000
ОтложитьЧитал
***
Наташка ворвалась к Маше на следующий день, словно торнадо с похмельем. Заявив, что её оглоедам еды должно хватить дня на два, она прочно обосновалась в кресле с вожделенной бутылкой пива, готовая слушать и давать советы.
«Спаситель?» – сомнительно хмыкнула она. – «А ты уверена, что это не он тебя по голове шарахнул? Пускаешь в дом неизвестно кого. Совсем с ума сошла. Не переспала хоть?» Наташка заговорщицки понизила голос. И сама же отмела эту абсурдную мысль: «Не переспала. Лизка же дома.»
«Что ты вообще о нем знаешь? Чем занимается? Женат? Где живет? Ведешь себя, как влюбленная малолетка,» – отчитывала она Машу.
«Удары по голове, они вообще отупляют,» – беззлобно огрызнулась Маша. – «Так что мне простительно.»
«Наташ, не устраивай ему допрос с пристрастием,» – быстрым шепотом попросила она, услышав звонок в дверь.
«Ладно,» – смилостивилась Наташка и повелительно кивнула. – «Веди.»
Военный совет в Филях продолжался второй час. Лучшая подруга и новый знакомый на удивление быстро нашли общий язык. Наташка вообще просто сходилась с мужиками. Тут главным было внятно и четко раздавать простые команды громким голосом и не грузить их (мужиков то бишь) душевными переживаниями. Сходи в гараж за картошкой, вынеси мусор, прими душ, когда уснут дети будет секс. С мальчишками все то же самое, кроме последнего пункта. А пострадать по поводу лишнего веса, дуры – свекрови или потери интереса к жизни по причине полной обрыдлости и опостыления последней можно с подружкой.
Мужикам эти высокие материи недоступны в принципе. Вот, скажем, посетует женщина, глядя в зеркало, что, кажется, немного поправилась в отпуске. Грамотный муж тут же опровергнет эту нелепую мысль: «Не может быть, дорогая! Ты аппетитна, как всегда!», тем самым подняв самооценку жене и сохранив мир и гармонию в доме. Неразумный тюлень и правда подумает, что жена спрашивает его критического совета, окинет её оценивающим взглядом и ляпнет: «Да, мать, тебе точно не помешает похудеть.» И этой глупостью поставит большой жирный крест на душевном спокойствии жены и создаст в доме гнетущую предгрозовую атмосферу надолго.
«Итак, начнем сначала,» – тоном военачальника, не терпящим возражений, скомандовала Наташка. – «Остановка. Ты видела там кого-нибудь знакомого? Может быть, с работы?
«Нет. Я уже говорила. Я задержалась в тот вечер. Наши уже все разъехались к тому времени. И если бы там был кто-то из наших, то об этом происшествии гудело бы на следующий все стат. управление.
«Это точно,» – согласилась подруга. – «И все-таки это кто-то из Ваших. Ведь на корпоративе в банкетном зале чужих не было?»
«Да вроде бы не было. Хотя официанты же были, сновали по залу. На них же и внимания никто не обращает.»
«А на лестнице?»
«На самой лестнице нет. А на площадке наверху несколько наших дам было. Мы с ними в дверях разминулись: я выходила из зала, а они входили. Могли и вернуться. Там дальше по коридору еще один банкетный зал, кажется. Новый год же, везде кто-то пьянствует,» – Маше уже порядком надоело переливать из пустого в порожнее. Ничего нового она вспомнить не могла, чувствовала себя полной дурой, а потому невольно злилась на наседающую подружку.
«Ладно,» – методично продвигалась вперед Наташка. – «Теперь подъезд. Тот Дед Мороз, которого ты видела днем, опиши его.»
«Невысокий, пониже меня. Плотный такой, может быть даже полный, под шубой непонятно. Очень кучерявая борода, так что лица вообще не видно. Красная шуба, шапка и мешок. Обычный мужик,» – пожала плечами Маша.
«Ты что, мам,» – встряла в разговор невесть сколько подслушивающая под дверью Лиза. – «Дед Мороз был тетя.»
На кухне повисла тишина.
«Это ты почему так решила, дружок?» – сощурилась Наташка.
«Потому что это тетя,» – непреклонно заявила Лиза. – «Как у нас в детском саду на утреннике. У нас Дед Мороз всегда тетя Лена из столовой за гренадерский рост и зычный голос. Она просто притворяется. Мы знаем, что она ненастоящий Дед Мороз.» Лиза явно повторяла чужие, подслушанные ранее слова.
«Ты с ним случаем не разговаривала?»
«Я поздоровалась, как положено. Да это и так понятно,» – снисходительно пояснила свою уверенность Лиза.
«Черт, его сапоги,» – потрясенная неожиданно пришедшей в голову мыслью сказала Маша. – «Они же мелькнули у меня прямо перед глазами, когда я лежала на полу. Они были женскими, на небольшом каблучке. Я тогда еще об этом подумала. Как же я могла забыть?»
«Удары по голове отупляют,» – утешила её Наташка.
«Ну вот, хоть какая-то ясность. И много у тебя на работе злых баб?» – поинтересовался Миша.
«Да навалом. Я же работаю в стат. управлении. Там только бабы и есть,» – заверила его Маша.
«Дело в повышении,» – твердо заявила Наташка. – «Кто еще на место Зинаиды метил?»
«Понятия не имею. Я и сама то не метила. Бывает же такое. Только накануне я её от души выматерила, про себя, конечно, что завалила меня после обеда работой, которую надо было сделать еще вчера. Посокрушалась, когда же мы от этой пьянчужки избавимся и получим нового адекватного начальника отдела, как на следующий день она умерла.»
«И начальником стала ты?» – вопросительно подвел итог Миша.
«Да,» – вынуждена была согласиться Маша. – «Уж не думаете ли Вы, что это я её убила?»
«Разумеется, нет,» – махнула рукой Наташка. – «Но смотри, как странно получается: как ты захотела, так и получилось. И прямо на следующий день.»
Гости посмотрели на Машу выжидательно-заинтересованно. Той стало не по себе.
«И ведь не первый случай,» – продолжила Наташка. – «Помнишь, ты рассказывала про Вашу подъездную цербершу Галину Степановну. Когда она неминуемо должна была облаять Вас не помню уже из-за чего.»
«Снега на обуви в подъезд натащили,» – подсказала Маша.
«Точно. И только ты чертыхнулась, что попалась ей на глаза, как она заткнулась в буквальном смысле слова, да так, что едва не померла. Опасная ты женщина, Мария.»
«Ты это серьезно, Нат?» – насупилась Маша. – «Чуть ведь полная.»
«Может и не полная. Больно много вокруг тебя странных историй происходит. Припомни-ка, не случалось ли ещё чего, чего ты вдруг захотела, а оно возьми, да и случись?»
«Со мной случалось,» – радостно высунула нос и-за двери Лиза. – «Я хотела, чтобы пошел снег и не кончался. И он пошел, и не кончался. А когда я на него разозлилась, потому что его стало слишком много – перестал.»
«Лиза,» – простонала Маша. – «Хватит греть уши. Займись чем-нибудь. Хочешь фиксиков включу?»
«Я сама включу,» – обиделась дочь и, сердито хлопнув дверью, удалилась.
«И начались все странности после того, как ты наследство получила,» – неожиданно трезво заключила Наташка. – «Хочешь – не хочешь, а во всякую чертовщину поверишь.»
«Лизок, хватит обижаться,» – позвала она девочку. – «Мама отпустила тебя ко мне в гости. Собирайся. Будем до трех ночи смотреть фильмы ужасов и объедаться сладостями.»
Лиза радостно взвизгнула, Миша хмыкнул, Маша лихорадочно пыталась вспомнить, когда она последний раз брила ноги. Чтобы там не думал Михаил, никакой предварительной договоренности между подругами не было. А, значит, Наташкин фэйс-контроль Миша прошел.
***
С тех пор, как Машу стали волновать вопросы взаимоотношений между полами, она часто представляла себе, как занимаются сексом её знакомые пары: влюбленные, семейные, женатые, но не друг на друге. Как, например, её классная руководительница и по совместительству учительница музыки бегемообразная Маргарита Родионовна и её тощий, лысый поклонник, возвышающийся над ней на целую голову. Маша однажды углядела эту комичную парочку на улице и с тех пор не могла выкинуть из головы. Противоположности, безусловно, притягиваются. Но выглядят при этом неимоверно забавно. Суровая школьная командирша Маргарита Родионовна, монументальной ледяной глыбой давящая на психику подведомственного ей класса, глупо хихикала, восхищенно заглядывая в глаза жердеобразному кавалеру снизу вверх. А тот что-то увлеченно рассказывал, поминутно поправляя запотевшие очки.
Представляя эту парочку голыми в постели, совершающими положенные телодвижения даже в самой стандартной миссионерской позе, Маша давилась со смеху прямо на уроке музыки. За что однажды даже была выгнана с него за дурносмешность без причины, которая, как общеизвестно, признак дурачины. Неужели тощий поклонник Маргариты Родионовны способен запрокинуть её голову, со страстью впиваясь поцелуем в губы, как показывают в бразильских сериалах, а она стыдливо опустить ресницы и потерять сознание от восторга? Да он её центнер живого веса просто не удержит.
А вот представить Маргариту Родионовну в домашнем халате и с пластмассовыми барашками бигуди на голове, с силой помешивающую кипятящееся в тазу белье, а её кавалера, курящего на балконе в трениках и застиранной майке-алкоголичке, очень даже могла. Эта чудная пара могла бы лениво переругиваться о невынесенном мусоре или грязных ботинках, но никак не ласкать друг друга, прижимаясь распаленными телами.
Потом у Маши вошло в привычку, вынужденно оказываясь в обороте у какой-нибудь неприятной мелкочиновной особы женского пола, как-то стервозная кондукторша или сволочная кадровичка, представлять их во время занятий любовью. Как ритмично покачиваются их головы, издавая соответствующие занятию звуки, как колышутся волнами необъятные груди и попы, сколь нелепо выглядят задранные вверх ноги. Обычно получалось очень смешно, а пережить неизбежное общение с неприятным человеком – проще.
Маша и сама всегда боялась выглядеть во время секса смешно и нелепо. Поэтому обычно сдерживала свои порывы, словно смотрясь непрерывно в зеркало, как она выглядит со стороны. Но сегодня то ли алкоголь оказал на нее благотворное влияние, то ли изголодалась она по мужику (а после Паши никого у нее и не было), но Маше было абсолютно все равно, что на животе у неё складочки, на бедрах растяжки, а на попе целлюлит. Так упоительно было обхватить его ногами и двигаться в едином ритме, не думая вообще ни о чем. Зато потом, когда Миша шумно засопел, привалившись коротко стриженной головой к ее плечу, мысли немедленно зароились в голове, словно пчелиный рой по весне. Будучи не в силах очистить от них голову, Маша смотрела в черное небо за окном.
Устав от бессмысленных попыток уснуть, она аккуратно выползла из-под тяжелой Мишиной головы, накинула халат и на цыпочках пошла на кухню. Алкоголь уже напрочь выветрился из головы. Бесцельно постояв в темноте у окна, Маша тяжело вздохнула, включила свет и открыла злополучную коробку. Замызганная ученическая тетрадка лежала сверху и прикасаться к ней было страшно, точно к ядовитой змее. Оттягивая неизбежное, Маша поставила чайник, выудила из желтой коробки чайный пакетик, бросила его в кружку. Потом устроилась на узком диванчике, поджав мерзнущие ноги, и погрузилась в чтение.
Дело было в том, что во время постельных игр с Мишей её осенило. Путаная и сумбурная материна писанина в тетрадке больше не казалась горячечным бредом. Маша нашла в ней смысл. Забытый чайник гневно сопел, исходя паром и подпрыгивая, неудобно поджатые ноги затекли, раскрытая тетрадка лежала на столе, а Маша сидела, уставясь в одну точку. Все было просто и понятно. Удивительно, что мать не догадалась. Впрочем, ведь у нее не было того, что есть у Маши: урны с прахом и расшалившегося ребенка. Знание придавило Машу к кухонному диванчику.
Она вспоминала мать. За много лет злость, испытываемая ей к матери, проросла в Машу, пустила корни и так прочно обосновалась, что она никак не могла начать думать о матери иначе, чем через призму многолетней озлобленности.
Маленький районный городок. По сути – большая деревня. Полтора десятка пятиэтажек теснились в так называемом центре, окружая рынок и несколько административных зданий. Вокруг же свободно рассыпались частные дома с садами и огородами. От деревни городок можно было отличить лишь по машине представительского класса у районного руководителя и, как следствие, асфальтовому покрытию дорог для этой дорогостоящей игрушки.
По весне, когда деревья в садах окутывались бело-розовой дымкой, городок становился даже живописным. Но ненадолго. Цветочная нежность опадала, и городок превращался в унылую деревню с пыльными обочинами, свободно шляющимися повсюду курами, скукой и беспросветность, лопухами и крапивой.
Мать это сонное местечко устраивало полностью. Она спряталась здесь, точно лягушка в болоте. Теперь Маша понимала почему. Мать работала поваром в районной больнице, держала кур, уток и внушительный огород. Жила, как все. Мужчин рядом с ней Маша не видела никогда, даже отца своего не знала. Мать родила её поздно, «для себя» как говорят сейчас. Книг мать не читала, газет тоже. Шумных посиделок не любила, гостей не привечала. Пусть академическим умом Надежда Михайловна Бояринова не обладала, но житейской мудрости вкупе с животным страхом спрятаться ей хватило.
Машино желание поступить в институт мать поначалу встретила в штыки. Зачем мол, высовываться? Здесь тебе чем плохо? Но Маше было плохо. Вырваться из этого сонного болота в настоящую жизнь – многолюдную, суетливую, бьющую ключом, вечно спешащую куда-то на цокающих каблучках со стаканчиком «кофе с собой» было её заветной мечтой. А если не удрать сразу после окончания школы, то можно увязнуть здесь навеки, обрастая детьми, хозяйством и лишними килограммами.
В конечном итоге все получилось: большой город, институт, шум, суета и каблуки. На «кофе с собой» Маша денег не тратила. Но прошлое нагнало её бумерангом и стукнуло по голове. В буквальном смысле. Мать мертва. И теперь разбираться со всем придется Маше. Да она уже и поняла почти все. И как именно колдовать (словечко даже мысленно звучало дико) с помощью праха матери поняла благодаря Лизиной неловкости, разбившей злополучную урну. Тогда они обе оказались усыпаны им, вдохнули и даже глотнули останков родительницы. Маша до сих пор с содроганием вспоминала, как прах матери скрипел у нее на зубах, а она пыталась избавиться от него, заедая печенькой.
А потом понеслось. Несчастный случай с Галиной Степановной, смерть Зинаиды, внезапное повышение – все произошло в течении нескольких дней после этого. И снег. «Да нет, этого уж точно не может быть,» – отмела эту мысль Маша. – «Чтобы над городом почти неделю непрерывно валил снег нужно наколдовать целый циклон, неподвижно висящий в одном месте, а потом в течении четверти часа развеять его без остатка. Такого точно не может быть, потому что не может быть никогда.»
Конечно, лучшим способом во всем убедиться был повторный эксперимент. Но при мысли попробовать на зуб останки матери еще разок, Маша брезгливо скривилась.
С этим чудным выражением лица и застал её Миша. Кухоньку уже заволокло паром от бесчинствующего на плите чайника, окно запотело. А Маша, поджав под себя ноги, обняла себя руками за плечи, словно пытаясь защититься от чего-то.
«Машунь, ты чего? Пойдем спать,» – выключив газ под чайником, он потянул ее за собой. Маша послушно поднялась. Удивительное дело, но уснула она мгновенно, едва прикрыв глаза. Впрочем, ничего странного в этом не было. Маша передумала все, о чем надо было подумать, и в голове в кои-то веки было ясно, как в погожий летний день.
Оставался только один вопрос: что же нужно тому, кто пытался её убить? Прах её матери Надежды Михайловны или её – Маши?
***
Длинные новогодние выходные – благоприятное время для налаживания отношений с новым любовником. Конечно, Миша работал. Таксисту грех упускать такое благодатное время, когда все вокруг развлекаются, таскаются по гостям, пьют и, соответственно, не садятся за руль, а вызывают такси. Но все остальное время он проводил с ними. Порой Маше удавалось даже остаться с ним наедине. Михаил был образцово – показательным кавалером: таскал пакеты с продуктами, починил протекающий кран, приклеил оторвавшийся плинтус, а однажды так сурово, сдвинув брови, посмотрел на подростка, едва не впечатавшего их в стену дверью подъезда, когда открыл ту ногой, что струхнувший парень даже пробормотал вежливые извинения, прежде чем убежать. Одним словом, Михаил был прост, понятен и надежен, как окаменевший затерявшийся в буфете пряник.
Вот скажите, какой русской женщине прок от иностранца, например, француза? Вертляв, черняв, прижимист, тощая цыплячья шейка торчит из импозантно намотанного шарфа, и говор с хроническим ринитом. Или от немца – ветчинно-розового, лоснящегося жирком, незатейливого, точно толстостенная пивная кружка. А какая радость от итальянца – вылизанного до блеска и возведенного на пьедестал обожанием любимой мамочки? Он обидчив, капризен и несносен своей требующей постоянного подтверждения мужественностью.
Кавказцы? Те и вовсе страшны, дики и непонятны во всех своих разновидностях. Разве что грузины завораживают горбоносой породистостью. Так она почему-то у женщин куда более очевидна, чем у мужчин.
Вот разве что викинги не плохи – выхолощенны цветущим скандинавским феминизмом, словно бычки для откорма, послушны и вид имеют спортивно-нордический, приятный глазу. Да еще шотландцы. Так и интригуют голыми волосатыми конечностями, торчащими из-под складчатых клетчатых юбочек. И не хочешь, а задашься вопросом: а что там выше, под юбкой-то? И начинаешь лучше понимать мужчин, постоянно пялящихся на женские ноги. У них этот … вопрос стоит всегда.
О ком-то совсем экзотическом вроде японцев, тайцев или, допустим, аборигенов с острова Новая Гвинея и говорить не приходится. С виду вроде на мужиков и похожи, а на деле и с какой стороны подойти не знаешь. Все у них не так, все не по-нашему. Как с таким ужиться?
Маша с Лизой чаще всего проводили время на катке. Лиза передвигалась на коньках неуклюже, с грацией гусеничного трактора. Но умудрялась не падать по 10 минут кряду. Не волнуясь за нее, Маша и сама стала брать коньки напрокат, вспоминая забытые с детства навыки.
Вернувшись однажды с катка, Маша и обнаружила взломанную дверь в квартиру. Она была прикрыта, но стоило только Маше попытаться вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась. Она выронила ключи и отскочила назад. А вдруг тот, кто к ним забрался, еще внутри? Быстренько выставив Лизу на улицу, Маша попыталась заглянуть в окна. Хотя этаж и был первым, но все же высоким. Ничего разглядеть так не удалось. Не решаясь соваться домой, она позвонила Мише.
Тот примчался немедленно, будто ждал за углом. Вынув из багажника бейсбольную биту – универсальное оружие автомобилиста в любой точке мира, он велел притихшим девочкам ждать на улице и направился внутрь. Маша затаила дыхание. Михаил вернулся на удивление быстро. Впрочем, много ли времени надо, чтобы осмотреть однокомнатную квартиру? Внутри никого не оказалось.
Маша опасливо прошлась по квартире, ежеминутно ожидая подвоха. Странное это было чувство – осознавать, что кто-то чужой влез своими грязными ногами в её маленький, уютный мирок, словно фетишист порылся в ящике с нижним бельем. И теперь Маша его ни за что не наденет. Мерзко, противно. Увы, с испоганенной, но совершенно целой квартирой, этого сделать было нельзя. Тот, кто пытался Машу убить, лишил её последнего безопасного убежища. А в том, что это именно он, она не сомневалась. Но что ему было нужно, кроме того, как напугать её до смерти?
«Маша, что-нибудь пропало?» – будто прочитал её мысли Михаил.
Она точно знала, что должно было пропасть. Но, оттягивая неизбежное, сначала позаглядывала во все шкафы и только потом в тот самый на кухне. Пластикового контейнера с прахом матери не было.
«Нет. Вроде ничего,» – покачала головой Маша.
«Точно?» – недоверчиво спросил Миша. – «Ведь зачем-то они сюда влезли.»
«Да пропадать то особо нечему. Все на виду,» – пожала плечами Маша. – «Надо полицию вызвать, наверное?»
«И что мы им скажем?» – усмехнулся Михаил. – «Что ничего не пропало? Ты же понимаешь, им это пофигу. Лишний висяк. Никого не найдут, да и искать не будут. А замки я сам поменяю. Хотя по-хорошему, надо бы сменить дверь на железную.»
«Хозяйственный ты мой,» – обняла его Маша. – «Что бы я без тебя делала?»
«Ничего, Машунь, не боись, прорвемся,» – ласково чмокнул Миша её в ухо. Как и большинство мужчин, сентиментальные моменты его напрягали.
Пока любовник, присев у двери, внимательно осматривал подлежащие замене замки, Маша погрузилась в раздумья. Похитивший прах матери точно знает, как его использовать. А значит с ней, Машей, скоро случится что-нибудь плохое: она заболеет, как Галина Степановна или умрет, как Зинаида Викторовна. И второе более вероятно. А может быть нет? Возможно похитителю достаточно одного праха? Так он уже у него. А с Маши ему взять больше нечего. Этот вариант развития событий, по понятным причинам, Маше нравился гораздо больше.
После трех покушений на её жизнь Маше было страшно. Но только сейчас она поняла, каков настоящий страх на самом деле. Ведь опасность осязаемая, которую можно увидеть, потрогать, уклониться от неё – колеса машины, крутая лестница, удар по голове, не так страшна, как неизвестность. Как уберечься от нее? Маша чувствовала себя беззащитной, точно кролик под ножом мясника.
***
«Ты нашел?» – нетерпеливо вцепилась в него Старуха. Едва выйдя из машины, он заприметил свою беспокойную компаньонку у окна. Даже с улицы он чувствовал, как она прожигает его глазами, нервно раздувая ноздри с высоты третьего этажа. Сейчас, втащив его в квартиру за локоть и захлопнув массивную дверь, подельница тут же приступила к расспросам.
Квартира у нее, к слову, была что надо. Не чета тому убожеству, в которое он вломился сегодня. В интерьерах взломщик не сильно разбирался, но с первого взгляда на Старухину квартиру понял – дорого-богато. Повсюду полированное дерево с красивым рисунком, сияющие зеркала, мягкие ковры с высоким ворсом, куча дорогостоящих безделушек вроде бронзовых канделябров и статуэток. Он для себя этот стиль именовал просто – «мебель из дворца». И в этой роскошной трехкомнатной квартире Старуха жила одна. Да еще и приходящую домработницу держала. Та приходила дважды в неделю – протирала хрустальные висюльки люстр, стирала и гладила тяжелые портьеры, бережно смахивала пыль и до блеска намывала унитаз. Старуха была брезглива и в грязи своими наманикюренными коготками возиться не стала бы.
«Нашел,» – невозмутимо ответил он.
«Так давай,» – взвыла Старуха, больно впившись ногтями в его предплечье.
«Подождешь пока,» – охладил Взломщик её пыл. – «Я там еще кое-что нашел. Занятное чтиво. Похоже ты меня за дурака держать намеревалась?»
«Какое ещё чтиво?» – бесновалась Старуха, похоже, и правда ничего не понимая. – «Ты только отдай. Отдай мне. Я же тебя озолочу. Все, что захочешь …»
Старуха сходила с ума прямо на глазах. Никогда ещё он не видел её в таком волнении. Повиснув на нем, та преданно заглядывала в глаза Взломщику и с придыханием шептала: «Ты же ничего не понимаешь. Мне бы только получить его. И тогда… Я такое могу. О, ты не представляешь! Вот увидишь. Отдай! Отдай мне! Где оно?»
Старуха ластилась голодной кошкой, жарко прижималась и вилась, будто змея.
«Ишь как распалилась, старая,» – с усмешкой подумал Взломщик. – «Только я на это больше не куплюсь. Было пару раз по пьяни и хватит.»
«Подождешь пока,» – повторил он. – «Пусть у меня побудет. А то, глядишь, и я под машину попаду ненароком или с лестницы скачусь, свернув шею. А понимаю я куда больше, чем ты думаешь.»
В ответ на эти слова, издав дикий крик, Старуха взметнула руки к его лицу, намереваясь располосовать его на шкурки. Тренированным движением Взломщик легко перехватил их и отшвырнул подельницу в стену. Та отлетела, словно с силой запущенный снаряд, врезалась спиной в большое зеркало и без звука рухнула на пол, будто куль с мукой. Точно завороженный, наблюдал гость, как побежала и заветвилась по сияющей зеркальной поверхности сетка трещин, покрыв большую её часть. Печально тренькнув, зеркало развалилось. Длинные узкие осколки осыпали неподвижно лежащую Старуху сверху блестящим дождем. На стене осталась висеть массивная, «под старину» рама с зияющей дырой в центре.
«Вставай,» – легонько пнул Старуху Взломщик. – «Пожрать чё есть?»
Не дождавшись ответа, он отправился на кухню и распахнул холодильник. Готовить, к слову, Старуха не любила. Никаких тебе голубцов, или там расстегаев, или хотя бы борща. Но холодильник её всегда был забит всевозможными вкусностями. Вытащив кусок копченой грудинки и надыбав в хлебнице хлеба, он сел за стол и начал резать и то, и другое прямо на ажурной скатерти, прекрасно зная, что Старуху это бесит до зубовного скрежета.
Она явилась, когда он умял уже почти все. Тихонько пристроилась на стуле напротив, нервно поскребла ногтями о скатерть и только открыла было рот, как … «Заткнись,» – почти дружески посоветовал Взломщик. Старуха поникла.
Взломщик чувствовал, что впервые в жизни схватил за хвост жар-птицу. Ему уже сороковник, а что он видел в этой жизни? Спальный район на окраине большого города, ароматизирующий по ночам воздух кожзавод неподалеку, компашка таких же охламонов – тухлых троечников со стыренными у мамкиных хахалей сигаретами и прыщавыми разговорами про «это». Вика по прозвищу «ляжка», тремя годами старше Взломщика, прованная так за мясистость вышеназванных частей тела, вечно оголенных чересчур короткими юбками, которая и дала ему первый раз по пьяни. Ему повезло. Он всегда был здоровым, крепче большинства дружков, поэтому с ним считались. Тогда он уже не бухал по подвалам, занимался самбо. Ежедневные тренировки в спортивной школе стали для него спасением, не позволив скатиться в откровенную уголовщину, спиться или снаркоманиться, что в конечном итоге и произошло со многими из его друзей детства. Да и успехи были, подстегивая самолюбие.
Вика была неразборчива, давала по настроению, осчастливив пацанов без счету. За что совершенно несправедливо, ведь материальной выгода она с этого не имела ровно никакой, именовалась злопыхательными старушками на лавочках проституткой. В тот вечер Взломщик терпеливо, точно тигр в засаде, ждал, пока Вика налакается. Потом вызвался проводить её домой, оттеснив крепким плечом конкурентов – любителей клубничной халявы. Невозмутимо слушал всю ту чушь, что она несла в темном подъезде на лестничной площадке между 8-м и 9-м этажами, молча щупая мягкие груди под футболкой и зверея на глазах. Потом резким движением повернул Вику лицом к стене, задрал юбку, спустил трусики и как-то сразу попал куда надо, словно делал это не в первый раз. «Ляжка» со знанием дела оттопырила зад. И понеслось. С тех пор они время о времени встречались. Свиданиями это назвать было нельзя, скорее просто выпили, потрахались. И на этом все.
Бабы, вообще, дуры доверчивые. У каждой из них столько тараканов в голове, что диву даешься. Не рассказывать же им, что ему нет дела до их тараканов, мыслей и даже голов в целом. Его волнуют только их призывно трясущиеся при ходьбе груди и виляющие зады – лучшее, что есть в бабах. Одинокий, не пьющий запоем, молчаливый мужик в их глазах априори выглядит надежным и перспективным. И Старуха не была исключением. Кокетничала ведь, грымза потертая, с первой встречи, будто грудастая молодка. Тьфу! Аж смех разбирал. Но своего все же добилась, уложила на лопатки. Достатком взяла, да угодливостью. Удобно с ней было – квартира хорошая, еды навалом, домработница опять же. А вот насчет наличных Старуха была прижимиста. Так только, по мелочи, и давала: на бензин, да на сигареты. Все обещаниями кормила. Вот, мол, еще немного и все образуется. Так что Взломщик работу не бросал, тренируя мальчишек в спортивной секции правильно бросать друг друга через бедро. Да и нравилось ему это.
А недавно Старуха огорошила. Помощь ей нужна. Надо пошарить в квартире у одной бабы, да поискать вещицу презанятную – урну с прахом. Взломщик аж оторопел тогда. Совсем, решил, Старуха сбрендила. Но поручение выполнил. Правда, помимо праха нашел еще и тетрадку исписанную. Не поленился, прочитал внимательно, да и призадумался. А пока думал, прах решил не отдавать, а припрятать. Пусть лежит. В дело пустить всегда успеется. Тут обмозговать надо было хорошенько. В этом деле он не то чтобы очень силен, но и не дурак все же.
***
Наташкин муж, имевший нежную домашнюю кличку Коржик, происходившую от фамилии Коржаков, дома был мужиком на редкость покладистым и бесконфликтным. Злые языки, не встречавшие майора на работе, могли бы назвать его подкаблучником. Однако Коржаков просто был умным человеком. Прекрасно понимая, что двум сильным личностям вместе не ужиться, майор решил во имя мира в семье быть сильной личностью только на работе. Дома же право верховодить полностью и безоговорочно предоставлялось супруге. Таким образом и волки были сыты, и овцы целы. Периодически Коржик позволял жене выпустить пар, уговорив с подружкой бутылку, другую. Подружка была старой, проверенной, в том числе и по своим каналам. И до настоящего времени вреда от неё не было никакого.
Но от истории с наследством, в красках пересказанной ему женой перед праздниками, ощутимо попахивало если не криминалом, то каким-то окололегальным мошенничеством. И это еще Наташка о заветной тетрадке и колдовстве из благоразумия умолчала, так что Владимир Коржаков знал лишь о верхушке айсберга.
В середине января, когда обессилевший от новогоднего отдыха народ приноравливался к рабочим будням, Наташка обрушилась на Машу, точно ураган: внезапно и разрушительно.
«Ты, конечно, можешь сказать, что я лезу не в свое дело,» – торжественно заявила она. – «Но я в него все равно уже влезла. Так что получай.» И вытащила из сумки сложенный вчетверо листок бумаги формата А4, с одной стороны заполненный аккуратными машинописными буквами. Желание Наташки всучить его немедля было так велико, что она заскочила прямо на работу.
«Что это?» – озадаченно начала вчитываться в строчки Маша.
Бояринова Надежда Михайловна, 1949 года рождения … гласила первая строка.
«Нат, это что?»
«Я насела на Коржика и попросила поискать информацию о твоей матери. Давно, до Нового года еще. Он и нашел. Неофициально, конечно, по своим каналам,» – вовсе не чувствуя себя виноватой, пояснила подруга. – «И не думай обижаться.»
«Да нет, ты права. Надо было самой сообразить. А я и позабыла, что он у тебя в полиции работает.»
«Вот и чудненько. Иди. Читай. А мне бежать пора,» – поскакала вниз по лестнице Наташка. Маша же вернулась за рабочий стол, положила перед собой заветный листок и начала читать.
Бояринова Надежда Михайловна, 1949 года рождения. Родилась в городе Шахты Ростовской области. Умерла 28 ноября 2017 года в городе Рязань.