Контролер. Бригантины поднимают паруса

© Никитин Ю. А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Часть I

Глава 1

Вдали от ленты идеально ровного шоссе проплывает зеленое поле, огороженное декоративным забором. Я засмотрелся на прекраснейших коней снежно-белого цвета с роскошными гривами и хвостами, довольные и счастливые пасутся и весело взбрыкивают в пышной зеленой траве.

В громадном загоне их только двое, полные хозяева. Наш автомобиль проводили взглядами абсолютных и безраздельных властелинов этих полей.

На той стороне зеленого пространства скромный особняк за пять-семь миллионов долларов. Некий аналог садового или охотничьего домика, куда хозяин наведывается изредка после утомительных раутов и вечеринок…

Эсфирь проследила за моим взглядом.

– Красавцы. В твоем будущем останутся?

– Тебе честно, – уточнил я, – или политкорректно?

– Разведчикам важна точность, – ответила она сердито. – А политкорректность засунь себе… или политикам сам знаешь куда.

– Какая ты неполиткорректная, – упрекнул я с удовольствием. – Эти избушки-развалюшки интересны разве что для любителей, которым бы жить в пещерах без нынешней угнетающей их нежные души техники. Даже не представляешь, насколько мир будет интереснее и красивее нынешнего убожества, что сейчас кажется даже умным людям вершиной хай-тека и просто ах-ах!.. совершенством.

Она вздохнула.

– Не верю. Такую красоту в прошлом кто оставит?

– А где сейчас, – поинтересовался я, – романтичные ямщики, трубочисты Ганса Христиана, коробейники и прочие-прочие?.. Ямщики, правда, пересели за руль автомобилей, но уже и шоферы вот-вот исчезнут под натиском самоуправляемых автомобилей, которыми наконец-то оправдают свое название. Не скули, сама же сказала, нет таких, кто предпочел бы жить в том старом мире! Тогда только от простейшего туберкулеза умирали десятки миллионов человек в год.

Она покачала головой.

– Это тогда. А сейчас посмотри по сторонам, мебель ты бесчувственная!.. Посмотри, какой мир!

Я не стал крутить головой, и так все вижу, ответил мирно, с женщиной опасно спорить:

– Как во времена Гарун аль-Рашида. Та же сказочная роскошь, беспечность, радушие…

– Только вот нравы, – сказала она с объективностью девочки из консервативной семьи.

– Раскованнее?

Она посмотрела с удивлением.

– Ты что? Это как смотреть старые фотографии Ирана: все выглядит по-европейски, девушки с открытыми лицами, в макияже и в коротких юбках… а сейчас средневековье, женщины даже не в хиджабах, а в никабах, а то и в парандже!

– Но в Дубае сплошной праздник, – заметил я. – Даже при этом средневековье.

Ее глаза слегка расширились.

– Похоже, не знаешь, что здесь всего пятнадцать из ста местные, а все остальные – понаехавшие?.. Восемьдесят пять процентов населения без права гражданства!.. И соответствующих льгот.

Я двинул плечами.

– В обслуживающий персонал берут только мусульман из более бедного Йемена, Пакистана и прочих исламских стран, так что со стороны и не видно, если на виду только понаехавшие.

Мы въехали в предместье столицы Эмиратов. Автомобиль свернул на тихую улочку, некоторое время двигался вдоль ряда ухоженных домиков, затем Эсфирь направила его на небольшую стоянку перед аккуратным двухэтажным домиком из белого кирпича, но с красной черепичной крышей.

– Неплохо устроилась, – заметил я. – Домик как из мультика про Рапунцель.

Она покинула автомобиль, во взгляде мелькнуло недоверие.

– А разве твоя Рапунцель жила не на дереве?

– Если классику изучать по детским мультикам, – ответил я, – а не по классическим операм.

– Ого, – сказала она, – где-то в детстве афишу видел? Ну и память у тебя!

Я пояснил с достоинством:

– У меня в самом деле родители со старыми устоями… Ах да, у вас это значит, что ничего, кроме Торы, не читают…

Не отвечая, она с достоинством направилась к домику, но шаги замедлила, давая возможность программе успеть сканировать ее лицо и фигуру и тщательно сличить с заложенным в память образом.

– Надо проц мощнее, – сказал я сварливо ей в спину, – уже есть даже в свободной продаже. И проги нужно ставить на самоапдейт…

Она не ответила, а когда взялась за дверную ручку, там пискнуло, сверху приглашающе вспыхнул и тут же погас зеленый огонек.

За дверью распахнулась широкая и очень типовая прихожая, что и понятно, если заглянет местная полиция, должны видеть, что и здесь «как у всех», памяти не за что потом зацепиться и все быстро сотрется из воспоминаний.

Справа большая роскошная гостиная, в Дубае даже у бедных гостиные комнаты большие и хорошо оборудованные, это уважение к гостю, слева кухня, столовая и малая гостиная, а наверх ведет лестница уже в личные покои, куда гости ни за что не поднимутся, это осталось со времен, когда существовали женские половины для гарема.

Она кивком послала меня наверх, словно хозяин новую наложницу в свою спальню, я горестно вздохнул, но потащился на второй этаж, переступая через ступеньку.

– Хороший домик, – заметил я. – Сколько отдала?

– Аренда, – сообщила она.

– Сколько в месяц?

– Не знаю, – ответила она с полнейшим равнодушием. – Наша строительная фирма арендует. Это чтоб разные сотрудники могли приезжать и останавливаться, не бронируя номера в дорогих отелях. У нас деньги берегут, мы не русские, которые потому и нищие при всех своих природных богатствах.

Я спросил коварно:

– Эмир Мухаммад позволяет израильтянам что-то строить в своем королевском эмирате?

Она взглянула с холодным высокомерием.

– Я работаю в германской строительной фирме.

– Прости, Эсфирь, – сказал я примирительно, – Эсфирь Ройтблат… Хотя фамилия у тебя немецкая. Имя, кстати, тоже почти немецкое. На немецком ты Блюм.

– Звучит отвратительно.

– Но тебе идет, – ответил и торопливо добавил: – Вообще тебе все идет. Даже когда на тебе ничего лишнего.

Она покосилась в мою сторону с подозрением:

– Звучит как-то двусмысленно… Вообще-то для арабов мы все франки. Которые однажды остановили натиск их армии ислама в Европу почти под Парижем. Располагайся, можешь сделать кофе… а я сейчас вернусь.

Я проводил ее взглядом, уже подключился к внутренней сети и вижу маленькую комнату, которая вроде бы не существует в доме, так как защищена от любого подслушивания, оттуда свяжется со своими и получит инструкции, а я, понятно, за это время приготовлю кофе.

Для этого не нужно даже спускаться на первый этаж, вон на столе небольшой портативный аппарат на две чашки, моментально размелет зерна, приготовит и разольет по чашкам, а еще и пискнет «Готово!»

Когда она вышла, освеженная и поправляющая волосы, якобы все это время провела в душевой комнате, хотя в самом деле заскочила туда на минутку, я уже поставил на стол две чашки горячего парующего кофе и раскладывал на широкой плоской тарелке печенье.

– Ого, – сказала она и села напротив, – и печенье отыскал… Тебя в разведчики взяли не из домушников?.. Ой, и кофе латте.

Я сказал скромно:

– Мне показалось, что это тебе подходит больше. Что-то в тебе эдакое латтетное…

В ее взгляде промелькнуло удивление.

– Почему латте?

– Тебе идет, – объяснил я. – По твоему психологическому характеру подходит именно латте и в меньшей степени капучино.

Она указала взглядом на мою чашку:

– А себе эспрессо?

– Ну да, – ответил я и сделал большой глоток, выказывая, что мне начхать на древние правила этикета, – потому что я экспрессионист временами. Могу экспрессивные картины рисовать, но не стану.

– Почему?

– А на фига? – спросил я.

– Ну… это же высокое искусство.

Я сделал еще глоток, закрыл глаза от удовольствия.

– Хрень. Все хрень.

– Грубый ты, – сказала она с отвращением. – И невежественный.

– Лет через сорок-пятьдесят, – пояснил я, – не будет никакого искусства.

– Будет, – возразила она с вызовом.

Я взял печенье, переспросил:

– В новом мире?

Она сказала резко:

– А что будет?

– Вместо извозчиков появились самобеглые коляски, – сказал я. – Это еще могли предположить. Но вот Интернет никто и представить себе не мог… Прекрасное печенье, люблю восточные лакомства!.. А новый мир будет в миллион раз непохожее… Да что там миллион! Вообще будет другим. Будь у тебя сейчас диапазон зрения пошире… ну-ну, не обижайся, я говорю о шкале инфракрасного до ультрафиолета, включая рентгеновское и прочие возможности видеть в гамма-лучах и всех прочих… так вот, ты бы видела эти картины… гм… иначе. Как нечто крайне примитивное и не использующее возможности. Что-то вроде детских каракуль, только хуже и глупее.

Она хмуро смотрела, как я жру восточные сласти и запиваю и без того сладким кофе, что крайне неинтеллигентно, но трансчеловеку насрать на то, что считается интеллигентностью в уходящем в прошлое веке, у трансчеловеков собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.

– Ладно, – сказала она с вызовом, – если ты такой продвинутый, то как отбить эти заряды?

Я допил кофе, с сожалением посмотрел на кофейный агрегат.

– Отбить, это в каком смысле?

– Прямом.

– Понял-понял… Если заказать ему вторую, перегорит от усердия?

– Нет, – буркнула она.

– Тогда от жадности?

Она повернулась, коротко взмахнула рукой наискось и по горизонтали, словно режет кому-то горло. Аппарат недовольно загрохотал, с треском перемалывая зерна, а я подумал, что кофе она пьет сама часто, судя по жесту: обычно самые простые присваиваем наиболее частым командам.

Я сам поднял и взял чашку, но огонек мигнул, предупреждая, что сейчас хлынет еще струя.

Эсфирь молча ждала, когда я наполню и поставлю обе чашки на стол, взяла свою и взглянула в упор.

– Так как?

Я сказал задумчиво:

– А если попробовать другой путь…

– Ну-ну? – сказала она в нетерпении. – Что-то ты какой-то заторможенный. Или еще не отмерз после своей Тугусии?

– Когда смотрю на тебя, – пояснил я, – такую злую и кровожадную, так хочется проявить себя в чем-то гуманитарном… Например, обойтись без стрельбы простым жульничеством.

Она посмотрела исподлобья.

– А сумеешь?

Я спросил обиженно:

– Думаешь, жульничать умеют только евреи?.. А вдруг я родом с Украины?.. Ага, вздрогнула. То-то.

– Говори, – сказала она в нетерпении. – Ты многословный, как итальянец.

– Если прийти к Хиггинсу, – сказал я, – и сообщить ему, нам, дескать, известно, что с Украины вам продали ядерные заряды. Конечно, наши информаторы поступили непорядочно, поделившись такими сведениями, но за пару сот долларов некоторые и мать родную продадут, а что уж говорить, если речь о миллионе за такую информацию?

Она поморщилась.

– Вот так все просто?

– Иногда простота, – сказал я скромно, – лучше заумности. Ладно, отвергая мою святую простоту, предложи хитрый еврейский вариант.

Она старательно подумала, у женщин это заметно, это у нас никак не выражается, потому что все время о чем-то да думаем, пусть даже о бабах, а вот когда задумывается женщина – это всегда зрелище, пусть даже и не такое умилительное, как когда о чем-то размышляет такое забавное существо, как, к примеру, Катенька.

– А если зайти с другого конца? – поинтересовалась она.

– Это по-еврейски, – одобрил я. – С какого?

– Отыскать шейха Хашима, – предложила она. – Покупающего эти заряды.

– И что ему скажем? – спросил я. – Посоветуем стать демократом?.. Ни один мужчина не согласится!

– Почему?

Я ответил по-еврейски вопросом на вопрос:

– А ты знаешь, какой у него гарем?

Она сказала язвительно:

– А при хорошем гареме ни один мужчина не пойдет в демократию?

– Конечно.

– Ни при каких условиях?

Я двинул плечами.

– А какие могут быть условия предпочтительнее? Миллионы, миллиарды долларов? Так их добывают, чтобы покупать женщин. Какой мужчина согласится на обратный обмен?

– Разве что станет импотентом, – предположила она задумчиво.

– А кто в этом признается? – спросил я. – Нет уж, все равно будет держать гарем. Разве что чуть сократит… Хотя, конечно, зерно в твоем чисто женском неприличном предположении есть. Шейх живет в старых координатах. Попробуй ему объяснить, что если распустит гарем и примет демократические ценности, то все женщины мира будут почти что в его гареме, а еще вполне легально можно в жены брать ишаков, коз, малолеток, в том числе самцов, а также все-все, что может измыслить свободное демократическое мышление.

Она поморщилась.

– Как вы, мужчины, в первую очередь понимаете демократию!

– Потому что мы по своей природе демократичны, – объяснил я. – Слыхала о такой науке, как антропология?

– Это ловля бабочек?

– Нет, – сказал я, – ловля бабочек – это энтомология. Значит, шейх Хашим… Надо посмотреть…

Она оживилась, но взгляд бросила на меня крайне удивленный.

– Едем к нему?

– Погоди, – сказал я, – сперва поищем его по планете… Ну, не в буквальном смысле.

– Именно так и думала, – заявила она сердито. – На меня непохоже. Ты же у нас думатель!

– Именно, – согласился я солидно. – Стратег!.. А не жаба ходячая.

– А в каком смысле?

– Сперва поищем по Дубаю, – объяснил я, – и его окрестностям.

Она посмотрела испытующе.

– Это займет месяцы. Или знаешь, где искать?

– Нет, – ответил я, – но сейчас узнаем. Если ты еще не знаешь, то в мире появился Интернет. Осталось только научиться им пользоваться…

– А ты умеешь?

– Сейчас посмотрим, – сказал я скромно.

Глава 2

Она с недоверием смотрела, как я вытащил планшет и быстро-быстро двигаю пиктограммки, печатаю что-то непонятное, бахвалясь перед женщиной, мужчины всегда бахвалятся, даже когда не бахвалятся.

Язык программирования, судя по ее лицу, незнаком, то ли что-то совсем новое, то ли самый низший, чем разбалованные программеры теперь пренебрегают, в конце концов вывел на экран вид со спутника на город, быстро отыскал крохотное здание отеля и прозумил его, не слишком теряя в четкости.

Эсфирь поинтересовалась с недоверием:

– Он там?

– Не знаю, – ответил я все так же скромно, – однако оставленные в инете следы привели сюда… Вид, как говорится, сверху. Ну, сама понимаешь, орел смотрит из-под небес. Если не поняла…

Она прервала:

– Да поняла, поняла! Орел ты наш изподнебесный.

– Вот-вот, – согласился я. – Даже орлище… Сейчас подключимся к этой системе…

Она смотрела непонимающими глазами, да и как понять, если сам не понимаю, никто не врубится в эту бессмыслицу, но нужно показать, что взламываю некие защитные системы, вхожу в какие-то корпоративные сети, ищу, нахожу, используя свой исполинский потенциал доктора наук и навыки оперативной работы разведчика высшего и сверхвысшего класса.

На экране появились изображения интерьера комнат, я заглянул в одну, другую, третью, эти пустые, но в четвертой эротическая сцена, остановился посмотреть с интересом.

Эсфирь негодующе фыркнула.

– Злая ты, – сказал я с сочувствием. – Это же демократия. И так можно, хотя вообще-то этот вариант и для меня в какой-то мере новость, если учитывать местные модификации…

Она фыркнула.

– Ну да, новость!.. В тоталитарных государствах, как у вас, такое можно только на тайных дачах. Вам так еще слаще, запретное всегда интереснее. Постой, а что это?

Я вернул изображение, но сразу покачал головой.

– Это просто богатый турок. В Турции тоже есть богатые, не знала?.. Хотя если богатый, то еврей точно, хоть и турок.

– Ищи шейха, – напомнила она.

Я сказал осторожно:

– Кажется, нашел…

Она затаила дыхание, глядя, как я вывожу на экран изображение то с одной камеры, то с другой, морщусь, все не устраивает такую цацу, наконец возник вид на роскошный коридор с рядом дверей через громадные промежутки, что говорит о размере апартаментов.

– Что, – спросила она, глядя то на экран, то на мое довольное лицо, – что нашел?

Я кивнул на экран.

– Смотри. Вот как твой план рухнет.

Она наклонилась рядом, всматриваясь в экран ноутбука и касаясь моего плеча мягкой горячей грудью. В дальнем конце распахнулись двери лифта, выдвинулся богато сервированный столик на колесах.

Официант выкатил привычно красиво и торжественно, каждый гость на этом этаже почти король. Благодаря богатым клиентам отель живет, процветает и повышает свой рейтинг, а тем самым и чистую прибыль, это усвоили даже в социалистических странах.

Поближе к камере застыли по обе стороны двери двое рослых и подтянутых мужчин в строгих деловых костюмах. Мой мозг, изнывающий от безработицы, тут же отыскал о них все, что попало в Сеть и что мог нарыть из телефонных разговоров, эсэмэсок, скайпа и прочих мессенджеров.

Один успел побывать в настоящих боевых действиях в Йемене, второй не покидал столиц Европы, охраняя важных персон и обеспечивая безопасность секретных комплексов. Оба тертые, крутые и повидавшие мир.

Официант в недоумении остановился по жесту одного, второй отстранил его в сторону, а первый охранник тщательно осмотрел все блюда, поднимая блестящие металлические крышки, отодвинул обе дверцы по бокам и посмотрел, что внутри, даже я увидел пару бутылок вина и кулинарные деликатесы.

Эсфирь шепнула зло:

– Что они там хотят отыскать? Убийцу с пулеметом?

– Смотри-смотри, – сказал я.

Когда с осмотром было покончено, официант потянулся было к своей повозке, но первый охранник придержал его за плечо.

– Нет-нет, мы сами.

Голос прозвучал строго, официант опустил руки. Второй вернулся к двери, постучал и, дождавшись, ответа, сказал негромко:

– Ибрагим, Бурак бьет копытом.

Эсфирь вздохнула, так не пройти, даже знакомому голосу Ибрагим не верит, требуется еще и условное слово, что говорит не под дулом пистолета.

– Ваша репутация, – сказал я поощрительно. – Вон как Моссада боятся!

Она буркнула:

– Это комплимент?

– Не знаю, – ответил я, – конституция. В смысле, константа… констатация!

– Еле выговорил, да?

На экране дверь приоткрылась, я успел увидеть лицо не Хашима, а такое же сильное, волевое, как у охранников в коридоре, лицо молодого мужчины, словно только что из тренировочного лагеря американского спецназа первого выпуска.

Первый вкатил тележку и тут же вышел, настороженно поглядывая по сторонам.

Официант мирно ждал, когда выкатят обратно, это заняло какое-то время, но первый охранник что-то выслушал, кивнул. Я думал, вручит официанту купюру, но на столике уже лежат пара бумажек на чистом блюдце.

Похоже, сумма приличная, официант расцвел, как майская роза, поклонился, прижав руку к сердцу, и, чуть ли не подпрыгивая, погнал пустую тележку обратно к лифту.

– Да, – проговорила Эсфирь с неохотой, – этот вариант… затруднителен.

– Увы, – согласился я, – не для сопливых.

Она ожгла меня взглядом.

– Можно подумать, у тебя бы все вышло!

– Что ты, – сказал я таким тоном, что даже не взялся бы за такой пустяк, – куда мне…

Она прошлась по комнате, быстрая и грациозная, полная злой силы, но женщина всегда найдет виноватого, если рядом мужчина.

Я сижу тихонько, помалкиваю, она развернулась ко мне круто, как в испанском танце, глаза полыхнули, словно молнии.

– Чего сидишь? Сидят тут всякие… Еще и развалился! Ты что-то должен придумать!

– Почему я?

– Ты мужчина или нет?

– А как же равноправие? – пискнул я голосом европейского демократа. – Не будет ли это ущемлением женских прав, свобод и чего-то там еще вроде харасмента твоих потаенных инстинктов…

– Не продолжай, – прервала она. – От тебя ничего, кроме гнусностей, не услышать.

– Молчу, – сказал я покорно.

– Нет, – возразила она, – ты скажи, как ликвидировать этого Хашима, а потом молчи в тряпочку!

Я вздохнул, развел руками.

– Это вопрос тактики, а я стратег. Мне бы миром править, а ты с такими мелкими вопросиками! Это умаление моего мужского эго.

– Мелкими вопросиками? – сказала она резко. – Вопрос выживания Израиля!

Я отмахнулся.

– Выживет. Даже под Вавилоном выжил, как и под Римом, а теперь и вовсе… Да и вообще…

– Что?

– Подумаешь, – сказал я с небрежностью, – точка на карте мира!.. Я вот думаю над расширением галактик!.. И в то же время не уверен, что разбегаются, а не начали сбегаться. Свет ползет медленно, видим то, что было там сотни миллионов лет тому… А ты как считаешь, сбегаются или разбегаются?

Она отрезала:

– Для меня Израиль и есть вселенная. И не пытайся даже, понял?

– Чего не пытаться?

– Всего, – пояснила она. – Как до этой осторожной сволочи добраться?.. Даже к окнам никогда не подходит!

– А то бы с крыши напротив?

– А что лыбишься? У меня медаль за стрельбу!

Я ухмыльнулся.

– Это было в школьных соревнованиях.

– В университетских, – сказала она зло. – Всемирная студенческая олимпиада!

– Второе место, – напомнил я нагло. – А первое получила бурятка из Улан-Удэ.

Она огрызнулась:

– У вас вся армия на бурятах. Я тоже читаю американскую прессу!

– В европейской пишут то же самое, – заверил я. – Посмели бы писать иначе, чем велит дядя Сэм! В общем, янки раскрыли секрет нашей непобедимости. Может, и вам подумать насчет бурятской дивизии? Провести им массовое обрезание, надеть под шлемы кипы, отрастить пейсы, всего-то делов!.. А что Тору не знают, так кто у вас ее знает?

– Подумаем, – буркнула она.

– Кто бы сомневался!

– А теперь, стратег, признаешься в бессилии решать тактические вопросы?

– Просто не снисхожу со своих высот, – пояснил я скромно.

– Ну снизойди!

– Чего ради?.. Я мир готовлюсь спасать. Надо копить энергию. Вот сейчас полежу, потом поем…

– Я тебе поем, я тебе поем!.. Ты сегодня уже ел!

Хорошее время наступило, подумалось мне само по себе. Каждая женщина, с которой даже просто вступаешь в разговор, ведет себя как жена, что естественно в открытом демократическом обществе.

Такое было бы немыслимо в диком прошлом, где существовали ревность и права на женщину, а сейчас эти анахронизмы остались только в исламском мире.

Человечество превращается в одну семью, хотелось бы добавить «большую и дружную», но даже в мелких семьях не всегда все дружно, но все-таки семья – другой уровень общения и доверия, так что мир идет в нужном направлении.

– Уже поздно, – сказал я с искренним сожалением, потому что самому жалко треть жизни отдавать на сон, в котором меня не существует, а только что-то ремонтируется в носителе, на котором я в записи. – Пока доедем до Хиггинса, он уже спать ляжет.

Она спросила сердито:

– Ты на что намекаешь?

– Что могу остаться спать у тебя, – сообщил я великодушно. – Я добрый. Можешь и ты рядом… с кроватью. Там хороший коврик, уже посмотрел. Только согнуться придется, но у тебя получится, ты еще не слишком…

– Не слишком чего? – спросила она с подозрением.

– Не слишком толстая, – пояснил я. – Поместишься.