Курсив мой (часть 2)

Эти мемуары погружали меня в состояние гнетущей безнадежности. И на это, конечно, были причины. Жизнь русских эмигрантов того времени легкой уж точно не назовешь. Но у Нины Берберовой получилось не сломаться и судьба её вознаградила. Ей удалось начать жизнь заново в Америке в возрасте 49 лет. Больше всего мне понравилось начало и конец. Именно в этих частях Нина Берберова рассказывает больше о себе, а не о других людях. Конечно, когда «другие люди», которые тебя окружают, это Горький, Ходасевич, Цветаева, Ахматова, Набоков, Бунин и многие другие, странно о них не написать. Но портреты получились такими беспощадными, что мне было неловко. Такое же ощущение у меня вызвала переписка. Понимаю, что это бесценное свидетельство, своего рода документ, но все равно не люблю такое читать. Несмотря на эти спорные моменты, книга мощная, понравился слог. Не могу тоже самое сказать о стихах Нины Берберовой, стихи меня оставили равнодушной, а вот с её прозой продолжу знакомство.18:45

История жизни Нины Берберовой. Рассказанная ей самой. Спокойно и обстоятельно. В искренность этого рассказа легко верить. Признавая право автора говорить откровенно и умалчивать, чтобы раскрыть себя до конца и утаить свою жизнь для себя одной. Ее история располагает к себе сразу же. Пусть и напоминает порою контакт с инопланетной жизнью. Сразу становится ясно – пойму не все, но что-то для себя в любом случае открою. Новые пути и горизонты. Новые имена.Первым обращает на себя мое внимание даже не то, что автор пишет, а то, как она это делает. Появилась шальная теория: «что если Нина Береберова с Норой Галь ходили в одну школу, где и восприняли культ глагола?» Предложении простые. Ничего лишнего. Одни глаголы. Просто засилье. Даже начинаешь мечтать о парочке деепричастий. Как же. Если чего и дождешься от этой книги, так это расширения словарного запаса. Иногда хочется, чтобы некоторые моменты перевели. Я, как могу быстро, оборачиваюсь – вдруг мебель за моей спиной превратилась в переводчика. С парнаского на простонародный. Мне бы его помощь пригодилась. Все таки далека я от поэзии. Ровно как и от философии. Автор же такими терминами сыплет не задумываясь, что я только тихо присвистывала. Поразительная женщина. Стойкая, свободная, смелая, умная. Никогда не позволяла обстоятельствам сковать себя, отбить вкус к жизни. Необычный человек, но очень интересный.Рассказ о жизни и эпохе в основном линеен, но случается автору забегать вперед, в разных местах возвращаться к одним и тем же событиям. Одна из частей мемуаров представляет собой дневник. То есть картина жизни вырисовывается самая что ни на есть полная, а если и есть белые пятна, то они так виртуозно спрятаны, что без лупы не найти – так ловко отвлекается от них внимание.Начинает Нина Николаевна, как водится, с детства. С рассказа про дом, родню, далеких предков, дедушек-бабушек. Первое осознание себя всегда важно. Сознаю, что корни всех поздних раздумий – в моих ранних годах, корни всех поздних страстей – в детских бессонницах. Что все, что мною разгадано теперь, было загадано тогда. Многое можно рассказать о той счастливой поре. Про крестьян и армянского дедушку, про сандалии и стыд пальцев, про колодец и змей, про гнездо и муравейник. Уже в детстве Нина не любила «психологию гнезда». Считала что в муравьиной куче можно жить более вольно, чем в гнезде, что там меньше тебя греют твои ближние (это грение мне особенно отвратительно), что в куче, среди cтa тысяч (или миллиона) ты свободнее, чем в гнезде, где все сидят кружком и смотрят друг на друга, ожидая, когда наконец ученые выдумают способ читать мысли другого человека. Может поэтому, одиночество для Нины – самое естественное, самое достойное состояние человека. Драгоценное состояние связи с миром, обнажение всех ответов и разрешение всех скорбей. Она несла, как дар судьбы, свое смешение кровей – русской и армянской. Ощущала себя «швом», примиряющим противоречия. Открытая для развития, для всего нового, Нина, в отличии от родителей, смогла приспособиться к революции и к тем переменам, которые та спровоцировала. Естественно, этот период не оказался простым и для нее. Какая-то странная сила сковывала меня, я была в пустоте. Мне даже не очень хотелось выходить из нее. Я была слишком молода, чтобы понять, что случилось: когда я вышла в жизнь, все оказалось не то. Будто мы ехали в лифте на десятый этаж, а когда вышли из лифта, то оказалось, что десятого этажа нет, стен нет, пола нет, крыши нет, ничего нет. А лифт ушел. И это было только начало. Сколько же оказалось в ее жизни было таких переездов в никуда. Непрекращающаяся эпоха перемен. И Нина в ней, как рыба в воде. Вернее, она сама – как вода. Обтекает, пробивается, движется. Оставалась собой. Предпочитала простую линию – излому. Не поддавалась соблазну считать добро скучнее зла, а разврат – необходимой принадлежностью литератора. Постепенно убеждаясь в том, что нормальные люди куда любопытнее так называемых ненормальных, что эти последние – несвободны и часто стереотипны в своих конфликтах с окружающим, а первые сложны и вольны, оригинальны и ответственны – что всегда интересно и непредвидимо.Как замечательно пишет Нина Николаевна! Как увлекательно она рассказывает. Про Питер. Про мир поэтов, который странен для меня, но интересен. В нем обитают «боги и полубоги». Такие имена, в таком изобилии, что дух перехватывает. Я даже не стану на этом отдельно останавливаться, такое у Нины Берберовой читать надо. Всего, что показалось интересным все равно не пересказать. Жизнь не стояла на месте. Все менялось. Слово «жалость» доживало свои последние годы, недаром на многих языках это слово теперь применяется только в обидном, унижающем человека смысле: с обертоном презрения на французском языке, с обертоном досады – на немецком, с обертоном иронического недоброжелательства – на английском. Девушки стали чаще интересоваться тем, как работает дизель, чем закатами солнца. Отрезанные от общения с покинутой страной, эмигранты листали десятилетия, как страницы отрывного календаря Грохочущие, буйствующие двадцатые годы. Мятеж в литературе, бунт в живописи, в музыке. Революция в быту – по всему миру. Схождение с ума буржуазии: мы победили, смотрите на нас! (или: нас побили, смотрите на нас!). Гром военной музыки в день перемирия, гром фейерверка в день взятия Бастилии. Гром речей с трибун, гром хохота с подмостков. Если и есть среди всего этого небесный гром, его никто не слышит. А нам-то что до всего этого, нам, акакиям акакиевичам вселенной? «Тише воды, ниже травы»… Тридцатые годы тоже не принесли облегчения русским эмигрантам. Пока одни разоружались, а другие вооружались, Гитлер набирал силу. Страшное время в Европе, в мире, отчаянное время, подлое время. Кричи – не кричи, никто не ответит, не отзовется, что-то покатилось и катится. Не теперь, но уже тогда было ясно, что эпоха не только грозная, но и безумная, что люди не только осуждены, но и обречены. Посреди этого безумия, эмигранты чувствовали себя так, будто во всем виноваты и несут ответственность за то, что творится: за восхождение Гитлера, за «культ личности». Прошла война. Ушли из жизни почти все, кого она знала. Что же делает Нина Берберова? Сложила ручки и села у окошечка, тосковать об ушедших днях? Как бы не так! Отсутствие интеллектуальной пищи в старушке Европе и необходимость роста отправили ее в Америку. Смело шагнула она в новую жизнь, вместо того, чтобы прятаться «за бабушкиной занавеской». Удивительная все-таки женщина! Я никогда не притворяюсь – умнее, красивее, моложе, добрее, чем я есть на самом деле – с целью казаться иной, чем я есть, потому что в этой неправде нет для меня никакой нужды. Я живу в невероятной, в неописуемой роскоши вопросов и ответов моего времени, которые мне близки и которые я ощущаю, как свои собственные, в полной свободе делать свой выбор: любить то и тех, кого мне хочется. Я нахожусь в центре тысячи возможностей, тысячи ответственностей и тысячи неизвестностей. И если до конца сказать правду ужасы и бедствия моего века помогли мне: революция освободила меня, изгнание закалило, война протолкнула в иное измерение. И книгу она написала удивительную. Столько в интересностей, что за один раз всего не впитать. Захотелось читать дальше. О тех людях, которых она знала. Известных мне и пропущенных мною. Знакомится с их творчеством. А потом вернутся к мемуарам Берберовай, чтобы взглянуть новым, более понимающим взглядом.

ШПОЙЛЕРААА!!!Железная, холодная, с*** подколодная…Нина Берберова – симптоматичная красавица из русской интеллигентной семьи, с легкой примесью армянской крови, что придает ей чуточку очарования. Очарование искупало многое, в том числе холодность расчетливого разума. Разума железного и беспощадного. Нина и сама прекрасно понимала себя, но не запаривалась на этот счет, а жила как живется. Достойный выбор для человека. Развлекуха с друзьями, с частыми собраниями и «высокой» литературной жизнью. Впрочем в своих воспоминаниях она поливает друзьяшек словесным поносом, заключая в итоге, что в своей жизни была окружена сплошными алкашами, психопатами и педерастами. Достойный выбор! И в такой отвратной среде, прекрасной среде, где бродил поэтический дух, ей жилось привольно и вольготно, хорошо одним словом (делая скидку на сложность времен конечно).Она страдала за всех своих недоделанных друзей, им помогала, всех уважала так сильно, что даже написала про них биографию, сделав конечно главной героиней себя. Ну а как же иначе, в каждой биографии должен быть адекватный автор, оценивающий всех и вся по достоинству. Автор замечательный, и наполненный всеми лучшими качествами, вроде доброты и житейской мудрости, благодаря которым можно даже бросить мужа, только что заболевшего раком. Ну дак что с ним случится, ведь он женится на другой, и мы все будем общаться, встречаться, улыбаться, читать стихи, ходить к Бунину и пить чаек в честь Родины и литературы. Правда муженек отбросил копыта, а Нина в печали. Погоревала да забыла, с кем не бывает. Зато у Нины есть новый муж, добрый и заботливый. А надоест, можно завести и третьего. Ну а что, с кем не бывает? Ах да, я же совсем забыл про чудесный слог. Богатейший русский язык, замечательно летящий язык. Богатый образами, дарящий натуральную кинематографичность событий. Вот Берберова пошла пить чай к Цветаевой, та читает стихи и прозу, та такая замечательная и вся такая хорошая, прямо сливочное масло растаяло на сковородке. Ну замечательно посидели, и проза у нее такая замечательная, правда она немного того. Ну с кем не бывает?В общем, читатели, читайте конечно эту достойную книгу. Это замечательный срез эпохи, восприятие времени через призму писательской среды. В книге и про Родину, и про новую Родину Нины. И про страшных комуняк, и про страшных французов. Много про что, и мало по сути. Прочитываешь, и пустота. Говорят, в книгах отражается душа человека. Вот и у Берберовой отразилась, пустотой (пусть и с печалью и страданиями, коих наверное треть от книги). Ну да, упомянула и революцию, и Первую Мировую, и не только. Но про все эти события я уже прочитал другие книги, куда более информативные. Кстати, хочется отметить один большой плюс книги. Это отличное пособие по психологии женщин, из разряда кошек, ходящих сами по себе, отъявленных эгоисток в высшей степени. Впрочем это не главное, главное очарование Нины Берберовой. А этого у нее не отнять.P.S. Всем читателям книги рекомендую статью «Дело» Нины Берберовой.