Изгой

Часть 1

Глава 1

Корчма как корчма, только потолок низковат, зато вширь раздалась так, что вместо стен только облака сизого дыма. Олег остановился на пороге, разом охватив взглядом и народ за столами, и закопченные стены, и тусклые светильники.

Воздух горячий, жарится мясо, рыба. За столами пьют и едят смуглокожие люди, прокаленные солнцем, пропахшие потом. Все в коже с головы до ног, в отличие от горожан, у которых даже штаны полотняные. Степняки, пригоняют скот на продажу дважды в год, для них посещение корчмы – праздник…

Между столами шныряют подростки, разносят еду и питье. Да еще пробирается, выискивая место, плечистый, но сгорбленный парень с падающими на плечи волосами цвета темной беззвездной ночи. Серая, протертая до дыр рубаха перехвачена в поясе старым ремешком. Судя по тонкому стану, парень молод, совсем молод, еще Олегу показалось, что парень смертельно устал, озлоблен, голоден и чем-то напуган. Больше, чем бывают напуганы жизнью такие вот бездомные бродяги.

Пока Олег шел к уединенному столу в дальнем углу, парень подсел на освободившееся место к четверым степнякам. Олег успел увидеть красивое мужественное лицо, квадратную челюсть, губы стиснуты, в каждом жесте и движении готовность дать в зубы всякому, кто расхохочется над его драной обувью или дырявой рубахой, явно с чужого плеча. Олег таких задир терпеть не мог, отвернулся.

Из окошка кухни выглянуло широкое лоснящееся лицо, красное и распаренное. Олег решил, что повар, но из боковой двери вышел массивный человек в кожаном переднике, глаза навыкате, волосатые руки на ходу вытирает о штаны, взгляд обыскивающий, так смотрят хозяева постоялых дворов, сразу стараясь определить, с кем имеют дело.

Этот мужик, явно хозяин, оказался перед столом Олега едва ли не раньше, чем гость опустился на лавку. Олег принял как должное, хотя он чуть ли не в тряпье, не дело мудреца замечать, что на нем, но торговцы и хозяева постоялых дворов как-то угадывают в нем человека, который… который может расплатиться.

– Пообедать? – спросил хозяин. – Вина? Комнату?

– Рыбы, – велел Олег. – И слабого вина. Но – хорошего.

Он бросил на стол пару золотых монет. Глаза хозяина округлились, давно не видел ничего, кроме серебра и меди, поклонился, сказал почтительно:

– Принесу сам. Есть и рыба, и самое лучшее в этих краях вино!

Олег не ответил, голова опустилась на кулаки, локтями уперся в столешницу. Хозяин поспешно удалился, под личиной простолюдинов по земле ходят, как говорят старые люди, даже боги.

Остро пахло жареным мясом, луком, ноздри щекотали и дразнили ароматы горьких трав. Двое мальчишек сбиваются с ног, разнося кувшины с вином, толстая девка носится между столами, вытирает столешницы, со всех сторон гам, шум, пьяные песни, выкрики…

Перед его взором появилось широкое блюдо с огромной, только что испеченной рыбиной. Рядом бесшумно, чтобы не спугнуть думы богатого гостя, опустился широкий кувшин с узким горлышком. Смуглые руки сковырнули смоляную печать. Ноздри Олега дрогнули, запах в самом деле приятный, а вино старое, выдержанное.

Мысли вспорхнули, как испуганные воробьи. Приходят с трудом, а улетают с такой легкостью, что скрипел зубами от злости: уже почти что додумался до чего-то важного! Уже ухватил за хвостик… но запах самой простой еды как ударом оглобли вышибает высокие и даже возвышенные мысли о Великом. Иногда даже запах женщины… А уж если пройдет близко, двигая бедрами из стороны в сторону… Что он за скот такой?

Насытился быстро, дальше вяло ковырялся в рыбине. Мясо на редкость нежное, но костей напихано столько, что вся радость от смакования ушла, осталось только глухое раздражение, что никогда радость не бывает чистой, незамутненной.

В голове звон, звучат обрывки мудрых фраз, одна другой закрученнее, замысловатее, мелькают свитки с письменами, в глазах рябит от значков и символов, что остались от древних народов…

Он чувствовал, что на ощупь пробирается через зыбкий туман мокрый и вязкий, под ногами то гнило чавкает, то невыносимо и отвратительно шелестят, лопаясь, пересохшие панцири перелинявших тварей. Он зависал в паутине, натыкался на каменные стены, тонул в гнилых болотах, под ногами обрушивалась земля, он в смертельном страхе падал, падал, падал в бездну… и все эти страхи – лишь туман его мыслей, хитиновые шкурки его перелинявших идей, это его собственная жажда сказать все четко и ясно увязает в ощущениях, которые не может вместить в слова! И когда под ногами вдруг пустота, он в самом деле терял опору не только мыслям и себе, но и чему-то более важному, чем он сам.

Из-за стены тумана все громче звучали раздраженные злые голоса. Перед глазами нехотя проступило просторное помещение, заполненное народом, появились столы с едой и плохим вином. Пьют, едят, бахвалятся, бранятся, горланят песни…

А, вон там затевается драка. Молодой парень, который в простой холщовой рубашке и похож на бродягу, вскочил, лавка с грохотом упала. Напротив поднялись двое, но парень толкнул одного в грудь, тот рухнул навзничь, словно его ударило бревном, тоже опрокинул лавку, ударился о стену. Второй благоразумно кулаки в ход не пустил, но орал, бешено выкатив глаза, указывал на черноволосого, обращаясь к присутствующим.

Ссора вообще-то пустяшная, таких в каждой корчме по десятку за вечер, и когда молодой бродяга вдруг могучим ударом кулака отшвырнул и второго спорщика, Олег поморщился, отвернулся. Всегда одно и то же, осточертело. Дальше кусок рыбы оказался несколько чище, без костей, снова проснулся аппетит, елось с некоторым даже удовольствием, запивал вином.

Однако что-то беспокоило, он чуть повернулся, краем глаза ловил движения этих потных сопящих существ, к роду которых принадлежит и сам. Один из степняков за два стола от места ссоры поднялся, пошел к выходу. Что-то в его движениях насторожило, послало дрожь вдоль спинного хребта. Степняк двигается к двери, на лице подчеркнутое отвращение к пьяной драке, но одна рука что-то щупает под полой.

Олег взял кувшин, привстал. Перед степняком открылся проход к двери, но он почему-то шагнул в ту сторону, где драка. Олег торопливо швырнул кувшин. Молодой бродяга дрался люто, от его ударов спорщики разлетались как орехи. Почти никто не успел увидеть, как подошедший выхватил длинный узкий нож. Рука начала подниматься в замахе…

Кувшин ударил ручкой в висок. Черепки разлетелись, как сухие листья. Пара красных капель упала на голое плечо бродяги. Тот на миг оглянулся, в глазах свирепая радость: наконец-то настоящая драка, с оружием, теперь можно бить, крушить, ломать, а там плевать, что дальше его самого убьют, растопчут, разорвут на части!

Из-за стола, что рядом, вскочили двое. Уже не скрываясь, с ножами в руках, бросились на бродягу. Олег поднялся, вмешаться и разнять уже не успеет… массивная лавка на самом деле оказалась не такой уж и тяжелой, как выглядит. Он без размаха швырнул ее над головами пирующих.

Бродяга успел оглянуться, глаза расширились, видя двух с ножами. Тут же тяжелая дубовая лавка обрушилась им на плечи как бревно, падающее с горы. Бродяга успел на лету выдернуть у одного из руки нож, отпрыгнул.

Оглушенные неожиданным ударом в спины, оба ворочались, сопели и ругались, пробовали подняться, а черноволосый с наслаждением попинал их, все оглядывался, искал глазами того, кто так неожиданно пришел на помощь.

Хозяин примчался со стулом в обеих руках. Стул выглядел почти новым, спинка и сиденье красиво обиты медвежьей шкурой.

– Еще вина? – спросил он.

– У тебя хорошее вино, – одобрил Олег. – Вот возьми… Принеси еще кувшин такого же.

Он придвинул ногой стул ближе к столу, хороший стул, настоящее кресло для почетных гостей, неспокойно сел. На него поглядывали из-за каждого стола. Он чувствовал недоброжелательство и настороженность. На столе появился кувшин, широкий медный кубок с чеканкой по ободку, но теперь не шли даже прежние мысли, в черепе запоздало шумела кровь, а мышцы подергивались, не получив ожидаемой драки.

Это вино не хуже, если даже не лучше, но отпил чуть, поднялся. На него смотрели от столов настороженно, как степняки, так и местные. Он улыбнулся, кивнул на оставленный кувшин. Дескать, кто желает хорошего вина на дармовщину, налетай.

Когда шел к выходу, чувствовал на спине эти злые и растерянные взгляды. С падающими на плечи красными, как огонь, волосами, он и так всегда привлекает внимание, а встречные не раз останавливались, пораженные сочетанием этих красных волос и пронзительно зеленых глаз, ярко-зеленых, светлых, от которых, казалось, идет странный колдовской свет.

Теплый вечерний воздух легонько взъерошил влажные волосы. Запахи конюшни текут медленно, успокаивающе. На том конце двора легонько стучит металлом, в щели крыши пробивается легкий сизый дымок.

С колоды, где поили коней, поднялся молодой бродяга. На Олега взглянули синие глаза, непривычно яркие на смуглом лице с черными соболиными бровями. Волосы он смочил у колодца, теперь падают на плечи ровными прядями, блестящие, как застывшая на холоде смола.

– Спасибо, – сказал он сиплым, совсем не юношеским голосом. – Если бы не ты…

Олег отмахнулся:

– Забудь. Все равно тебя скоро зарежут.

Бродяга насторожился.

– Почему?

– Сам лезешь в ссоры, – объяснил Олег. – А такие долго не живут. К тому же ты кого-то рассердил достаточно могущественного. По крайней мере, трое жаждали тебя убить не за сегодняшние резкие слова.

Бродяга кивнул:

– Вот за них я и хотел сказать спасибо. Считаешь, их кто-то нанял?

Олег пожал плечами.

– Возможно.

Двери конюшни распахнуты, в тишине слышно, как сопят и чешутся кони. Налетел легкий ветерок, зашелестел ветками высокого старого клена в пяти шагах от конюшни. В одном месте ветки качались и после того, как ветерок улетел дальше.

Олег прошел мимо, слегка отодвинув богатыря плечом. Тот был весь как из дерева, но Олег знал, что он и сам как из камня. Он был почти у ворот конюшни, когда сзади догнал стук шагов.

Все тот же сиплый голос воскликнул:

– Я знаю, тебе это не нужно. Но ты единственный, кто помог мне в этом проклятом городе.

– Ну и что?

Юноша сказал с явным раздражением:

– Я должен был сказать хотя бы спасибо.

– Пустое, – отмахнулся Олег. – Не стоит за такую малость.

Из конюшни выскочил мальчишка, в глазах удивление.

– Уезжаете? Я бы оставил вашего коня у коновязи… Красивый конь, я таких еще не видел!

– Оседлай, – разрешил Олег благосклонно. – Он не укусит.

Снова догнали быстрые и вместе с тем тяжелые шаги. В молодом сильном голосе прозвучало уже не раздражение, а злость:

– Это я – малость?

Олег отмахнулся, не оборачиваясь:

– Только не затевай драку еще и со мной.

– Почему? – спросил бродяга задиристо.

– Мне очень не хочется быть битым в такой чудесный вечер, – объяснил Олег.

Бродяга несколько мгновений всматривался в его лицо. В синих глазах злость переплавилась в ярость.

– Так говорят только очень уверенные в себе…

Олег услышал тихий шелест. Рука его метнулась в сторону, пальцы начали смыкаться еще в пустоте, но когда сжались, в ладони уже была зажата рукоять швыряльного ножа. Рука по инерции качнулась в сторону горла богатыря, тут же Олег швырнул нож обратно. В темноте послышался сдавленный вскрик.

В листве клена зашелестело. На землю вывалился, цепляясь за ветки, крупный человек в темной одежде. Бродяга инстинктивно сделал к нему шаг, Олег остановил:

– Что тебе?.. Это его нож.

– Что? – спросил бродяга ошарашенно.

– Я говорю, – объяснил Олег как глухому, – нож вернулся к хозяину. Или тебе пограбить зудит?

Из ворот выбежал мальчишка, ведя в поводу могучего жеребца, легкого, с сухими мышцами и горящими как жар глазами. Олег пошел навстречу, конь призывно заржал, подбежал к хозяину и потерся мордой о плечо. Олег похлопал по огромной голове, чмокнул в бархатные конские губы. Конь фыркнул и отодвинулся, телячьи нежности – это не для взрослого коня.

Со спины послышались торопливые шаги. Бродяга подходил, как чувствовал по его походке Олег, раздираемый сомнениями. Шаги нетвердые, а ведь человек он, несмотря на крайнюю молодость, уже умелый в боях, знающий, как ставить ноги.

– Прости, – донесся его голос, – ты мне спас жизнь уже дважды.

– Трижды, – поправил Олег, он всегда любил точность.

– Что?

– Трижды, – пояснил Олег. Он уже чувствовал, как губы расползаются в улыбке. – Но это такая малость, что даже спасиба не стоит.

Сзади засопело, он уже ожидал новую вспышку злости, но бродяга за спиной зло рассмеялся:

– Прости, я только сейчас понял, что под малостью понимаешь не меня, а то, что ты сделал. Я еще не видел, чтобы вот так могли поймать нож… да еще в темноте! Так что бросить кувшин или лавку – это в самом деле для тебя малость.

Олег положил одну руку на седло, но что-то заставило обернуться. Этот молодой бродяга стоит перед ним почти такой же рослый, как и он сам, широкий, с длинными черными волосами до плеч и неправдоподобно синими глазами. Снова в сердце Олега кольнуло неясное узнавание. И почудилось, что желание именно сегодня зайти в корчму и просидеть там целый вечер среди пьяных мужиков было совсем не случайным.

– Кто ты есть? – спросил он. – Впрочем, не хочешь – не говори. Но только простых бродяг не подстерегают такие. И ножи в этом городе не умеют метать… так умело. Тебе надо хотя бы одеться по-другому, волосы спрятать. А уходить из города лучше всего тайно, ночью.

Бродяга открыл и закрыл рот. На скулах выступили красные пятна. Олег уже полагал, что смолчит, уйдет, сохраняя тайну, но тот вдруг заговорил быстро, захлебываясь словами:

– А я и таился!.. Но когда увидел, во что превращаюсь, это ж позор для воина! Уж лучше навстречу… лучше грудью! И будь то, что предначертано. Я не опозорю своего имени ни бегством, ни…

Он запнулся, глаза застыли. Олег повторил:

– Не хочешь – не говори.

– Меня зовут Скиф, – сказал бродяга с усилием. На лице Олега ничего не отразилось, и он сказал уже чуть свободнее: – В этих краях мое имя ничего не говорит… но есть и другие края.

Голос его впервые прозвучал гордо, с достоинством. Плечи раздвинулись, он выпрямился и стал чуть выше ростом. Олег ощутил, как в сердце дрогнула и отозвалась сладкой болью неведомая жилка. Вот откуда синие глаза Таргитая, черные волосы Миш, гордая стать Колоксая!

Глава 2

Все это годы он сам был занят Высоким: собрал самых могучих магов и основал Совет Семерых, который должен погасить все войны на земле, восстановить мир и справедливость, везде нести свет и правду, однако в его высокую башню доходили вести и о простых людях, которые не знают, что они – простые, ведь зовут себя тцарами, властителями, властелинами.

А также эти слухи догоняли его в скитаниях, находили на вершинах гор, с взрывами хохота долетали от костров, где веселятся воины, вкрадчивым шепотом вползали в уши во дворцах…

У Миш, как рассказывали редкие гости, от Колоксая родилось трое сынов: Агафирс, Гелон и Скиф. Все в отца силой и отвагой, все с детства не знали равных хоть в скачке на конях, хоть в борьбе, все росли красивыми и любимыми…

…но однажды до них дошел слух, что их доблестный отец умер не сам, а был отравлен их матерью. Неизвестно, как они отнеслись на самом деле, все скрыто за стенами дворца, но Гелон и Скиф ушли от матери, а единственного, кто остался, оскорбленная Миш объявила не просто наследником, а демонстративно передала всю власть над своей страной.

Агафирс, став правителем, тут же попытался восстановить с братьями дружбу. Гелон, который ушел на дикие земли и основал там город, названный соседями просто Гелоном, постепенно не то что простил мать, но с Агафирсом поддерживал почти дружеские отношения, хотя в прежних землях уже не появлялся.

И только самый младший, Скиф, не простил. Он исчез, никто его не видел в течении трех последних лет, хотя иногда возникали слухи, что видели убитым в таких-то землях, женатым на богатой купчихе – в других, спившимся и умершим от болезней – в третьих.

Сейчас Олег не снимал руки с седла, даже подобрался для прыжка в седло, но заколебался, повернулся и взглянул в синие глаза.

– И что же? – спросил он в упор. – Для бродяги, что скрывается от гнева Миш, ты слишком близко от ее земель. В самом деле прешь на погибель?

– Я иду к брату, – возразил Скиф. – Там Агафирс.

Олег покачал головой:

– Тебя встретит Миш.

– Она моя мать, – сказал Скиф, но в голосе прозвучала неуверенность.

– Ты в самом деле считаешь, – спросил Олег, – что эти трое пытались тебя убить из-за твоей драной рубахи… наверное, очень ценной?

Скиф нахмурился, непривычно черные брови на белом лице сдвинулись к переносице. Но в синих глазах сверкала прежняя непримиримая злость. Олег со вздохом забросил поводья на седло.

– Побудь с моим конем, – велел он. – Вы чем-то похожи. А я поговорю с хозяином.

Через полчаса они выехали с постоялого двора бок о бок. Под Скифом шел поджарый гнедой конь, а самого всадника Олег переодел в чистую одежду из выбеленного полотна. Скиф предпочел бы доспехи, пусть хоть из кожи, но Олег заметил, что надо лопать что дают. Хорошо, что хоть такое отыскалось. Зато для Скифа купил настоящий боевой топор. Слегка пощербленный, рукоять пора заменить, но все же не с голыми руками.

За ними в поводу двигался заводной конь. Справа и слева от седла колыхались мешки с необходимой в дороге мелочью и одеялами для ночевки под открытым небом.

Когда выехали из города и отъехали на три-четыре полета стрелы, Олег, прервав фразу, оглянулся. Во всей его фигуре была настороженность бывалого воина. Скиф невольно опустил руку на рукоять топора. Новенькое седло вкусно заскрипело, когда он тоже развернулся всем корпусом.

Из ворот выехали две телеги, явно селяне отправились за лесом: кони тяжелые, медленные, но сильные, а также с десяток всадников. Эти на легких конях, без оружия, едут, не спеша переговариваются весело. Один толкнул соседа, тот едва не свалился. Остальные веселились, размахивали руками, Скиф рассмотрел их смеющиеся лица.

Олег покачал головой, лицо оставалось задумчивым. Скиф некоторое время ехал молча, но не в его характере долго держать что-то в себе, спросил:

– Тебя что-то тревожит?

– Да так, – ответил Олег хмуро. – Не люблю, когда подсматривают.

– Подсматривают?

– А ты любишь? – спросил Олег. – Вот ты думаешь, что никто тебя не видит, чешешься как свинья о дерево, ковыряешься в носу, достаешь оттуда жирную зеленую соплю… Убивал бы таких!

Скиф пугливо оглянулся, посмотрел по сторонам, вверх. В синем небе пронеслась стайка мелких птах. Верещат, машут крохотными крылышками, затеяли драку совсем как люди. Посыпались крохотные перышки.

– За нами разве подглядывают?

– Еще как, – ответил Олег. – В корчме, потом во дворе, да сейчас… Они потому на легких конях и без оружия, что в бой и не думают. А без тяжелых мечей и доспехов за нами легче.

Скиф зябко передернул плечами. Оглянулся, но всадники далеко, постепенно отстают. В их сторону никто вроде бы не смотрит. Впрочем, даже если они двое скроются из вида, опытный следопыт отыщет следы и через месяц, если за это время не размоют ливни.

– Не знаю, – пробормотал он, – с чего вдруг… Столько лет не замечали, а теперь вдруг! А может быть, следят не за мной?

Олег не ответил, красные волосы под встречным ветерком трепетали, похожие на раздуваемое пламя горящего дома. Лицо его показалось Скифу выкованным из светлого, но невообразимо твердого металла. В зеленых глазах не бушевало пламя, но Скиф видел сильный ровный огонь, рассчитанный на очень долгое горение.

Он с внезапным холодком понял, что его слова, сказанные просто так, чтобы уколоть, могут оказаться страшноватой правдой.

Олег иногда подносил к глазам ладонь козырьком, защищая их от солнца, но Скифу всякий раз казалось, что этот рыжеволосый всматривается не в даль, а в то, что за далью, что зримо только богам и тем людям, что бывают равны богам.

– А кто ты? – спросил вдруг Скиф внезапно.

Олег устало пожал плечами.

– Тебе-то что?

– Да так, – ответил Скиф. Он подумал, что на самом деле у него хватает своих забот, жизнь висит на волоске, к черту этого бродягу в старой волчовке… но все-таки этот бродяга единственный человек, кто за последнее лето не пытался обжулить, обмануть, ограбить, обсчитать в корчме. – Если я не всегда похож на простого бродягу, то ты – тем более. Мне все время кажется, что ты тоже от кого-то скрываешься, бежишь… Ты убил кого-то из знатных?.. Или ограбил казну местного царька? От кого ты скрываешься?

– От себя, – ответил Олег.

Всего двадцать лет тому, мелькнула горькая мысль, ему удалось ценой непомерных усилий свести воедино шестеро самых могучих чародеев, колдунов и волшебников. До этого между ними шла ожесточенная война, что не прекращалась ни на минуту. Уговорами, лестью, хитростью, силой – но удалось! Двадцать лет правят не своими крохотными мирками… из которых самый крупный не больше мелкого племени горцев, а всем человечеством. Но почему у него крепнет ощущение, что за эти двадцать лет счастья на земле вовсе не прибавилось? Может быть, даже стало меньше?

– От себя? – повторил Скиф непонимающе. – Это как? Что ты такое натворил?

– Я волхв, – ответил Олег горько. – Я всего лишь пытался сделать людей счастливыми.

Скиф широко распахнул глаза, став до щема в груди похожим на Таргитая.

– Как это?

– Ну, хотел, чтобы все жили справедливо и добродетельно.

В голосе волхва звучала неподдельная горечь. Скиф расхохотался:

– Вот оно что! Тогда понятно… Мой учитель говорил, что когда пробуешь людей сделать добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходишь к желанию перебить их всех! Вот потому он и пил беспробудно, только бы его глаза этих людей не видели.

Олег кивнул.

– Может быть, он прав.

Скиф поинтересовался:

– А почему ты в одиночку? Странствующие всегда сбиваются в кучи. И безопаснее, и легче. Да и есть с кем словом перемолвиться.

Олег покосился на него полусонно, ответил равнодушно, но подозрительному Скифу почудились насмешка и намек разом:

– Если странствующий не встретит подобного себе или лучшего, пусть укрепится в одиночестве. С глупцом не бывает дружбы.

Скиф ощерился:

– А я в друзья и не набиваюсь!

Олег хмыкнул, открыл было рот, но посмотрел на Скифа, засмеялся и смолчал. Скиф сказал рассерженно:

– Ну, говори! Говори, что хотел сказать!

Олег усмехнулся, голос его стал тише, добрее:

– Лучше отказаться от острого словца, чем от друга. Возможного, только возможного друга.

Скиф жадно всматривался в простор, что начинался по ту сторону конских ушей. Места тянулись незаселенные, хотя земля здесь неплохая, стоило бы жить и возделывать.

Далеко-далеко справа, упираясь вершинами в небо, белели острыми вершинами горы, а слева, как он уже знал от Олега, небо подпирают вековые леса, тропок там нет, народ пробирается только по берегам рек, а дальше в низовьях эти леса часто прерываются топкими поймами, где кусты растут твердые как железо, злые. Ни конному, ни пешему не пробраться, зато зверю тут такое раздолье, что даже бывалые охотники вздыхают, рассказывая о сокровищах тех дебрей, трясин и непролазных зарослей.

Там туры ходят не по десятку голов, как привыкли видеть они в пути, а такими несметными стадами, что редкие счастливчики, кому удавалось их узреть, не могли даже приблизительно сказать, сколько же голов видели, а когда идет стадо свиней, то землю нельзя разглядеть на расстоянии двух-трех полетов стрелы. Медведи здесь живут сытые, огромные, ленивые, их не боятся даже козы, эти гиганты чаще всего лежат кверху пузом в зарослях дикого малинника, лакомятся, а через кусты осторожно пробираются остроухие волки, высматривают круторогих оленей, но нападают и на опасных лосей, что ударом переднего копыта нередко проламывают черепа нерасторопным охотникам.

Зато по суходолу с грозным гулом, от которого дрожит земля, проносятся грозные табуны диких коней, волшебных, дивных, с огненными хвостами и глазами лесных зверей. Реки выходят из берегов от обилия крупной рыбы, а сверху не всегда разглядишь воду из-за обилия уток, гусей и всего, что плавает, ныряет, ловит рыбу, крякает и гогочет, создавая свой мир, мир реки.

Когда огромное красное солнце приблизилось к темному краю земли, Олег повернул коня в небольшую рощу. Из-под корней самого могучего дуба выбивается родник, а по всей роще видны побелевшие, как старые кости, сухие ветки. Все еще погруженный в думы, Олег неторопливо спешился, начал расседлывать коня. Двигался он как муха на первом морозе, медленно и осторожно, едва не засыпая на ходу, но Скиф молчал, помнил, с какой скоростью этот красноголовый может поймать нож и швырнуть обратно.

Хворост сразу исчез в красных языках огня. Сухие прутья часто щелкали, словно мелкие камешки под копытами тяжелого коня. От перегретой за день земли тянуло сухим теплом. Олег сидел перед огнем, сгорбившись, как старик, что-то чертил прутиком на земле.

Скиф придирчиво осмотрел коней, пучком травы потер бока, стреножил, поискал, чем бы еще заняться, но не нашел и, помывшись в ледяной воде, вернулся к костру.

Его красноголовый спутник поднял с земли засохший листок. Зеленые глаза всматривались долго и внимательно. Скифу почудилось, что Олег видит перед собой необъятную карту, по которой несутся конные войска, где горят города и веси, а в соседних землях ничего не подозревающие земледельцы убирают урожай.

Он не выдержал, спросил с насмешкой:

– Лечебная?

– Разрыв-траву, – ответил Олег все так же замедленно, словно засыпал или разговаривал еще с тремя невидимыми собеседниками, – называют еще спрыг-травой или скакун-травой… Когда засуха или что еще, она передвигается с места на место. Не так, как перекати-поле, а медленнее…

– Как вьюнок?

– Быстрее, – ответил Олег равнодушно, глаза смотрели уже не на траву, а в костер. Что-то видел, судя по том, как слегка поворачивались глазные яблоки, – быстрее… как жаба.

– Ну и что? – спросил Скиф уже раздраженно. – Сидеть среди поля и смотреть, вдруг какая трава поползет? Жизни не хватит! Это ж трава редкая?

– Редкая.

– Ну вот!

– Ее можно заметить издали, – пояснил Олег равнодушно. – Где она идет, там лопаются деревья… если наткнется, конечно. Даже камни – вщент, скалу в состоянии расколоть, если та окажется на дороге. Да и на тебя, если наползет спящего… гм…

За спинами раздался жуткий хруст. Скиф в испуге подпрыгнул, обернулся, рука на рукояти топора. Конь Олега выдвинулся из кустов, блеснули огромные зубы, бодро поедает молодые веточки. Так и кажется, что вот-вот схватит за плечо могучими челюстями.

Когда Скиф оглянулся во второй раз, ближайшие кусты уже словно ножом срезало, из земли торчат белые расщепленные прутья, а конь как ни в чем ни бывало сжирает соседний кустарник. Жрет, как траву, а то время как его конь, а у него хороший конь, деликатно срывает только самые сочные верхушки трав.

– Что у тебя за зверь? – пробормотал он. – Не понимаю.

– Конь? – переспросил Олег рассеянно. – Да так… Просто конь.

– Ничего себе просто! У меня не такой.

– Мы все не такие, – ответил Олег. – Мы все разные… Эх, как найти это счастье для всех! Одинаковое.

Он зачем-то перекладывал щепочки, сухие палочки, мелкие камешки. Скиф решил, что странный друг занимается колдовством, насторожился, колдунов никто не любит, но Олег, оказывается, просто строил преграды для ползущего червяка. Тот старательно выгибал спинку, полз, потом натыкался головой на препятствие и, если прутик оказывался мал, переползал, а если прутик оказывался выше, чем хотелось червяку, он разворачивался и полз в другую сторону, хотя с легкостью мог бы переползти и этот, ведь такие же точно червячки взбираются даже по дереву на самые вершины.

Скиф смотрел-смотрел, начал фыркать, тоже мне забава для взрослого сильного мужчины. Да еще для такого, который в состоянии поднять дубовую лавку и швырнуть через всю корчму! Не утерпел, поинтересовался:

– Что ты делаешь?

– Наблюдаю, – ответил Олег.

Он даже не повернул головы, пальцы на ощупь подобрали прутик потолще.

– За червяком?

– Да.

– А люди разве не интереснее?

– Есть общая основа, – ответил Олег кротко. – Мы все из одного и того же мяса. Да, все! Будь это жалкие червячки, гордые орлы, холодные рыбы или отважные и мудрые тцары. На всех нас одинаково действует солнце, дождь, холод… Всех нас одинаково тянет к женщинам, всеми нами владеют одинаковые страсти, все мы в дождь хотим спать, а весной нас всех одолевает бешеная страсть к размножению. На нас всех действует солнце на ясном небе и за тучами, нас подталкивают к неким движениям луна и звезды, нами руководит как затишье перед бурей, так и само посребурье… По червяку я могу предсказать и тебя.

Скиф отшатнулся. Олег раздвинул прутики, освобожденный червяк пополз в сторону деревьев, так и не поняв, что за высшая сила то мешала ему достичь цели, возможно – Высшей Цели, а потом вдруг вняла его молитвам или обетам и разом сняла все преграды.

– Это было оскорбление? – спросил Скиф с вызовом.

Олег поднял голову. Глаза такие удивленные, что Скифу стало стыдно. Однако волхв задумался, на лбу морщинки, сказал с некоторым удивлением:

– Оскорбление… Какое обыденное слово! И как часто люди прибегают к этим… оскорблениям. Странно, я за всю жизнь так никого и не… Не понимаю. Почему бы это?

Он умолк, на лбу морщины стали глубже. Скифу стало настолько не по себе, что снизу вдруг остро начали колоть сучья, от земли потянуло могильным холодом. Олег поднялся, нарубил веток, бросил у костра.

– Поспи. Сейчас ночи короткие.

Но сам остался сидеть у костра. Перед глазами все еще пресмыкалось жалкое тельце червячка. Неужели верно, как говорят старики, что если знать, когда и в какой час ты родился, то судьбу твою можно рассказать наперед?