Адмирал Империи – 33

Глава 1

Место действия: столичная звездная система HD 35795, созвездие «Орион».

Национальное название: «Новая Москва» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется Российской Империей.

Точка пространства: планеты Новая Москва-3.

Комплекс Большого Императорского Дворца.

Дата: 13 апреля 2215 года.

В то время как я по старой привычке таранил своим крейсером флагманский линкор Коннора Дэвиса в битве у Никополя-4, в столице на «Новой Москве» правящий император Константин Александрович доживал последние часы своей жизни…

Для тех, кто не был посвящен в тайны дворцовой жизни, известие о тяжелейшем ранении императора стало настоящим громом среди ясного неба. Подданные до последнего момента пребывали в неведении относительно истинного положения дел, продолжая тешить себя иллюзиями о незыблемости власти и нерушимости порядка. Многие до сих пор отказывались верить в реальность происходящего, считая весь этот кошмар дурным сном или наваждением. Возможность ухода монарха, обладавшего, пусть и формально, но абсолютной властью, казалась немыслимым, абсурдным допущением.

Константин Александрович, несмотря на свой уже весьма почтенный возраст, всегда поражал окружающих богатырским здоровьем. И вот теперь император, это воплощение государственной мощи и нерушимости, поверженный рукой подлого убийцы, находился на пороге небытия. Причем выстрел Зубова невольно экстраполировался на всю Империю, раскрывая ее уязвимость и неустойчивость, скрытые доселе за помпезным фасадом мнимого величия и идиллического благополучия.

Усилия лучших специалистов-медиков, новейшая капсула, технологии и препараты не могли справиться с последствиями тяжелейшего ранения в голову Константина Александровича, лишь на время, продлевая ему жизнь, хотя жизнью нахождение в коме в регенерирующей капсуле назвать можно было с трудом.

Медицинский блок Большого Императорского Дворца напоминал в эти дни настоящий улей, наполненный беспокойной суетой. Лучшие врачи и хирурги со всей Империи, собранные сюда по тревоге, буквально сбивались с ног, пытаясь хоть как-то стабилизировать стремительно ухудшающееся состояние императора. Непрерывно сменяя друг друга, они проводили у капсулы больного сутки напролет, ежечасно консультируясь с коллегами из столичных клиник и собратьями по медицинскому цеху с других планет.

Работы всем им хватало с лихвой. Чего стоило одно только колдовство над новейшей регенерирующей капсулой, в которую поместили умирающего царя в надежде продлить его агонию. Этот чудо техники, стоивший казне немереных денег, был призван искусственно поддерживать жизненные функции Константина Александровича на необходимом минимуме. Однако даже самый современный медицинский агрегат оказался бессилен против тяжелейшего поражения мозга, полученного императором при покушении. В лучшем случае ее ресурсов хватало на то, чтобы замедлить процесс распада высших функций мозга и оттянуть неизбежный конец еще на несколько недель или даже месяцев.

Прозрачный саркофаг из ударопрочного оргстекла, внутри которого бесчувственно покоилось истерзанное тело государя, занимал почти весь центральный медотсек. Сотни мерцающих индикаторов на приборных панелях отслеживали мельчайшие колебания пульса, давления и температуры пациента. При малейших отклонениях от нормы автоматические дозаторы молниеносно впрыскивали в кровь императора очередные порции стабилизирующих препаратов из арсенала новейшей фармакологии.

Вот только все эти ухищрения, к сожалению, были тщетны. Даже невооруженным взглядом становилось понятно, что Константин Александрович обречен. Его мертвенно-бледное лицо, обрамленное спутанными седыми прядями, было неподвижно и безжизненно. Некогда могучая грудная клетка едва заметно вздымалась, с хрипом втягивая в себя порции стерильного воздуха. А под полуприкрытыми веками слабо шевелились мутные белки закатившихся глаз…

В залах и коридорах Большого Императорского Дворца стало тихо и безлюдно, некая тревожность заполняла сейчас собой его пустые анфилады, отзываясь эхом в сердцах обитателей императорской резиденции, как и всей столицы. А еще был страх, страх перед неизвестностью, страх сказать лишнего, страх за свою жизнь.

Атмосфера тревоги и уныния, казалось, пропитала собой все закоулки некогда шумного и оживленного дворца. Придворные, чиновники, сановники высоких рангов, еще вчера оживленно снующие по его лестницам и переходам, теперь предпочитали не высовываться без крайней нужды из своих апартаментов. Осторожные разговоры велись исключительно шепотом и с постоянной оглядкой.

Словом, вместе с императором при смерти находилась, казалось, и сама Империя. Ее многочисленные звездные провинции, разбросанные на просторах космоса, лихорадило от дурных предчувствий и ожидания скорых перемен. Ведь теперь, когда железная хватка самодержца ослабла, наружу полезли все застарелые противоречия и конфликты, тлевшие до поры до времени.

Дело в том, что монархия к сегодняшнему моменту, и прежде всего по вине Константина Александровича, по мнению многих, в том числе и высших сановников Империи, к сожалению, а для кого-то и к счастью, не обладала тем уровнем авторитета, с помощью которого можно было управлять ста тридцатью с лишним звездных систем нашего сектора контроля пространства. Времена, когда императора почитали, боялись и помнили его воинские заслуги, давно прошли.

Царствование Константина Александровича, увы, нельзя было назвать особо успешным или хотя бы стабильным. Несмотря на все внешние атрибуты абсолютизма, власть императора в последние годы оказалась сильно поколеблена. Росло недовольство колониального населения, все громче раздавались голоса тех, кто требовал реформ и ограничения самодержавных полномочий царя. Особенно сильны были вольнодумные настроения на окраинах Империи, звездных колониях, жители которых и без того тяготились опекой далекой метрополии.

Константин Александрович, будучи консерватором до мозга костей, всячески противился любым новшествам, опасаясь за незыблемость собственного престола. Он с маниакальным упорством цеплялся за устаревшие феодальные порядки, свято веря, что лишь неограниченный монархизм способен уберечь его космическую Империю от хаоса и распада. Однако в современных условиях, когда человечество расселилось по всей галактике, подобные взгляды казались не просто архаичными, а губительно опасными.

Ведь невозможно было силой держать в узде сотню с лишним звездных систем, многие из которых располагались в десятках и сотнях световых лет от Новой Москвы. Центральная власть попросту не успевала реагировать на проблемы далеких провинций, а любые приказы из столицы доходили до адресатов с опозданием. Российская Империя, насчитывающая бесчисленное количество планет и народов, рисковала захлебнуться в собственных просторах.

И вот теперь, когда император находился при смерти, все эти противоречия и слабости имперской системы управления вылезли наружу. Никто больше не сдерживал центробежные процессы, грозившие расколоть некогда могучую сверхдержаву на враждующие уделы. А центральная власть в столице оказалась парализованной в отсутствие харизматичного лидера.

Российская Империя, ее звездные провинции, находящиеся друг от друга на огромном расстоянии, оставались неоднородными, во многом самобытными и отдельными мирами. Для того чтобы удерживать власть на ее бескрайних просторах нужен был максимально уважаемый и почитаемый властитель, слово которого – закон.

Константин Первый, при всех его недостатках, все-таки обладал немалым авторитетом среди подданных. Многие помнили его былые победы, когда молодым адмиралом, сражаясь с врагами Империи, и потом, взойдя на престол, Константин Александрович не раз демонстрировал личную храбрость, возглавляя космофлоты Империи.

Так что народная молва простых кололнистов до последнего приписывала императору всяческие добродетели, закрывая глаза на его истинные пороки. В их во многом патриархальном сознании царь по определению не мог быть плохим – он являлся помазанником Божьим, стоящим над мирской суетой. А все беды и неурядицы списывались на происки враждебного окружения и нерадивость министров.

Однако подобное идеализированное восприятие царской власти давно осталось в прошлом. В космическую эру, с ее мгновенными коммуникациями и широкой информационной открытостью, трудно было долго скрывать истинное положение дел. Люди все чаще задавались вопросом: а нужна ли вообще монархия в ее классическом понимании? Не слишком ли дорого обходится Российской Империи содержание разросшегося до неприличия бюрократического аппарата и всех этих дворянских семей?

Эти крамольные мысли все чаще мелькали в умах и сердцах даже самых верных подданных. Но вплоть до сегодняшнего дня мало кто осмеливался озвучивать их вслух. Ведь император, при всех своих недугах и чудачествах, все еще держал бразды правления железной рукой. Малейший намек на сомнение в правомочности его власти мог обернуться опалой или даже казнью.

Теперь же, когда государь-император оказался на пороге смерти, языки у всех развязались. В кулуарах дворца, в аристократических салонах, в офицерских собраниях открыто заговорили о неизбежности перемен. Конечно, из почтения к умирающему монарху пока не решались выдвигать радикальных требований. Но общий вектор настроений явственно указывал: абсолютизм доживает последние дни. Впереди маячили тяжелые и смутные времена, чреватые дворцовыми переворотами и народными бунтами звездных окраин.

Константин Александрович хоть и был суров, в последние годы еще и грешил самодурством, все-таки лояльно относился к неприятию многими колонистами монархической формы правления и не пытался выжигать огнем и мечом любую форму недовольства в звездных системах. Император, несмотря на военное прошлое и адмиральские погоны, был все же миролюбивым человеком, прощая своих врагов и недоброжелателей.

Конечно, рецидивы жесткости и своеволия случались у Константина Александровича все чаще. Что стоит только процесс надо мной с Самсоновым и всеми, кто нам когда-то поддерживал. Видимо, сказывались его преклонный возраст и прогрессирующий невроз, превращающий некогда незаурядного монарха в брюзгливого самодура. В редкие минуты просветления император сам сознавал, что теряет хватку, и это лишь усугубляло приступы беспричинной мнительности и деспотизма.

Но в целом Константин Александрович старался придерживаться политики «кнута и пряника» в отношениях с мятежными окраинами. Он не спешил подавлять силой проявления недовольства в звездных колониях, предпочитая действовать увещеваниями и подкупом местных элит. А элит этих при нем за тридцать с лишним лет правления развелось, я вам скажу немало. Куда не плюнь, попадешь, то в графа, то барона, а если повезет, то и в имперского князя.

Что же касаемо нашего государя, то, увы, он не обладал масштабом личности, присущим великим государственным мужам. В отличие от своих предшественников, создававших наш огромный сектор контроля космического пространства, Константин Александрович являл собой скорее добротного крепкого хозяйственника, нежели провидца и стратега. Он неплохо справлялся с рутинным администрированием, но оказался не в состоянии предложить подданным вдохновляющий образ будущего.

Вкупе с засильем невероятно разросшегося бюрократического аппарата, кумовством и сепаратизмом Российскую Империю сейчас, когда и до этого слабо уважаемый лидер страны был при смерти, начинало активно лихорадить. Причем началось это даже не в космофлоте, о чем говорилось в предыдущих эпизодах нашего повествования, а именно в столице на «Новой Москве», где после новости о тяжелом состоянии здоровья императора началась настоящая свара и игры за власть…

Внезапное и шокирующее всех ранение императора от рук гвардейского полковника Зубова стала для многих, желающих подхватить скипетр и державу из его слабеющих рук, шансом на возвышение и призывом к действию…

Словно по мановению волшебной палочки, дремавшие доселе политические страсти вспыхнули с новой силой. Каждый мало-мальски влиятельный сановник, адмирал или придворный интриган теперь лихорадочно просчитывал свои шансы на то, чтобы урвать кусок пожирнее в грядущем переделе власти. В отличие от Большого Императорского Дворца, еще недавно дремотно-сонная тусовка столичных салонов, министерских кабинетов и лестниц и переходов здания Сената, в одночасье наэлектризовалась сгустившимся напряжением и азартом большой игры, в которой ставкой служила судьба всей Российской Империи.

Тон, конечно же, задавали первые лица государства – высшие сановники и царедворцы, составлявшие ближний круг императора. Все они с утра до ночи шныряли по столице, собираясь в маленькие кучки для приватных бесед и тут же разбегаясь в разные стороны, стоило в поле зрения появиться кому-то постороннему. Явочным порядком формировались группировки и фракции, каждая из которых стремилась перетянуть на свою сторону армейскую верхушку, а также заручиться поддержкой наиболее родовитых и влиятельных аристократов.

Хитросплетение закулисных интриг грозило окончательно запутать любого непосвященного. Впрочем, даже те, кто полагал себя искушенными игроками придворных шахмат, не всегда успевали уследить за стремительно меняющейся конфигурацией сил. Тем более, что коварство и притворство в таких делах считались признаком хорошего тона. Ни одна сторона не была до конца честна в своих намерениях. Улыбаясь в лицо и горячо пожимая руку собеседнику, заговорщики в мыслях уже примеряли, как половчее воткнуть нож промеж лопаток незадачливому конкуренту.

Между тем состояние монарха ухудшалось с каждым часом. Лейб-медики только разводили руками и советовали двору и родным готовиться к худшему. К регенерирующей капсуле умирающего, а в том, что Константину Александровичу оставалось недолго, у всех, кто его сейчас видел, сомнений не существовало, был в срочном порядке вызван первый министр Российской Империи – Птолемей Граус…

Этот высокий статный мужчина с бледным лицом аскета и горящими лихорадочным блеском глазами считался одним из умнейших и влиятельнейших царедворцев. Несмотря на сравнительно молодой для политика возраст – Граусу едва перевалило за пятьдесят – он уже успел снискать себе славу блестящего оратора, непревзойденного мастера закулисных интриг и главного серого кардинала при дворе. Недруги полушутя-полусерьезно утверждали, что первый министр давно уже приватизировал ум и волю престарелого императора, фактически превратив того в послушную марионетку.

Надо сказать, определенные основания для подобных суждений имелись. Константин Александрович последние годы сильно сдал и мало интересовался государственными делами, предоставив Граусу полную свободу рук. Первый министр, надо отдать ему должное, блестяще справлялся со своими обязанностями, жестко пресекая любые поползновения на верховную власть как со стороны космофлотских кругов, так и родовой аристократии. Но одновременно втихомолку проводил свою линию, расставляя на ключевые должности преданных лично ему людей.

Так что теперь, когда император находился при смерти, именно Птолемей Граус рассматривался большинством как фаворит в борьбе за титул временного правителя Империи до момент, когда Государственным Советом и Сенатом не будет выбран следующий император.

Несмотря на необычные имя и фамилию министр был русским по крови и происхождению. Фамилия Граус имела несколько значений. По одной версии она переводилась с немецкого как «Седой», что соответствовало действительности, ибо густые, длинные, из-за этого часто собранные в пучок волосы первого министра и в самом деле были только, скорее, не седого, а серебристого цвета. По другой версии фамилия означала «Великий». Нетрудно догадаться, что эта трактовка Птолемею, как человеку крайне амбициозному и самолюбивому, нравилась гораздо больше.

Сам Птолемей, лукаво усмехаясь в бороду, любил повторять доверительным полушепотом, что его фамилия должна подразумевать нечто среднее между этими двумя значениями. Мол, лишь тот правитель может считаться истинно великим, который сумеет красиво поседеть на троне, обеспечив своему народу долгие годы стабильности и процветания. И уж кто-кто, а он, Граус, непременно справится с этой миссией, если только соратники окажут ему должное доверие и поддержку…

Что касается имени, то здесь все было несколько проще. Птолемей принадлежал к древнему дворянскому роду, чья родословная восходила аж к эпохе Екатерины Второй. На протяжении многих поколений эта семья поставляла Империи блестящих государственных мужей, генералов и дипломатов. Чтобы подчеркнуть незаурядность собственного положения, родители часто давали своим отпрыскам вычурные имена, позаимствованные из античной истории и мифологии.

Традиция эта уходила корнями в ту эпоху, когда среди русской знати было модно преклоняться перед всем иностранным. Молодые аристократы в погоне за оригинальностью бездумно копировали европейские манеры, перемежая русскую речь французскими оборотами, а в домашнем кругу и вовсе переходя на немецкий или английский. Тогда-то в моду и вошли всякие Альфреды, Теодоры, Виолетты и Ипполиты. Со временем этот культурный тренд сошел на нет, но кое-какие его отголоски все же законсервировались в языковых привычках самых заскорузлых адептов «старого режима».

Впрочем, для семейства Граус, фамилия которого и без того отдавала заграничным происхождением, имя Птолемей не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Тогда как в сочетании с какой-нибудь исконно русской фамилией оно бы резало слух и воспринималось как откровенная пошлость. Ибо одно дело какой-нибудь Птолемей Граус или, скажем, Цезарь Кронхельм, и совсем другое – Марк Аврелий Пупкин или Гвидон Пафнутьев. В первом случае налицо фамильная традиция и аристократическая изысканность, а во втором – обыкновенное провинциальное жеманство и безвкусица…

Птолемей Граус – самородок, силой собственного интеллекта и воли пробившийся на вершину власти был олицетворением имперской мечты. Конечно, он был не единственным примером головокружительной карьеры в нашей новейшей истории Империи. Однако большинство его предшественников достигали высот, делая ставку на покровительство влиятельных особ или пробиваясь вверх по ступенькам военной иерархии.

Граус же предпочел иной путь – путь ученого и технократа, человека, который достиг всего исключительно благодаря своим недюжинным мозгам и организаторским талантам. С пятнадцати лет Птолемея готовили к государственной службе, обучая искусству дипломатии и управления в Новомосковском Государственном Университете. Именно с пятнадцати, потому как молодой человек экстерном закончил среднюю школу, конечно же с золотой медалью. Своими познаниями он сумел покорить многих преподавателей и профессоров. Юноша обладал природной смышленостью, а еще умел быстро осваивать и усваивать большие объемы информации. Птолемей делал ошеломительные успехи в изучении наук и очень скоро стал даже одним из выдающихся ученых Российской Империи. При этом, что также необычно, он демонстрировал энциклопедические знания практически во всех областях.

На самом деле, юный Граус был типичным вундеркиндом, опережавшим по интеллектуальному развитию сверстников лет на десять как минимум. Он с детства отличался феноменальной памятью, быстротой реакции и нестандартностью мышления. Одноклассники, а позже и сокурсники относились к этому странноватому вечно погруженному в себя «ботанику» со снисходительной жалостью, считая его неприспособленным к реальной жизни чудаком. Лишь учителя и профессура распознали в юноше черты гения и всячески способствовали развитию его дарований.

Покровители из академических кругов помогли Птолемею получить сначала бесплатное место в элитной гимназии, куда обычно принимали лишь отпрысков аристократии. А затем и содействовали в поступлении в Новомосковский Университет – старейшее и престижнейшее учебное заведение Империи, кузницу кадров для высшей бюрократии. Лишь там, в окружении равных себе по интеллекту людей, Граус, наконец, почувствовал себя в своей тарелке.

На лекциях и семинарах он неизменно демонстрировал выдающиеся способности, легко решая самые каверзные логические задачи и затыкая за пояс признанных светил науки глубиной и нетривиальностью суждений. Профессора НМГУ только диву давались, наблюдая за очередным феерическим выступлением своего любимца. Птолемей схватывал все на лету. Ему достаточно было раз прочесть или услышать любую информацию – и он навсегда впечатывал ее в свою цепкую, почти фотографическую память.

Но что самое поразительное – Граус умудрялся не только механически запоминать, но и мастерски систематизировать весь этот колоссальный массив знаний. Разрозненные факты из десятков научных дисциплин и областей человеческой деятельности чудесным образом складывались в его гениальном мозгу в единую стройную и всеобъемлющую картину мироздания. В любой момент он мог извлечь из своей необъятной памяти нужные сведения и, сопоставив их под неожиданным углом зрения, прийти к совершенно нетривиальным умозаключениям.

Так что никого не удивляло, что студент Граус с одинаковой легкостью и непринужденностью рассуждал о проблемах космологии и генной инженерии, театрального искусства и военной истории, социологии и высшей математики. Казалось, нет такой сферы человеческого знания, в которой бы он не чувствовал себя как рыба в воде. В научных кругах за ним быстро закрепилась слава восходящей суперзвезды и будущей надежды имперской науки.

Многие прочили Птолемею блестящую научную карьеру и ждали от него эпохальных свершений. Однако сам молодой человек мыслил иными категориями. Ему было тесно и скучно в башне из слоновой кости, отведенной под академические изыскания. Пытливый ум и бурлящая энергия требовали совсем иных масштабов приложения. Граус довольно рано пришел к выводу, что наука лишь тогда чего-то стоит, когда ее плоды используются на практике, для реального изменения мира. А ключи от этого мира, как известно, находятся в руках политиков и государственных мужей.

Поэтому к моменту окончания университета с двумя красными дипломами по факультетам прикладной физики и государственного управления, амбициозный выпускник уже четко сформулировал для себя главную цель в жизни. Он был твердо намерен пробиться на вершину властной пирамиды, встать у руля имперской государственной машины. И с высоты этого положения направить весь потенциал человеческого гения на покорение космических просторов, создание процветающей галактической цивилизации под эгидой Российской Империи.

Кто-то из завистников даже поговаривал, что Граус был не человеком, а некой новой секретной моделью андроида. Ведь обычному смертному просто не по силам совмещать столь блестящий ум, феноменальные познания и неуемную работоспособность. Птолемей словно бы и вовсе не нуждался в отдыхе, готовый трудиться на благо Империи денно и нощно. В то время как его сверстники прожигали жизнь в кутежах и праздной болтовне, молодой гений корпел над государственными делами, с головой погружаясь в бесконечные отчеты, сметы и прожекты.

Не раз и не два в минуты усталости Граусу и самому начинало казаться, что он и впрямь некий биомеханический агрегат, созданный специально для решения сверхзадач тактического и стратегического характера. В конце концов, разве под силу обычному человеку из плоти и крови постоянно функционировать на таких немыслимых нагрузках, раз за разом выдавая сверхрезультат? Может быть, он в самом деле лишь хитроумная машина, запрограммированная на служение интересам Империи?

Однако нет – все эти домыслы были лишь досужими сплетнями, порожденными завистью мелких и ничтожных душонок. Кровь в жилах Птолемея текла такая же алая и теплая, как у всех людей. А порой даже слишком горячая, заставляющая порывистого юношу совершать необдуманные поступки. Особенно часто это случалось, когда дело касалось вопросов чести и достоинства. Граус готов был сгореть со стыда от одной лишь мысли, что кто-то может усомниться в его компетентности или уличить в непрофессионализме.

В такие моменты эмоции захлестывали его с головой, напрочь отключая доводы рассудка. Птолемей был готов броситься грудью на амбразуру, лишь бы доказать свою правоту и заставить критиков раз и навсегда умолкнуть. В запале спора он забывал о границах дозволенного, допуская непростительные вольности в общении со старшими по званию. Порой дело едва не доходило до прямых оскорблений и вызова на дуэль. Лишь в последний момент, каким-то чудом, Граусу удавалось спохватиться и вернуть себе самообладание.

Со временем, однако, Птолемей начал понимать, что эта несдержанность и горячность могут серьезно повредить его дальнейшей карьере на государственной службе. В конце концов, кому нужен чиновник, пусть даже семи пядей во лбу, который не способен держать себя в руках? Любой начальник предпочтет иметь дело с исполнительным и хладнокровным сотрудником, нежели с экспрессивным истериком, чье поведение непредсказуемо.

Птолемей был достаточно умен и дальновиден, чтобы осознать: путь наверх лежит через полный самоконтроль и беспрекословное повиновение старшим по званию. По крайней мере – до тех пор, пока он сам не займет достаточно прочных позиций во властной иерархии. И тогда уже никто не посмеет диктовать ему условия или ставить его компетентность под сомнение.

Поэтому со свойственной ему целеустремленностью и педантичностью Граус принялся планомерно искоренять в себе пагубную привычку следовать велениям сердца. Отныне на службе и в обществе он держался подчеркнуто сдержанно, даже отстраненно. Лишь очень немногие, самые близкие люди знали, каких усилий ему стоит эта демонстративная невозмутимость. Но маска бесстрастного сфинкса быстро стала для Птолемея второй натурой. Теперь он мог при необходимости быть холодным и расчетливым, как какой-нибудь хваленый андроид из фантастических романов.

Надо сказать, что эта новая линия поведения быстро принесла свои плоды. Непосредственное начальство оценило исполнительность и покладистость толкового выдвиженца из низов. Сослуживцы прониклись уважением к невозмутимому и собранному коллеге, который никогда не позволял себе ни единого неверного шага или резкого слова. Даже самые высокопоставленные персоны при дворе начали обращать внимание на многообещающего молодого человека, так разительно выделяющегося на фоне разболтанных шалопаев из аристократических родов.

В общем, карьера молодого чиновника, чья семья переселилась в столичную систему «Новая Москва», стремительно развивалась, и уже в двадцать пять лет он получил должность заместителя министра. К тридцати годам Птолемей стал министром новых территорий и одним из советников самого императора. Непревзойденное умение управлять всем и всеми, да еще и при любых обстоятельствах, сделало этого человека незаменимым в глазах Константина Александровича.

Особую ценность Граус представлял для монарха в то самое время после 1-ой Александрийской Войны, когда государь сел на трон и, будучи тоже молодым, нуждался в опытных, верных соратниках. Недавний боевой адмирал Константин Александрович получил корону в разгар затяжного конфликта с американцами, грозившего поставить Империю на колени. Новоиспеченный самодержец, оказавшись в эпицентре вселенского хаоса, лихорадочно искал точку опоры – людей, на которых можно было бы положиться как на самого себя.

И такой точкой опоры стал для царя Птолемей Граус – блестящий технократ с безупречной репутацией и энциклопедическими познаниями в любой сфере. Министр новых территорий стал для императора одновременно учителем, стратегом и верным товарищем – человеком, который помог юному монарху заново отстроить прогнивший государственный механизм, заменив обветшалые детали новейшими разработками. Неудивительно, что между императором и его первым советником быстро возникла самая тесная личная и духовная связь.

Они и впрямь во многом походили друг на друга – два незаурядных представителя нового поколения, призванные вывести одряхлевшую Империю из кризиса и повести ее к новым свершениям после поражения в 1-ой Александрийской Войне. Оба в те годы отличались недюжинной силой характера, живым умом и несгибаемой волей к победе. Тандем императора-адмирала и министра-технократа казался созданным самой судьбой для великих дел. Вот только если Константин Александрович по молодости все еще был подвержен сомнениям и приступам меланхолии, то зрелый не по годам Граус всегда сохранял необходимую трезвость рассудка.

Птолемей платил своему повелителю самоотверженным трудом и верностью, несмотря на то, что являлся чистокровным аристократом, в среде которых верностью новой династии могли похвастаться далеко не все. Многие родовитые семейства, чье влияние простиралось на десятки звездных систем, лишь скрепя сердце присягнули на верность новоизбранному царю. Втайне они лелеяли надежду, что нынешний очередной Романов окажется слабовольным неумехой, неспособным удержать власть. И тогда появится шанс для реванша – либо путем дворцового переворота, либо в ходе сепаратистского мятежа на окраинах Империи…

Путь Птолемея Грауса на вершину власти был вымощен не только его личными достижениями и талантами, но и жесткой борьбой с бесчисленными завистниками и интриганами всех мастей. С первых же дней своего появления при дворе он вызвал ненависть у значительной части нового окружения. Аристократическая золотая молодежь, погрязшая в кутежах и мотовстве, презирала худородного выдвиженца. А влиятельные сановники старой закалки видели в Граусе выскочку и самозванца, бесцеремонно пробивающегося к вершинам власти.

Опытные царедворцы, долгие годы плетущие замысловатые интриги в борьбе за высочайшее расположение, не могли простить Птолемея его стремительного карьерного взлета. За спиной у Грауса собирались зловещие тучи шепотков, намеков и прямой клеветы. При дворе даже какое-то время активно муссировались слухи о том, что Птолемей добился своего положения, подсыпая императору в еду особый порошок. Якобы под влиянием этого наркотика одурманенный Константин Александрович и принимал все решения по наущению коварного советника. Чего только в голову не взбредет!

Другие недоброжелатели Грауса намекали на то, что он ведет тайные переговоры с врагами Империи – американцами и Лигой Свободных Колоний. Мол, министр новых территорий на самом деле двойной, а то и тройной агент. Конечная же его цель – захват трона и установление в России либо военной диктатуры, либо некой федеративной демократии по образцу той же Лиги.