Студентам 70–80 – х, эпохи развитого социализма, посвящается…
«В наших биографиях отразилась биография всей страны, годы застоя были для нас годами расцвета, то есть годы нашего расцвета пришлись как раз на годы застоя!»
Часть первая. Стройотряд
Джулай морнинг. «Июльское утро»
“There I was on a July morning
Looking for love.
With the strength of a new day dawning
And the beautiful sun…»
«Байрон – ну, сыграй «July morning»!» – упрашивал молодой веснушчатый волосатый студент по имени Эд – здорового, под два метра роста, парня – увальня, лениво перебиравшего струны разбитой гитары.
Этого молодого человека, разместившегося на своей угловой кровати в комнате № 221 общежития БКК ХПИ, звали Юрий П. и родом он был из Симферополя, а кличку свою Байрон он получил не из-за великой своей любви к небезызвестному английскому лорду Байрону, но из-за своего большого увлечения творчеством английской всё-таки рок-группы Юрая Хипп («Uriah Heep») и её без башенного вокалиста Дэвида Байрона (David Byron).
(Певец и композитор Дэвид Байрон (настоящее имя Дэвид Гаррик) родился 29 января 1947 года (Эппинг, Эссекс), умер 28 февраля 1985 года (Рединг, Беркшир) в Англии.
Карьеру вокалиста Дэвид Байрон начал в эссекской группе The Stalkers, которая в 1969 году с приходом новых музыкантов превратилась в Uriah Heep. Вопреки прогнозам критиков, которые не приняли стилистику – а, главным образом, название новой группы, Uriah Heep очень быстро выдвинулись в ряды лидеров британского хард-рока и, наряду с Deep Purple, Black Sabbath и Led Zeppelin, стали законодателями мод в этом жанре. Не последнюю роль в этом сыграл и сильный выдающийся вокал Дэвида Байрона, близкий к оперному, как писала британская пресса. Дэвид Байрон стал не только важной творческой единицей (и соавтором многих ранних песен группы), но и её харизматичным, экспрессивным фронтменом. Известно, что некоторые вещи (в частности, «Easy Livin») создавались «под Байрона», в расчёте на его эффектную сценическую подачу, он участвовал в записи первых девяти альбомов группы.
Дэвид родился и воспитывался в музыкальной семье. В интервью голландскому журналу Muziek Express (октябрь 1973) он так рассказывал о себе:
«Я начал петь 22 года, в пятилетнем возрасте. Моя мама пела в джаз-банде, да и вся семья увлекалась музыкой. Каждый или играл на каком-нибудь инструменте, или танцевал чечётку. Примерно в то же время я попытался стать знаменитым, выступая в детском телешоу. Мой первый ансамбль не имел названия, не дал ни одного концерта и просуществовал ровно две недели. Когда мне 16 лет, местная группа предложила мне работу. Я выступил с ними один раз и тут же перешёл в группу Мика Бокса, которая называлась The Stalkers. Они как раз уволили прежнего вокалиста и на прослушивании я спел «Johny B. Goode». Меня взяли немедленно.
Дэвид Байрон, Мюзик Экспресс, 1973
«Он был частым гостем на наших концертах, приняв по несколько пинт, мы начинали распевать старые рок-н-рольные вещи. Перед прослушиванием я предложил ему хорошенько подзаправиться, чтобы снять неуверенность. Мы сыграли несколько вещей – и история началась!»
– так говорил гитарист Мик Бокс о начале их творческого сотрудничества.
К 1975 году Байрон был уже хроническим алкоголиком, однако несмотря на болезнь, сумел записать сильный сольный альбом «Take No Prisoners», который получил благоприятные рецензии в британской музыкальной прессе.
Участие в работе над этим альбомом приняли Мик Бокс, Ли Керслейк, и Кен Хенсли. По словам Мика Бокса, во время записи пластинки в студии царила прекрасная атмосфера: «Мы здорово повеселились…Возможно выпили многовато, но зато насмеялись вдоволь». Тем не менее болезнь прогрессировала, Байрон пропускал репетиции, являлся в студию в «нерабочем состоянии», неоднократно срывал концерты – напряжение в группе достигло предела, и в 1976 году Uriah Heep попросили певца покинуть коллектив. Как заметил в те дни Хенсли, «Байрон – классический пример человека, который не в состоянии смотреть правде в глаза и ищет утешение в бутылке». Однако впоследствии он первым признал, что с уходом Тэйна и Байрона «магия Uriah Heep развеялась» и группа перестала походить сама на себя.
Дэвид Байрон сразу же собрал группу Rough Diamond, в состав которой вошёл прекрасный гитарист Клен Клемпсон, но надеждам певца на творческое возрождение не суждено было сбыться, выход альбома «Rough Diamond» (1977 год) совпал с бумом панк-рока, и пластинка просто осталась незамеченной. Такая же судьба постигла и следующий сольный альбом Байрона «Baby Faced Killer», выпущенный также в 1977 году.
В 1981 году певец собрал ещё одну группу Byron Band с молодым гитаристом-вундеркиндом Робином Джорджем, однако альбом «On The Rock» получился откровенно слабым, и группа распалась.
После ухода Хенсли, Тревор Болдер и Мик Бокс (по утверждению последнего) предложили Байрону вернуться в Uriah Heep и были обескуражены его отказом. Примерно в то же время в письме к некоему мистеру Троэли Байрон писал:
«не знаю ничего о Лоутоне и Сломане, потому что, уходя из Хип решил запомнить только всё лучшее и «забыть» остальное. В конечном итоге они всех там поувольняли, один только Мик остался, и не уверен, что он захочет продолжать. У меня с каждым из них дружеские отношения, но, чтобы восстановить их, потребовалось время…».
Поздней осенью 1984 года Байрон записал свой, как оказалось последний сольный альбом, в самом конце зимы 1985 года певец умер в результате сердечного приступа в своей квартире в Рединге. Он скончался не от алкоголизма, но долгосрочные его последствия были очевидны. К этому времени Байрон бросил пить, алкоголя в крови не обнаружено не было, более того в доме певца не нашли ни капли спиртного. Вскрытие показало, однако, что печень его была полностью разрушена.
Несмотря на скромное творческое наследие, голос Байрона до сих пор остаётся своего рода символом рока семидесятых, а его вокальная партия в композиции «July morning» – он же и автор текста этой песни – может служить эталоном рок-вокала).
Герой нашего романа Байрон практически не пил, вернее употреблял, но в меру и учился на 4-м курсе нашего ЭМ факультета в группе «турбинистов», учился он не-шатко, не-валко, с трудом переходя летом на очередной курс, после сдачи «хвостов». На спортивной кафедре его ценили за то, что он иногда далеко закидывал диск, выигрывая на общеинститутских соревнованиях призы для Энергомаша, характером он, как все большие люди, был незлобив, флегматичен, порой даже ленив и было у него только две страсти – музыка и девушка Танька из параллельной группы ПГС-ни ков, т. е. «котельщиков». Благодаря увлечению музыкой он был «душой» нашего факультетского вокально-инструментального ансамбля, и весьма популярной фигурой в общеинститутском масштабе-из-за чего очень переживала и страдала девушка Танька, которая считалась «священной коровой», ну т. е. «девушкой Байрона» и на танцах к ней никто не подходил. Там она могла простоять весь вечер с подружками подпирая стену, пока Байрон на сцене выделывал очередные гитарные соло; подружек конечно же приглашали, а вот Таньку нет, и это её очень бесило, так как она Байрона поначалу вообще никак не воспринимала и не мечтала провести с ним остаток своей жизни, поэтому всячески его третировала и мучила.
Байрон наконец сначала сказал, что он не имеет настроения петь в такой нервной обстановке посреди сессии, и не будет до хрипоты спорить, что всё-таки первично – материя или сознание. Это всё чепуха, однозначно, что первично – МУЗЫКА, потом внял нескончаемым просьбам Эда, а так как в комнате собралась целая компания друзей, разместившаяся на кроватях и стульях за обеденным столом, стоявшим посреди большой комнаты – то он устроил небольшой концерт начав песню словами «Зе риз воз он э джулай морнинг…».
Конечно, вытянуть 4-ю октаву в знаменитом припеве, как настоящий Байрон в July morning, он не мог по причине отсутствия этой самой октавы, но искусно свёл свой фальцет к гитарному соло, а компания дружно подхватила хором знаменитый припев ла-ла-ла, лала-ла-ла. Исполнив ещё песни Lady in Black и Easy Living, он закончил свой короткий концерт и шутливо раскланялся, Эд сразу набросился к нему с просьбами показать незнакомые гитарные аккорды, а Командир указал Байрону на неточности в его английском языке при исполнении.
Байрон английский знал плохо и все песни просил написать ему русским текстом, из-за чего Командиру иногда приходилось часами по ночам крутить катушки кассетного магнитофона «Романтик» вслушиваясь в звучание плохой записи и различные интонации английского языка и всех его различных диалектов, стараясь при этом добиться точной расшифровки текста песен.
Байрон старался выучить переведённый текст, но со временем научился лихо его интерпретировать, как в театральной миниатюре с участием артистов Ширвиндта и Державина, что уже никто не сомневался, что он отлично знает английский язык, но если кто-то пытался вслушаться в его пение и произносимые там английские слова конечно же ничего не понимал при этом. Только «Джулай монинг» без твёрдого русского «Р» там звучало – очень похоже на чистый оксфордский диалект английского языка.
Хорошо, когда Миша М., промышлявший фарцовкой музыкальными западными дисками, приносил конверты с напечатанными на них текстами песен, а когда их не было, тогда приходилось мучиться самому и писать Байрону абракадабру на русском языке.
Ведь на дворе стоял 1979 год – время развитого социализма и до компьютеров было ещё далеко, хотя на кафедре вычислительных машин стояла какая-то ЭВМ техника – предтеча будущих мощных ПК.
БКК
«Общага – это маленькая жизнь…»
БКК – это Большой Красный Корпус студенческого городка ХПИ по улице Пушкинская за № 79 города Харькова.
Когда подходишь к этому зданию, то сразу понимаешь, что оно очень старое и построено давно, и поневоле захочешь узнать его историю. Среди многочисленных зданий студенческого городка «Гигант» таких зданий, на которых лежит печать времён немного, всего три, остальные были построены позже, уже в советское время.
А наш легендарный БКК, на изданной позже схеме студгородка он помечен как № 79–2, а также здания 79 и 79–3(МКК – Малый Красный Корпус) были построены в дореволюционное время для Епархиального женского училища.
Училище открылось в 1854 году в специально построенных для него архитектором Даниловым здания 79–3 с башенкой и куполом домовой церкви на Кладбищенской улице, переименованной в связи с открытием училища в Епархиальную (ныне улица Артёма). Идея основания учебного заведения для девочек из семей священников принадлежала харьковскому архиепископу Филарету. Кроме обязательных общеобразовательных предметов воспитанницы изучали основы ведения домашнего хозяйства: выпекание хлеба, заготовка запасов на зиму, огородничество и садоводство.
Наш корпус БКК или № 79–2 был построен в 1889 году по проекту архитектора Немкина В. Х. Административный корпус училища № 79 был построен в 1913 году по проекту последнего харьковского епархиального архитектора В. Н. Покровского. В нем размещались актовый зал и трапезная. После 1917 года переоборудованные корпуса бывшего училища вошли в состав студенческого городка «Гигант». В годы войны здания сильно пострадали и при восстановлении несколько изменили свой внешний вид. МКК лишился башенки и домовой церкви и совместно с БКК был надстроен на один этаж.
А бывший административный корпус в 1963 году был перестроен во Дворец Студентов (арх. Комирный В. К.). в нем размесились: зрительный зал на 815 посадочных мест, камерный зал на 100 мест, лекционный зал на сто мест, выставочный зал площадью 560 квадратных метров, танцевальный зал тоже на 560 мкв. и другие помещения (буфеты, раздевалки, примерочные и гримёрки). Вот здесь в большом зрительном зале по большим праздникам выступал и наш вокально-инструментальный ансамбль ЭМ факультета с фронтменом Байроном.
Точного ответа от Байрона Командир сегодня так и не добился, ну это вообще-то и не предполагалось, зная его расхлябанность, нежелание строить планы дальше завтрашнего дня и учитывая его посредственную успеваемость. А заходил Командир к нему с предложением поехать летом в стройотряд, здоровые мужики, да ещё гитаристы там всегда пригодятся. Сказав брату Эду, чтобы он долго Байрона не мучил на предмет всяких доминант септаккордов, Командир вышел из комнаты № 221 и прошёлся широким коридором 2-го этажа БКК, все-таки чувствуется здесь старинная постройка с большими потолками и широкими коридорами.
В конце коридора Командир заглянул на кухню, где «слобожанин» Петро Я. жарил сало с картошкой, Командир поздоровался с ним и поболтал «за жизнь». Петро страшно завидовал всем людям при должностях и как всякий «свидомый» хотел выделиться как-то в студенческой среде, особенно он мечтал попасть в Студсовет БКК, чтобы ходить и командовать сверстниками. Ему было сказано, что надо было всего-то после школы сразу идти в армию, а не в институт и тогда было бы для него здесь счастье, кстати в армии, рассказывал как-то Командир ему, почти все сержанты в учебках-это «хохлы» с особым удовольствием гоняющие по казармам со швабрами новобранцев- «москалей», начальство их специально выдвигало за рвение к службе, чинопочитание и умение предвидеть ситуацию.
– «Петро знаешь, как в армии говорят про таких». —
– Как? —
– «Хохол-без лычек, как хрен без яичек!».
Петро, парень в принципе незлобивый и добродушный, весело рассмеялся, типа да – «мы, мол такие», и пошёл чистить лук.
Затем Командир зашёл в 6-кроватную комнату № 218, где сам жил раньше на 1-м курсе, пообщался с одногруппниками на тему посещаемости занятий и будущих экзаменов весенней сессии, по секрету сообщил им, что Петро на кухне уже дожаривает картошку с салом и луком пусть приготовят вилки и ложки, а то сами знаете «кто не успел – тот опоздал», только сковородка станет на стол, тут же будет пустая, спустился на первый этаж и вышел из здания.
У входа в БКК висела большая синяя табличка с надписью по-украински «Студенческий гуртожiток». Командир долго никак не мог привыкнуть к этому гуртожитку, общага она и есть общага или общежитие, а тут гуртом живём значит. В русскоязычном Харькове часто попадались названия на украинской мове или суржике, к которым надо долго привыкать: панчохи и шкарпетки, идальня, а большое количество перукарен приводило поначалу в недоумение, зачем так много пекарен, пока не понадобилось пойти постричься.
Напротив, красного здания БКК где, даже водосточные трубы, были покрашенны в красный цвет, высилась белоснежная громада здания Дворца Студентов с колоннами, куда мы ходили на концерты, танцы, кино и выпускные банкеты, а слева за забором возвышались громады куполов Свято-Иоанно-Усекновенского Храма с одноименным 1-м городским кладбищем города Харькова. Да, не удивляйтесь. Все услуги рядом! Вот так и жили здесь, мы – студенты 70-х годов.
Кладбище считалось престижным в Харькове, храм строил знаменитый архитектор А. А. Тон в 1845–57 годах, было местом упокоения харьковской знати, интеллигенции, купечества, государственных и политических деятелей, деятелей культуры и искусства.
«До середины 1970-х Иоанно-Усекновенское кладбище поражало воображение прохожих хотя изрядно обветшалыми, но всё ещё великолепными дворянскими склепами высотой с одноэтажный дом и целыми аллеями с прославленными фамилиями».
О. Якушко
Но его решили сносить, закрыли после войны, а в наши студенческие годы его постепенно разбивали, оставляя могилы выдающихся людей, туда часто студенты любили ходить гулять, рассматривая красивые обелиски, а иногда чего греха хранить, устраивали там небольшие студенческие пирушки с портвейном и прочими напитками, так как в «гуртожитке» был «сухой закон». Случались там конечно и акты вандализма при раскопках могил, любители старины искали артефакты, ордена, старинные монеты и предметы, а студенты медицинских вузов считали за честь притащить отсюда черепа и кости в свои общаги.
Хотя первым актом вандализма отметились гитлеровцы во времена Великой Отечественной войны, когда лётчики Люфтваффе в 1941 году разбомбили здесь могилу знаменитого конструктора советского танка Т-34 Михаила Ильича Кошкина, ведь Гитлер объявил Кошкина своим личным врагом уже после его смерти.
Позже уже в 80-х годах прошлого столетия там построили Спорткомплекс ХПИ и разбили Молодёжный парк с рестораном, прозванным горожанами «У покойничка», в описываемое время уже появившиеся тогда предприимчивые люди открыли небольшое кафе у входа в храм, и его назвали «Могилка», и цыплята-табака там были отменные, но дорогие для простого студента.
Пройдя мимо Дворца Студентов, повернув на центральную улицу студгородка Командир прошёл в проход на улицу Пушкинскую под аркой основного здания общежития «Гигант», осенью, когда здесь проходят колонны студентов-первокурсников на празднике «Посвящения в студенты» из окон комнат, расположенных над аркой этих первокурсников, обильно поливают водой из всех имеющихся под руками ёмкостей, помнится и его там сильно замочили, пришлось даже бежать в свою комнату в БКК и менять рубашку. За аркой налево расположен основной вход в здание «Гиганта» с большими трудно открываемыми деревянными дверями.
«Гигант» под стать своему имени огромен, проект этого здания в 1928 году был выполнен архитекторами А. Г. Молокиным и Г. Д. Иконниковым. Его первоначальное название- «Дом пролетарского студенчестве № 1». Здание скомпоновано из 10 связанных коммуникационными узлами пяти и шестиэтажных секций с коридорной планировкой. Секции смещены в плане по отношению друг к другу, благодаря чему все коридоры освещены с торцов. Сдержанно обработанные лопатками фасады обогащают выступающие в виде пилонов лестничные клетки. При постройке этого общежития был разработан План санитарного обследования здорового студенчества, предусматривались бани, прачечные, дезинфекционные аппараты, даже небольшой изолятор для кожных и венерических больных. В общежитии проводили санитарную обработку всех поступивших и ежемесячные медицинские осмотры.
Во время войны здание, как и весь студгородок сильно пострадало, но уже в 1947 году его начали восстанавливать и в 1952 году в первые отремонтированные четыре секции вселились первые послевоенные студенты. Когда на 2-м курсе Командир переселился из БКК в Гигант, он иногда долго бродил коридорами ища свою комнату, также и родители, не могли найти нужную комнату, когда приезжали проведать студентов. Эд вообще жил в почти новом общежитии физико-математического факультета № 48-Б (МБК-Малый Белый корпус, он располагался рядом с № 48-А или ББК – Большой Белый корпус, они были построены из белого силикатного кирпича в 60-х годах, между ними была футбольная площадка, огороженная сеткой). А в прошлом году летом, когда Командир был в стройотряде, а Эд приехал сдавать вступительные экзамены, то несмотря на все инструкции поступать на ЭМ-факультет, он «попался» волонтёрам с физтеха, те показали ему в лаборатории фокус, как лазер прожигает копейку, и он был этим фактом сражён наповал, совершенно покорен и поэтому сдал документы на ФТ. Как Командир его потом «чехвостил» за этот непродуманный поступок, ведь родители хотели, чтобы он был под постоянным бдительным присмотром Командира, как и положено в приличных семьях, но получилось так – как получилось, а Эд был очень рад тому факту, что жил в общаге с иностранцами-арабами, и мог уже на 1-м курсе получать у них какие-то блага цивилизации, в виде привозимых ими западных сигарет, напитков, тряпок. Да и в валютный магазин «Берёзка» они ходили свободно. На ЭМ – ом факультете иностранцев не было!
Этот факт начинал Командира тревожить с самого первого дня его студенческой жизни и предвещал непростые времена, зная его предыдущие приключения в ещё школьной жизни. И вот теперь мы жили с ним в разных общежитиях, хорошо, что, когда Командир познакомил его с Байроном, он немедленно проникся к нему любовью и уважением из-за умения играть на гитаре, которую Эд стремился тоже освоить, хотя ранее не замечалось за ним особого желания петь песни, даже «Гоп-стоп». Эд постоянно ходил за Байроном, как привязанный, даже иногда жертвуя ради этого общения занятиями, а так как Байрон тоже не был особо дисциплинированным студентом, то они быстро «спелись», и только, когда Байрон собирался идти «на свидание» и общаться с девушкой Танькой, тогда он прогонял Эда в свою общагу – мол, иди-салага, делать уроки.