Действующие лица
ФРЕЙД – сорок пять лет
ОТЕЦ – сорок с небольшим
МАТЬ – сорок с небольшим
ДОРА – восемнадцать
ВОЛЬФ – двадцать с небольшим
ГЕРР КЛИППШТЕЙН – ближе к сорока
ФРАУ КЛИППШТЕЙН – тридцать
МАРСИ[2] – двадцать
Декорация
Вена осенью и ранней зимой 1900 г., другие времена и места в период с 1896 до 1902 гг. Декорация представляет собой все эти места одновременно, включая письменный стол ФРЕЙДА, стул и кушетку, диван и несколько самых обычных предметов мебели в доме ДОРЫ, столовая в отеле, кровать в глубине сцены, гостиная в доме у озера, кабинет ГЕРРА КЛИППШТЕЙНА, улица, берег озера, лестницы, ведущие на различные уровни. На авансцене диванчик на двоих, над которым по большей части или полностью воображаемая рама становится окном, зеркалом и рамой картины, в зависимости от того, как соотносятся персонажи в этот конкретный момент. Что представляет собой та или иная часть сцены в любой конкретный момент зависит от того, что и когда делают там персонажи. Люди – реальная география. Единство декорации – момент важный. Никаких изменений по ходу спектакля быть не должно, за исключением естественной миграции бутафории, а иногда перемещения деревянных стульев, осуществляемой актерами в соответствующих ролях. МАТЬ в этом смысле весьма полезна: ее навязчивое стремление к чистоте предоставляет ей широкие возможности для того, чтобы что-то переставлять или передвигать. МАРСИ тоже может внести свою лепту, хотя главная ее работа – заботиться о двух детях Клиппштейнов, Петере и Гриндль, роли которых исполняют две куклы в полный детский рост, в викторианской детской одежде, без волос и лица, с пуговицами вместо глаз. Если бутафорию или детей требуется переставить, МАРСИ или МАТЕРИ следует проделать это во время пауз, которые заполняются вальсами. Время и пространство подвижны, и за исключением коротких периодов времени, необходимых для переодевания, все персонажи должны находиться на сцене и не застывать. Если они не участвуют в действе, но продолжают заниматься своими делами в других частях сцены, с тем, чтобы уже быть наготове к картинам, в которых участвуют. Непрерывность движения спектакля – неотъемлемая часть сюжета. ДОРА может наблюдать за ФРЕЙДОМ с другой стороны сцены, входить и выходить из любой картины по необходимости, и мгновенно принимать участие в последующей картине. Время и пространство постоянно проникают друг в друга. Не должно быть никаких затемнений, за исключением специально оговоренных. Каждая картина плавно перетекает в следующую, без разрыва и паузы. Число картин – на усмотрение режиссера и для удобства актеров, но действие всегда непрерывное. Ни при каких обстоятельствах текст не должен искажаться акцентами актеров.
Действие первое
Картина 1
(Какое-то время мы слушаем вальсы Штрауса, а к окончанию последнего, «Императорского», свет в зале начинает гаснуть и медленно разгораться на сцене. Когда звук горна возвещает о последней части вальса, на сцене появляется ДОРА, выходит на середину, вроде бы танцует, застенчиво, но останавливается, когда видит МАТЬ, которая выходит в гостиную, чтобы стереть пыль. ОТЕЦ появляется несколько мгновений спустя, идет в кабинет ФРЕЙДА, смотрит в окно. Следом за ним ВОЛЬФ, подходит к креслу ОТЦА, садится в него. МАРСИ выкатывает коляску с двумя куклами-детьми. Выходит ГЕРР КЛИППШТЕЙН, за ним – ФРАУ КЛИППШТЕЙН, коротко встречается взглядом с ДОРОЙ. И когда вальс близок к завершению появляется ФРЕЙД, берет из коробки на столе сигару, садится под затихающий гром музыки. Все актеры на мгновение замирают, следует громкий щелчок, и свет ярко вспыхивает – словно все разом сфотографированы, и каждый отделен от остальных. Тут же ФРЕЙД начинает говорить, как бы продолжая разговор с ОТЦОМ, а остальные занимаются своими делами: МАТЬ вытирает пыль, МАРСИ прогуливает детей и т. д.)
ФРЕЙД. Как я понимаю, эта болезнь появилась у вас еще до свадьбы.
ОТЕЦ. Разумеется. За кого вы меня принимаете?
ФРЕЙД. На этот счет ничего сказать не могу, но чтобы помочь вам, я должен задавать вопросы и рассчитываю услышать в ответ правду.
ОТЕЦ. Это я понимаю. Излечение возможно?
ФРЕЙД. Я готов за это взяться.
ОТЕЦ. Моя сестра говорила, что вы очень одаренный. Думаю, вы лечили ее от нервного расстройства.
ФРЕЙД. Да, я помню. Как она?
ОТЕЦ. Все у нее хорошо. В смысле, она умерла. Вашей вины в этом нет. Вы лечили и моего брата Отто. Старого безумного Отто, как мы его называли. (ФРЕЙД смотрит на него). По-доброму, естественно.
ФРЕЙД. Очень несчастный человек.
ОТЕЦ. Ну, не знаю. По мне он совершенно счастлив. Имитирует голоса домашних животных. И у него получается отлично, если кому-то хочется это слышать. Послушайте, скажите мне правду, эти нервные заболевания иногда… э… передаются по наследству?
ФРЕЙД. Такое возможно. А почему вы спрашиваете?
ОТЕЦ. Дело не во мне… Я вполне нормален. Во всяком случае, так думаю. Я тревожусь о моей дочери.
МАТЬ. Дора, почему ты никогда не помогаешь мне с уборкой?
ОТЕЦ. Моя дочь – удивительная девушка. Красивая, умная… У меня нет слов, чтобы сказать, как она дорога мне, всем нам.
ДОРА. Мама, папочка поправится, так?
МАТЬ. Твой отец опять заболел? До чего у него слабое здоровье. Тебе лучше держаться от него подальше. Я бы точно держалась, если бы могла. Одному Богу известно, что ты можешь от него подхватить. Протри этого фарфорового бычка, дорогая. Молодец. Нет, ЭТОГО!
ОТЕЦ. Мы очень близки. Во всяком случае, были близки.
ДОРА. Я не знаю, что сделаю, если что-то случится с папочкой.
ОТЕЦ (обращается через сцену к ДОРЕ). Моя Дора просто прелесть. И все у нее будет хорошо, что бы ни случилось с ее бедным старым папочкой.
ДОРА. Но мне не нравится, что ты постоянно болеешь. Это эгоистично.
ОТЕЦ. Тогда я поеду в Вену, посещу доктора Фрейда, и он меня вылечит, идет?
ДОРА. Доктор Фрейд – хороший специалист?
ОТЕЦ. Твои тетя Сильвия и дядя Отто говорили, что лучший.
ДОРА. Но тетя Сильвия умерла, а дядя Отто – безумец.
МАТЬ. А мне Отто нравится. Когда я видела его в последний раз, он мычал, как корова. Гостей немного смущало, признаю, что он говорил со своей едой, с вожделением смотрел на ростбиф, смеялся, глядя на сливки, но я к этому привыкла. (Смотрит на ОТЦА). К чему только мы ни привыкаем. Протри вот то пятнышко, около грелки для ног.
ОТЕЦ (обращаясь к ФРЕЙДУ). Скажите, пожалуйста, а не согласитесь вы принять Дору, чтобы заверить нас, что ничем серьезным она не больна? Тем самым вы принесете нам безмерное облегчение.
ФРЕЙД. А что не так с вашей дочерью?
ОТЕЦ. Она падает в обморок, у нее головные боли, затрудненное дыхание, боли в животе, но врачи не могут определить физическую причину для всего этого. Она в глубокой депрессии, и не мать нашла написанную ей записку, которая очень нас встревожила.
ДОРА. «Дорогие мама и папа. Недавно я много думала о смерти. Какое умиротворение она принесет и как будет чисто».
МАТЬ. Дора, почему ты не протираешь столовые приборы?
ОТЕЦ (проходит мимо стола, за которым КЛИППШТЕЙНЫ пьют чай с МАРСИ и детьми). И она воображает что-то ужасное обо мне, о наших друзьях Клиппштейнах, и все больше грубит своей матери, а этого я потерпеть не могу.
ДОРА. Я протирала столовые приборы в четверг.
МАТЬ. Если не протирать столовые приборы, они гниют.
ДОРА. Столовые приборы не гниют. Гниют люди.
МАТЬ. Разумеется, гниют, но это не мешает нам время от времени поглаживать их, так? Так что будь хорошей девочкой и протри столовые приборы. Тогда Бог улыбнется тебе и найдет мужа.
ДОРА. Мы никогда не пользуемся этими столовыми приборами.
МАТЬ. Мы должны использовать наши лучшие столовые приборы за едой? Класть в рот? Откуда мы знаем, что на них может попасть? Мы не эрцгерцоги. У тебя грязные руки, Дора. Помой их.
ДОРА. Руки у меня чистые.
МАТЬ. Грязные руки – грязные мысли.
ДОРА. Мои руки красные от частого мытья.
МАТЬ. Ты такая красотка, Дора, у тебя такие грустные глаза, такая изящная фигура, ты грациозна, умна, у тебе хорошие волосы, но ни один мужчина в здравом уме не посмотрит на тебя. Знаешь, почему?
ДОРА. Потому что я умнее их.
МАТЬ. Потому что посмотри на свои руки. Они выглядят, как крабовое мясо, отвратительные, и такие грязные. А еще ты слишком худа. Ты больна?
ДОРА. Нет, мама, все у меня хорошо.
МАТЬ. Ты выглядишь больной.
ДОРА. Я здорова.
МАТЬ. Не выглядишь ты здоровой.
ДОРА. Сожалею, мама.
МАТЬ. Если на то пошло, выглядишь ты ужасно.
ДОРА. Я делаю все, что могу.
МАТЬ. Выглядишь ты, как кошачья блевотина. Знаешь, что говорит фрау Клиппштейн?
ФРАУ К. Ее не волнует, что я говорю.
МАТЬ. Она говорит, что твой отец прав и тебе нужно поехать к тому милому доктору, как там его зовут?
ДОРА. Не нужен мне доктор. Я ненавижу докторов. Я не могу дышать.
МАТЬ. Ты же не хочешь стать такой же, как дядя Отто?
ДОРА. Все у меня хорошо, я просто не могу дышать.
МАТЬ. Я думаю, его фамилия Фадд. Да, Зигфрид Фадд.
ДОРА. Фрейд, мама, Зигмунд Фрейд, и я к нему не поеду.
(ФРЕЙД встает, протягивает к ней руку из своего кабинете. Она подозрительно смотрит на него через сцену).
Картина 2
ФРЕЙД. Привет, Дора. Как ты сегодня?
ДОРА. Это вопрос с подковыркой?
ФРЕЙД. Ты не очень-то мне доверяешь, так?
ДОРА. Я совсем вам не доверяю. А есть необходимость?
ФРЕЙД. Это бы помогло. Почему бы тебе не подойти и присесть?
ДОРА. Не нравятся мне кабинеты. У них скрытые мотивы.
ФРЕЙД. Ты хочешь сказать, что у людей в кабинетах скрытые мотивы?
ДОРА. Нет, я про кабинеты, ты входишь, тебе начинают есть и переваривать, а через какое-то время ты исчезаешь.
ФРЕЙД. Ты в это веришь?
ДОРА. Конечно. Я совершенно безумна. Разве мой отец вам не говорил?
ФРЕЙД. Он сказал, что ты несчастна и попросил меня тебе помочь.
ДОРА. Много он вам платит?
ФРЕЙД. Достаточно.
ДОРА. Только за разговоры со мной?
ФРЕЙД. Более-менее.
ДОРА. Та еще работа.
ФРЕЙД. Мне нравится.
ДОРА. Хорошо, давайте с этим побыстрее закончим, задавайте ваши врачебные вопросы. Отрабатывайте свои деньги.
ФРЕЙД. Какие вопросы ты хочешь услышать?
ДОРА. Знаете, не собираюсь я говорить вам, как это делается, но это такой порядок, после обмена ничего не значащими фразами, спрашивать, чем я болела в детстве.
ФРЕЙД. Чем ты болела в детстве?
ДОРА. Всем. Ветрянкой, свинкой, бери-бери, проказой… Мой брат Вольф подхватывал все первым, в очень легкой форме, потом заражал меня, и я лежала пластом. На спине. Отвратительная поза, доложу я вам. Не рекомендую.
ФРЕЙД. Ты винишь в этом брата?
ДОРА. Да, я уверена, он это делал сознательно.
ФРЕЙД. Ты любишь брата?
ДОРА. Он нравился мне больше до того, как начал изображать взрослого.
ФРЕЙД. Ты не хочешь становиться взрослой?
ДОРА. Такой – нет.
ФРЕЙД. Какой именно?
(ВОЛЬФ с газетой идет к дивану, тогда как МАТЬ вытирает пыль).
МАТЬ. Вольф, если ты грязными ногами ходишь по моему чистому полу, ты мне не сын.
ДОРА. А где ему ходить? По мебели?
МАТЬ. Дора, ты такая забавная малышка. Сядь и сшей мне несколько салфеток.
ДОРА. У нас тысячи этих салфеток, так, Вольф?
ВОЛЬФ (читая газету). М-м-м-м-м.
МАТЬ. У женщины много салфеток не бывает. Не садись здесь, Дора. Ты помнешь покрывало, которое твой дядя Отто своими руками сделал в доме престарелых. Как тебе не стыдно. Ты такая никчемная.
ДОРА. Вольф, скажи матери, чтобы она перестала меня доставать.
МАТЬ. Да, Вольф, отрежь эти пальчики, которые по много раз на день вытирали твой зад после того, как ты накладывал в штаны, и было это не так давно. Знаешь, мы пропустили один пятачок, когда натирали пол.
ДОРА. Иногда мне хочется быть с дядей Отто.
ВОЛЬФ. Ты слишком обидчивая, Дора. Побуждения у мамы добрые.
МАТЬ. Откуда ты знаешь, какие у меня побуждения?
ДОРА. Когда мы были маленькими, ты всегда брал мою сторону, Вольф. Мы вместе плескались в ванне. Теперь все иначе.
ВОЛЬФ. Ты хочешь поплескаться со мной в ванне?
МАТЬ. Вольф уже вырос, Дора, не хочет он плескаться в ванне со своей сестрой. Ему есть, с кем поплескаться.
ВОЛЬФ (смотрит на МАРСИ). Да уж.
МАТЬ. Что?
ВОЛЬФ. Я про ужин. Хорошо бы поесть рыбу.
МАТЬ (взъерошивает ему волосы). Будет тебе рыба, но не сегодня. Тебе тоже пора повзрослеть, Дора. Бери пример с брата. Наш маленький Вольфи теперь такой взрослый. У тебя блохи, ты это знал?
ДОРА. Я думаю, мой единственный друг в доме – это мой отец, но в последнее время я начала сомневаться даже в нем.
МАТЬ. Да, продолжай в том же духе, убивать свою мать словами, они у тебя, как мясницкие ножи. Может, поедим на ужин барашка.
ВОЛЬФ. Все нормально, мама. Дора не в себе. Уже какое-то время Дора не в себе.
ДОРА. Да, Дора теперь кто-то еще. Дора – самозванка.
МАТЬ. И я того же мнения. Не думаю я, что ты – моя дочь. Иногда, Вольф, я думаю, да простит меня Господь, что твоя сестра – незаконнорожденная.
ВОЛЬФ. Мама…
МАТЬ. Да, я думаю, она – дочь твоего отца, но не моя.
ВОЛЬФ. Как такое может быть? Это ведь ты ее родила.
ДОРА. Это случилось так давно. Разве мама может это помнить? Обычно она не помнит, что ела на завтрак.
МАТЬ. Дора, почему бы тебе на какое-то время не пойти к фрау Клиппштейн? Или найди своего отца. Где он? И что мы ели на завтрак?
ДОРА. Я неважно себя чувствую. Не могу дышать.
МАТЬ. Может, мы забыли про завтрак. Вот почему я не могу вспомнить, что мы ели, а ты не можешь дышать. Фрау Клиппштейн говорит…
ДОРА. Мама, пожалуйста, помолчи минуту. Я не могу дышать.
МАТЬ. Если ты ждешь, что я подбегу и начну кудахтать над тобой Дора, то это напрасно.
ДОРА. ПАПОЧКА!
ФРЕЙД. Часто ты не можешь дышать?
ДОРА. Иногда не могу. Они так меня злят. Вольф становится все больше похож на мать. А я – на отца.
ФРЕЙД. В чем ты становишься на него похожа?
ДОРА. Я умная и упрямая. Но я говорю правду.
ФРЕЙД. А твой отец лжет?
ДОРА. Только когда полагает это удобным.
ФРЕЙД. И в чем он лжет?
ДОРА. Я уверена, он солгал насчет меня.
ФРЕЙД. Он сказал, что у тебя сильные головные боли и другие симптомы без очевидной на то причины. Ты кашляешь, теряешь голос, не можешь дышать.
(ДОРА кашляет. ФРЕЙД что-то записывает).
ДОРА. Что вы записываете?
ФРЕЙД. Это я для себя.
ДОРА. Что именно?
ФРЕЙД. Тебе это мало что скажет.
ДОРА. Вы намерены изображать одного из этих глупых, загадочных докторов? Я надеялась на большее. Дядя Отто так высоко отзывался о вас буквально на днях, когда бегал по саду, трубя, как слон.
ФРЕЙД. Как я понимаю, ты побывала у многих врачей.
ДОРА. О, да. В Вене я местная знаменитость. Вы ревнуете?
ФРЕЙД. Несомненно.
ДОРА. Папа обожает врачей. Звонит одному всякий раз, когда у него урчит в животе. У нас не дом, а дешевый французский фарс, с врачами, бегающими туда-сюда, туда-сюда. Я ненавижу стариков, которые лапают меня и бросают похотливые взгляды, дружелюбно рассуждают о погоде, одновременно ощупывая мои половые органы. С позиции женщины врачи – это камеры пыток. Присутствующие не в счет, во всяком случае, на текущий момент.
ФРЕЙД. То есть я на текущий момент – не камера пыток.
ДОРА. Вы пока никто. По крайней мере, ведете себя прилично.
ФРЕЙД. Я ощупываю только твой разум.
ДОРА. Косвенное растление. (ФРЕЙД что-то записывает, улыбаясь). Что вы пишите теперь?
ФРЕЙД. Допустим, мы заключим сделку. Я пообещаю говорить тебе, что думаю, когда бы ты ни спросила, как смогу честно, если ты пообещаешь мне то же самое.
ДОРА. И о том, что вы записываете?
ФРЕЙД. И о том, что я записываю.
ДОРА. Хорошо. Так что вы записали? (Он протягивает ей блокнот. Она читает). «Умная девчушка». Это вы про меня, правильно я понимаю? Я должна раздуться от гордости?
ФРЕЙД. Мне без разницы. Это хорошо, что ты умная, но и потенциально опасно.
ДОРА. Я знаю. Если ты умный, тебя ненавидят.
ФРЕЙД. Кто?
ДОРА. Все.
ФРЕЙД. Тебя все ненавидят?
ДОРА (смотрит через окно на МАТЬ, которая протирает его с другой стороны). Ненавидели бы, если бы время от времени я не начинала вести себя крайне глупо. Это мой способ самозащиты. (Поворачивается к ФРЕЙДУ). Готова спорит, ВАС ненавидят все.
ФРЕЙД. Опасность в следующем: чем умнее пациент, тем эффективнее защита, которую он выстраивает, чтобы не позволить выяснить то, что мне необходимо узнать.
ДОРА. То есть это будет война?
ФРЕЙД. Может, маленькая война. Между друзьями. Чтобы помочь тебе.
ДОРА. Не вам?
ФРЕЙД. Может, немного и мне.
ДОРА. Вы думаете, что и я в какой-то мере чокнутая, раз тетя Сильвия была чокнутой, а дядя Отто издает животные звуки?
ФРЕЙД. Такими словами я не пользуюсь.
ДОРА. Вы лечили и отца. От тоже чокнутый?
ФРЕЙД. У вашего отца заболевание тела.
ДОРА. Какое заболевание?
ФРЕЙД. Боюсь, профессиональная этика…
ДОРА. Нет, не думаю я, что он заразился профессиональной этикой. Я уверена, что на нее у отца иммунитет. Вы нарушаете нашу договоренность.
ФРЕЙД. У вашего отца дурная болезнь, которой заражаются многие мужчины.
ДОРА. Это грязь или что?
ФРЕЙД. Это составляющая жизни.
ДОРА. Я в этом не сомневаюсь. Мой отец и его семья сплошь интеллигентные, творческие люди – они лгут, сходят с ума, подхватывают отвратительные болезни. Мать и его семья гораздо более порядочные – они сплошь идиоты. Если я зарекомендую себя слишком интересной личностью, меня сочтут безумной или лгуньей, так?
ФРЕЙД. Я не выношу суждений, только задаю вопросы и обращаю внимание на ответы. Это поиск истины, который мы с тобой проводим вместе. Мы идем в темное, неведомое место, и никто не может сказать, что мы там обнаружим.
ДОРА. Какие мы отчаянные. Вас не смущает, что в этом путешествии вы выбрали в спутники женщину? Это девственная территория, вы знаете.
(МАТЬ, которая протирает пыль и что-то там поправляет у диванчика у окна, находит записку и начинает ее читать, чуть ли не по слогам).
МАТЬ. «Дорогие мама и папа…»
ФРЕЙД. Я нахожу женщин удивительными спутниками, хотя часто ставящими в тупик, а иногда вероломными…
ДОРА. Да, я зачастую вероломная, но разочарована тем, что ставлю вас с тупик. Я думала, что у вас будут наготове ответы на любые вопросы, доктор. Я потеряла уверенность в вас, мне становится скучно, так что придется уйти. Мы заканчиваем?
ФРЕЙД. Почему ты написала ту предсмертную записку?
МАТЬ (дочитав до конца, кричит). А-А-А-А-А-А! О, НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! ДО-О-О-ОРА! МОЯ МАЛЕНЬКАЯ ДОРРИ! ГОСПОДИ! ГЕЙНРИХ! ГЕЙНРИХ…
ДОРА. Потому что люблю наблюдать за истериками матери.
ФРЕЙД. Почему ты хотела умереть?
ДОРА. Я не хотела умирать, никому не собиралась показывать эту записку. Она постоянно роется в моих вещах, что-то чистит целыми днями, наверное, ночью в постели полирует моего отца. Я думаю, женщину, которая не проявляет уважения к собственности другой женщины, нужно убивать.
ФРЕЙД. Если ты никому не собиралась ее показывать, зачем написала?
ДОРА Развлекалась…
ФРЕЙД. Угроза самоубийства тебя развлекает?
ДОРА. Писательство меня развлекает.
ФРЕЙД. Ты никогда не собиралась причинить себе вред?
ДОРА. Я собиралась увидеть, что напишу, тоже поиск истины, и посмотрите куда меня привели мои творческие и познавательные импульсы? К вам в кабинет. Мои родители запаниковали, это типичная для них реакция.
ФРЕЙД. У тебе не бывает ощущения, что ты хочешь умереть?
ДОРА. Сейчас оно имеет место быть. Не нравится мне этот разговор. Я чувствую, что на грани обморока.
ФРЕЙД. Это удобно.
ДОРА. Простите?
ФРЕЙД. Часто ты чувствуешь, на грани обморока, если разговор тебе не по нраву?
ДОРА. Я уверена, что вам говорил об этом мой отец.
ФРЕЙД. Ты падала в обморок, когда спорила с отцом?
ДОРА. Я не спорю с отцом.
ФРЕЙД. Даже насчет Клиппштейнов?
ДОРА. Что он рассказал вам о Клиппштейнах? Он сказал, что я фантазировала? У меня богатое воображение. Я унаследовала это от отца. Несомненно, он отрицал все.
ФРЕЙД. Отрицал что?
ДОРА. Вы мне не поверите.
ФРЕЙД. Расскажи, и посмотрим.
ДОРА. У моего отца роман с фрау Клиппштейн.
ФРЕЙД. Откуда ты это знаешь?
ДОРА. Заметить это труда не составляет. Они маскируются, как русская армия. Я постоянно встречаю их на улице. Она щупают друг дружку и смеются, как гиены.
(ОТЕЦ и ФРАУ КЛИППШТЕЙН идут по улице и смеются. Далее ДОРА обращается к ним).
Картина 3
ДОРА. Не подскажете, как пройти в зоопарк. Сейчас брачный период. Дядя Отто так возбужден.
ФРАУ К. Привет, Дора.
ДОРА. Не обращайте на меня внимания. Я не собираюсь вам мешать.
ОТЕЦ (обращаясь к ФРАУ КЛИППШТЕЙН). Пожалуйста, передайте вашему мужу мои слова, и с ним мы обсудим это позже, за сигарами, хорошо?
ДОРА. Звучит неубедительно.
ОТЕЦ. Что ты здесь делаешь, Дора?
ДОРА. Я как раз хотела спросить тебя о том же.
ОТЕЦ. У меня деловая встреча, и по пути я случайно столкнулся с фрау Клиппштейн и попросил ее передать мужу одно мое предложение.
ДОРА. Что за предложение?
ОТЕЦ. Тебя это не касается.
ФРАУ К. Речь об этих шахматах, в которые они играют. Твой отец предлагает провести очередную партию завтра вечером. На удивление странное занятие для взрослых мужчин.
ОТЕЦ. Шахматы помогают расслабиться.
ДОРА. Ты и так выглядишь расслабленным.
ОТЕЦ. Я уверен, что вам двоим есть, о чем поболтать, а я поспешу на встречу.
ДОРА. Конечно, поспеши. Прыг-скок, прыг-скок.
ОТЕЦ. Увидимся позже, Дора.
ДОРА. Я в нетерпении.
(Он уходит. ДОРА и ФРАУ К. смотрят друг на дружку).
ФРАУ К. И как ты сегодня?
ДОРА. И чем занимаетесь вы и мой отец?
ФРАУ К. Занимаемся? Чем мы занимаемся?
ДОРА. Почему я постоянно встречаю вас на улице?
ФРАУ К. Твой отец – давний друг моего мужа, ты это знаешь. Наши семьи много лет близки, и я не понимаю…
ДОРА. Чего вы от него хотите? У вас есть муж. И что он хочет от вас?
ФРАУ К. Не думаю, что твой отец должен тебе что-то объяснять, Дора, и мне совершенно не нравится твой тон.
ДОРА. Раньше я думала, что вы – такая хорошая.
ФРАУ К. А теперь не думаешь? И что такого ужасного я, по-твоему, сделала?
ДОРА. А если я скажу маме? Это ее убьет.
ФРАУ К. Твоя мать не поймет, что ты пытаешься ей сказать. Я сама не очень-то понимаю. И незачем тебе так дуться. Мы всегда были такими добрыми подругами. Я по-прежнему считаю тебя самой близкой моей подругой, так что не думай обо мне плохо. Я ни в чем не повинна, клянусь. А что более важно, ты не должна расстраивать своего отца. Помни, что на мужчин надеяться никак нельзя, но твой отец – исключение из общего правила.
ДОРА. А ваш муж?
ФРАУ К. (Смотрит на ГЕРРА К.) Два исключения – не редкость. Не пытайся везде искать грязь, Дора, постоянные ревность и подозрительность жизнь не красят. Послушай, давай поиграем во взрослых и выпьем по чашке чая. Поболтаем и посмеемся, как прежде. Что скажешь?
ДОРА. Я ненавижу чай. Вкус у него, как у прокипяченной блевотины.
ФРАУ К. Хорошо, хочешь быть букой – имеешь право. На том и расстанемся. Если я тебе больше не нравлюсь, значит, я тебе больше не нравлюсь. Может, завтра твое отношение ко мне вновь переменится. Бедная Дора, так печалиться безо всякой на то причины. (Целует ее в лоб). А я тебя люблю, чтобы ты ни воображала на мой счет. Пойду куплю себе какую-нибудь забавную шляпу, так ты меня расстроила. Если хочешь, составь мне компанию. Нет? Пытайся быть счастливой, дорогая, у тебя впереди вся жизнь, не теряй времени даром, тревожась о нас. Найди себе милого молодого человека и будь счастлива. Твоя жизнь – крохотный огонек в огромной темной комнате, его так легко задуть. Всегда помни, что жизнь – всего лишь миг между прошлым и будущим, и ты должна найти способ пройти по ней в радости. Завтра я загляну к тебе, хорошо?
(ДОРА отворачивается. ФРАУ КЛИППШТЕЙН вздыхает и уходит. ДОРА собирается позвать ее, но подавляет это желание).