Часть 1
Глава 1
Второй месяц хожу мимо неё. Серая бетонная плита. Ненавижу голые стены. Скучная, унылая поверхность, а за ней – долгострой, из тех, на которые вечно не хватает денег.
А пусть сегодня будет иначе! А почему бы, собственно, и нет? У меня даже есть с собой всё, что нужно, а главное – настроение.
Рюкзак с плеча – одним движением. Банки с красками – основные цвета на этот раз у меня все с собой. И место – глухой переулок немного в стороне от конечной троллейбусной остановки – безлюдное, тихое место.
Это будет девочка моей мечты. Именно такая, какой я видел её всего дважды. В последний раз – сегодня, на остановке. Она садилась в «траллик», я в последнюю секунду увидел её в съезжающихся дверях. Взгляд за спину поверх плеча. Мы встретились глазами друг с другом всего на миг. Я редко ездил этим маршрутом, мне пришлось выйти, чтобы пересесть на свой, а она как раз вошла, и мы разминулись. Всего два раза я и видел её…
Так, тёмные волосы и непокорная чёлка, насмешка в глазах, яркий проводок наушников, а на чуть приоткрытых губах – еле заметная полуулыбка. Художник из меня, конечно… От слова «худо». Пусть она так и смотрит на меня и на весь мир через плечо, так, как я её запомнил сегодня. Вот блин, кажется, её лицо получается у меня похожим на лицо героини из анимэ-сериала. А почему бы и нет? Пусть будет так, главное, чтобы мне нравилось. И её напоминало…
Никто мне не мешает, и я любуюсь ею, отступив на два шага назад. Ничего так вышло-то… Незнакомка из мира грёз. Нет, сама себя она бы точно никогда в ней не узнала. Ну и пусть! Зато каждые утро и вечер её улыбка будет провожать меня в универ, а не эта унылая стена. Так, ещё в зрачках добавить бликов и подсилить на губах. Пусть улыбается для всех. Чего уж там? Встряхиваю баллончик с белилами и распыляю краску очень осторожно. С белилами перебарщивать нельзя, это такое дело…
И тут чья-то рука ударила меня под локоть – баллончик с краской отлетел в сторону.
– Какого хрена ты тут делаешь, козёл?
Ребята. Трое. Молодые, крепкие, нахальные. Из тех, кому море по колено. Короткие стрижки, толстенные цепи на шеях, чёрные джинсы и высокие ботинки со шнуровкой. У каждого на плече всем знакомая наколка из переплетённых готических рун. Интересно, этим ребятам не холодно в одних майках?
Смотрю в глаза самому рослому из них, в спокойные чуть прикрытые бледно-голубые глаза хладнокровного убийцы. Странно, впервые вижу их в нашем районе. Я тоже пока спокоен, внешне спокоен, я же не сделал ничего плохого с точки зрения уличной молодёжи, конечно. Но в памяти сами собой всплыли слова из недавно прочитанных новостей: зверски забит гражданин Турции – студент местного вуза.
Я знал его, Азима-турка, он со мной на одном факультете учился, на одном курсе, на общих лекциях мы сидели в одной аудитории. Неплохой был, в принципе, парень, неглупый, незадиристый, и язык русский знал хорошо. Кому он мешал? Мы с ним даже как-то перебросились парой фраз под дверью аудитории. И почему он тогда о чём-то меня спросил? Может быть, потому что я показался ему одним из своих? Я ведь тоже, это, как и он, не турок, конечно, но всё же… И вот эти вот ребята назвали бы меня «чуркой» или «хачиком». А почему «хачиком», когда по-армянски «хач» – это крест, а «хачик» значит крестик? Но я не «хачик» и не армянин. Мать у меня самая обыкновенная русская с нормальным русским именем скандинавского происхождения – Ольга.
Она актриса, играет в местном драмтеатре, не главная, правда, но в молодости побывала как-то на международном фестивале, а там, наверное, и нашла его, моего папашу… Я его и в глаза-то ни разу не видел, только размытый образ на пожелтевшей фотке. Он был то ли студент какой-то, то ли турист, то ли ещё кто-то… Венгр. Так что я не с Кавказа, ребята, несмотря ни на что… А тёмные волосы и глаза, что поделаешь, достались по наследству. А мать, словно в насмешку судьбе, назвала меня настоящим русским именем – Арсений. Вот так вот…
Мы смотрели друг на друга, я и этот бугай с наколкой. Он рассматривал меня прищуренными глазами.
– Ты чё тут на наших стенах дерьмо всякое малюешь? А? Чурка ты черножопая…
Ну вот, началось. Я покрепче сжимаю пальцами рюкзак с баллончиками, там ещё и тетради с лекциями и словарь, он тяжёлый сегодня, поэтому даром я не дамся. Но их трое, а я один, и я не хочу, чтобы меня, как Азима… Я у матери один, и я жутко хочу к ней вернуться.
Я пока молчу и краем глаза выискиваю пути отхода, но эти козлы профессионально заходят с боков. Они это умеют, я у них не первый и, как думаю, не последний…
– Чё молчишь, гнида? – Бугай надвинулся, и мне под этим деревянным навесом стало вдруг тесно. – Чё ты припёрся к нам, ну и лил бы свои красочки у себя дома, где-нибудь в Стамбуле или в Ереване… Там, где таких чурок, как ты, полно…
– Я и так у себя дома, – говорю спокойно, удивляя его нормальным русским, без всякого акцента. – И стена эта не ваша, ребята. Давайте, просто разойдёмся?
– Ух, ты, какой ушлый нашёлся…
Да, зря я надеялся с ними договориться по-человечески. Чтобы договариваться с кем-либо, надо, чтобы у этих ребят были головы, а в этих головах что-то было, кроме националистической белиберды. Похвально ещё, что он знает такие сложные слова, как Стамбул и Ереван… Я усмехнулся.
– Чё ты лыбишься, урод?
Я чуть отхожу назад к самой стене, теперь моя девочка как раз у меня за спиной, улыбается мне с поддержкой. Ребята эти надвигаются на меня, особенно тот здоровый, посередине. Я не жду, когда они первыми ударят: у них могут быть кастеты. Резко, вложив всю силу, снизу вверх хлёстко бью рюкзаком, утяжелённым металлическими баллончиками и словарём, по лицу их главарю. Досталось ему по носу и неожиданно, к такому ребята были не готовы. Этой секунды замешательства мне хватило, чтобы юркнуть вправо в бок под одного из них и припустить вдоль бетонной стены.
– Лови этого урода! Ну, всё, падла… Ты попал…
Они все трое бросаются за мной. Бегу, что есть мочи, под ногами ходят доски деревянного настила, мимо мелькают наклеенные объявления и яркие плакаты рекламы на бетонной стене. Знаю, что скоро будет проём – одна из плит рухнула в прошлом году, открыв проход на стройку. Я ныряю в него, под ногами грязь, песок и строительный мусор. В наступивших сумерках лавирую между всем этим хламом. Бетонная арматура, камни, обломки почерневших досок, битый кирпич, лужи после последнего дождя. За спиной слышу плеск и ругательства через зубы. Видно, кто-то из скинов плюхнулся ногами в лужу.
Они не отстают. Запрыгиваю в недостроенный дом в окно первого этажа, замираю, переводя дыхание, наблюдаю одним глазом в проём. Вот ведь чёрт! Бегут сюда!
Если они поймают меня, мне не жить. Где-то на этой стройке они и забьют меня, и бросят. И найдут меня нескоро, если вообще найдут…
Адреналин придаёт сил. Срываюсь с места и бегу по первому этажу, взлетаю вверх на второй этаж по лестнице без перил, под ногами хрустит и катится всякий хлам. Наверное, поэтому они узнают, где я. Слышу за спиной:
– Наверх! Наверх пошёл… Вот гад!
Забегаю на второй этаж, ныряю в квартиру направо, в одну из комнат к окну. Вот ведь повезло, как утопленнику! Прямо под окном куча белого песка. Не задумываясь, прыгаю. В прыжке уже спохватываюсь, хоть бы не попал в песке кирпич или кусок арматуры… Падаю с перекатом. Опять повезло! Песок хоть и слежалый, но без подвоха. Вскакиваю и оглядываюсь. В окне второго этажа уже маячат белобрысые защитники интересов Родины. Заметили меня.
– Вот он! Вот! Внизу! Сволочь…
Я не жду, пока они последуют моему примеру, опять срываюсь с места. Настырные гады. Сколько таких, как я, они ловили вот так же? Гнали и догоняли, как голодная стая. А потом забивали ногами…
Я пролетаю всю стройку насквозь и пытаюсь пролезть через металлическую сетку заграждения. Кто-то раздвинул один её край, чтобы, видимо, ходить здесь. Я замечаю это место ещё на бегу и тут же протискиваюсь в эту прореху в сетчатой стене. Чёрт! Зацепился толстовкой, мать опять все мозги прожужжит, что всё горит на мне. Плевать! Либо толстовка, либо я сам. Уже вижу мельтешащие фигуры националистов, в полумраке они как-то видят меня, не отстают. Выдёргиваю на себя ногу, зацепившуюся кроссовкой за стальную проволоку, и тут же рядом в сетку ударяется самый быстрый на ногу из этих ребят.
– Стой, урод! – хрипит сорванным дыханием. – Всё равно же поймаем… Тебя, гнида, хоронить в закрытом гробу будут… Мамочка в морге не узнает…
Я пинаю его через сетку под колено, он не ожидал этого от меня, и ахнул с болью, проворонив удар. Сетка, конечно, смягчила его. Но я не жду, когда подлетят двое других, и все они втроём полезут на мою сторону. Я убираюсь подальше. У меня есть минута форы, надо успеть воспользоваться ею.
Сгущающиеся сумерки на моей стороне, может, эти гады потеряют меня и отстанут, наконец. Перехожу улицу, пропустив на перекрёстке пару машин, нервничаю. На другой стороне оборачиваюсь и вижу их – они не отстают. Один чуть заметно прихрамывает, и это лелеет мне душу – это я его поддел, и поделом тебе, сволочь. Надо бы вернуться, забрать свои вещи, там, в рюкзаке тетрадки с лекциями, они подписанные, и мобильник, угораздило же положить его сегодня туда. Что, если скины эти тоже вернутся и догадаются забрать мои вещи? Блин! Они смогут найти меня через универ, а в мобильнике номер матери. Позвонят, наговорят всякой ерунды, она ещё и поверит. Вон, Игорёк говорил, позвонили вот так матери с украденного мобильника, наговорили, что он в аварию попал, нужны деньги и всё такое, она взяла да и положила хорошую сумму на номер по терминалу. Матери они все одинаковые…
Надо увести их подальше, сбросить, а уже потом вернуться. Я и так шёл в противоположную сторону от дома. Но к дому этих ребят подпускать нельзя. Если они такие настойчивые, могут подкараулить позже, или нарвутся на кого знакомого, узнают номер квартиры. Тогда уж точно житья не будет… А они, судя по всему, настойчивые.
Ныряю в проулок, прохожу мимо автобусной остановки, ого, такие места дремучие, а автобусы, оказывается, ещё ходят, я и не знал, что здесь есть какой-то маршрут. Ещё один квартал и я прячусь за стену деревянного дома. Слежу за скинхедами из-за угла. Вот же чёрт! Ну что за люди!
Какой-то дядька в кепке стоял на остановке и указал этим ребятам, куда я пошёл. Ну вот, спрашивается, тебе это зачем? Боишься, что самому дадут по морде? Эту бы вашу сознательность, гражданин, да в другое русло. Ребята эти срываются и бегут ко мне. Минуту форы я уже потерял. Бегу сам.
Проклятый асфальт! Ему тут, наверное, лет сто – не меньше, весь в трещинах и ямах, в сумерках ни черта не видно! Упадёшь – ноги переломаешь! Мне кажется, я даже слышу, как они пыхтят за моей спиной! Как близко… Вот ведь гады! Ну что прицепились? Какого фига?
Пробегаю два квартала, поворачиваю направо, бегу ещё один. Дома мимо промелькивают, я понял, что это уже окраина, цивилизация сюда ещё не пришла, и в ближайшее десятилетие вряд ли заглянет тоже. Всё больше «деревяшек» частных, резные наличники, заборчики штакетником, старые тополя, корнями вывернувшие утоптанные тропинки тротуаров.
Я запыхался, да, давненько столько не бегал, даже на уроках физкультуры, останавливаюсь и прячусь за деревом, прижимаюсь спиной к шершавой в глубоких трещинах коре исполинского тополя.
Перевожу дух и аккуратно оглядываюсь назад через плечо, будто преследователи мои уже тут и схватят меня в ту же секунду. Если бы это случилось, я, кажется, даже не удивился бы.
Разворачиваюсь и выглядываю из-за ствола тополя. Блин. Они не отстали. Идут загоном, один по тротуару, второй посреди дороги, третий – ближе к той стороне улицы, высматривает там. До меня им осталось совсем чуть-чуть, несколько домов. Они уже даже не бегут, они знают, что всё равно догонят. Я пытаюсь восстановить дыхание, стираю дрожащими пальцами испарину со лба.
Что же делать? Вот прилипли!
Поднимаю глаза, мимо проходит женщина с собакой, с маленьким пуделем, глядит на меня удивлённо. Наверное, я её напугал в сумерках-то, шевельнувшись у дерева.
– Ой! – кричит она. – Что вы тут делаете?
Я вскидываю руку к губам, этим жестом прошу её молчать, не выдавать меня, но куда там, она замолкать и не думала.
– Шляются тут всякие, на ночь глядя! Уже пора дома сидеть!
Я понимаю, что обнаружил себя и без слов срываюсь с места, краем уха улавливаю знакомый топот ног по дороге, по тротуарам.
Бегу сломя голову, слышу за спиной:
– Вот он, падла! Вон он, лови!
Ныряю на маленькую улочку, бегу мимо забора из штакетника. На меня из темноты двора вылетает собака, прыгает передними лапами на забор, лает на всю округу. Вот чёрт! Она, как маяк, привлекает к себе моих преследователей.
Я бегу дальше. Перелетаю через дорогу и шмыгаю в ещё одну подворотню. Это какой-то лабиринт, будет ли отсюда выход? В домах уже зажигают свет. На фоне горящих окон меня хорошо видно, и я устремляюсь к дому, где нет света. Добегаю до него и тут же опускаюсь на корточки, замираю, чтобы не заметно было движения со стороны. Стараюсь даже не дышать. Слежу глазами за двигающимися фигурами в стороне. Проклятые нацисты! Они не отстают, как собаки-ищейки, идут по запаху. Откуда у них это? Профессиональный нюх? Вот уроды. Сколько у них было таких, как я?
– Эй, Клин, у тебя там не видно? – переговариваются скины между собой, называя друг друга по прозвищам.
– Нет! Надо дальше смотреть…
– Не дёргайтесь, куда он денется? Тут кругом заборы и собаки, прямо побежит… Поймаем…
Голоса приближались ко мне. Долго я не выдержу, они всё ближе и ближе, точно, скоро побегу, вперёд и прямо, как они и сказали. Проклятье! Чертыхаюсь сквозь зубы. Тут, и правда, кругом частные дома с заборами и собаками, ни чердаков тебе, ни подъездов, ни подвалов… Они поймают меня, это дело времени. Что же делать?
Озираюсь по сторонам. В этом доме нет не только света, лишь сейчас замечаю, что он старый и заброшенный, забор покосился, и доски не везде сохранились. Это не тоненький штакетник, а нормальные широкие доски, и рядом со мной одной не хватает. Пробую ещё одну, чтоб расширить дыру в заборе. Везёт мне сегодня на дырки в стенах! Да и сам я, если честно, в порядочной дыре оказался. Подвезло же попасть этим козлам на глаза. Мать, наверное, дома с ума сходит, и мобила там звенит на всю улицу. Если никто его ещё не утащил…
Доска поддаётся. Ржавый гвоздь легко вышел из гнилой прожилины забора внизу, но вверху второй держался. Но я сумел поднять доску и пролез на ту сторону. Теперь я в палисаднике чужого дома, пустого и не жилого. Стараюсь тихо продираться через ветки малины и ещё чего-то колючего. Хорошо, что я в толстовке, карябаю только щеку и немного руки.
Замираю, когда мимо проходят националисты. В кустах в человеческий рост меня почти не видно, если ребята эти не будут смотреть по сторонам слишком пристально.
– Где этот козёл? Куда он делся?
– Не истери, найдём. Куда он здесь спрячется?
– Блин! Темно уже, как у негра в жопе… – Заржали на всю улицу. – Фонарик бы… У меня мобила без фонаря… Только зажигалка…
– Просто слушайте…
Я пропускаю их мимо, и, подождав ещё немного, добираюсь до дома. Одно окно без рамы и стёкол, кто-то уже поживился, должно быть. Ещё пара секунд, и я уже внутри, замираю у беленой когда-то стены и через оконный проём слежу за своими преследователями. Словно чуя, где я, они проходят опять мимо дома, выискивают меня в темноте.
Отсидеться, походу, не получится, не стоило и надеяться. Медленно шажок за шажком отхожу спиной к проёму в другую комнату. Если что-нибудь под ногу попадёт, мне хана. Этот дом ловушкой станет.
Тихо. Только сердце колотится в самом горле, и в лёгких саднящая боль. Дышу загнанной собакой, открыв пересохший рот. Вспомнился невольно старый прикол ещё со школы: «Я не из тех, кто быстро бегает, я из тех, кого хрен догонишь…» Догонишь, ещё как догонишь! Если упорно догонять, любого достать можно. А я не спортсмен, мне просто жить охота.
В доме напротив собачка разрывается, её лай заглушает голоса ребят на дороге, реплик не разобрать, лишь отдельные слова, удивительно, маты среди них хорошо угадываются. Вот уж страшная сила нецензурного слова. Все иностранцы именно их хорошо схватывают, энергетика убийственная…
И что я этим скинхедам сделал? Откуда такая ненависть? Те, кто содержимым карманов интересуются, давно бы уже отвязались, но эти не из таких. Они идейные, мать их на пьедестал! Русскую их матушку да по матушке послать! И не по факсу, не по факсу… Чтоб не рассмеяться, не дай Бог, кусаю костяшку указательного пальца на исцарапанной ладони. Перемещаюсь вглубь дальней комнаты. Здесь есть ещё одно окно, на соседнюю улицу смотрит, и в него попадает немного света из домов напротив и фонаря на столбе.
Что-то тускло отблескивает в самом тёмном углу. Что это может быть в заброшенном, всеми покинутом доме? Несмотря на усталость и переживаемый страх, осторожно подбираюсь поближе. Клад тут, конечно, на виду у всех мне никто не оставит, но всё же любопытство – это порок… Это страшная сила, с ней не всегда справишься.
Чёрт! Это – зеркало. Старое зеркало в причудливой резной раме. Большое, из тех, что в полный рост. И почему его хозяева с собой не забрали? Такую редкую и старую штуковину и в антиквариат можно сдать, если самим не нужна. На гладкой поверхности ровная бархатистая шуба из застарелой пыли. Я провожу по ней раскрытой ладонью раз и ещё раз. Несколько долгих, как вечность, секунд смотрю на своё отражение. Вообще не люблю смотреть в зеркала в темноте. Это ещё с детства у меня…
И сейчас почти в полной темноте знакомое до чёрточки лицо кажется мне самому старше, взгляд решительнее и злее. На щеке заметна царапина совсем свежая, глубокая, до крови. Волосы взъерошенные сырыми сосульками на лоб и до самого носа. Ухмыляюсь с горечью самому себе. Чёрт, что же это будет теперь с тобой, Сенька? Отворачиваюсь, прислушиваюсь к звукам на улице.
Не всё ещё так плохо. У меня есть окно – отличный путь к отходу, я не загнан в угол. Главное – не дёргаться, не суетиться.
А собачка соседская попритихла, да и ребят-нацистов, кажется, не слыхать. Может, отстали, потеряли интерес? По своим нацистским делам отправились, герои хреновы.
Всё может быть, но я вылезать не спешу. Ну их… Наклонив голову чуть на бок, всё так же на корточках слушаю ночь и улицу. Краем глаза замечаю странное непонятное свечение в зеркале и рывком перевожу взгляд на своё отражение.
Интересно, и кого я там увидеть ожидал? Ничего там и никого, кроме самого себя, ну и стен ещё, тыщу лет назад беленых, обвалившаяся известь на печной кладке и кирпич. Всё так же, как и должно быть в зеркальном отражении. И всё равно не так… Здесь темно, хоть глаз коли, света совсем чуть-чуть. «Как у негра…», так один из бритых говорил, а там, по ту сторону, светлее как будто. И стены… Стены… Мама моя родная! Они не крытые сухой штукатуркой, а поверху побелкой, они из серого камня. Там, за моей спиной, всё какое-то другое совсем. Не такое, как тут…
Что за чертовщина непонятная!
Я обо всём другом забываю, выпрямляюсь в рост и начинаю тереть пыль со стеклянной поверхности уже обеими ладонями.
Странное какое-то ощущение бархатной податливой резины под пальцами. Мягкого чего-то, живого, как медуза, и такого же зыбкого.
Но этого быть не может. Я же вижу, я знаю, что это обыкновенное зеркало. Простое старое зеркало. Вон, верх у него расквасил кто-то. Может, хозяева ещё, а может, пацаны местные камни кидали. Трещины расходятся ломаными линиями, и даже кусков не хватает кое-где. Эти осколки меня и выдают громким на весь дом и на всю улицу хрустом стекла под кроссовками.
Чёрт! Твою мать! Мать твою! Только бы они все уже убрались к ядрёной фене…
– Вот ты где, урод! – Довольно оскалившаяся рожа суётся в окно. – Эй, ребята, здесь он! Давай, с другой стороны заходи! Никуда он теперь от нас, козлина, не денется… Отбегался, падла, здесь и останешься…
Внутри дома кто-то уже хрустит стеклом и мусором, ещё две-три секунды – они все трое будут тут. Бежать мне некуда. Одно остаётся – драться. Наверное, этим всё и должно было закончиться с самого начала. Зря я бегал… Они убьют меня, они сейчас злые, лучше бы на остановке, чем тут…
Мне страшно, Боже, как же мне страшно. И обидно. Обидно подохнуть в этом заброшенном старом доме на окраине города.
Я невольно прижимаюсь спиной к холодной глади зеркала. Оно будет прикрывать мне спину, когда эти козлы набросятся. Но гладь стекла не твёрдая, она, как вода, тянет меня вглубь, и я, теряя равновесие, падаю спиной назад. Быстрее и быстрее! Только в глазах, как при головокружении чернота, а в голове – пустота. И всё! Всё!
Глава 2
Я очнулся в полумраке. Долго не мог понять, где я нахожусь. Башка жутко трещит. Лежу на животе, грудью на чём-то твёрдом и, видно, лежу давно – оно впилось в тело, что дышать больно. Отталкиваюсь на руках, приподнимаю себя, ничего, вроде, не сломано, кости не подводят. Гляжу по сторонам. Где это я? Что за место?
На старый дом не похоже. Ну и голова же болит. Видно, я ударился, когда упал. Поднимаюсь на ноги. Земляной пол как будто, какой-то обтёсанный камень битый. Что за чёрт! Что это за место?
Оглядываюсь в темноте. Уже ночь. Сколько же я провалялся тут? Несколько часов? Проклятье! Что случилось? Я ничего не помню.
Свет луны падает через верх как-то необычно, пригляделся. Это окно небольшое, расположенное как-то не на стене прямо, а как будто к потолку. Оно разбитое, что ли, без стекла и вверху, словно я в подвале. Зажмуриваю глаза, пережидая боль и тошноту. Мне ещё сотрясения мозга не хватало… Глаза немного привыкли к темноте.
Это склеп! Очень старый-старый склеп!
Вокруг старые могильные плиты и саркофаги, буквально вросшие в землю от времени. Где у нас в городе может быть такое место? Не помню в упор. Что это?
Чёрт! И голова болит! И тошнота не проходит…
Осторожно касаюсь пальцами затылка. Мокро и волосы слиплись. Ни фига себе я брякнулся! Как же это получилось? Очнулся же на животе, а удар как будто сзади. Неужели ребятки эти, нацисты, дали мне по башке и перетащили сюда, чтоб подох здесь один? Значит, была драка, а я ничего не помню. Я ничего не помню! Я бы не дался просто так! Я бы запомнил драку! Проклятье! Но руки-ноги целы и костяшки на руках не сбиты, все зубы на месте, нигде крови на лице нет, нос, губы… Чтобы эти били и ни разу не по лицу? Такого не бывает. Странно это всё.
Я хорошо помнил только, как падал вниз…
Ладно. Я живой и это уже хорошо.
В свете луны из оконца пробираюсь между замшелыми саркофагами и кусками камня, это плиты покрошились от времени. Хлипкая дверь из трухлявых досок скрипит ржавыми петлями на всю округу. Выбираюсь на улицу и оглядываюсь! Ого! Это кладбище! Старое кладбище. Могилы, заросшие травой, могильные плиты, старые обкрошившиеся от времени скульптуры, даже не поймёшь, то ли ангелов без крыльев, то ли ещё каких-то небесных созданий. Ни одного креста!
Во попал, так попал! Где у нас такое кладбище? Что это за место и как отсюда выбираться? Я не помнил таких старых кладбищ у нас в пригороде. Где я?
Оглядываюсь и поднимаю глаза к небу. О, Боже! Только не сойди с ума, Сеня! Это не Земля! Это вообще чёрти где! Луна не такая, не наша… Она светит голубым сиянием и больше, чем наша. И звёзды! Вот же блин! Они не такие, как наши. Они кажутся больше и сияют ярче. И я не узнаю ни одного созвездия. Где Большая Медведица, где Полярная звезда? Где Лебедь и Кассиопея? Эти созвездия я умел находить всегда, мне их в детстве ещё дед показал, так что…
Сглатываю нервно. Где я? Что это за место? Как я мог здесь оказаться? Это не Земля! Я хочу домой! Как бы это ни звучало по-детски, я хочу к маме… Плевать на этих долбанных нацистов, я лучше б встретился с ними ещё раз, чем оказаться неизвестно где! Как в дурацком американском кино, привет, Голливуд…
Что теперь делать?
От того, что выяснилось, даже головная боль ушла на второй план, да и тошнота почти не чувствовалась. Вот же блин, что же делать мне сейчас?
Прохладно. Наверное, здесь тоже осень. У нас только октябрь начался, но здесь, кажется, холоднее. Натягиваю на голову капюшон толстовки и прячу руки в карманах.
Куда идти? Что делать? И что теперь?
Прохожу мимо могил и иду дальше. Света от звёзд и этой большой луны хватает разглядеть впереди поле, и я иду к нему. По краю этой заросшей равнины тянется дорога, старая просёлочная, по ней сто лет никто не ездил. Да и поле это, видно, никто давно не садил и не косил. Высокая сухая трава шелестела колосьями на ночном ветру. Иду вперёд. Куда? И почему именно в эту сторону? Да сам не знаю! Просто иду. Бездействие ещё хуже.
Как такое со мной вообще могло получиться? Фантастика какая-то. Вроде не сплю, что за ерунда со мной творится? Как такое вообще может получиться по законам физики? Что это за мир? Если здесь люди? Ну, судя по могилам, они тут точно есть или, по крайней мере, были когда-то. Дорога старая, поля заросшие, кладбище древнее. Если здесь ещё и людей нет, я свихнусь один в этом мире.
Я хочу домой! Хочу к маме. Завтра пойти в Универ на лекции, плевать на всё остальное. Домой! Только домой! Если есть сюда вход, то должен быть где-то и выход. Ведь так? Часто, конечно, вход с одной стороны – это же выход с другой! Или я не прав? Может быть, зря я ухожу от этого места?
Всё равно иду. Через момент мне уже и не холодно, только чувствую, что есть охота. Когда я ел в последний раз? В Универе, в местном буфете… А дома мать ждёт к ужину, уже у неё и упрёки готовы, телефон оборвала, а я тут… Где? Где я нахожусь? Чёрт побери эту всю дьявольщину! И этих долбанных нацистов, и этот старый дом…
Иду. В голове не понять что творится, а ноги несут себе и несут, будто так и надо. А что, кроссовки лёгкие, они и созданы для этого, земля под ногами без камней. Легко, воздух чистый, прохладный. Яркие звёзды над головой, эта чудная луна. Куда иду? Зачем? Далеко ли?
Останавливаюсь вдруг. Что это? Впереди как будто какой-то шум, топот, что ли. Что это? Слушаю его, как дурак, ничего понять не могу. Вглядываюсь в дорогу. Света нет. Но из-за поворота вижу, двигаются ко мне какие-то тени, но не на ногах. На ногах так быстро идти невозможно! Это всадники! Несколько человек на конях! Слава Богу, люди…
Сейчас узнаю, где я и как выбраться отсюда. Где же я, в конце концов, застрял-то? Скажут же мне, надеюсь…
Я и не думал бегать, хватит уже на сегодня, набегался, просто отошёл в сторонку, встал на обочину этой дороги, стою, жду. И только, когда они рысью подлетели ко мне близко, я понял, что это не просто всадники – это рыцари! Самые настоящие! В доспехах, в кольчугах, и кони в попонах, и копья, и щиты, и мечи. На головах только шлемов не было. У одного я даже заметил арбалет. Ого! Как в кино… Ого! Чёрт, чёрт, чёрт! Куда я попал? Куда меня забросило?
Если бы я раньше понял, что к чему, я бы додумался отойти с дороги в поле и затаиться в траве, но я же, как последний лох, смотрел на всадников, открыв рот.
Их было человек пять или шесть. Шесть! Кони храпели под ними, крутились на месте. Они сразу же окружили меня со всех сторон, о чём-то переговаривались между собой. Я прислушивался к их разговору и ничего не мог понять. Потом, как-то само собой, я понял одно слово, а потом начал узнавать и другие слова в этой словесной белиберде. Ничего себе! Я что, знаю их язык?
– Может, он лазутчик? – спросил один рыцарь у другого.
– Смотри, как он странно одет! Ерунда какая-то…
Тут я с ними был согласен, в самом деле, какая-то ерунда, но я не лазутчик! Я меньше всех знаю, что здесь происходит!
Один из рыцарей, мне он показался самым главным, пристального взгляда с меня не сводил. Что он хотел увидеть в свете луны – не знаю. Мне уже начинало это всё не нравиться.
– А, может, он из свидетелей? – опять спросил один из рыцарей, арбалетчик.
– Да нет, – ответил тот, что рассматривал меня, – не похож. У них одежда другая, и они редко ходят по одному, часто парами… А этот вообще какой-то странный. Ты кто такой, парень? – Наконец-то, они решились меня спросить о чём-то. Я и не знал, как отвечать им, язык-то я, оказывается, начал понимать, но мог ли говорить на нём – вопрос. Я попробовал, с трудом подбирая каждое слово:
– Что это за место? Кто вы? Что это за страна? Какой сейчас год?
Наверное, я их удивил. Они вдруг заржали все, будто я брякнул великую глупость. А, может, и так.
– Да ты чё, парень, с ума сошёл?
Нет, я, конечно, не сумасшедший, хотя вопросы мои… Может, и не стоило вот так прямо в лоб спрашивать о том, что каждый дурак, по их мнению, знать должен. А что тогда делать? Просто молчать, а там будь, что будет? Нет, не по мне это всё! Я выбраться хочу…
– Послушайте, люди добрые, я бы не хотел…
– Тебя одного отправили? Где остальные? – Самый почтенный из всех этих рыцарей не дал мне договорить, и тон его сильного голоса мне очень не понравился.
– Простите, я не понял… – Стараюсь говорить ровно, с достоинством. Видит Бог, как я стараюсь, кажется, даже голос не дрожит. – Я один здесь. Просто шёл…
– Он, точно, из войска графа Лоранд. Лазутчик! – Меня перебили снова, и я только вздохнул в ответ. А я ещё, наивный, ждал помощи.
Ощущения такие, будто я всё ещё во сне или на ролевой игре. Делай, что положено по сюжету, и всего делов. Не страшно пока, но и дальше во всём этом спектакле играть нет никакого желания.
– Доставить его к барону, там он всё расскажет, – предложил один из военных. Он у меня за спиной, и лошадь его тычется мягким носом мне чуть ли не в шею. Я не дёргаюсь. Лошадей я никогда не боялся, но и верхом не сидел ни разу в жизни.
– Я ничего не знаю, честное слово, вы что? Не надо меня никуда! – Смотрю старшему из всей этой компании прямо в лицо. Говорю, вроде бы, убедительно и смотрю честно-пречестно. – Не надо никакого барона. Я просто шёл в…
Я и сам не знал, куда я, собственно, шёл, да мне и договорить не дали. Сильный пинок в спину был таким неожиданным, что на ногах я еле удержался. Чёрт! А больно-то как! Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И никакой это не сон. Во сне так больно не бывает.
– Тодор, свяжи ему руки!
Какого чёрта? Какие руки? Ребята, вы что?
Один из рыцарей подошёл ко мне с верёвкой. Я поглубже спрятал руки в карманах и глянул исподлобья.
– Давай-ка сюда ручки, парень.
– Зачем это? – бурчу недовольно.
– Повидаемся с нашим сеньором, он задаст тебе пару вопросов. Уж больно ты странный, на наш взгляд.
– Не хочу я ни с кем видеться. Отпустите меня. Не надо мне ваших вопросов. Я шёл и никого не трогал. Вы ехали себе и езжайте дальше… Давайте разойдёмся подобру-поздорову…