000
ОтложитьЧитал
Бюрократия
– Она умерла в срок… – сказал Тумнус вслух, и тут же поправился: «Раньше срока. Кому я вру?! Наташа умерла слишком рано».
Эта мысль мучила его с тех пор, как дома появилась карта. Он с надеждой поднял на нее глаза – в углу экрана уже второй день мигали нули, но лампочка его проводника горела тысячи за две километров от его, Тумнуса, города.
Поежившись, он тяжело поднялся с кровати, не понимая, собственно, зачем ему вставать, да еще в такую рань. Привычка. Или он делает вид, что не смирился? Парализованная рука безвольно стукнулась о бедро. И едва распрямившись, мужчина ссутулился под тяжестью собственной немощи.
Шторы чуть просвечивались с улицы и казались еще более оранжевыми. Он раздернул их все так же, по привычке, но в комнате едва ли стало светлее – за окном висела темень. Под фонарями кружились снежинки, в кругах света появлялись и исчезали торопливые прохожие. Мужчина вздохнул, подтянул трусы и поплелся на кухню.
На этот раз зима и впрямь наступила внезапно. Совсем недавно – на прошлой неделе? – он изнывал от жарко натопленных батарей, как уже ледяной линолеум обжигает босые ноги.
Поставив чайник, он вернулся в комнату и стал одеваться, в голос ругая бессмысленную, отчужденную инфарктом конечность, как ругал ее вчера, и день, и месяц назад. Он проживал каждый день с какой-то натугой, без особых надежд и мыслей – скорей бы кончился. Ничего больше его не волновало. Дома было не слишком хорошо, но спокойно. Никаких лишних эмоций.
Замерев с полунатянутой футболкой, Тумнус попробовал вспомнить, сколько длится это подобие жизни. Со смерти Наташи? Нет, позже. Сначала он горевал и оплакивал ее, потом себя – не бог весть, какая деятельность, но все же. Приходили люди, говорили, вытаскивали его куда-то развеяться. Инсульт – снова люди вокруг, врачи. Снова тоска по ней, жаления себя. Постепенно перестали приходить. Иногда еще кто-то позванивал, но Тумнус почти не отвечал на звонки, и вскоре они прекратились совсем. Тогда он купил карту: от скуки, от одиночества, с которым было страшно оставаться один на один. Пожалуй, тогда все и закончилось.
Тумнус понял, что безотчетно смотрит на карту. Отмахнувшись от мыслей, он сфокусировался на ней и вздрогнул. Пульсирующая отметка проводника больше не стояла на месте. Он натянул футболку.
Чертова карта! Хотелось свалить все на нее, но вряд ли она так уж виновата. С другой стороны, раз не она, то я? Нет. Нет, я хотел, чтобы все было иначе! Выползти из этой норы, хотя бы захотеть этого. Каждое движение дается с трудом, словно под водой. И желаний нет. Да, что теперь-то?!..
На кухне начал распеваться чайник. Мистер Тумнус заторопился переставить его с конфорки, пока мерзкий свист не заполнил всю квартиру.
Ручка обожгла ладонь, и он в который раз подумал, что надо купить прихватку. Но эта мысль быстро скрылась в тени более важной – кончился сахар. Ни на что особо не надеясь, мужчина прошерстил кухонные тумбочки и шкафчики.
– И правда – Тумнус. Баран. Черт… – он с силой хлопнул дверцей.
Тумнусом его называла Ната. Очень ей нравились «Хроники Нарнии».
– Ты настоящий фавн – такой же кудряш и шерстянка, – звонко смеялась она. – Осталось только научиться играть на свирели.
Его периодически подмывало пошутить насчет рогов, но, чем больше он подозревал ее в романе, тем меньше хотелось озвучивать подобное. Даже в шутку. Как ребенок боялся, что слова материальны. А потом она умерла. И все стало не важно.
Мужчина осторожно открыл подъездную дверь и, укрываясь ею как щитом, немного постоял в проеме. Глаза быстро привыкли к дневному свету – можно было идти. Воздух был непривычно ароматный, как свежезаваренный чай, только холодный. Волосы в носу заиндевели и слиплись. Дыхание парило. Снег неуверенно пока скрывал пустую чернь и серость пейзажа.
В зимнем унынии Тумнус засматривался на деревья. Они казались чем-то невероятным. Живут долго и главное – не боятся конца. Из года в год умирают, и вряд ли замечают, когда наступает окончательное все. Привычка – хорошее дело. Хорошо бы и ему так – привыкнуть и не бояться. Хотя, в общем-то, ведет он себя ровно как они – существует, словно ему плевать. Закрылся в своей скорлупе и носу наружу не кажет. Ни нелепых тебе надежд, ни каких-то желаний сверх потребностей.
«А ведь хорошо здесь, свежо».
Улица была пуста, но он привычно сжался, уткнул взгляд в наст, рыжий от песка. Из-за пустого рукава, заправленного в карман – руку он таскал на перевязи, – казалось, все на него смотрят. Тумнус прибавил шаг.
– Какие люди! Олег Николаевич! Здрррааасьте! – фамильярно пропела продавщица. – Где пропадали? Я уж извелась прям вся!
Покупателей не было, и Олег ухватил тележку и засеменил в дальний конец зала – переждать, пока Настя угомонится. Здесь стояли лотки и ящики с овощами-фруктами. Он набрал всего понемногу и покатил к кассе. У стеллажа с алкоголем понял, что хочет выпить. Он снял бутылку водки и вернулся за маринованными огурчиками.
– А набрал-то, набрал… Олег Николаевич, гостей ждете? Может, и меня позовешь? Я ж ох, какая хозяюшка…
Из каморки, где в отсутствии покупателей обычно отдыхала вторая продавщица, раздался смешок. Раньше всегда поддерживал эту игру – Настя была милая, круглолицая, улыбчивая и грудастая. Но теперь чаще принимал ее слова за издевку и сгорал от стыда. Олег торопливо полез за деньгами.
– Еще песка два кило. И шоколадку. С изюмом. Сколько?
Девушка перестала ерничать.
– Олег, ты чего? Правда, давай зайду. Помогу тебе. Рука же… – Настя аккуратно рассовала покупки по пакетам.
– Спасибо. Не надо.
– Как знаешь…
Олег быстро глянул на нее, но тут же снял пакеты с прилавка и сбежал от ее растеряно-озабоченного лица.
– Наверняка карту себе повесил. Все, кто вешает… – услышал он, выходя.
Лицо горело от неловкости, ляшки и руку жег морозец. Пакеты оттягивали руку. Он шел медленно, боясь поскользнуться. «И, правда, куда я столько набрал? Пропадет ведь все», – с возрастной бережливостью подумал он.
Перед глазами снова встала карта и мигающие нули. Ведь и впрямь, из-за нее все.
«Смерть встретилась с лидерами государств». Поначалу смеялись до слез. «Министерство переходов». А теперь никого не удивишь. Свыклись. Ну, проводник. Профессия как профессия. Кто-то же должен.
Натка еще была, когда они только появились. Хотела даже активировать свою. И ведь это он не дал. Жить надо свободно. Только дурак хочет знать, когда умрет. Собственные слова звучали в голове глупыми лозунгами. Не упрись он тогда, может, больше времени бы вместе провели. Уволились бы с работ, съездили куда-нибудь или просто из постели не вылезали. Но мысленно оглядев себя, порадовался, что Натка умерла внезапно, и он не видел ее никчемной, раздавленной ожиданием.
Домой он вошел с облегчением. Перевоплощение из Тумнуса в Олега давались все труднее. Но кровь бежала иначе, и жизнь снова стала калейдоскопом прекрасных мгновений. Он знал, что это быстро пройдет. Нужно только чуть-чуть подождать. Час, не больше.
Он закипятил чайник. С мороза чай был непривычно ароматным и вкусным. Он нарезал хлеб и соорудил пару бутербродов и заварил еще чашку.
Внезапно что-то изменилось. Всего на долю секунды. Сердце екнуло и дыхание сорвалось. Он едва удержал кружку.
Мужчина рванулся в комнату. Мигающая точка проводника приближалась к городу. Масштаб карты быстро непреклонно увеличивался. Точка замедлилась и замерла в аэропорту.
Кровь ударила в голову. Внутри Олега заметалось ошеломленное сознание. Он рухнул на кровать и сделал пару глубоких вдохов, уняв сердцебиение. Метаться было бессмысленно. Он зашел в ванную и ополоснул лицо. В конце концов, он и так второй день живет в долг.
Олег вернулся на кухню, доел завтрак, включил негромко музыку и растянулся на кухонном уголке. Хотелось проспать эти нервные часы, но сознание решило отрепетировать встречу с проводником, пыталось представить его. В голову полезли образы и диалоги. Сначала за входной дверью оказывался холодный тонкий мужчина в приталенном пальто с блестящим меховым воротником. Обязательно в шляпе и перчатках с жутким старомодным кожаным кейсом. И трость с серебристым набалдашником в виде черепа. Но такой вряд ли опоздал бы. Тем более на два дня. И жуткий тип сменился маленьким толстяком, потным и краснолицым. Кургузое пальто и шляпа на размер больше, державшаяся на ушах и постоянно сползавшая на глаза. Несмотря на мороз, он утирает пот с шеи и лба засаленным когда-то белым платком.
Олег улыбнулся и взял с подоконника книгу. Первые же предложения немного утишили тревогу, но сосредоточиться все равно не получалось. Буквы разбегались, слова сливались и теряли смысл.
Мужчина прикрыл глаза. Музыка сразу заиграла громче. Мелодия опутала его и осторожно повела в темную тишину, где не о чем и незачем было думать.
Ему снилась Ната, голышом щеголявшая по кухне. Она говорила, что скоро умрет и что Тумнус должен быть сильным, не киснуть и почаще играть на свирели.
– И ты должен обязательно жениться на какой-нибудь дуре.
– Почему на дуре?
– Я хочу, чтоб ты любил только меня. Ты ведь меня любишь? Вот. А дура этого не заметит.
На все его приставания она произносила пространные речи о воздержании, предстоящем ему после ее, Наташиной, смерти, к которому нужно готовиться. И лучший путь борьбы с соблазном – столкнуться с ним лицом к лицу, и мужественно отвернуться.
Откуда-то появились тонкий и толстый проводники. Наташа, все такая же голая, поила их чаем. Оба гостя пожирали глазами ее наготу, а Ната подмигивала им и игриво поводила плечами, словно Олега и вовсе там не было. Лоб зачесался. Он почувствовал, что у него начали расти рога. Заглянув под стол, он обнаружил вместо своих человеческих здоровенные мохнатые козлиные ноги.
Олег вскочил с дивана и энергично растер лицо, пытаясь смахнуть остатки неприятного сна. Медленно пришло ощущение, что проснулся он не сам. В этот момент в дверь несколько раз позвонили – коротко и нервно. От мерзкого дребезжания Олег окончательно проснулся. Встать сразу не вышло – ноги затекли. Морщась от электрических покалываний и опираясь на столы-стены, он потащился открывать.
За дверью стояла миниатюрная девушка. Одета она была не по погоде – легкое пальто, юбка выше колена и декоративные сапоги-чулки. Губы посинели, и даже помада не могла этого скрыть. Волосы от талого снега висели толстыми прядями. Она едва не плакала.
Олег втащил ее в квартиру.
– Вы что – дура?
Девушка распахнула на него свои огромные глаза, выпустила из рук сумку и папку, шлепнулась попой на пол и разревелась.
– Я не дура! Я смотрела прогноз. Что мне с собой, шубу брать надо было? Обещали – «прохладно»… Я не дура. Это же… свинство какое. Люди же их слушают. Ну, вот как?
Олег ошалело смотрел на ревущую девушку, не зная толком, что делать. Она все не унималась. Он покосился в комнату. Масштаб карты стал минимальным. Точка мигала в его подъезде. Значит, проводник. Он никак не ждал женщину. Вот и все. Ему умирать, а плачет она. Фантастика! Н-да. Он улыбнулся, и тут же сконфузился. Девушка все еще рыдала. Она была похожа на ребенка, ударившего коленку. Собственно, в дочки она ему и годилась. Ну, может, чуть старше подходящего возраста. «Хотя, если бы Танька тогда не сделала аборт…»
– Ну, что ты ревешь, дуреха, – он опустился на пол рядом с ней и погладил по голове. – Давай раздеваться, пока не заболела.
Пальцы гостьи окоченели и не слушались, и Олег помог ей расстегнуть пальто и снять сапоги. Она продолжала жевать какие-то слова сквозь слезы и всхлипы. Сначала не могла добраться до аэропорта, потом промерзла там, пока ждала самолет, который все время задерживали из-за снегопада и наледи, и к нему, Олегу Николаевичу, чуть ли не пешком добиралась, потому что деньги кончились, а автобус не шел, и телефон сел…
Олег сходил в комнату и нашел Наткин спортивный костюм. Девушка теперь только всхлипывала, пытаясь унять истерику, икотой прорывавшуюся наружу.
– Вот, переоденьтесь. И в ванную.
Пару минут он поливал ее белые ступни едва теплой водой. Когда они порозовели, бросил в ванную все найденные горчичники, заткнул слив и набрал горячей воды.
– Сейчас согреетесь
– С детства ноги не парила, – сказала она, шмыгая носом. – Меня Аля зовут.
Через десять минут Аля сидела на кухне, завернутая в плед, чтоб не остыть. Олег достал водку. Налил обоим, ей – с медом.
– Спасибо вам, Олег Николаевич.
От ее «Олег Николаевич» мужчину передернуло. Он вспомнил, зачем она здесь, и махнул свой стакан. Налил снова, почти полстакана, и опять выпил.
Девушка смотрела с испугом.
– Вы же знаете, кто я, да?
Он кивнул и налил себе еще.
– Потому и пью. Ты, кстати, тоже выпей.
Девушка зажала нос и мелкими глотками выпила свою порцию. Олег беззвучно хохотал, стараясь подавить подступавшую от этого представления рвоту. Морщась и размахивая руками, она схватила бокал и хлебнула чаю. Кипяток обжег язык, и Аля подавилась. Олег налил ей воды.
– И что теперь? – она снова смотрела исподлобья, затравлено.
– Не знаю. Это же ты проводник.
Олег улыбнулся.
– Вы добрый. И внимательный. А что у вас с рукой?
Олег поморщился.
– Как вас занесло на такую работу?
Аля понимающе кивнула.
– После аспирантуры. Было интересно. Так необычно. То есть, такого же не ждал никто, да? – ее глаза загорелись. – Голод, нехватка воды и топлива, и прочие прелести перенаселения спрогнозировали, а то, что Смерть перестанет успевать, устанет – кто бы мог подумать, да? Это было очень интересно!
Олегу стало неуютно.
– Смотреть, как люди умирают?
– Нет. Вы уже в возрасте, а как подросток. Задеть пытаетесь. Я же не убиваю никого, – выпалила она и осеклась. И снова затравленный взгляд. С минуту она молчала. Олег не перебивал. Поднялся и закипятил чайник.
– Мы переводим. Ничего аморального в этом нет. К тому же, у нас только плановые. Вот вы. Я когда к вам ехала, мне так стыдно было опаздывать. Думала, раз вы такой молодой, ну не то, чтобы молодой. Не знаю, как сказать, – она покраснела. – Думала, вы, может, от болезни умираете. И вам плохо. И надо побыстрее, а я не могу побыстрее. Рука вот только… Болит? А мгновенными случаями шеф занимается. И вообще… скорее эти карты, вон, как у вас в комнате – вот что аморально и мерзко. Человек жив, а как будто уже умер. Доживает. Хорошо, если дни. А иногда люди так годами… Вот щас восемнадцатилетка какой-нибудь купит себе карту и будет ждать. Сорок лет. Может даже, неосознанно ждать. Или наоборот, начнет куролесить и гадствовать, чтоб «времени не терять».
– Так вы же эти карты делаете, – не выдержал Олег.
– Не мы! Не мы! – закричала она, но быстро успокоилась. – То есть, мы, конечно. В договоре пункт со звездочкой был. А шеф вымотанный был. Да и не читает уже без очков. Возраст. А там буквы мелкие – не заметил. Скотство это. Но теперь он обязан предоставлять данные. Думаете, ему это очень нравится? Это бесчеловечно!
– Вы… видели его?
– Шефа? Нет. Никто не видел. Его чувствуешь. Увидеть его можно только однажды. Да и то – теперь не всем. И говорит он скорее внутри головы… Вроде телепатии. У вас поесть нечего?
Олег нарезал бутербродов, достал яблоки и старые конфеты. В голове шумело от водки, и готовить совсем не хотелось.
Аля набросилась на еду, словно три дня не ела. А может, от водки аппетит проснулся.
– Как это будет? – спросил он, когда Аля закончила и откинулась на спинку дивана.
Девушка покраснела, а потом снова разревелась.
– Аля, перестаньте, пожалуйста. Выпейте лучше. Все ж хорошо.
Девушка замотала головой, но протянутую рюмку взяла. Олег заранее протянул ей воды.
– Как?
Аля поднялась и принесла из коридора свою папку. На стол лег исписанный лист пергамента. Текст был на латыни.
– Это надо подписать.
– И все?
– И все.
– Хм. А если… кто-то вообще соглашается?
Аля кивнула.
– Когда болеют, соглашаются. Это цивилизованный вариант. Для отчетности. Бюрократии привычней с бумажками. Есть запасной.
Она достала маленький пузырек, заткнутый пробкой, и протянула Олегу. Внутри горел бело-голубой светляк.
– Просто открываешь его, и душа сама туда… всасывается. Этот уже полный. Но это…
– Это душа?
Аля кивнула. Олег завороженно разглядывал пульсирующее нечто внутри склянки.
– Понятно. Ну что, – он вернул пузырек Але и грустно улыбнулся. – Давайте ручку.
Аля повернулась к окну и отодвинула штору. За окном было совсем темно, сыпали крупные снежинки.
– Я все равно опоздала. Давайте завтра? Не хочу сегодня опять на холод.
Она не поворачивалась, словно боялась посмотреть на Олега.
– А вас не накажут?
– Нет, – она обернулась. – За это – нет.
Олег вопросительно посмотрел на нее.
– Давайте ужинать!
Аля суетилась между холодильником плитой и мойкой, громыхая посудой, плеская водой, и то и дело отстраняла рвавшегося помочь хозяина. За ужином они допили водку и перешли на «ты».
– А ты мне нравишься. Ты добрый.
– Ты уже говорила.
– Я рада, что именно с тобой все… так. А есть еще? – Аля показала на пустую бутылку.
– Вино есть.
«И правда ведь, было же вино. А я ее водкой… Черт».
Аля кивнула.
Девушка порядком захмелела. Из Олега выпитое вышибло дурацкие мысли, и миловидная Аля стала совсем привлекательной. Нужно было идти спать.
– Посиди со мной. Пока я не засну.
Олег выключил свет, придвинул к постели кресло и откинулся, прикрыв глаза. Девушка взяла его руку и легла на нее щекой. Она снова плакала, и Олег открыл глаза. Было темно и разглядеть что-то кроме расплывающегося мутно-белого пятна лица было нельзя.
– Я ведь такого натворила… Даже не знаю теперь.
– Ты же сказал, это не страшно.
– Это? Ты – нет, с тобой ерунда. В Н. Когда прилетела туда – все дороги занесло, а ехать надо было в какую-то глухомань. Часа два от города. Там и не жил уже никто, кроме абонента. Машина застряла на подъезде. Пришлось топать километра полтора по сугробам. В моем-то наряде, представляешь? Но ждать, пока водитель откопается – нельзя. Я же опоздаю… Вообще, у нас же все по минутам. А тут…
Ладонь Олега была вся мокрая и теплая от слез. Соль пощипывала растрескавшуюся кожу. Хотелось почесаться.
– Глушь. Лес. Поле. Потом деревня началась – дома все пустые, кособокие, черные. Кое-где снегом под самые крыши занесены. Курганы. Один только дымит. Я туда. Открывает старик. Седой весь, борода до пояса. Настоящий домовой. Он из деревни за всю жизнь, наверное, никуда и не выбирался, и про все это наше министерство знать не знает. Я еще хуже, наверное, чем у тебя на пороге выглядела. Ну, он улыбается – еще, мол, одна гостья. Тянет меня в дом, а там за столом еще мужик один. Помоложе. Как ты, наверное. Ну, вот. Дед меня к печи сажает, чаем с вареньем поит. Ну, и начинает расспрашивать. Я объяснила, чего и как. Акт на стол выкладываю, а он как с цепи сорвался.
– Смерть, значит… А не буду я ничего подписывать! Мы грамоте не обучены! Марш отседова, ссыкуха!
– И начинает меня выпихивать. Ну, я склянку достала кое-как, и все. А второй, как увидел, что я деда все-таки забрала, вскочил из-за стола и на меня идет. И как-то само, понимаешь? У меня с собой был твой пузырек… заранее взяла, чтоб не заезжать, а сразу сюда…
Аля уткнулась в его ладонь, и всхлипывала.
– Ты его убила.
– А что делать-то было? Глаза бешеные. А я… посмотри на меня – вон какая мелкая. И не убежишь по снегу же. До водителя километр.
Олег пересел на кровать и положил ее голову себе на колени.
– А ты вон хороший какой.
Аля приподнялась и поцеловала его.
– И что дальше?
– Приеду в выходные.
– Со мной, – он поцеловал ее в макушку.
– Ничего. Сдам как тебя. А там неизвестно, когда заметят. Да и некому-то, кроме меня замечать. Деревня – мой участок. Разнарядка придет ко мне.
Аля говорила холодно и спокойно. Олегу стало не по себе от того, как быстро она отошла. Выговорилась – и как будто и не было ничего.
– А если найдут?
– Тело? Скоро не найдут. Я его в погреб столкнула.
Олег долго не мог заснуть, глядя на мирно сопящую Алю. Он живет вдолг. И надо что-то менять. Обязательно. И он изменится. Завтра же. Несмотря на все положительные стороны, неизвестно, сколько он проживет, если они с Алей поругаются, или их роман кончится.
Утром Аля уехала. Олег выключил бесполезную карту. Умывшись и позавтракав, он взял книжку и завалился на диван – делать ничего не хотелось.
«Алька приедет в выходные, и вместе придумаем, как быть дальше».
Повестка
Повестка пришла ему утром по электронной почте. Решив, что это спам, он автоматически перенаправил письмо сервисной службе. Письмо не отправилось. Удалить его тоже не получилось. Кира открыл его и прочел следующее:
«Гражданину Романову Кириллу Андреевичу, проживающему г.Москва, Сокольнический вал 24, корпус 2, квартира 103.
Повестка.
В соответствии с Федеральным законом, Вы обязаны 12.03.2038 к девяти часам утра явиться в Центр Медицинского Сертифицирования Населения города Москвы для проведения мероприятий по обновлению Вашего медицинского сертификата.
При себе иметь паспорт и старый медицинский сертификат».
Ему стало не по себе. Лицо побледнело чуть заметно, но сердце бешено билось, словно пытаясь спастись бегством; по спине пробежал неприятный холодок, ударил в затылок и разлился по телу лихорадочным жаром. Несмотря на то, что он ждал этого письма, рано или поздно, его получение ошеломило – ведь двадцать ему исполнилось только сегодня. Некоторые из его друзей уже прошли эту процедуру, но ни один из них практически ничего об этом не рассказывал.
Когда Кирилл вышел из ступора, компьютер уже записал поездку в ежедневник и завел будильник на восемь утра.
С улицы здание ЦМСН выглядело приятно: оно было облицовано стеклом и металлом, и приветливо сверкало на солнце. Но, войдя во внутренний дворик, он оказался в мрачном бетонном колодце с редкими узкими оконцами. Высота стен давила, каждый здесь чувствовал себя мелким и ничтожным.
Во внутреннем дворе толпилось несколько тысяч человек. Вокруг стояло оцепление.
Перед центральным входом за аляповатой тумбой стоял не менее геометрически правильный полковник медицинской службы. Форма на нем сидела как влитая, и издалека эта громадина в форме выглядела атлетом. Но присмотревшись, замечал огромные красные щеки и толстую шею, воротником лежавшую на широкой груди и мощных плечах. Полковник произнес речь о том, как важно беречь свое здоровье. Речь была короткой, но лицо вояки моментально стало багровым, широкий квадратный лоб заблестел крупными каплями пота. Тем не менее, полковник сиял, довольный тем, что ни разу не сбился, ничего не пропустил и правильно расставил интонации. Толпа его оптимизма не разделяла. Люди переминались с ноги на ногу, погруженные в собственные мысли, все больше распаляя свои страхи. Киру мутило от вязкого запаха сотен тел и нервных взглядов на часы. Он видел, что люди вокруг чувствуют то же самое. Страх порождал и множил себя. Тихо, без выкриков и обмороков, напряжение нарастало с каждой секундой. Толпа была на грани взрыва.
Скоро оцепление перестало быть недвижной рамой вокруг шелестящей толпы. У входа во двор солдаты противостояли нескольким десяткам человек, пытавшимся «уйти».
И вот толпа уже бушевала.
– Граждане, успокойтесь! Причин для паники нет! Это всего лишь сертификация. Бояться совершенно нечего! Нет причин для паники!.. – как можно более спокойно произносил полковник в микрофон. Но его никто не слушал.
Громко закричала какая-то женщина. В воздухе над головами замелькали дубинки. Тут же одна из боковых дверей выпустила паровозик из шести человек в белых халатах с тремя парами носилок. В голове шестерки встали трое солдат; они прокладывали путь к пострадавшей. Толпа замерла, и внимательно следила за происходящим. Через несколько минут санитары двинулись обратно. Теперь солдаты никого не расталкивали – люди расступались сами. На трех парах носилок неподвижно лежали люди, накрытые простынями. Изголовья аллели расползающимися пятнами крови.
Воспользовавшись этой заминкой, оцепление расступилось и сквозь образовавшуюся узкую брешь, в колонну по одному, людей стали запускать в здание. Ритм шагам задавала одышка полковника, еще долго усиливаемая микрофоном.
В мраморном фойе повсюду пестрели огромные плакаты, вторившие речи полковника.
«Контролируйте себя! Не будьте животными! Секс – наиболее опасный физический контакт! Берегите свое здоровье!»
«Спорт и правильное питание – залог крепкого здоровья».
«Заболел?! Не жди повестки! Обратись в ЦМСН. Помни, ты подвергаешь опасности других людей!»
С каждого транспаранта смотрели неизменно красивые мужчины и женщины, и каждый желал всем бесконечного здоровья и долголетия. Кирилл едва заметно улыбнулся. О всеобщем оздоровлении он не думал ничего хорошего. Отсутствие стариков и каждодневно растущее число пропавших без вести наводили на определенные мысли, приближая такое оздоровление к геноциду.
От всеобщего «добродушия» по спине бегали мурашки. Улыбавшееся сквозь стекла масок оцепление, вооруженное автоматами, полковник и его елейный бархатный голос…
– Сдайте ваш компьютер, – донеслось из динамика. Писк тоже был слишком ласковым, и Кира поежился. Он положил компьютер в выехавшую из стены ячейку.
– Возьмите номер, – из небольшой щели в стене выехала карточка. – Спасибо. Будьте здоровы!
Толпа змейкой двинулась по, казалось, бесконечным узким коридорам. Солдаты внутри колонн разделили людей на двадцатки. Вояка, возглавлявший «строй», постоянно сверялся с навигатором, что было вполне понятно – заблудиться здесь ничего не стоило. Здание было одним из первых «Муравейников», только без внутренней транспортной сети лифтов и монорельса. Этот чудовищных размеров лабиринт пугал каждой своей деталью – серость, холод и сырость бетона, слабое электрическое освещение, полное отсутствие окон и, как следствие, жутковатый полумрак; ноздри разъедал запах лекарств. Всю дорогу их сопровождало мистическое, грозное и непрерывное эхо, соединявшее в себе в какофонию отчаяния звук их собственных шагов – десятков шаркающих и топающих ног, – вздохов и шепота. Люди то и дело нервно оглядывались, вжимались в идущих рядом, не менее перепуганных попутчиков. Кто-то не выдержал. По коридору разнесся звук выворачивающегося нутра. Началась цепная реакция. Тех, кого не рвало, начало подташнивать. Коридор заполнился кислой вонью.
– Каждый раз одно и то же… А нам потом – ботинки отмывай, – пробубнил солдат, шедший перед Кириллом.
Лиц было практически не разглядеть. Кирилл подумал, что эта темень тоже своего рода мера безопасности. Глядя на испуганные лица, начинаешь бояться еще сильней, а значит, становишься послушнее. Правда, может начаться паника.
Повсюду в стенах темнели черные прямоугольники ниш. Перед некоторыми из них колонну останавливали, запуская внутрь партию на обследование. Потом колонна снова двигалась дальше.
– Стой, – в очередной раз крикнул головной.
Бесшумно спряталась в стене очередная дверь, приглашая Костину двадцатку в очередной коридор. В противоположном его конце виднелась еще одна дверь, слабо освещенная бледным красным светом информационного табло над ней. На табло горела надпись «Следующий». Вдоль стен стояли лавки. Между ними – вооруженные люди в химзащитных комбинезонах. Они вошли. Тут же, легко и бесшумно, дверь за ними закрылась, окончательно отрезав их от внешнего мира. Кирилл оглянулся. На уровне груди загорелась сенсорная мишень «Выход только по отпечаткам пальцев». Костя замешкался на входе, и вояка, замыкавший его двадцатку, толкнул его вперед.
Их рассадили по трое на лавку. Молодого парня двое военных под руки подвели к двери в другом конце коридора: парень не сопротивлялся, но сам идти, как будто, не мог. Втолкнув его в открывшийся проем, солдаты по стойке смирно замерли по обе стороны от двери. Надпись над дверью изменилась на «Ожидайте».
В тусклом, будто больном, электрическом освещении тишина стала почти осязаемой, и каждый, не в силах справиться с внезапной плотностью пространства, невольно сливался с ним, и старался не издавать ни звука. Кириллу захотелось как-нибудь, расшевелить эту толпу, скорчившуюся на холодных лавках, а вместе с ними и себя. Но он молчал. Сосредоточенно глядя на дверь, Кирилл и сам нехотя впускал в себя нечто, накрепко спеленавшее каждого из сидящих здесь людей.
– Только две двери. И нет окон. Да еще эти болваны с автоматами… Жутко угнетает и раздражает! – соседка ткнула Кирилла в бок. – Как ты считаешь?
Девушка выглядела не старше его самого. Приятное молодое лицо, большие, как ему показалось, карие глаза и тонкие резко очерченные губы. Ее слова непривычно громко зазвучали в плотной тишине. В одно мгновенье все обернулись на них. Кирилл смутился. Она же, не замечая обрушившихся на нее взглядов, продолжала невозмутимо смотреть на него. Он кивнул.
– В первый раз здесь?!. – она понимающе улыбнулась. Он снова кивнул.
– А вы нет?! – он удивился усилию, с которым произнес эти слова – остатки молчания склеили глотку и звуки прорывались кашлем.
– Нет, – снова улыбнулась она, обнажив красивые белоснежные зубы.
«Значит, она как минимум вдвое старше меня, – подумал Кирилл. – Чертовы нанотехнологии… А ведь когда-то люди старели, их волосы белели, на лицах чернели морщины, глаза выцветали. С одной стороны, глупо грустить об изношенном теле, но с другой – это естественно. Быть старым. И грустить о том, чего нет. Старение давало лицо, которое ты «нажил». Каждая гадливая мерзость или улыбка – все навсегда остается на лице. Оставалось. А сейчас не поймешь, кто перед тобой – то ли бабушка 120 лет, то ли двадцатилетняя девчонка. Теперь пожилое лицо можно увидеть разве что на фото. Хоть кто-то все помнит…»
Открылась дверь. Оттуда медленно вышел паренек. Его потряхивало. Он словно не мог поверить, что все кончилось. Сперва он неровно преодолевал коридор, едва ли не опираясь на стены, и с дебильной улыбкой вглядывался в лица, но чем ближе был выход, тем увереннее и стремительнее были его шаги, из бессильного шарканья превращаясь в походку. Он ускорил шаг, стараясь больше не смотреть в лица ожидающих; здесь он стыдился своего везения. Парень приложил ладонь к мишени. Дверь с небольшой задержкой открылась и выпустила его наружу. В коридор влетел легкий сквозняк с привкусом рвоты. Теперь в этом запахе не было мерзости, только жизнь.
Все сидящие вздохнули. Каждый на секунду поверил, что выйдет отсюда так же легко и непринужденно, заново подчинив себе непослушные руки и ноги, распрямив спину и широко расправив плечи. Этот фантом надежды был почти реален. Прислушавшись, можно было различить стук его каблуков и шелест одежды, когда он проходил мимо, направляясь к заветной двери. Его провожали десятки глаз; даже соседка чуть подалась вперед, кольнув подбородком плечо Киры. Но фантом быстро рассеялся, ткнувшись в закрытую металлическую дверь. Вновь воцарилась тишина и полумрак, разъедаемый неприятным свечением таблички «Следующий».