Вадим сидел в дальнем конце городского парка и допивал из бутылки пиво, жмурясь на пробивающееся сквозь листву тополя яркое солнце. На лавочку рядом с ним никто не решался присесть, хотя гуляющих и катающихся на роликовых коньках было немало. Видок у него был ещё тот: грязная одежда не по погоде, небритая дней десять физиономия и запах перегара, неприступной стеной стоявший в радиусе трёх метров. Ко всему этому он давно уже смог привыкнуть, но отдыхающие граждане смотрели на него с некоторой опаской. Только голубям, казалось, было без разницы, во что он одет и сколько уже дней его «итальянской» небритости. Вадиму нечем было их угостить. Он и сам не отказался бы сейчас от булки, но на последние деньги сделал выбор в пользу самого дешёвого пива. Потому что раскалывалась голова, и потому что без градуса уже долго не обходился ни один из его дней. И как же так вышло, что он сидит теперь здесь – одинокий и уставший от бесконечного цепляния за утратившую всякую цель жизнь?
Всё начиналось восемь лет назад превосходно. Хорошая работа с хорошей зарплатой, свадьба, покупка дома, рождение дочки… Казалось, что так всё и будет продолжаться дальше. Как в сказке. Чтобы жили-поживали, а потом даже умереть умудрились в один день. Но судьба распорядилась иначе. Сначала экономический кризис, потеря работы и болезнь дочери. Это поганое слово, которое приходилось произносить по сто раз на дню, но при этом так, чтобы дочка не могла услышать. Вадим ненавидел его. Даже теперь, вспоминая о тех временах, пронизанных бессилием и болью, он заменял это слово другим – говорил просто «болезнь» или «эта болезнь». Само собой, настал тот день, когда дочке пришлось узнать о своём недуге всю горькую правду. Она восприняла свой приговор мужественней, чем мама с папой. Её ещё можно было спасти. Если бы было достаточно денег. Если бы попался хороший доктор. Если бы оказались рядом более успешные в жизни друзья… Много «если», которые роились в голове и загоняли ещё глубже в угол. Необходимых денег не нашлось бы, даже если бы они продали с женой Наташей всё, что имели, включая и свой дом. Вадим пахал с утра до ночи, спал пару часов и снова уходил на работу, пытаясь вызволить семью из создавшейся ситуации. Но они с супругой успевали только погашать долги, копившиеся, как новогодний снег. Вся непосредственная забота о дочери легла на плечи Наташи. Это ей приходилось сидеть у её постели, ей приходилось держать её за руку и внушать надежду на лучший исход, и ей приходилось видеть, как угасают глаза её любимого чада. Душа Наташи наполнялась болью, наполнялась злостью на мир, на врачей, на Бога и даже на Вадима за то, что он всего этого не видел, хоть и старался, как никто другой, сделать невозможное.
В тот день, когда их девочка умерла, так и не проронив ни одной слезинки, Наташа стала совсем другим человеком. Будто и из неё ушла жизнь, оставив только раздражённую оболочку, безучастную отныне к чужой боли. Она сама сделалась комком боли, сгустком отчаяния, готовым в любую секунду взорваться и похоронить под собой всех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Может быть, Вадиму было даже больней, чем супруге. Сколько всего он мог бы сделать для своей дочери, останься она жива. Но теперь не сделает. И эту нерастраченную любовь не на что было направить, и она, как опухоль, стала разъедать его изнутри, перерождаясь в ненависть к самому себе. При иных обстоятельствах он мог бы одарить ею Наташу, но та с большей охотой приняла бы в свой адрес проклятия и побои, но только не любовь. Любовь в их опустевшем и погруженном в темноту доме сделалась теперь неуместной, инородной и пугающей. Вадим ещё надеялся, что пройдёт какое-то время – и всё образуется. Но эта пустота, поселившаяся в их жилище и разделившая некогда влюблённых друг в друга людей, не наполнилась ничем даже спустя год. И со всею очевидностью стало понятно, что так оно отныне и будет. Навсегда. По инерции продолжая крутиться на двух работах, Вадим сделал наконец паузу, а потом уже не смог из неё выйти. Стал пить. Перестал возвращаться на ночь домой, предпочитая проводить свободное время с бомжами. В себя смог придти только через полгода. Собрал всю оставшуюся волю в кулак и вернулся домой. Однако дом оказался пуст. Походил по соседям, узнал, что Наташа уехала куда-то на север к своей двоюродной сестре, о существовании которой он даже не знал. На журнальном столике, покрытом толстым слоем пыли, он обнаружил документы о разводе. Пока все последние полгода он заливал своё горе водкой, обита́я в старом заброшенном особняке с такими же неудачниками, как сам, Наташа заочно с ним развелась. Вадим всё пытался отыскать какую-нибудь записку, где она объяснила бы свой поступок или хотя бы оставила новый адрес, но ничего так и не обнаружил. Попытался переночевать в доме, но в три часа ночи сбежал оттуда, обуреваемый страхами, болезненными воспоминаниями и галлюцинациями, в которых смешались щемящие образы прошлого и выворачивающий наизнанку ужас настоящего. Взял с собой кое-какие вещи, повесил ключ от входной двери на шею вместо креста и вернулся обратно в сырые подвалы особняка. И запил уже с остервенением, чтобы ни единый лучик воспоминаний о чём-то хорошем не смог проникнуть в его сердце…
Допив пиво, Вадим аккуратно положил пустую бутылку в пакет, где уже лежала другая подобная тара, найденная ещё утром в парке. Вынул из мятой пачки последнюю сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Он не сразу заметил, что метрах в пяти слева от лавочки стоит высокого роста мужчина и внимательно на него смотрит. Только когда тот заговорил, Вадим наконец обратил на него внимание.
– Вадим? – несколько неуверенно произнёс мужчина. – Ты?
Вадим вздрогнул. Посмотрел в сторону говорившего. Вгляделся в его лицо. Что-то зашевелилось в уме. Что-то из прошлой, давно позабытой жизни. Кажется… Да-да. Институт. Словно тысячу лет назад это было. Беспечное, бесшабашное время, почти как детство, только уже с иллюзиями того, что ты совсем взрослый и самостоятельно принимаешь решения. В комнате общежития они жили вчетвером: Виктор, Виталий, Ринат и он. Особенно Вадим сдружился тогда с Ринатом. Пожалуй, тот долгое время был его лучшим другом до самого выпуска, когда все разъехались по распределению в разные города и страны для стажировки.
– Ринат? – промолвил Вадим.
– Он самый, – улыбнулся мужчина. – А я думаю ты это или не ты. С бородой тебя почти не узнать.
– Да, – тоже попытался улыбнуться Вадим и провёл ладонью по своей сантиметровой щетине.
– Совсем дерьмово выглядишь, брат, – замотал головой Ринат. – Что случилось?
– Долгая история, – махнул рукой Вадим. – Сам-то ты как? Какими судьбами в городе? Я думал, ты так и остался в Черногории.
– Да что ты… – Ринат сел на лавочку рядом с Вадимом, достал из кармана пачку дорогих сигарет и предложил старому другу. Вадим взял одну, но прикуривать не стал, а заложил за ухо. – После стажировки, – продолжил Ринат, – сразу и вернулся обратно. Потом сменил, так сказать, сферу деятельности. На юридический поступил. А когда окончил, жизнь закружила. Туда-сюда. Пару лет назад снова вернулся в родной город. Часто вспоминал тебя, надеялся, что встречу где-нибудь на улице. Слушай, – он положил руку на плечо Вадима, – мне сейчас бежать надо, встреча у меня в парке через десять минут. Нельзя отложить. Но нам с тобой обязательно надо поговорить.
– Конечно, – кивнул головой Вадим.
– Вот, – Ринат бросил окурок в урну, достал из портмоне визитку и протянул Вадиму. – Ты мне обязательно позвони. Или приходи прямо по адресу. У меня там конторка. Скажешь секретарю, что ты Вадим, она будет в курсе. Вижу, что жизнь сильно тебя помяла. Допытываться что да как сейчас не буду. Сам, когда захочешь, расскажешь. Я серьёзно, Вадим. Был очень рад тебя встретить. Звони обязательно. Ты понял?
– Понял, – снова кивнул Вадим. – Обязательно позвоню.
– Так-то, – подытожил Ринат, встал, задумался на секунду, потом положил на лавочку почти полную пачку сигарет. – Мне правда нужно бежать. Жду звонка. Бывай, брат.
– Пока, – сказал Вадим и проводил приятеля взглядом, пока тот не скрылся за поворотом аллеи.
Он убрал оставленную пачку в карман, повертел перед собой визитку и хотел было её порвать, понимая, что не станет звонить Ринату, а тем более приходить в таком виде в его, как он выразился, конторку. Но что-то его остановило. Показалось, что Ринат предлагал встретиться вполне искренне. Ворошить прошлое Вадиму не хотелось, но всё же приятно было встретить старого друга.
Он убрал визитку во внутренний карман засаленной камуфляжной куртки, глубоко вздохнул и направился к дыре в железном заборе, через которую проникали бесплатно в парк те, кто знал о её существовании.
***
Настроение, и без того паршивое, начало портиться ещё больше. Наверное, решил Вадим, это из-за того, что он упорно сопротивляется воспоминаниям, а они никак не хотят выходить у него из головы. Ведь сразу после окончания института он встретил свою Наташу. Ринат этого периода в жизни Вадима не застал. Тогда Вадим подумал, что и хорошо, что приятеля не было рядом, когда он оказался в одной компании с Наташей. Ринат был красавчик, и девушки, если они появлялись с Вадимом вместе, непременно выбирали Рината. Вадиму, разумеется, было обидно, а Ринат, видя его молчаливую зависть, только подшучивал, подливая в огонь масла. Это было впервые, когда девушка сама обратила на него внимание. Не то чтобы Вадим был нескладен фигурой или плох лицом, нет. Просто излишняя скромность всегда делала его тенью, а вдумчивый характер мешал совершать ветреные поступки. Он вполне понимал, что молодости простительно совершать ошибки, что, может быть, их как раз-таки и необходимо совершать, чтобы было с чем сравнить в будущем обдуманность и серьёзность. И всё же он старался щадить и других, и самого себя, не решаясь выдавать себя за того, кем не являлся, как делали это другие. А Наташа своим вниманием сразила его с первой же минуты. Он раскрылся перед ней не раздумывая. Он ей поверил. И доверие его, и его искренность оправдались годом позднее, когда они сыграли скромную свадьбу. И всё было хорошо, пока не пришла в дом «эта болезнь»…
Вадим не заметил, как ноги сами собою привели его к дому. К тому самому, ключ от которого висел жгучим напоминанием на шее. Много раз он уже оказывался возле этого забора, из-за частокола которого смотрели на него холодные окна, напоминающие о смерти. За этими окнами несколько лет уже не зажигали свет. Некогда аккуратные клумбы, пёстро цветущие под заботливыми руками Наташи, заросли кустами шиповника вперемешку с высоченной крапивой. Лопухи и репейник подобрались к самому крыльцу. Из почтового ящика, покосившегося на один бок, торчали уже не убирающиеся в него неоплаченные квитанции.
Обычно Вадим задерживался у калитки минут на десять. Иногда даже трогал её рукой, почти решаясь зайти во двор. Но так и не сделал ни шага за невидимую границу, неприступной стеной возвышавшуюся где-то глубоко в сердце.