Часть 1
Глава 1
Не знаю, как это получается, но огромный участок в Сибири за четверо суток стал безжизненным. Оттуда ушли все олени, все хищные звери и зверьки, даже муравьи унесли куколок и увели королеву.
…А на пятые сутки в центр того места ударил огромный метеорит. Пусть и поменьше Тунгусского, однако достаточно крупный, чтобы разрушить целый город, если бы, конечно, там оказался город.
Я рассматривал съемки места падения метеорита еще за сутки до того, как он приблизился к Земле. Куда рухнет, вычислили заранее, предупредили, чтобы туристы не совались в тот район до особого распоряжения, а я смотрел снимки, и не мог отделаться от тягостного впечатления, что даже деревья пытались вытащить из земли корни и уйти, но из-за своей медлительности просто не успели.
Возможно, деревья в самом деле тоже знали. Или чувствовали. Вселенная – единый организм, мы только-только начинаем догадываться о такой невероятной возможности и все не можем в нее поверить.
Мануйленко, безмерно счастливый, его сфера работы в нашем Центре глобальных рисков выглядит для всех глуповато-бесполезной, тут же послал мне сигнал особой срочности, я последние дни не покидаю Центр Мацанюка, точнее, ту его часть, что называется Центром биотехнологий, что, в свою очередь, распадается на ряд центров помельче: нейрохирургии, биохакинга, нейротехнологий и прочих отделов, что уже не отделы, а отрасли прикладной науки.
На экране, повинуясь взмаху руки, появилось помещение комнатки Мануйленко. Он радостно заулыбался, собрал со стола листки с распечаткой траекторий всех астероидов, что могут угрожать Земле в ближайшие сто тысяч лет.
– Погоди, – остановил я его с экрана, – про сингулярность, что наступит раньше, уже не говорю, но ты забыл, что и так вижу кто чем занимается?.. И эти все твои расчеты уже просмотрел… Второй метеорит с такой или большей массой упадет не раньше, чем через триста лет! А к тому времени будем готовы. Сбегай лучше за кофе. Там Данко морщится, будто зуб заболел, Ивар вообще лоб трет… А Оксана поможет с бутербродами.
И, не ожидая, что ответит, я обрубил связь, лишь успел увидеть его счастливое лицо. Оксана совсем недавно вошла в наш мужской коллектив тихим зайчиком, даже мышкой, но уже перестала горбиться и сдвигать плечи, пряча пышную грудь, и теперь уже не она всем разносит кофе, а ей стараются принести и сделать хоть что-то приятное, а заодно обратить на себя внимание.
Почти сразу пикнул сигнал вызова, на боковом экране появилось лицо Мещерского, почти такого же размера, как увеличенный на полстены цитоскелет нейрона с красиво вспученными дендритами. Я сказал мысленно «связь», лицо Мещерского сразу ожило, взглянул на меня и на стены моей лаборатории с живейшим интересом.
– О, у вас такое окружение…
– Это у вас такое, – пояснил я любезно. – Вы прям политик! А у меня справа аффарентники, а прямо перед вами безаксонники. Правда, восхитительные создания? Будь я Богом, и то бы лучше не сделал!
– Да, – согласился он, – конечно. Владимир Алексеевич, с вами очень хочет связаться Уваров, он начальник Генштаба.
Я отмахнулся.
– Пусть через вас.
Он спросил благожелательно:
– У вас к ним недоверие?
– Мне доверия к вам достаточно, – ответил я со всевозможной любезностью. – Зачем плодить лишние звенья?
Он сказал с улыбкой:
– Изволят переговорить именно с вами. Отказать не могу, там по должности выше.
Я ответил с неохотой:
– Ну если только вас не устраивает что-то в наших отношениях…
– Нас устраивает вполне, – заверил он, – но не устраивает их.
– Мы плохо работаем?
– Напротив, – ответил он. – Там оценивают ваш потенциал очень высоко, потому стараются подгрести весь отдел глобальных рисков под себя.
– Не получится, – отрезал я. – Мне их подковерные игры неинтересны.
Он посмотрел на меня внимательно.
– Вы сразу хватаете на лету. Действительно, пошло перетягивание одеяла. Но я не могу вот так взять и отказать, если вы против. Потому свяжу вас с ним, а вы проясните ему свою позицию. Только помягче, помягче, Владимир Алексеевич.
– Я ученый, – напомнил я, – а не дипломат. Я называю кошку кошкой.
Он вздохнул, шевельнул пальцами, переключая каналы на расстоянии. Вместо него на экране появилось крупное мужское лицо с квадратной челюстью и маленькими злыми глазами. Волосы подстрижены армейским ежиком, на петлицах знаки различия генерала армии, что должно производить впечатление на служивших там, но у любого служителя науки вызовет автоматическое отторжение.
– Уваров, – представился он, – начальник Генерального штаба, до этого заведовал отделом стратегического мониторинга, так что в вашей теме не новичок. Владимир Алексеевич, я в курсе, что у вас с генералом Дубарским произошло некое недопонимание. Он заслуженный человек, умелый военачальник, но я понимаю, что в вопросах общения с представителями науки…
– Генерал, – прервал я, – я представитель науки, как вы сказали верно, потому ценю свое время. Не знаю, как вы, в погонах не разбираюсь, но я занят. Говорите короче.
Он поморщился, привык к выказываемому уважению, сказал уже более деловым голосом:
– Владимир Алексеевич, в Генеральном штабе придают колоссальное значение проблеме глобальных рисков. Мы полагаем, работа с ним должна выйти на более высокий уровень. Потому намерены включить ваш отдел в наиболее важную структуру…
Я вскинул ладонь, прерывая на полуслове.
– Генерал, вы что-то не поняли. Или вас неверно проинформировали. Я не служу ни в Генштабе, ни вообще в армии. Я даже не контрактник.
Он запнулся, наконец выговорил с усилием:
– Но ваш отдел так хорошо работает в ГРУ…
– Мы не работаем в ГРУ, – напомнил я.
– Но вы же…
– Мы сотрудничаем с Управлением, – пояснил я, – снабжая некоторой информацией.
Он сказал, понизив голос:
– Мы в курсе, что случилось в Тунисе…
– За это взяло на себя ответственность ГРУ, – напомнил я. – Операцией вообще-то руководил один из лучших офицеров ГРУ капитан спецназа Ингрид Волкова. А я так… консультировал.
– Но ГРУ, – напомнил он, в свою очередь, – лишь один из отделов Генерального штаба. ГРУ – это мы сами, Владимир Алексеевич.
Я развел руками.
– Еще раз напоминаю, в ГРУ не работаю и не работал. Потому забрать нас или перевести в другой отдел вы не можете. Генерал, если у вас нет ко мне больше других вопросов…
Он сказал чуточку нервно:
– Сейчас вопрос стоит в другой плоскости. Как я понял, вы вообще отказываетесь вернуться под руку силовых структур?
Я вскинул одну бровь и посмотрел на него свысока.
– Что-то вас не понимаю… Ах да, это вы не понимаете ситуацию. Когда кого-то из своих агентов выгоняете или он сам уходит, то разве что таксистом устроится, а то и просто грузчиком. Я же доктор наук, у меня самая лучшая в мире работа!.. Вы это не поняли, вижу…
Он посмотрел с экрана по сторонам, оглядывая мой кабинет, весь заставленный сложнейшей аппаратурой.
– Да я почти понимаю, но все-таки…
– Вам стоило бы посмотреть на людей здесь, – посоветовал я. – Это чистые и умнейшие люди!.. Таких на всю планету наберется не так уж и много. Жить и работать среди них – счастье. Общаться с ними, жить в их обществе… да, счастье! Это уже прекрасный дивный мир будущего, хоть пока только на этом этаже корпорации Мацанюка. Ну ладно, пусть и на других, но в этом отдельном здании. Не поняли? Когда я принял предложение работать… нет, сотрудничать с Управлением, это я делал вам одолжение, а не вы мне!.. И сейчас с великим удовольствием, даже наслаждением вернулся к себе домой.
Он посмотрел на меня исподлобья.
– А как же патриотизм? Хотя да, патриот из вас никакой, но как же интересы человечества?
Я развел руками.
– Принимаю к сердцу. Но сделать ничего не могу. Когда мною собирается руководить нечто предельно тупое и косное, какой от меня будет толк? Возьмите любого рядового солдата, отдача будет такая же нулевая, но обойдется дешевле, и спорить не будет.
Он всмотрелся в меня пристально.
– Так вы отказываетесь вернуться?
– Бесповоротно, – отрезал я.
– Почему?
Я вздохнул, тяжко разговаривать с меднолобыми.
– Генерал, как уже сказал, посмотрите, посмотрите на мою лабораторию и людей в команде! У них у всех ай-кью таков, что сто тысяч генералов не наскребут и на половину уровня любого из них!.. Генерал, пока я вам не сказал больше, в том числе неприятного, давайте скажу лучше вежливое «До свидания!».
Вообще-то телефонный или любой разговор по всем правилам приличия должен заканчивать тот, кто начал, но бывают исключения, как вот в данном случае, когда на силовое давление нужно ответить адекватно, практически нахамить, военные этот язык понимают лучше.
И все-таки нехороший осадок остался, в нашей среде ученых все предельно вежливы, корректны и предупредительны, и когда выходишь в реальный мир, ужасаешься как везде насрано, что на улицах, что в отношениях между людьми, хотя те существа вообще-то наполовину, а кто и больше питекантропы.
За время этой конфронтации насчет переподчинения в свой отдел по катастрофам заглянул только один раз лично, а затем появлялся снова, но уже не лично, как скажет простой человек, потому что видеоконференция это не совсем то, даже совсем не то, хотя мы, которые продвинутые, понимаем, что это то же самое, только лучше.
Когда я вижу их всех, слышу и даже читаю по мимике, кто что хотел сказать, но не сказал, как-то глуповато тащиться на другой конец города, пробираясь через осточертевшие пробки, только чтобы сказать несколько слов, посмотреть, кто что сделал, как будто вот прямо сейчас не вижу, а потом еще и терять полтора часа на обратную дорогу.
Так было во времена Менделеева, но сейчас и он с огромным удовольствием общался бы по широкополосной сети, а работы пересылал мессенджерами.
Через пару секунд после разговора с генералом на экране появилось лицо Мещерского, выглядит сконфуженным, но все тот же лорд по виду и манерам, проговорил со спокойной улыбкой, но с оттенком укоризны:
– Владимир Алексеевич…
– Да, Аркадий Валентинович, – ответил я. – Что делать, нет во мне трепета перед начальником Генерального штаба. Наверное, он очень важная персона?
– Очень, – подтвердил Мещерский.
– Я так и подумал. Случаем, Бога не обижает?..
Он сказал со вздохом:
– В Генеральном штабе все безбожники, что сказывается на их работе. И что теперь с вашим Центром?
– Я включил глушилку, – предупредил я, – нас никто сейчас не услышит, потому признаюсь: я слежу за своими ребятами и подбрасываю им задания. Но пусть это будет между нами. Официально ушел, ушел, ушел… и работаю, как, впрочем, и есть на самом деле, в Центре Мацанюка над некими чисто научными задачами. Могу рассказать, но боюсь…
– Не надо, – сказал он быстро, – а то приснятся ваши инфузории…
– Это прекрасные сны!.. В них как среди гурий в джаннате!
Он уже чуть просветлел, голос прозвучал живее:
– Признаться, я и надеялся, что вы тайком заглядываете в свой отдел. А мы тут продолжим войну за перемены в генеральском мышлении.
– Успеха, – пожелал я.
В Центре Мацанюка в соседнем небоскребе расположился Центр биотехнологий, что, в свою очередь, состоит из центров помельче, в каждом исследования ведутся настолько большими группами, что их пора дробить на лаборатории помельче и тоже называть центрами.
Недавно у них провели опыты над муравьями в рамках айтиэйджинга, удалось продлить жизнь достаточно заметно. До двух лет фараоновому муравью, это все равно если бы человек стал жить тысячу двести лет. Жаль только, что по этой методике получается только с насекомыми, а вот рыбам таким способом жизнь продлевается в семь раз, земноводным в четыре, мышам – вдвое, а человеку только на шесть-восемь процентов, хотя понятно, затевалось вовсе не для того, чтобы создать мух-долгожителей.
С муравьями надеялись понять, останутся ли скованные инстинктом в прежних рамках или же проявят некие новые свойства и способности, что откроются у модифицированных особей?
Однако они ухитрились сбежать из лаборатории, где мирмекариум расположен в трех залах, благополучно перебрались через забор, никакая сигнализация не среагировала на такие крохотные объекты, и тут же ушли в землю.
Сложность в том, что там вблизи заброшенные шахты. Еще при Борисе Годунове добывалось много полезного, но теперь только очень глубокие и пустые норы, разветвленные на многие километры.
Так что муравьи сразу могли уйти очень далеко, а уже там зарыться в землю и наделать собственных нор.
Биотехнологов это не встревожило, а вот Ингрид примчалась ко мне на работу с этой сенсацией и с ходу потребовала то ли вязать и не пущать, то ли что-то предотвратить, чтобы вот взять и спасти мир. В общем, всерьез вошла в роль Защитницы Цивилизации, воспламенилась и сыплет искрами.
Я посмотрел на нее с симпатией взрослого на дурного ребенка.
– Ух ты!.. Чё, правда? Но все-таки нет, лови их и сажай до выяснения, что задумали, без меня.
Она нахмурилась, но спросила с долей сочувствия:
– Что-то случилось? Опять мышь за палец укусила? Или ты настолько в ссоре с генералитетом, что отказываешься и мир спасать?
– Нет, – ответил я, – но муравьев люблю и чту за их исполинскую цивилизацию, что сумели создать при их крохотных мозгах.
Она напомнила победно:
– У них крупные головы. Я видела.
– В кино? – уточнил я. – В тех головах всего по одному-два ганглия, а у человека сто тысяч мильенов. Но человек все еще дурак. Прости, я на тебя посмотрел просто так. Никаких намеков!
– Правда? Почему?
– Почему никаких намеков?
– Да, – ответила она. – Раньше не упускал случая меня обидеть, а то и вбить в землю по ноздри. А человек на триста миллионов лет моложе муравьев, даже я знаю.
Я посмотрел на нее с той же нежностью взрослого.
– Человек станет бессмертным еще перед входом в сингулярность. Представляю, каких высот ты достигнешь!
– Догоню муравьев? – спросила она.
– Точно, – подтвердил я. – А то и обгонишь. Прости, я не стану действовать муравьям во вред.
– Увиливаешь? Почему?
– Вряд ли муравьи несут угрозу человечеству, – ответил я. – А если несут… ну, возможно, они для эволюции более предпочтительный вариант. В общем, я в них верю. Они живут в гармонии с миром.
Она посмотрела в изумлении.
– Ты? А как же эту самую гармонию алгеброй?.. И слово какое-то позорное для ученого… Верю!
– Сейчас в тренде, – ответил я с достоинством, – верить в Бога. Именно для ученых высшего эшелона. А грузчикам и агентам секретных служб Бог не нужен еще со времен Федора Михайловича.
Она сказала уязвлено:
– А можно мне смиренно напомнить, что ты все еще глава секретнейшей службы, располагающий огромными полномочиями?..
– Я отстранен.
– Ты не отстранен, – отрезала она, – ты сам отстранился! И как насчет твоей веры в Бога?
– Все равно верю, – отрезал я. – В целом, в общем. Но поступаю, конечно, будто Бога нет. Такова жизнь. Но вообще-то Он есть.
Глава 2
В новостях промелькнуло, что на поиск иных цивилизаций выделено еще семьдесят миллиардов долларов.
Меня передернуло, но что делать, живем в мире идиотов, а всех перебить – остаться на пустой планете. К тому же мало кому понятно, что поиск иных цивилизаций в космосе свойственен только идиотам. Эти недоумки снимают фильмы и бесчисленные сериалы, где на Землю высаживаются пришельцы-захватчики, практически неотличимые от людей, плюс еще почти на том же уровне развития, это вообще блеск, но идиотам не понять, что оружие двадцать второго века будет отличаться от оружия двадцать первого больше, чем сам двадцать первый от времен Древнего Египта.
Понятно же, что при таком ускорении никакие цивилизации попросту не доживут до появления иных цивилизаций в той же вселенной, пусть и в самых далеких галактиках.
Уже, через несколько лет после начала сингулярности, а то и месяцев, найдут способ как «свою» вселенную изолировать, взять в капсулу или еще как-то изъять из этого грубого примитивного материального мира – фу, какая гадость! – и переместиться с ним в нечто иное, о чем сами еще не подозревали год назад.
Так что вселенная, понятно, пуста. Она полностью наша. Мы ее хозяева, о чем она еще не подозревает. За какую-нибудь сотню лет от сегодняшнего дня выйдем на тот уровень, когда сможем менять даже фундаментальные законы существования материи. А там либо изымем ее, вселенную, в нечто иное, более достойное, либо оставим такой же дикой, а сами перейдем туда, где о покинутой вселенной будем вспоминать с брезгливым сожалением, как о времени, когда были трилобитами и рылись в грязи.
На свой этаж я поднимался один, по дороге в лифт подсел Гуцулов, а когда вышли на площадку своего этажа, из кабинки навстречу твердо и уверено вышел Лелекин, веселый и довольный, как два слона, расплылся в широчайшей улыбке.
– Друзяки, вы как?.. Эти выходные просто чудо!.. Еще в субботу как взяли пять пузырей вискаря, так и до вечера воскресенья на просыхали!.. Ха-ха, на рыбалку поехали, Щепелявкин даже удочки там забыл…
Гуцулов сказал вежливо:
– Зато хорошо отдохнул?
– Даже не представляешь, – заверил Лелекин. – Ящик вискаря на троих!.. И всего за два выходных. Я думал, уже не смогу, но мы, оказывается, еще те орлы!
Он улыбнулся еще шире, такой герой, мог бы еще добавить, что перепил всех, у альтернативно одаренных это высший шик и доблесть, но вместо этого лишь хлопнул покровительственно Гуцулова по плечу, дескать, вот как жить надо, и победно пошел в сторону своей лаборатории.
Гуцулов вздохнул, а я посмотрел вслед Лелекину с брезгливой жалостью.
– Да-да, разумеется…
Не то чтобы презирал этих людей, сам таким был, но у меня это прошло, хоть и длилось дольше ветрянки, однако сколько людей, которым я в сыновья гожусь, все еще гордо сообщают, что они пьют, видите ли…
Это как бы признаются в доблести. Вот вы не пьете, а я герой! Я пью и несу всякую хрень, пьяным можно, пьяные всем нравятся, так как уже не конкуренты и не доминанты. Сами пьющие не упускают случая запостить в сетях свое фото с бокалом вина в руке, а еще лучше – со стаканом виски.
Они же постоянно фотографируют свои накрытые столы, как же, хорошо живут, жизнь удавалось, вон сколько жратвы, ни одна свинья столько не съест, а я вот могу!
А еще фотки, где они в обнимку с такими же поддатыми и довольными. А что еще от жизни надо, как не жрать и пить?
Гуцулов ухмыльнулся понимающе, а когда Лелекин скрылся за дверью своей лаборатории, сказал шепотом:
– Он все еще родом, как говорят, из детства. А я никак не могу понять эту амбивалентность, вроде бы не дурак в работе, но такой дурак вообще…
– Это не дурость в этом мире, – ответил я. – Как раз это считается нормой. Потому даже тот, кто не пьет, либо пьет, когда на виду и в обществе, либо рассказывает о себе, что пьет.
Он сказал с сомнением:
– Полагаешь, врет?
– Похоже на то, – согласился я. – Просто хочет выглядеть нормальным. Если спросишь, за кого болеет, вот увидишь, с ходу назовет какую-нибудь футбольную команду!..
– Слабак, – сказал Гуцулов.
– Все люди слабаки, – подтвердил я. – И все в чем-то да прикидываются.
Он сказал с недоумением:
– Я вот, когда знакомлюсь с интересной женщиной, прикидываюсь, что я доктор наук вроде тебя. Но чтобы прикидываться лаборантом, когда я магистр…
– Прикидываться надо бандитом, – пояснил я, – это романтично. Или спившимся алкоголиком, это у всех вызывает понимание.
Он смерил меня придирчивым взглядом.
– Для того и качаешься? Скоро бицепс рукав рубашки порвет!
Поработал в лаборатории до обеда, затем всей веселой и галдящей толпой вывалились в столовую. Блюда только здоровой кухни, Мацанюк настойчиво и злобно навязывает всем здоровый образ жизни, многие бурчат, все побурчать любим, но то, что меню подобрано именно с учетом требований науки, чтобы человек оставался здоровым и работоспособным до глубокой старости, никто не оспаривает.
Гуцулов за столом поинтересовался:
– Владимир Алексеевич, что насчет сообщения Леннокса о роли затухающих сигналов в нейронной сети грызунов?.. В самом деле можно полностью терять, а потом восстанавливать информацию?
– Нужно повторить в наших условиях, – ответил я уклончиво.
– Уже, – сказал от соседнего стола Лелекин, – я перевел крыс на новый режим, начинаю серию экспериментов.
Косенков сказал с иронией:
– На крысах? Щербатько, который Щербатко, еще вчера пару свиней подготовил.
– А я слышал, он планирует на себе…
Лелекин сказал с достоинством:
– Что свинья, что Щербатько, который Щербатко, какая разница? У них одни реакции. Но на крысах получу результат быстрее!
– И начнешь ставить на свиньях?.. Щербатько, что не Щербатько, точно опередит!
– Это еще посмотрим, – отрезал Косенков задиристо. – Владимир Алексеевич, а вы проверять сообщение доктора Леннокса не будете?
Я покачал головой.
– Без меня проверят. И, думаю, подтвердят. Скорее всего, он в самом деле совершил важное открытие. Не шажок, как сказал скромно, это же на публику, а в самом деле гигантский шаг. Нам как-то все равно насчет восстановления всех детских воспоминаний, начиная с тех, как сосал материнскую грудь, но эта возможность даст увеличение емкости оперативной памяти в тысячи раз!.. Оперативной!
Косенков покрутил головой.
– И позволит работать в сотни раз… ну пусть в десятки, продуктивнее!
Я посматривал на них с нежностью. Все думают в первую очередь о работе, а не о том, как где что ухватить, хапнуть и утащить в нору, что составляет почти всю жизнь рядового человека.
Здесь те, кто рожден для сингулярности, только бы уберечь их, соль человечества…
Лелекин на миг оторвался от вегетарианской кашки и с тоской посмотрел на гигантскую отбивную на тарелке Гуцулова, которому предписано усиленное питание с большим количеством белков.
– Сегодня утром сообщили, в ЮАР снова какая-то новая болезнь?
Косенков отмахнулся.
– Ерунда какая-то. Газетчики всегда раздувают из мухи слона.
– Борьба за тиражи и рекламу, – подсказал все знающий Лелекин. – Вон какие страшилки были насчет свиного и птичьего гриппа?.. Владимир Алексеевич?
– Да, – согласился я, – просто ЮАР жалко. Совсем недавно был такой рай для человечества… А теперь каждый третий ВИЧ-инфицирован. И, скажу честно, как-то не рвусь туда спасать. Там верят, что если изнасилуют белую женщину, то сразу излечатся… И стараются изнасиловать всех, кто из белых еще не убит или не успел эмигрировать. Да пусть дохнут, не жалко.
– Там не только ВИЧ, – заметил Лелекин, – сейчас там вообще клоака всех болезней…
Косенков сказал умоляюще:
– Не за столом, а?
На него посмотрели, как на чужого. Для генетиков и физиологов, как и для патологоанатомов, нет запретных или шокирующих тем в отношении человеческого организма и его потребностей.
Гуцулов помахал рукой, подзывая официантку. Он всегда торопится вернуться к работе и сейчас тоже начал жадно пить кофе, одновременно глотая большими кусками блинчики с творогом.
Геращенко я отыскал в его маленькой уютной лаборатории. Спиной ко мне, в одной руке гигантский бигмак, в другой огромная чашка парующего кофе, явно двойной экспрессо, а на столе рядом с вольером с мышками на широком блюде еще с полдюжины вкусно пахнущих бигмаков.
– Ого, – сказал я, – как же вы о мышках заботитесь!
Он развернулся, снова заметно раздобревший, как свежеиспеченная булка, сказал виновато:
– Это ты, Володя… Нет, это я не мышкам.
– Как, – сказал я подчеркнуто шокированно, – а как же наш главный девиз «Все лучшее – мышкам»?
– У них все лучшее, – сказал он быстро-быстро и очень виноватым голосом. – Вот посмотри, чем их кормлю!.. А это мне, без еды почему-то грустно. Хуже соображаю.
– Мышки тоже, – ответил я.
– Все мы в чем-то мышки, – согласился он. – Хотя все мы вполне себе мышки. Сахару побольше, мозг на нем работает, это все, что помню из школьного курса.
– Вижу, – сказал я, – снова новая аппаратура?
Он улыбнулся, как Владимир Красное Солнышко в молодости, когда увидел римскую принцессу Анну и задался целью ее заполучить.
– Мацанюк постоянно закупает самое новое! У него программа насчет переманивания западных специалистов.
– И как?
– Пока больше возвращаются наши, – ответил он. – Но есть и варяги. Пока ходят, смотрит, принюхиваются.
– Запад он такой, – согласился я, – никаких эмоций, все по расчету.
– Парни вроде бы адекватные, – сказал он. – Я поговорил с ними, рвачей не заметил, все в первую очередь интересуются аппаратурой и нет ли утеснений со стороны администрации.
– Что значит, – уточнил я, – ничего, кроме науки, не видят и знать не хотят?
– А разве мы не все такие?
Я вздохнул, тоже предпочел бы заниматься только наукой, но помимо того, что намертво всажен в это дурацкое тело двуногого, в котором сразу же умру, если оно вдруг сдохнет, так я еще и в этом дурацком мире, где сами ученые составляют ничтожнейший процент населения, хотя мир нуждается именно в них и даже существует только благодаря им, то есть нам.
– Остап Шухевович, – сказал я, – не обижайтесь, что исчезаю так надолго. Похоже, снова на некоторое время как бы выпаду из науки… Не всем там, куда иду, нравится мое присутствие, но стерплю. Я что-то вроде авторитетного консультанта при Генеральном штабе.
– Ого, – сказал он с непонятным выражением.
Я сказал, защищаясь:
– Нельзя упускать случай влиять на высокопоставленных меднолобых. Надо делать все, чтобы меньше творили дури, а добро делали хоть изредка!
Он сказал торопливо:
– Володя, мы же все понимаем!.. Ты за всех нас отдуваешься, представляя науку на таком высоком уровне среди существ, принимающих важные решения!..
– Что-то вроде того, – пробормотал я. – Но свою работу я не оставляю…
Он отложил бутерброд и поставил рядом на стол чашку с кофе, патетически всплеснул руками и, снова ухватив то и другое, сказал живо:
– Ты и так как только успеваешь!.. Мы все читали две твои статьи в «Ньюс Сайенс», где ты предложил новый подход к операциям с митохондриями… Просто великолепно!
– Спасибо, – сказал я польщенно.
Он поинтересовался:
– А как дома?
Я вопрос понял правильно, люди попроще обычно имеют в виду, как там жена, дети, теща, но мы особая раса, ответил точно на тот вопрос, который он и задал:
– Автоматизировал все, что можно! Теперь можно очень многое…
– Кормушки?
Я отмахнулся.
– Что кормушки и поилки, они всего лишь автозаполняются, я теперь даже инъекции ставлю удаленно! Результаты идут прямо на смартфон!.. Наблюдаю за мышками из любой точки планеты.
– В хорошее время живем, – сказал он с удовольствием.
– В прекрасное…
От него я прошелся по лабораториям Щербатко, Гуцулова, заглянул к Лазаренко, а мозг, пользуясь тем, что отвлекся с друзьями, снова полез туда, куда обычно не пускаю: в происшествия, экономику, политику. Хорошо хоть в спорт и развлечения ни в полглаза, мое величество запретило строго-настрого, только наука и хайтек, а если из событий, то если уж действительно что-то необычное.
На этот раз поверх всего он выложил сообщение, что в ЮАР замечена вспышка некой эпидемии. Я чуть было не смахнул такую ненужную мне новость, час назад за обедом кто-то упоминал о ней, но успел зацепиться за слово «эпидемия».
Хотя, конечно, скорее всего просто журналистский перехлест, у них все чрезвычайное, им лишь бы кликнули по заголовку, а там пусть и пустышка, платят за количество кликов, так что да, у журналистов везде катастрофы, апокалипсисы и Аня Межелайтис, у которой, вот смотрите, спали трусики…
Заболевших все же многовато, если такими темпами пойдет и дальше, через неделю можно в самом деле применить термин «эпидемия», но, конечно, за это время очаг заболевания локализируют и с болезнью покончат.
Симптомы, как сообщают те же газетчики, не такие уж и необычные: человеком овладевает сонливость, апатия, он с трудом борется с вялостью, а при удобном случае старается отыскать укромное место и вздремнуть.
Вообще-то это типичное поведение офисного планктона, который без всяких эпидемий старается увильнуть от работы и вздремнуть в ожидании конца рабочего дня. Пока нет ни температуры, ни рвоты, ни даже диареи, считать такое поведение эпидемией как-то рановато.
Возможно, сезонная аллергия на массовое цветение каких-то местных трав или кустарника. Наверняка такое бывало и раньше, но в одном месте война, в другом – крушение лайнера с пассажирами, то кто обратит внимание на такую мелочь, а сейчас уже с неделю странно тихие дни, никто нигде не взорвал самый пустяковый автобус с туристами из Штатов, а как газетчикам жить без сенсаций?..