Зелёный форд – скорпио восемьдесят девятого года выпуска, был одинок в пути. На дороге. Во тьме. По обе стороны от него пробегали, спеша куда-то, деревья. А может это он сам бежал? Хотя какая разница? Иногда мы благополучно меняемся ролями. Иногда же даже с не лучшими вещами. Главное не заблудится и не потеряться.
Билли Холидэй пела приглушённо в пыльных динамиках, встроенных в двери машины, и грустью дышавшая песня, наверно была неким не лучшим предположением этой самой Холидэй о том, что ничто не вечно. Но всё – же она пела. Наивно незнающая, что давно мертва. *(авт. примеч_1) –
<<Чудненько…>> -говорит человек, в руках которого бейсболка с логотипом, Ред Сокс’’*(авт. примеч_2), не знала просто куда деваться от этих трясущихся, куда её только уже не засовывавших, рук. -…и что было потом? Водитель, удивлённо поднимая брови, смотрит на собеседника. Паренька лет двадцати двух… Смазливого… Женщинам такие нравятся. Водитель прикинул, что возраст его был, может немногим более возраста его Анны. Дочурки, которая в этом году вышла замуж. Вышла замуж. Беременна уже, а он всё ещё зовёт её дочуркой… Как в старые времена…
–А то сам не знаешь?.. – вскидывая брови говорит водитель, и заприметивший огни вдали – удовлетворённо кивает. – Ну вот и приехали…
Спустя двадцать минут водителю придётся терпеть присутствие Глории…
И Сэнди…
Так звали дочь Глории. А Глория была та самая… Вторая женщина, которую водитель довозил сегодня. Всего же их было трое. Этакое своеобразное соревнование… И так каждый день… Как банка пива после работы. Водителя звали Энгус Гробан. И в своём представлении он всегда был, и оставался лучшим в своём деле… А был он коммивояжером и часто колесил с установкой, «на соревнование», которая присутствовала в нём незримо, но неопровержимо с тех самых пор, как однажды, подсадив стареющего врача, услышал мнение того о… Очень интересную концепцию сути всего сущего, если можно так сказать. Мистера Дженкиса, а именно так звали того врача, очень интересовало его – Энгуса Гробана, имя… И Энгус – тогда ещё неопытный в этом деле, открыл все карты сразу. С той не лучшей для Энгуса поры, он зарёкся спешить в подобных делах. Интрига должна присутствовать всюду. Тогда все будут довольны.
Не думаете, же вы, что я так сразу – без любви, ему и отдалась? – явно кокетливо спросила девушка поглаживающая иногда себя и на Гробана, смотря так, что редкий мужчина не понял бы. Ей было плевать на малютку дочку, с голубыми глазами, копошащуюся как котёнок в куче тряпья, на заднем сиденье форда в той же – простите за каламбур, куче тряпья. Девочка же, агукая, сама с собой, не находя ничего более занятного и вкусного увлеклась большим (хотя, глядя на эту кроху вам едва ли придут в голову мысли со словом большой) пальцем левой ручонки усердно помогая той – её, «сестрой». Энгус отрывается на миг от дороги. Смотрит на девушку. Та невозмутима. Её дочь, конечно, ничего не могла понимать из всего происходящего здесь. И может в этом смысле ей повезло. Не понимая слов, что слетали, в тот момент с губ её матери, поглаживающей теперь, иногда ногу Гробана, который встретив подобное бесцеремоние и беспардонность впервые, наверное, впал, просто в некое подобие ступора, она тем не менее на чувственном уровне верно, воспринимала чистотой младенческой души наверное, простой, но такой, не чужой материнский смех. Услышав его, девочка как воробышек покинутый замахала радостно ручками. Высвободив ножки из пледа клетчатого, грязного, она и ими, стала делать всё то же…Надеясь наверное… И делая это она улыбалась маме… Думая о ней. Ища её глазами цвета фьордов самых углублённых. Но лишь, невзрачно – серая обивка потолка салона была доступна её взгляду. А смех иногда перемежаясь словами какими – то, между тем продолжался…
– Да, так сразу я ему и отдалась. Я понимаю – это невероятно, здесь она едва смех сдерживала сама… Но всё же, справившись с собой продолжила, смотря на ногти свои при свете приборной панели. – А что? Хорошему человеку ничего не жалко, знаете ли… И знаете ещё что, мистер Гробан, мне кажется, Вы очень хороший человек… В контексте всего ею сказанного эта похвала выглядела более чем отвратительно и в этот момент он понял окончательно, что лучше прекратить это всё сейчас же… -Я думаю…-на выдохе как-то произносит Энгус, искренне не понимая, как так можно деградировать…– Вы должны заботится о своей дочери… И это в первую очередь. Как бы констатируя, говорит Гробан, судорожно переводя дыхание и переводя же взгляд на дорогу. Этим даёт понять, что разговор окончен. Ничуть не смутившаяся Глория, лукаво улыбаясь, и ямку на щеке тем самым симпатичную показывая, опять протягивает руку. Как бы случайно, задев его колено, рука её, немного задержавшись, возле коробки передач – берёт, владелицу свою оправдывая явно, какую – то книжонку, завалявшуюся здесь, должно быть – с незапамятных времён. В ситуации, в которой оказалась, девушка не чувствует себя виноватой и тем более плохой. Её ещё больше распаляет этакая несговорчивость и неподатливость этого человека, который при ином раскладе, вполне бы мог ей заменить отца. Для неё всё это было сродни приманке. Старая французская сказка о Синей Бороде и несчастных его жёнах, натолкнула бы девушку иную на размышления, того не лучшего смысла, который, конечно, здесь утрачивал свою актуальность почти полностью… В уюте, располагающим ко сну… В тишине почти… Слева от неё, там вдали и в вышине, изредка выглядывала то из – за одного дерева, то из – за другого – то вырываясь из целой череды собратьев этих лиственных, одинокая луна…Тосковала…