«В полдень, в «Кофейне», состоялся интереснейший разговор с сэром У. Петти, который предположил, что это еще большой вопрос, если ли разница между бодрствованием и сном, ибо трудно не только сказать, где реальность, а где сновидение, но также и определить отличия первого от второго».
Сэмюэль Пипс, дневниковая запись от 2 апреля 1664 г.
«Нет, нет, нет, нет! Пойдем скорей в тюрьму:
Мы будем петь там, словно птицы в клетке.
Благословенья спросишь – на коленях
Прощенья попрошу. Мы будем жить,
Молиться, петь средь сказок и улыбок,
Как золотые бабочки. Услышим
От бедняков – придворных кучу сплетен.
Кто выиграл, кто нет, кто вверх, кто вниз, –
Поймем тогда мы тайну всех вещей,
Как Божьи соглядатаи. Снесем
В тюрьме интриги сильных, что влекутся
То вверх, то вниз луною[1]».
Уильям Шекспир «Король Лир», действие 5, сцена 3.
«Воображение важнее знания»
Альберт Эйнштейн.
«Из уважения к Богу мы всегда неправы».
Сёрен Кьюркегор.
Действующие лица:
ХИСС
ЧЕМБЕРС
НИКСОН
ГУВЕР
Декорация:
Справа на авансцене – деревянный стол и стул. Чуть дальше справа – рулевое колесо и переднее сидение двухместного «форда» с откидным верхом модели 1929 г. Справа по центру старый диванчик на двоих на темно-красном восточном ковре, за которым в глубине сцены зеркало в стиле королевы Анны, рама которого пуста, так актеры могут смотреть в зрительный зал, как живые портреты или ложные отражения. По центру письменный стол, обращенный к авансцене, на нем старая пишущая машинка «Вудсток», производства 1920-х гг., стоящая под углом, так что видны клавиши, старый аппарат внутренней связи и маленькая ваза с тремя лимонами. В глубине сцены слева кухонный лифт, достаточно большой, чтобы в него мог забраться человек. Слева детская лошадка-качалка, достаточно крепкая, чтобы выдержать толстого мужчину. Слева у авансцены – скамья на тыквенном поле. Вокруг скамьи тыквы, а поле стремится расшириться на всю сцену. Время и пространство подвижны. Актеры могут входить и выходить через любую часть декорации. Реальное и нереальное сосуществуют в этом месте, ничего нельзя сказать наверняка. Декорация неизменна, в каждом из отделений никаких разрывов и пауз между картинами.
Действие первое
1
(Поют птицы, красноватый свет заката падает на ХИССА, который сидит на стуле, у авансцены справа, положив руки на маленький столик. ЧЕМБЕРС, под тем же светом, сидит на скамье, которая на тыквенном поле, у авансцены слева. НИКСОН – за столом, по центру, в данный момент в тени. Они все – свидетели, дают показания нам).
ХИСС. Останется ли человек с прибылью, если, заполучив целый мир, потеряет душу? Или чем может поступиться человек ради собственной души?
ЧЕМБЕРС. На моем тыквенном поле призраки. Вечером я сижу среди тыкв, и они донимают меня, не дают покоя, набрасываются со всех сторон. Мне задают вопросы, сообщают информацию, и иной раз я больше не могу различить между тем, что я знал, и тем, что услышал, когда давал свидетельские показания, и на эти отрывочные разговоры накладываются другие разговоры, диалоги меняются, последовательность событий искажается, в голове все путается, да еще накладывается ужас, что они по-своему истолкуют сказанное мною, сделают что-то ужасное по отношению ко мне, моей жене, моим детям. Не позволяйте себе обмануться тем, что видите. Везде задействованы темные силы.
(Свет падает на НИКСОНА, сидящего за письменным столом, мгновенно, словно кто-то повернул выключатель. Совсем другой свет, яркий и резкий. Никсон не дает показания – он допрашивает свидетелей).
НИКСОН. Моя долгая служба народу отмечена многими выдающимися достижениями, но больше всего я горжусь той работой, которую проделал в деле Хисса. Многие люди даже не подозревают, что в какой-то момент комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности хотела закрыть это дело. Но не я. Я этого не допустил. Я знал, что-то там есть. Чувствовал. На такое у меня нюх ищейки. И, разумеется, мне крайне приятно, что в итоге история доказала, как и во многом другом, что правда была на моей стороне.
ЧЕМБЕРС. Мне нужно увидеться с президентом. Я располагаю информацией, критически важной для выживания этой страны. Если бы они знали, что я говорю с вами, мои кишки уже висели бы на бельевой веревке. Они бы перерезали глотки моим детям у меня на глазах. Я вышел из партии, но они не позволяют мне уйти. Они знают, что я располагаю информацией, которая их уничтожит, вот почему весь последний год каждую ночь я сижу на стуле с ружьем на коленях. Вы понятия не имеете, с какой столкнулись угрозой. Вашингтон набит коммунистами. Я знаю членов коммунистической партии, занимающих важные посты в правительстве. И если президент дарует мне прощение за мои грехи, я назову вам их фамилии.
НИКСОН. Я не раз и не два говорил с людьми, которые, несмотря ни на что чувствовали что-то похожее на жалость по отношению к Элджеру Хиссу. И я всегда реагировал одинаково: а за что, собственно, вы его жалеете? За кражу государственных документов и передачу их врагам, у которых только одно желание: уничтожить нас и наши идеалы? За предательство нашей страны силам тьмы и зла, каких еще не знал этот мир? По отношению к Элджеру Хиссу я не испытываю ничего, кроме презрения.
ЧЕМБЕРС. Я никому не причинял вреда, но я устал. Не могу больше спасаться бегством. У меня есть историю, и когда вы выслушаете ее и поймете, можете мне поверить, вам больше не удастся заснуть ночью. Вы уже никому не будете доверять.
(ЧЕМБЕРС и ХИСС смотрят друг на друга через сцену).
2
(НИКСОН встает и поворачивается к ХИССУ, который по-прежнему сидит. В этот момент свет, падающий на ХИССА меняется на яркий и резкий. ЧЕМБЕРС по-прежнему сидит на своем тыквенном поле в этом странном закатном свете).
НИКСОН. Назовите ваше имя.
НИСС. Меня зовут Элджер Хисс. Я – выпускник университета Джона Хоптинса и Юридической школы Гарварда. Я работал секретарем судьи Верховного суда Оливера Уэнделла Холмса и в юридических фирмах Бостона и Нью-Йорка. Много лет провел на государственной службе, в министерстве сельского хозяйства, в сенатском комитете по расследованию незаконного обогащения в военной промышленности, в министерстве юстиции и в Государственном департаменте. Я был членом американской делегации на Ялтинской конференции и ответственным секретарем Сан-Францисской конференции, где был разработан устав Организации Объединенных Наций. Сейчас я – президент Фонда Карнеги. Я не состою и никогда не состоял в Коммунистической партии. Насколько мне известно, я никогда не слышал об Уиттейкере Чемберсе до того момента, как два агента ФБР пришли в мой дом, чтобы допросить меня. Я никогда не видел Уиттейкера Чемберса и хотел бы получить возможность встретиться с ним.
НИКСОН (поворачиваясь к ЧЕМБЕРСУ, по-прежнему окруженного тыквами. В этот самый момент яркий, резкий свет падает и на него). Он напрочь отрицает знакомство с вами. Мы ничего не можем сделать.
ЧЕМБЕРС. Он знал меня под другим именем. Мы все представлялись другими именами. Он знал меня, как Карла.
НИКСОН. Это было ваше кодовое имя? Карл?
ЧЕМБЕРС. Да.
НИКСОН. Карл кто?
ЧЕМБЕРС. Просто Карл.
НИКСОН. Он никогда не спрашивал, какая у вас фамилия?
ЧЕМБЕРС. Вопросы, касающиеся установления личности, считались серьезным нарушением партийной дисциплины.
НИКСОН. Но вы знали его фамилию, так?
ЧЕМБЕРС. Он был публичной личностью. Пусть не самой известной, но занимающей достаточно высокие посты в правительстве. Конечно, тогда он не был тем, кем стал позже. Но и я тогда был никем. Всего лишь мелкой сошкой, человеком, которому его обязали платить партийные взносы.
НИКСОН. Хисс платил вам свои партийные взносы?
ЧЕМБЕРС. Да.
ХИСС. Так много ты можешь узнать, даже от злодеев, дураков и безумцев. Даже от человека, который приходит, чтобы убить тебя.
НИКСОН. Как вы можете описать ваши отношения с Элджером Хиссом.
ЧЕМБЕРС. Это довольно сложный вопрос.
НИКСОН. Мне он сложным не кажется. Это было чисто политическое знакомство или нечто большее.
ХИСС. Реальность – это субъективное восприятие. И мораль – это что-то личное.
ЧЕМБЕРС. Мы были друзьями.
НИКСОН. Близкими друзьями? Или просто знакомыми.
ЧЕМБЕРС. Какое-то время мы были близкими друзьями. Наши жены стали подругами. Его жена звала Хилли. Он ее – Дилли.
НИКСОН. Это были кодовые имена?
ЧЕМБЕРС. Тем, скорее личные, не предназначенные для чужих ушей. Они души друг в дружке не чаяли. Он очень любил свою жену. Стоит отметить, еще она называл ее Путана.
НИКСОН. Он называл свою жену Путана?
ЧЕМБЕРС. Вкладывал в это что-то нежное и ласковое. Я предполагаю, что вкладывал. Еще у него был приемный сын. Тимми. Хилли, Дилли и Тимми. И кокер-спаниель. Клички я не помню. Собачьи клички в памяти у меня не задерживаются.
НИКСОН. То есть можно сказать, что с этими людьми вы были в достаточно близких отношениях.
ЧЕМБЕРС. Можно. И я помню, что ранним утром Элджер любил гулять по берегу Потомака и наблюдать птиц.
НИКСОН. Вы вместе наблюдали птиц?
ЧЕМБЕРС. Он был заядлым орнитологом. Однажды, к своей безмерной радости, он наткнулся на протонотариуса.
НИКСОН. Прото?..
ЧЕМБЕРС. Лимонного певуна. Очень редкая птица. Обитает в болотах. Он чуть не прыгал от восторга. Спросите его, когда увидите. Я уверен, он вспомнит. И передайте ему от меня привет. Вместе с наилучшими пожеланиями.
НИКСОН (поворачивается к ХИССУ). Как я понимаю, вы орнитолог-любитель. Это правильно?
ХИСС. Был, в свое время, да.
НИКСОН. Можете вы описать нам, что делает орнитолог?
ХИСС. Наблюдает за птицами.
НИКСОН. Ему приходится выходить из дома рано умом?
ХИСС. Зачастую, да.
НИКСОН. Он пользуется биноклем?
ХИСС. Да.
НИКСОН. То есть вы подтверждаете, что по утрам часто шныряли по Вашингтону с биноклем в руках.
ХИСС. Я не шнырял. Я наблюдал птиц.
НИКСОН. И ничего не видели, кроме птиц?
ХИСС. Видел деревья. Кусты. Однажды увидел змею.
ЧЕМБЕРС. Свинья может загипнотизировать змею.
ХИСС. Я выискивал птиц.
НИКСОН. И каких вы выискивали птиц?
ХИСС. Тех, что мог отыскать.
НИКСОН. Орлов? Ворон? Стервятников?
ХИСС. Это тоже птицы. Но иногда натыкаешься на редкую птицу.
НИКСОН. Скажем, на лимонного певуна?
ХИСС. Это редкая птица.
НИКСОН. Вы когда-нибудь видели лимонного певуна?
ХИСС. Если на то пошло, да, видел. Одним ранним утром, когда шел по берегу Потомака. Это великолепные птицы. С желтой головкой. Они гнездятся в болотах. От их вида захватывает дух. Их красоту невозможно себе представить, пока не увидишь их вблизи.
НИКСОН. Я видел птиц. Я видел куриц. Голубей.
ЧЕМБЕРС. Меня все презирали.
НИКСОН (показывает ХИССУ фотографию). Вы знаете человека, которого видите на этой фотографии?
ХИСС. Трудно сказать.
НИКСОН. Сказать не трудно. Знаете вы его или нет?
ХИСС. Возможно, но нет у меня полной уверенности.
НИКСОН. Значит, вы отказываетесь сказать, знаете вы его или нет?
ХИСС. Фотография показывает человека под одним углом, зафиксированного во времени. По собственному опыту знаю, как легко в таком случае прийти к неправильным выводам.
ЧЕМБРС. Не позволяйте себе обмануться тем, что видите.
ХИСС. Я смог бы сказать больше, если бы увидел реального человека, из плоти и крови.
ЧЕМБЕРС. Мы рождаемся, чтобы видеть мир, в котором все объясняется легко и просто, как война между детьми Света и детьми Тьмы. И мы никогда не можем это перерасти, хотя большую часть жизни ползаем, как слизни, в сумеречной зоне. Но даже в полнейшей тьме, глубоко в чреве зверя, есть как наказание, так и возможность возрождения, даже спасения. То, о чем мы говорим, думаю, и есть вера. Это вопрос веры.
3
(ХИСС встает и поворачивается к ЧЕМБЕРСУ, который сидит. НИКСОН наблюдает, держит ситуацию под контролем).
НИКСОН. Ну? Знаете вы этого человека или нет?
ХИСС (всматривается с ЧЕМБЕРСА). Могу я попросить его что-нибудь сказать?
НИКСОН (обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Скажите что-нибудь.
ЧЕМБЕРС. Что мне сказать?
НИКСОН. Неважно. Скажите что-нибудь, чтобы он услышал ваш голос. Озвучьте свои имя и фамилию.
ЧЕМБЕРС. Меня зовут Уиттейкер Чемберс.
НИКСОН (обращаясь к ХИССУ). Так что? Узнаете вы его или нет?
ХИСС (подходит к ЧЕМБЕРСУ ближе, смотрит на него). Должен признать, выглядит он знакомым. А с другой стороны, не выглядит. Словно он кого-то мне напоминает, и при этом он не совсем тот человек, которого я помню. Это очень странно, словно он одновременно был не одним человеком. (Обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Вас не затруднит открыть рот?
ЧЕМБЕРС. Хочется только узнать, зачем?
ХИСС. Я бы хотел взглянуть на его зубы.
НИКСОН. Мистер Хисс, вы здесь не лошадь покупаете.
ХИСС. У человека, которого я помню, были узнаваемые зубы.
НИКСОН. Вы никогда не видели его с закрытым ртом?
ХИСС. У человека, которого я знал, рот обычно был открыт.
НИКСОН (обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Можете вы открыть для него рот?
ЧЕМБЕРС. Да, могу. (Открывает рот).
ХИСС (всматривается в рот ЧЕМБЕРСА). М-м-м-м-м-м.
НИКСОН. Ну?
ХИСС. На ланч ели печенку, поджаренную с луком, так?
ЧЕМБЕРС (говорит с открытым ртом). Да. Ошень вкушную.
ХИСС. Сможете открыть рот еще шире.
ЧЕМБЕРС. А-а-а-а-а.
НИКСОН. Что?
ЧЕМБЕРС (встречается взглядом с ХИССОМ, лицо которого совсем близко, резко встает и отходит). Он собирался лезть пальцами в мой рот.
ХИСС. Не собирался я лезть пальцами в его рот.
ЧЕМБКРС. Не люблю я, когда кто-то лезет пальцами в мой рот.
ХИСС. Буду иметь это в виду.
НИКСОН. Вы узнали зубы?
ХИСС. У человека, о котором я думал, зубы были черные, желтые, сломанные и гнилые. Зубы этого человека в гораздо лучшем состоянии.
ЧЕМБЕРС. Я обращался к дантисту.
ХИСС. И он потрудился на славу.
ЧЕМБЕРС. У меня были усы?
ХИСС. Усов я не помню.
ЧЕМБЕРС. Одно время я носил усы.
НИКСОН. У многих людей усы.
ЧЕМБЕРС (обращаясь к НИКСОНУ). У вас когда-нибудь были усы?
НИКСОН. Мои усы не имеют отношения к этому разбирательству.
ХИСС. У человека, которого я знал, было больше волос.
ЧЕМБЕРС. Раньше у меня было больше волос.
ХИСС. Опять же, он не был таким…
ЧЕМБЕРС. Каким таким? Симпатичным? Умудренным опытом?
ХИСС. Толстым. Он не был таким толстым.
ЧЕКМБЕРС. Выйдя из партии, я стал питаться гораздо лучше.
ХИСС. Эта личность сильно напоминает человека, которого я, возможно, знал короткий период времени в середине тридцатых годов.
НИКСОН. Того человека звали Карл?
ХИСС. Нет. Его имя было не Карл. Его звали Джордж Кросли. (Обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Вы – Джордж Кросли?
ЧЕМБЕРС. Нет, насколько мне известно. (Смотрит ХИССУ в глаза). Вы, как я понимаю, Элджер Хисс.
ХИСС. Да. Безусловно.
ЧЕМБЕРС. Я вас помню.
НИКСОН. Кто такой Джордж Кросли?
ЧЕМБЕРС. Понятия не имею.
ХИСС. Джордж Кросли – человек, которого я когда-то знал, случайное знакомство, много лет тому назад.
НИКСОН. И вы думаете, что этот человек – Джордж Кросли??
ХИСС. Может он сказать что-нибудь еще?
ЧЕМБЕРС. Меня зовут Уиттейкер Чемберс, и я – старший редактор «Тайм мэгезин». Вся Галлия разделена на три части. Пролетарии всего мира, соединяйтесь. Вам нечего терять, кроме цепей, а приобрести вы можете весь мир. Amo, amas, amat[2].
(Пауза. Они смотрят друг на друга).
ХИСС. Нет у меня уверенности, знаю я этого человека или нет.
ЧЕМБЕРС. Ты знаешь меня, Элджер. Мы вместе были коммунистами.
ХИСС. Вместе мы никем не были.
ЧЕМБЕРС. Это ложь, и ты это знаешь.
ХИСС. Я говорю под протокол. Приглашаю мистера Кросли…
ЧЕМБЕРС. Чемберса. Уиттейкера Чемберса.
ХИСС (направляется к ЧЕМБЕРСУ). Я приглашаю мистера Чемберса или как там еще он называет себя в этот момент, сделать публичное заявление, не под защитой этой комиссии.
ЧЕМБЕРС. Он сейчас меня ударит.
НИКСОН. Не трогайте его.
ХИСС (останавливается в паре футов от ЧЕМБЕРСА, не прикасаясь к нему). Не собираюсь я к нему притрагиваться. Зачем мне к нему притрагиваться?
НИКСОН. Никто здесь никого не трогает.
ХИСС (обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Вам нездоровится?
ЧЕМБЕРС. Я прекрасно себя чувствую, благодарю.
ХИСС. По вам этого не скажешь. Вас трясет. Вы потеете.
ЧЕМБЕРС. Вы слышали? Он только что назвал меня свиньей.
НИКСОН. Мистер Хисс, не называйте его свиньей.
ХИСС. Я не называл его свиньей.
ЧЕМБЕРС. На твоем месте, Элджер, не вел бы я себя так высокомерно по отношению ко мне. Ты все это начал. Не я.
ХИСС. Я ничего не начинал. Не знаю, о чем вы говорите.
ЧЕМБЕРС. Ты точно знаешь, о чем я говорю.
НИКСОН. Мистер Хисс, пожалуйста, сядьте.
ЧЕМБЕРС. Ты знаешь, кто я, и я знаю, кто ты, и я с радостью пройду сейчас проверку на детекторе лжи. Поклянусь на стопке Библий высотой с Вавилонскую башню.
ХИСС. Мне без разницы, на чем вы поклянетесь. Вы – лжец.
НИКСОН. Хорошо. Думаю, на сегодня наше заседание закончено. Спасибо, что пришли.
ЧЕМБЕРС. Как ты смеешь стоять здесь и делать вид, будто не узнаешь меня? В свое время мы были друзьями.
ХИСС. Я так не думаю.
ЧЕМБЕРС. Мы были друзьями. Я жил в твоем доме. Ты был коммунистом.
ХИСС. Я не был коммунистом.
ЧЕМБЕРС. Ты отдал свой автомобиль коммунистической партии.
ХИСС. Я не отдавал свой автомобиль коммунистической партии. Я отдал мой автомобиль вам.
НИКСОН. Вы отдали ему свой автомобиль.
ХИСС. Я думаю, что, возможно, мог отдать свой автомобиль Джорджу Кросли.
НИКСОН (обращаясь к ЧЕМБЕРСУ). Он отдал вам свой автомобиль?
ЧЕМБЕРС. Он пожертвовал свой автомобиль партии.
ХИСС. С какой стати мне было жертвовать мой автомобиль партии?
ЧЕМБЕРС. Потому что мы были коммунистами.
ХИСС. Мы не были коммунистами.
НИКСОН. То есть вы отрицаете, что этот человек был коммунистом?
НИСС. Я не знаю, кем он был. Я даже не знаю, кто он был.
НИКСОН. Но вы сейчас сказали, что отдали ему свой автомобиль.
ХИСС. Я мог одолжить ему свой автомобиль. Это было очень давно.
НИКСОН. Значит, он говорит правду. Вы были друзьями.
ХИСС. Мы не были друзьями. Этот человек однажды появился в моем кабинете, представился Джорджем Кросли, и сказал, что хочет поговорить со мной. Он увидел мою фотографию в газете или что-то такое. Я тогда работал в сенатском комитете по расследованию незаконного обогащения в военной промышленности. Он сказал, что пишет статью для журнала. Это была часть моей работы, помогать освещению деятельности нашего комитета…
ЧЕМБЕРС. Это ширма. Мы встретились на собрании членов коммунистической партии и подружились. Он казался приличным человеком, пусть и немного одиноким, насколько я помню. Я с радостью составил ему компанию.
ХИСС. Не требовалась мне ваша компания. Я едва вас знал.
НИКСОН. Если вы едва его знали, почему отдали ему автомобиль?
4
(Поют птицы. Вечерний свет. ЧЕМБЕРС и ХИСС стоят на улице, смотрят на автомобиль. НИКСОН наблюдает из теней тыквенного поля).
ЧЕМБЕРС. Очень симпатичный образец американской изобретательности.
ХИСС. Это «форд».
ЧЕМБЕРС. Элегантный, по-своему.
ХИСС. Не элегантный. Просто старый.
ЧЕМБЕРС (обходит автомобиль сзади). Еще и с таким аккуратным багажником.
ХИСС. На самом деле багажник очень маленький.
ЧЕМБЕРС. Достаточно большой, чтобы уместить в него труп.
ХИСС. Да, для этого подойдет.
ЧЕМБЕРС. У моего брата был такой автомобиль. Вечерами он приезжал на железнодорожную станцию, чтобы встретить меня. (Садится на пассажирское сидение). Мы сидели в его автомобиле и говорили.
ХИСС. Собирается дождь. Лучше уйти в дом.
ЧЕМБЕРС. Мы были очень близки, мой брат и я. Помню один день, когда он был совсем маленьким. Сидел на крыльце, наблюдая дождь, я находился в доме, а он хотел, что я вышел на крыльцо и вместе с ним смотрел на дождь. Но я не вышел. Мог бы, с легкостью, но не вышел. Воспоминания целиком состоят из лжи и сожалений. (Короткая пауза). Не хочешь от него избавиться?
ХИСС. Избавиться от чего?
ЧЕМБЕРС. Этого автомобиля. У тебя новый «плимут». Зачем тебе этот? Стоит и стоит на улице. Сколько, по-твоему, он стоит?
ХИСС. Не знаю. Думаю, не так, чтобы много. Это первая вещь, которая стала нашей общей с женой собственностью. Я в этих делах не очень силен.
ЧЕМБЕРС. В чем? Вопросах цены? Ты не силен в определении стоимости вещей?
ХИСС. Или объектов. Сломанных объектов с аккуратными багажниками.
ЧЕМБЕРС. Это плохо, что он стоит на улице и ржавеет. Еще и привлекает крыс, знаешь ли.
ХИСС. Крыс? Правда?
ЧЕМБЕРС. Да. Я всегда держу под рукой крысиный яд. Никогда не знаешь, где он тебе понадобится. Крысы, они всегда вокруг нас. Ты их не видишь, но они не уходят далеко. Прячутся в стенах. Сидят в подвалах. Ждут.
ХИСС. Чего ждут?
ЧЕМБЕРС. Когда ты утратишь бдительность. Почувствуешь себя в безопасности.
ХИСС. И что потом?
ЧЕМБЕРС. Они стаей вырываются из темноты и пожирают тебя.
ХИСС. Да, перспектива нерадостная.
ЧЕМБЕРС. Все зависит от того, кто ты, одна из крыс или нет.
(ХИСС смотрит на ЧЕМБЕРСА. Тот – на ХИССА).