Непрошеная повесть

И снова я восклицаю: «о, эти странные, странные японские женщины». Общее впечатление от дневника мадамы: «сидела, значит, я на татами или лежала, не так суть важно. как вдруг мимо проходил какой-то там мужчина и вот просто заверте, заверте…»Давайте для удобства: н – нидзе, и – император, в – вельможа, м – министр, нас – настоятель, сру – слезы на рукавах.Сцена первая: Вот и вишенка созрела.Н. лежит на татами. Как вдруг приходит и.– Это… ну, я люблю тебя типа, – делает страстное признание и. – Давно, между прочим.Сру, сру, сру. И. страдает и уходит, несолоно хлебавши и в недоумении, зато в мокром кимоно.– Это… ну, я люблю тебя типа, – делает новую попытку и. на следующую ночь.Сру, сру, сру.– Да, гори сакура синим пламенем в моем садочке, – гневается и., мужественно бросается в сру, сру, сру и таки добивается своего.Сру, сру, сру. Зато теперь в фаворитках, правда ненависть жены и. как бы обеспечена.Сцена вторая: Буйно заколосилась вишенка.Н. лежит на татами в сру, сру, сру, то есть в грусти и печали. Как вдруг приходит письмо от в. Впрочем, в. врывается вслед за письмом. Происходит сцена безобразной ревности, ибо как можно ревновать к самому и.? Как? Как?– Это, что же, я не при делах? А ведь я полюбил тебя раньше и.! Так не честно! Требую реванш!Сру, сру, сру. Сру, сру, сру. В общем, в. тоже добивается своего, несмотря на водопады сру, сру, сру.Ремарка: На выходе образовываются два младенца. От разных отцов. Но их быстро уносят за кулисы под сру, сру, сру.Сцена третья: Небывалый урожай вишни.Н. и и. лежат на татами. Тут мимо проходят нас. и м. Они здесь не просто так. И., как дальновидный правитель, немедленно соображает, что к чему.– Не, ну я люблю тебя, конечно. Но ты только погляди, как ужасно страдают эти добродетельные мужи!Сру, сру, сру.– Хватит уже этих водопадов, – гневается и. – Должно ответить на их неистовую страсть. А мне давай приведи какую-нибудь красотку посвежей, чтобы не скучалось.Сру, сру, сру.Ремарка: На выходе снова образовывается младенец, которого тоже уносят за кулисы под сру, сру, сру.Сцена четвертая: Срубили вишенку к японской матери.Жена и. и прочие мадамы внезапно и коварно включают сру, сру, сру и решительно топят волю и. к сопротивлению. Так что приходится н. подняться с комфортного татами, выдрать унизительные куски об опале из дневника, бродить нищенкой-монахиней по японии и никакого больше сру, сру, сру. Остается лишь добродетельно играть в го, в нарды, сочинять стишки и переписывать молитвы.Финал:Ты все пела? Это дело:Так пойди же, попляши!

Всё-таки ведусь я на красоту рассказа, а здесь автор постаралась (в духе своего времени/положения), изложив историю своей жизни поэтичным языком, даже не считая множество танка, которыми она обменивается с другими людьми, чаще всего с мужчинами. При этом жизнь у неё не веселая, и это исключая постоянные разливы слёз и отмачивание рукавов. Она рано лишилась родителей, а под опекой прежнего императора (с императорами в Японии 12 века и позже всё сложно, ведь они не более чем красивые марионетки в руках сегунов, которые тоже не так-то важны, ведь вся власть сосредоточена в руках регентов-правителей) стала матерью в 15 или 16 лет. было горестно сознавать свой печальный удел – одного за другим отдавать рожденных мною детей в чужие людиВпрочем в её личной жизни всё крайне запутано, хотя, похоже, это свойственно для знатных японских дам того периода, если вспомнить прочитанную ранее книгу – Торикаэбая моногатари, или Путаница мои впечатления. Печально читать о том, что женщины являются только предметом, с чувствами и желаниями которого никто считается. Важна лишь «любовь» мужчины, по которой женщина должна ему отдаться не взирая на то, что испытывает сама. Видно, что Нидзё страдает от этого, но – дитя своего времени – ничего не может поделать, даже её попытки уйти в монастырь долгое время терпят неудачу.Свиток второйСловно белый конь [Образ заимствован из книги древнекитайского мыслителя Чжуэн-цзы: «Жизнь человека между небом и землей так же мимолетна, как белый жеребенок, промелькнувший мимо дверной щели…»], на мгновенье мелькнувший мимо приотворенной двери, словно волны речные [Образ заимствован из книги Камо-но Тёмэй «Записки из кельи» (1212 г.): «Струи уходящей реки… они непрерывны; но они – все не те же, не прежние воды»], что текут и текут, но назад никогда не вернутся, мчатся годы человеческой жизни – и вот мне уже исполнилось восемнадцать… Но даже теплый весенний день, когда весело щебетали бесчисленные пташки и ясно сияло солнце, не мог развеять гнетущую сердце тяжесть. Радость первой весны не веселила мне душу.Самым интересным для меня является историческая картина жизни в Японии 13 века, а Нидзё рассказывает об этом немало, со вкусом и искренностью, плюс книгу сопровождает масса примечаний. В детстве она мечтала путешествовать и, наконец, став монахиней около 30 лет на десятилетия отправляется в паломничество по городам и храмам Японии. В конце пятого свитка она упоминает, что со смерти отца прошло 33 года, то есть Нидзё 48 лет.

Одной из первых книг, прочитанных мною в МКК, была «Соперницы» Нагаи Кафу , о японских гейшах начала 20 века. И так вышло, что это была моя первая книга о, скажем так, традиционной Японии. В нашем книжном клубе эта история восторгов не вызвала, но мне понравилась – в основном, из-за интересного описания быта гейш и около. «Непрошеная повесть» – это воспоминания реальной японской женщины 13 века о своей жизни, и она тоже понравилась именно этим – описанием обычной жизни «из первых рук». Обычной, да не совсем. Нидзё была всё-таки из высшего сословия и служила при дворе императора, хоть и бывшего. Она не была гейшей (и в книге нет ни одного упоминания о них – возможно, в 13 века института гейш ещё не существовало; упоминаются лишь некие «девы веселья» – вероятно, предшественницы гейш), но долгое время оставалась фавориткой своего государя. С 4 лет она жила во дворце, когда же бывший правитель к ней охладел, стала странствующей буддийской монахиней. В этой связи книга логически делится на две части – Нидзё во время жизни при дворе, в высшем свете, и Нидзё во время своих богомольных путешествий. Если вторая часть, в которой Нидзё ходит-ездит по разным храмам и святым местам, в целом особых вопросов не вызывает (на Руси тоже всегда были странствующие богомольцы), достаточно знать хотя бы, что в Японии испокон веков господствовали две религии – синтоизм и буддизм, то первая часть просто один сплошной вопрос. Конечно, восемь веков отделяют нас от времени, когда происходили описанные события, к тому же, Япония – это совершенно другая культура, другие традиции. И всё же. Будучи ещё подростком, Нидзё становится любовницей своего государя. Одновременно, можно сказать, параллельно, ещё любовницей своего друга детства. А чуть погодя – любовницей ещё одного уважаемого человека – настоятеля одного из монастырей. Между всеми этими мужчинами – назовём их главными в жизни Нидзё – проскакивают ещё несколько второстепенных. Нидзё четыре раза (!!!) рожает, при этом ни одного ребёнка не воспитывает (один вскоре после рождения умирает, остальные попадают в другие семьи). Но при этом никак нельзя назвать её женщиной без моральных устоев. Просто там и тогда такая была мораль. Правители по-братски делились друг с другом своими наложницами, и Нидзё, даже беременной, пришлось испытать это. С другой стороны, проповедовался культ невозможности отказа от любви. Если тебя полюбили, изволь откликнуться, отдаться, будь благодарна и люби в ответ. Что она, собственно, и делает. Перед каждым «запретным» свиданием она тревожится, грустит, обмирает от страха и тоски, но когда ночь любви, во время которой её бесконечно ласкают и заговаривают страстными и нежными словами, проходит, она чувствует грусть от расставания и начинает скучать. Возможно, частично это особенность самой нашей героини, но есть и другой фактор – материальный. Нидзё рано остаётся без опоры семьи – отец умирает, когда ей всего 16 лет. Вот ей и приходится устраиваться самой.Отдельного внимания заслуживает стиль написания «Непрошеной повести». Он очень поэтичен и полон отсылок к более ранним шедеврам японской литературы. Нидзё пишет стихи танка, и их в книге очень много, а также много стихов, написанных разными людьми для неё. Вот, например, танка из письма настоятеля – одного из её любимых мужчин:Что делать, не знаю.Твой образ является мне,на явь непохожий, – но если я вижу лишь сон,к чему с пробужденьем спешить!Преподносились эти танка тоже не абы как. Нидзё уделяет этому особое внимание, рассказывая, на какой бумаге были стихи написаны, к ветке какого дерева был привязан листочек, и прочее. Здесь всё настолько обрядово и символично, что кажется ненастоящим. Например, одна из второстепенных героинь, обескураженная тем, что государь провёл с ней часть ночи в любовных утехах и выставил вон, прислала ему крышку тушечницы, на которой было написано «паучок, заблудившийся в травах», а внутри была бумажка с клочком её волос, и надпись на бумажке – «в смятении из-за тебя»; на следующий день девушка постриглась в монахини. Какая чувствительность! Сложно поверить, что когда-то люди действительно так общались. Вот привёз вас любимый мужчина домой после свидания. На что можно рассчитывать? Ну, например, что он пришлёт смс: «Доехал, целую, люблю, спокойной ночи». Здесь же герой чуть только выходит за порог дома возлюбленной, с которой провёл всю ночь, так сразу сочиняет танка и посылает ей. А она ему тут же ответ. Красиво, что и говорить. Но странно. Тем более, что все эти стихи, хоть и красивые, но довольно однотипные – о том, как горестно расставаться. И вот тут-то! Оно! Моё любимое! Мокрые рукава!!! Мокрые рукава упоминались здесь так часто, что просто оскомину набили. По сути, это символ печали, слёз. Нидзё плакала довольно много, пожалуй, можно было бы и поменьше. Что-то я очень много уже написала) Но если вы дочитали до этого места, значит, культура Японии вам интересна, и тогда уж точно стоит прочитать книгу.