерильных предметов первой помощи.
– Мой букмекер только что стал богаче на три штуки баксов, – едко заметила она, забирая у меня планшет. Не очень-то профессиональное начало осмотра, как по мне. – Точно так же, как в день твоего вылета из Бостона.
Теперь уже пришла моя очередь возмущаться.
– Я не вылетел, а ушел по своей воле, – какой-то беспардонной блюстительнице капельниц не нужно было знать всю правду.
Прошло достаточно времени, чтобы не вспоминать мой уход из команды «Патриоты» и причину, которая побудила меня оставить один из самых престижных и высокооплачиваемых футбольных клубов во всем мире. Я поклялся никогда не возвращаться в Бостон и придерживался этой клятвы, за исключением некоторых праздников, которые проводил в компании Брайана Донована – отца моего некогда лучшего друга Ди.
Теперь и целый Чикаго поворачивался спиной, о чем помимо всего дерьма, обрушившегося на мою голову за последние месяцы, свидетельствовала также явная враждебность этой женщины, которую я видел впервые. Доктор пробежала глазами по моему согласию на осмотр и медицинское вмешательство.
– Что ж, мистер Доминик Эдриан Каллахан. – Она произнесла фамилию нарочито небрежно, но меня больше взбесило само упоминание полного имени. Я ненавидел, когда меня так называли. – Сделаем снимки и посмотрим, насколько огромное чувство юмора у Господа.
Доктор окликнула медсестру, которая, в свою очередь, помогла мне пересесть с кушетки на каталку, чтобы отвезти на обследование. Через час, в течение которого мой менеджер Тони позвонил четырнадцать раз и оставил с десяток встревоженных сообщений, ни одно из которых не включало беспокойство о здоровье его подопечного, меня переместили в одноместную палату, что окончательно разрушило какую-либо уверенность в том, что вечер проведу дома, в компании видеообзора провального матча и разбора ошибок.
Сидя на одноместной кровати в ожидании врача, я задавался вопросом, в какой момент сегодняшнего дня моя жизнь стала лишь слабой тенью, едва заметной для окружающих. Ну, для всех, кроме журналистов. Никто из команды до сих пор не поинтересовался моим самочувствием, хоть мы и были единым целым на протяжении всего сезона. Единственный близкий человек презирал меня за ситуацию, в которой я оказался частью извращенного любовного треугольника – той его стороной, которая вопреки законам математики никогда и не была нужна. Не было ни единой души, которой было бы не плевать на то, сколько самоконтроля мне потребовалось, чтобы не умолять принести те долбаные обезболивающие.
Доктор Бреннан вернулась не раньше, чем я успел посмотреть две серии нудного «Аббатства Даунтон» на телевизоре, висящем в углу комфортабельной палаты, которая больше походила на роскошную однокомнатную квартиру, если не брать во внимание ее суточную стоимость в четыре с половиной тысячи долларов и дрянной клейкий пудинг, принесенный персоналом вместо ужина.
– Ну так что? – спросил я, как только она вошла в палату. – Есть у этого парня совесть? – ткнул пальцем в потолок, туда, где, по ее мнению, должно быть, восседал невидимый мужик, именуемый Богом.
Бреннан проследила взглядом в направлении люминесцентных ламп, пожала плечами и издала нечто сродни лошадиному фырканью.
– О да, и похоже ты чертовски его разозлил, потому что он выложился на полную.
Она подняла пульт с прикроватной тумбы и бесцеремонно переключила телевизор на белый пустой экран. Затем взяла снимки, по-видимому, служившие наглядной демонстрацией моей травмы, и поднесла их к свету монитора так, чтобы я мог видеть.
– Мило, но ни хрена не понятно, док, – усмехнулся, подавшись вперед, от чего острая боль снова обожгла ногу.
– Я выписала обезболивающие и советую впредь не отказываться от них, ибо это только начало. У тебя разрыв передней крестообразной связки; отек скоро усилится, и тогда нынешняя боль покажется поцелуем любовницы.
Я проигнорировал ее резкий переход на «ты» и посмотрел вниз, на свое колено, ставшее размером с Гренландию. Моя нога, зафиксированная бандажом, покоилась на возвышении из трех подушек, обложенная компрессами и пакетами со льдом.
– Когда я смогу поехать домой? – Гостеприимством тут не пахло, так что мне не терпелось убраться подальше, заказать нормальную еду и наконец предаться чувству жалости к себе.
– Ты ведь ни слова не услышал, верно? – спросила доктор, развернувшись ко мне всем корпусом и уперев руки в бока.
– Не то чтобы вы пытались объяснять, – парировал я.
– Такая травма носит характер посерьезней некоторых переломов. Связка не подлежит сшиванию, колено будет нестабильно, потребуется операция. Мы возьмем часть материала с твоей голени и сформируем новую связку.
– Когда? – Вязкая слюна собралась в горле, и я провел рукой по основанию шеи вниз, к груди, растирая то место, где под моей грязной формой покоился талисман. Точнее, должен был покоиться, ведь я не обнаружил ни цепочки, ни самого кольца. Резко дернув за ворот, заглянул под одежду, но встретил лишь пустоту. Должно быть, потерял его во время игры – вот почему вся эта чертовщина теперь преследовала меня. Внезапная тошнота подкатила к горлу.
– Трудно сказать. – Доктор надавила на колено, и боль вернула меня в реальность. – Для начала нужно, чтобы отек спал, а для этого придется принимать обезболивающие и противовоспалительные препараты; медсестра будет менять компрессы каждые два часа, и через пару дней мы проведем дополнительные тесты, чтобы убедиться в отсутствии жидкости в месте повреждения и назначить план дальнейшего лечения.
Это звучало не круто, но среди всех ее слов я отчетливо расслышал фразу, которая в действительности не прозвучала.
– Я не смогу играть…
Доктор Бреннан поморщилась, будто ей было действительно жаль.
– Теоретически сможешь, но потребуется гораздо больше, чем приклеить пластырь. Если речь о Суперкубке, то мой ответ – нет, ты не доведешь этот сезон до конца. Да и стоит ли, учитывая результат сегодняшнего матча.
Она была фанаткой, очевидно же, вот откуда эта жестокость в суждениях и колкие реплики. Бреннан поставила на меня, а я проиграл. Как дурацкая хромая скаковая лошадь, что была освистана за то, что так и не добежала до финиша.
– Мне не нужны таблетки, – сухо сказал, отвергая мысль о том, чтобы запихнуть себе в глотку что-либо из предложенного ранее, включая дерьмовый пудинг.
– Я могу попросить, чтобы тебе сделали укол. В любом случае это необходимо, Доминик.
Чувствуя, как нарастает злость, я вскинул голову.
– Ник. Меня зовут Ник, – прорычал сквозь зубы, борясь с новым приступом боли и желанием вскочить и вытолкнуть эту надоедливую женщину из своей палаты. – И мне не нужны лекарства.
– Тебе нужна хорошая встряска, – пробурчала она себе под нос, ожидая, что я не услышу. – Как пожелаете, мистер Каллахан, – уже громче добавила доктор, после чего покинула палату, не прощаясь.
* * *
Одна ночь в отделении Медицинского центра Университета Раша оказалась длинней, чем вся моя жизнь. Я наконец отвязался от Тони, поручив ему разборки с прессой, и попытался отдохнуть, вполуха слушая бормотание телевизора и возню в коридоре. Перспектива даже быстрого и беспокойного сна казалась чем-то нереальным, поскольку боль теперь была нечеловеческой, а каждая попытка принять удобное положение оборачивалась адскими муками.
Пожилая медсестра заглядывала каждые два часа, поражая меня своей педантичной точностью и мерзкой назойливостью. Все ее движения по смене компрессов только усугубляли мое состояние, но чертова ведьма повторяла одни и те же действия, громко цокая языком при каждом визите и неизменно глядя на мое колено со смесью ужаса и жалости.
– Зачем вы это делаете? – спросила она, не удержавшись после примерно четвертого раза.
– Делаю что? – спросил, ощущая, как жар постепенно обволакивает тело, от чего весь больничный халат медленно, но верно промокает насквозь. Вообще-то я не собирался отвечать на ее вопросы, но одиночество и боль были слабыми союзниками на пути к выздоровлению, а ночь по-прежнему тянулась бесконечно.
– Изводите себя напрасно. – Она в последний раз поправила подушки, удерживающие ногу в приподнятом положении. – Я знаю, вы, спортсмены, очень выносливы, но неужели мучения стоят того? Вы ведь теперь не на поле – примите таблетки и сможете спокойно поспать.
Честно признаться, я уже забыл, когда в последний раз высыпался. Моя голова ежедневно переполнялась мыслями, которые был не в состоянии заглушить, и это съедало изнутри до такой степени, что даже полностью вымотанный после изнурительного дня, полного тренировок и физических нагрузок, я не мог заснуть. Наступало утро, а я, едва сомкнувший глаза, плелся за очередной порцией стремления к совершенству, превращался в машину на поле и с трудом контролировал все новые и новые вспышки гнева и раздражительности, вызванные тотальным недосыпом и усталостью.
Слишком много всего случилось за последние два года, начиная с Бостона, моего переезда и заканчивая неразберихой с Ди, его девушкой Элли и ее бывшей чокнутой подругой Кристен, которую мне хотелось придушить голыми руками, если бы она только еще хоть раз показалась в поле зрения. И черт бы все побрал; я хотел забыться каждый гребаный день, чтобы хоть на минуту унять этот гул в голове и тяжелое чувство отчаяния, сдавливающее грудь.
Я не обратил внимания, как сестра покинула палату, поэтому сузил глаза, когда та снова появилась в дверях, неся в руках пузырек с таблетками и бутылку воды.
– Доктор Бреннан назначила это. – Она неуверенно протянула мне лекарство. – Одна таблетка на двенадцать часов, – чуть более убедительно добавила женщина.
Не знаю, заметила ли она мое смятение, но в момент, когда потянулся за препаратом, ее рука вдруг дернулась назад, не сильно, но достаточно, чтобы я не смог выхватить пузырек из ее руки.
– Пожалуйста, не превышайте дозировку, – ее покровительственный тон мог бы напугать разве что семилетнюю версию меня, и то при условии, что она приставила бы к моему горлу острие деревянной указки.
– Как скажете, док. – Она не была доктором, поэтому такое обращение вызвало у нее легкую тщеславную улыбку.
Женщина удалилась, прикрыв за собой дверь палаты и забрав остатки моего самоконтроля. Как только ее шаги в коридоре стихли, я повернул пузырек рецептурной стороной к себе, читая уже знакомое название. Там же доктор Бреннан оставила подсказку с частотой приема и всей необходимой информацией. Открутив крышку, я высыпал горсть круглых белых таблеток в ладонь, подавляя в себе желание запустить их через всю комнату.
Колено беспокоило не переставая, из-за чего голова уже тоже начинала раскалываться; мне нужны были покой и сон, без изматывающей чудовищной боли, без чувства одиночества и вины.
Всего одна ночь.
Взяв свою фишку с прикроватной тумбы, я подкинул ее вверх, ловя в ладони, – она приземлилась той стороной, на которую я втайне от самого себя рассчитывал. Закинув таблетку в рот, проглотил ее, запивая большим количеством воды, а остальные вернул обратно в пузырек, который поставил на тумбочку у кровати.
Завтра я верну его медсестре.
Сон пришел не сразу, поэтому, откинувшись на подушки в полусидячем положении, я мог почувствовать, как пульсация в ноге постепенно ослабевала, а напряжение покидало тело, сменяясь волной облегчения. Если бы у меня остались силы – вскинул бы вверх кулак, празднуя победу. Но все, что смог сделать перед тем, как темнота завладела сознанием, – это повернуть голову в сторону окна, за которым неторопливо кружили крупные хлопья снега. Такие легкие и сверкающие, что я позавидовал их чистоте и беспечности; они словно сотни маленьких ангелов, которые слетелись сюда, чтобы напомнить мне о чем-то давно забытом. Жаль, что я не верил в их существование.