Глава 1
Грушенька-нельзяскушенька
Вечер. Вся семья в сборе: вот папа – пусть виртуально, на экране планшета, но всё-таки присутствует в доме. Сейчас он беззвучно шевелит губами (потому что в гаджет воткнуты наушники) – папусик снова участвует в телепередаче. Вот мама (её не видно, из глубин квартиры слышится её звонкий голос) – у неё сегодня домашняя тусовка её друзей-литературных критиков и любимых писателей.
А вот их общая дочка.
Да-да, вот она: Агриппина Градова (фамилия папина). Сидит в своей комнате. Перед ней на столе планшет с папой и ноутбук с открытой интернет-страничкой самого дотошного поисковика. Агриппина довольна: наконец-то она нашла нужную информацию. Наконец-то! Нет, информацию не по папе – с ним-то девочке как раз всё ясно. Лично для себя.
Чик-чик – информация отправлена на печать, Агриппина хлопает крышкой ноутбука – надо теперь быстренько собраться, и вперёд! Но тут в комнату девочки входит мама. В руках у неё тоже какая-то распечатка.
– Граня, а можешь быстренько заполнить вот этот опросничек? – мама выкладывает перед Агриппиной, которая даже не успела подняться со стула, лист бумаги с какой-то таблицей. – Давай, тут совсем мало. Постарайся для мамочки. Пять минут – и готово, хорошо? Я как раз через пять минуточек вернусь.
Если бы это было в первый раз, Агриппина, конечно же, или удивилась бы, или заинтересовалась, или от неожиданности загнусила бы «Не буду!» Но какой же тут «в первый раз» – ведь, едва научившись читать, эта девочка участвовала в литературных викторинах, опросах и тестированиях, у неё брали интервью, приглашали в детское жюри конкурсов, которые проводились среди всевозможных произведений детской литературы. То она из множества стихов выбирала самые поэтичные, то выискивала лучшую сказку, то романы и сборники рассказов оценивала. А всё почему – потому что мама её была критиком детской и подростковой литературы. Зачем привлекать к независимой экспертизе каких-то чужих незнакомых детей, если под боком есть свой ребёнок – весьма смышлёный и бойкий?
Папа, кстати, тоже был критиком. Но он критиковал литературу «взрослую». В смысле серьёзную, так называемую нетленку, открывал миру будущие шедевры и приклеивал к фамилиям писателем почётное звание «гений».
Вот и сейчас он, на самом культурном канале в самой культурной передаче этого канала рассказывал о книжных новинках и своём к ним отношении. Глядя в след удаляющейся маме, Агриппина, успевшая перевернуть папу экраном к стене и лишить таким образом маму возможности увидеть его и лишний раз расстроиться, с тяжким вздохом свезла листок со стола.
Да, папа у этой девочки был медийной личностью. А мама нет – хоть свою работу на ниве критического анализа современной литературы они начали одновременно. Поначалу им казалось, что папа прогадал – потому что просто литературу критиковали все кому не лень, тогда как мама выбрала правильную нишу, сконцентрировав удар на одной стратегической цели – книжках для детей. Никто в них особенно разбираться не стремился, так что мама старалась изо всех сил: печатала статью за статьёй в разных изданиях, громила новоиспечённых, но сразу понятно – стопроцентно бездарных отечественных писак, которые огромными тиражами шлёпали в коммерческих издательствах свои жалкие книжки, не имеющие отношения к высокому званию художественных произведений, хвалила безвестных, но очень талантливых авторов из Москвы глубинки, размышляла о проблемах современной русской детской литературы… Таким образом она не только создавала определённые мнения, формировала общественное сознание, нацеливая его на правильный путь осмысления того, что издают у нас в стране для детей, но и нарабатывала связи, создавала себе имя.
Папа делал примерно то же самое, но чаще всё-таки весело тусовался с писателями, редакторами издательств, газет и журналов, с такими же, как и он сам, а также очень известными критиками – и как-то так обаял всех, очаровал – и своими точными оценками книжек и рукописей, и собственной харизмой… И в конечном итоге занял подобающее ему место: стал одним из непоколебимых столпов в этой области.
Мама не смогла дотянуться до папиных высот. Нет, она по-прежнему не сдавалась, её значимость в данном сегменте росла и росла. Но жить вместе родители Агриппины довольно быстро перестали, звёздный папа, получив развод и оставив маме её девичью фамилию (которая и так всегда была при ней – мама не меняла её, подписывая статьи именно так, как делала это ещё незамужней студенткой при публикации своих самых первых творений), съехал из квартиры. Дочь Агриппина трёх с половиной лет отроду осталась при маме. И, если хотела общаться со своим отцом, доставлялась к нему на новую жилплощадь. Дом, в котором погибло счастье и разрушилась семья, был для него теперь закрыт. Агриппина папашеньку любила – он был неунывающий, милый, весёлый, всегда на всё согласный, что бы доченька ни попросила. Просто плюшевый мишка, а не папа.
И маму любила. Из-за того, что мама до сих пор личность не медийная, старалась не переживать – потому что верила: в любой момент всё может измениться, мама ещё такая молодая. Любила-то маму, конечно, любила…
Но вот сейчас… Агриппина просто с ненавистью смотрела маме в спину. Только сейчас девочка осознала страшную правду: а ведь мама её далеко не красавица. В смысле фигуры. И факт, подтверждающий это, вот он, пожалуйста: удаляющаяся к двери мама, вид сзади. Узенькие плечики, тонкие ручки, талия – шире, чем плечики, стекающая в обширную попу, обтянутую вязаным сарафаном. И пусть сарафан был такого роскошного терракотового цвета, пусть купили его в магазинчике авторской одежды, пусть сшит он, наверняка, в единственном экземпляре, было совершенно очевидно одно: маме он не шёл. Цинично выставлял напоказ все несовершенства фигуры. А что могло украсить мамину фигуру типа «груша», Агриппина даже представить себе не могла.
Но это мама – и это её, лично её фигура! Фигура взрослой женщины. Чего, казалось бы, переживать ей-то, Агриппине, девушке четырнадцати лет? Как – чего? Если Агриппина – дочка мамы, то значит… Значит, со временем она станет точно такой же!
Груша от груши недалеко падает…
В этом у девочки не было сомнений. Выскочив из-за стола, она подбежала к зеркальной дверце шкафа-купе и критически осмотрела себя. И, вроде бы, она видела своё отражение далеко не первый раз, но… Она ведь уже такая же груша, как мама! Уже даже выше ростом, а в остальном такая же, такая, такая! Без талии, с тяжёлой поступью и широкой пятой точкой, не жирная, конечно, но одна из самых крупных девушек в классе. И неизвестно, сколько мяс нарастёт на ней к окончанию школы – а уж дальше… Лучше даже не представлять. Потому что генетика, как поняла Агриппина, у неё ещё та! Если посмотреть внимательно на пышного папашеньку, который уже еле в экран влезает… Пухлый, круглый. Так что, если у маменьки тип фигуры «груша», то у папеньки, сто процентов, – «яблоко». И ведь наверняка это тоже ещё не предел, со временем его ещё больше разнесёт, поесть и выпить Агриппинин папенька весьма большой охотник. Но для папы красота не принципиальна – папа не звезда футбола, и даже не артист. А интеллект, его главное преимущество, живёт в той части человеческого организма, которое не толстеет. В че-репе…
Сочетались браком груша и яблоко, точнее, груша и пышный помидорчик – и вот вам результат. Родилась у них девочка-груша.
Груша Помидоровна.
Произнеся это вслух, Агриппина сделала заключение: шансов на стройность у неё нет.
Ах ты, груша, нельзя скушать… И как это Агриппина раньше этого не замечала? Почему её всё устраивало-то? Откуда такой позитифф и спокойствие?
Да потому, что раньше Агриппине не было дела до собственной внешности. Нет, неправда, было, конечно, – она, например, покупала одежду только давно зарекомендовавших себя, исключительно бронебойно-качественных брендов upper-middle класса. И пусть угнаться за девочками, родители у которых были очень богатые (дочь медийного лица училась в элитной школе – правда, попала она туда потому, что эта школа по счастливой случайности оказалась рядом с Агриппининым домом) она не могла – девочке этого было и не надо. У неё были свои критерии отбора – и она ими дорожила.
Но сейчас…
В принтере торчал листок с адресом, телефоном и схемой – как удобнее от станции метро пройти к некому ДК, в котором… В котором шёл кастинг в мюзикл! Настоящий профессиональный мюзикл, не какое-нибудь самодеятельное шоу.
Книжки книжками и конкурсы конкурсами, а Агриппина Градова, дочь одного из главных ценителей литературы земли русской, любила петь. И мечтала о сцене. Чтобы стоять в свете софитов, петь – и чтобы это у неё получалось великолепно! Агриппина пела дома, пела в школе, и в музыкальной школе, которую в прошлом году уже окончила, тоже пела – пока там были занятия по хору и вокалу. Агриппине нравилось, как она поёт, подругам нравилось, учителям. Папа расплывался в улыбке, когда его девочка исполняла что-нибудь, – и только мама не придавала значения дочкиному увлечению. Она считала, что уметь играть на фортепиано и гитаре культурному человеку нужно, конечно, обязательно: чтобы подобрать аккомпанемент, гостей увлечь и развлечь, спеть с ними что-нибудь вроде «Качнётся купол неба…» Но и достаточно. Певичка – это не профессия. Только интеллектуальная деятельность, только работа мозга смогут сделать человека человеком. Так что читай, Граня, книжки, анализируй, запоминай, ориентируйся на получение серьёзного гуманитарного образования – и становись личностью!
Поэтому Граня не расстраивала маму. И папу – который в этом вопросе маму полностью поддерживал. С удовольствием читала классику и все книжные новинки, которыми снабжали её родители, на уровне со взрослыми могла поддержать серьёзную беседу, в литературном диспуте участвовать – одним словом, очень образованная была девочка. Отличница. Интеллектуалка. Не пустышка и не ханжа.
И, как стало теперь понятно, не красавица.
Да не возьмут её ни в какой мюзикл! Это ведь не хор имени Верёвки, где телеса исполнительниц спрятаны под необъятными сарафанами, и где надо просто стоять единым поющим организмом. В мюзикле-то ещё и танцуют…
Танцевала Агриппиночка с удовольствием и драйвом, но вот как это будет выглядеть со сцены – никогда раньше не задумывалась…
И пусть кастинг, на который собиралась Агриппина, был не на главные роли, а всего лишь представлял собой добор в вокальную группу первого сопрано, девочка заволновалась и забегала. Надо переодеться! Надо измениться! Надо продемонстрировать себя в лучшем виде – себя, а не только своё прекрасное первое сопрано! По интерфейсу, как говорится, встречают…
Агриппина принялась возить туда-сюда вешалки в шкафу. Дорогие, но блёклые хипстерские рубашки, свитерки и джинсики, однотипные платья в стиле «сафари», карлсоновские комбинезоны и похожие друг на друга пиджачки – всё, оказывается, такое заурядное, уныло-казуальное, а то, что парадное, – как на подбор, в бешеных рюшках или как будто из гардероба учительницы-ромашки.
Дя-я-я… День, когда ты вдруг видишь себя со стороны, – это день глобального стресса. День, когда жизнь меняется. Когда ты уже больше не можешь быть тем, кем был раньше. Но… Продолжаешь им быть – к своему безграничному ужасу.
Кастинг начнётся уже через сорок минут. Какая там очередь? Какие перспективы? Есть шанс успеть? Да и – стоит ли вообще туда идти?
Агриппина Градова не привыкла сдаваться. Позитивное сознание и спокойная уверенность в себе – счастливые качества, которые смогли сформировать в её характере родители, не позволяли впасть в депрессию.
Ну и какой от них тогда толк?
А такой, что они заставили девочку действовать!
Конечно!
Агриппина вылетела из своей комнаты, вихрем пронеслась по коридору, задев бедром и чуть не сбив с ног ледащего дяденьку, который, накурившись, двигался из кухни в гостиную, ворвалась в мамину комнату и прыгнула на весы. Мама-груша контролировала свой вес, фиксируя показатели в висящем на стене малипусеньком блокнотике. Агриппина быстро пролистала его, отыскала последнюю запись.
Та-ак, с мамой всё ясно. И сейчас на экранчике весов высветится и её, Агриппинин, результат.
Сейчас-сейчас…
Дочь-грушкатоже должна узнать о себе правду.
Последний раз Агриппина взвешивалась полгода назад, в этой же комнате на этом же аппарате – просто ради интереса. С трудом вспомнив предыдущий результат и сравнив его с тем, который увидела сейчас, девочка слезла с весов… На три килограмма больше, чем в прошлый раз. И… На пять восемьсот пятьдесят (мама фиксировала свои результаты с точностью до грамма) больше, чем родная матушка! Вот это Груша! Вот это точно – нельзя скушать! Вернее, наоборот – людоеду-мясоеду как раз-таки найдётся, чем попировать.
Это было грустно.
По меньшей мере…
Именно грустно Агриппина поплелась к себе. Это понятно, что она будет худеть, ясно, что не сдастся – но хорошо выглядеть надо ПРЯМО СЕЙЧАС! Несправедливо, чтобы из-за неудачной наследственности не исполнилась мечта.
Юбка-колокольчик! Летняя, на пышном чехле! А-ля бывший имидж теле-тёти из передачи про здоровье. Широкая, чуть ниже колена, автоматически формирующая талию. Отправлена за немодностью в расход – и, кажется, всё ещё ждёт своей очереди на выброс в кладовке. Найти её немедленно!
Пусть на кастинге думают, что Агриппина глупая и не соображает, что в летней юбке поздней осенью не ходят, но выглядеть со сцены она будет замечательно! Грушенька в костюме колокольчика – и поёт как соловей! Вернее, грушевидность никто как раз и не заметит!
…Агриппина искала упорно, Агриппина рылась в пакетах, которые мама собирала, раскладывая по принципу: «помойка» и «отправка родственникам в Крыжополь», Агриппина верила, искала и не сдавалась. И Агриппина нашла!
Включила утюг, разложила на ковре юбку – и в это время в комнату влетела мама. Взволнованная, деловитая.
– Граня, ну что? – в нетерпеливом ожидании подскочила она к дочке. – Заполнила?
Эх… Конечно, про мамину просьбу в вихре стремительных событий Агриппина-то и забыла…
Схватив листок, девочка бросилась читать то, что там написано. Утюг стоял на ковре, юбка ждала завершения процесса глажки…
«Какие проблемы современной жизни ты хотел бы видеть отражёнными в книгах для детей и подростков? – было написано перед таблицей. – Отметь в соответствии с важностью для тебя в баллах от 0 (проблема не значима абсолютно) – до 5 (проблема очень важна! Актуальна и насущна!»). И дальше была таблица, куда все эти баллы нужно было вписать напротив граф, где значились:
1. Ксенофобия;
2. Наркомания;
3. Судьбы приёмных детей и детдомовцев;
4. Проблемы инвалидов;
5. Последствия развода родителей;
6. Педофилия;
7. Проблема молодёжных субкультур;
8. Гомосексуализм;
9. Проблемы экологии и загрязнения окружающей среды;
10. Защита бездомных животных;
11. Патриотизм;
12. Веротерпимость».
Мама смотрела удивлёнными глазами.
И с недовольным выражением лица.
Да – с таким, как будто её обманули в лучших чувствах.
Облапошили…
И кто – родная дочь!
– Граня, ты… Ты ничего не сделала? – тихо начала мама, постепенно набирая обороты. – Я попросила тебя написать двенадцать цифр! Двенадцать – только и всего! Цифра – секунда, цифра – секунда, Граня! А ты… Что случилось, девочка?
Агриппина грустно посмотрела на маму. Поднялась на ноги, выхватила из карандашницы ручку, снова пробежала глазами текст. Но ничего вписать в таблицу не смогла. Хотя обычно моментально включалась в любое дело – и гордилась, что умеет быстро реагировать и имеет цепкий ум.
НЕ-ДО-Э-ТО-ГО. Совсем.
Правда.
– Ну, пиши же, что ты думаешь! – нетерпеливо сказала мама – ей очень хотелось примчаться с Агриппининой анкетой к своим коллегам, которым наверняка замерли в ожидании результата этого экспресс-опроса.
Агриппина вздохнула и честно ответила:
– Ну… Я ничего не думаю.
– Ка-а-ак?! Это же такие важные проблемы, Граня! – воскликнула мама, и её голос гневно зазвенел. – Ты не можешь ничего не думать по их поводу! И не хотеть ни одну из них видеть отражённой на страницах интересной повести или романа для вас, для подростков, тоже!
– Да, да… – согласно закивала Агриппина, скашивая взгляд на часы – и переводя этот взгляд на разложенную на полу юбку…
– И чем ты таким важным занимаешься-то?
Агриппина снова молча вздохнула. Говорить маме о кастинге было ни в коем случае нельзя! Это разочарует маму невероятным образом – а она ведь так гордится своей Граней-интеллектуалкой…
Но и врать не хотелось. Что остаётся? Только школа. Вечеринка, капустник, активная культурная жизнь после уроков. Ну конечно же!
– Ага, вижу… – мама, понятное дело, тут же пригляделась к разложенной на ковре красоте. И утюг, вилка которого была вставлена в розетку, тоже заметила. – Удивительно важное дело, ну такое важное, что можно без зазрения совести проигнорировать мамочкину просьбу… Школьная самодеятельность, понимаю… Когда же тут думать о серьёзных проблемах…
– Мама, я… – начала Агриппина, но снова посмотрела на мамины пышные бёдра, обтянутые трикотажем, на тонкие ручки, трогательно торчащие из рукавов, на минимум бюста, тем же плотным трикотажем узкого сарафана придавленный к телу…
М-м-дя… Формат «песочные часы» при раздаче фигур населению проплыл мимо их семьи. Маму было жалко.
А столбик проблем, необходимых подростку для полноты ощущения мира, – нисколько!
Время, на все эти переговоры тратится драгоценное время!
Агриппина бросилась к юбке, завозила по ней утюгом.
Мама не уходила.
– Игнорируешь просьбу? – мама не могла поверить в происходящее.
– Мама, я не знаю. Не знаю, что ответить…
– Ты куда-то собралась?
– Да, мама.
– Я тебя чем-то обидела? – мама очень тонко чувствовала настроение Агриппины. И, конечно же, быстро почувствовала и сегодняшнюю неприязнь.
Или – не неприязнь. А девочкино горе…
– Не обидела… – еле выговорила Агриппина. Еле выговорила – потому что соврала. Ведь обидела мама, обидела! Чем? Тем обидела, что была такая, такая…
Но сказать маме, КАКАЯ ИМЕННО она была – с этой своей фамильной фигурой… Какая-какая? Некрасивая, вот какая! Не могла Агриппина маме так сказать. Мама тоже не виновата.
Тут же вспомнилась бабушка – мамина мама. Ещё меньше ростом, ещё грушевиднее и шире. Груша от пра-груши тоже далеко отлететь не может…Дедушку Агриппина вспомнила – тоже мастер Груша, вверху уже, книзу шире, да ещё пальто и шляпу любит носить, усиливая дурное сходство с фруктом. Как сговорились просто, нашли друг друга… Во-о-от кто во всём виноват, во-о-от!
А папины родители? Тоже не красавцы, тоже виноваты. Дедушка – здоровенный, крупный, тяжёлый. Бабушку Агриппина никогда не видела, та умерла перед её рождением. Поэтому папа и назвал новорождённую в честь своей матери – Агриппина.
А…
А уменьшительно-ласкательно называл Агриппину папенька – да, Грушей! Так и матушку его величали! Ай-люли… Ну что тут поделаешь? Предопределение, судьба-с… Как вы яхту назовёте – такая фигура у неё и сформируется! Назвали бы не Грушей, а Розой – глядишь, всё у девочки выросло бы совсем иначе…
Мама, которой по вполне понятным причинам то, что связано с папой, было крайне неприятно, звала свою дочку как угодно – только не Грушей! Груней, Аграфеной, Граней – Граней в основном, конечно. Агриппина и сама себя так называла, и во внешней жизни так повелось – Граня и Граня. Такая вся гранёная-точёная, твёрдая в своих мнениях, как гранит. Грамотная, грациозная, грандиозная. Всё она – многогранная Граня!
Ан нет, зеркало предлагает другую версию – просто-напросто грушевидная гражданочка.
Гру-у-устно грушей быть…
Но Граня по-прежнему не сдавалась. Никакая она не Груша! Сжав зубы и молча, девочка одевалась. Мама смотрела, Граня одевалась, одевалась…
Но слёзы всё равно подкатывали. Обидно потому что было.
– Мама, как я выгляжу? – собираясь покидать комнату, спросила Граня маму. Не спросить не могла – тем более, что мама стояла у двери и загораживала проход.
– Нормально ты выглядишь! – тут же откликнулась мама. – Только не по сезону. Водолазка – ладно, но юбка, конечно… Что у вас там будет?
– Да всякое такое… – в подробности Граня по-прежнему не хотела вдаваться. – Мама, ведь я некрасивая?
– Ты очень красивая!
– Собственные дети всегда кажутся красивыми! А объективно?!
– И объективно… – мама сделала понимающее лицо.
– Мама, но я же толстая! – из-за того, что мама отрицает очевидное, Граня всё-таки расплакалась.
– Да ты что, какая же ты толстая? – всплеснула руками мама.
– Толстая, толстая!
В этот момент открылась дверь, и в комнату заглянули две тётеньки.
– Нет же, Граня, нет! – воскликнула мама.
– А это что, не толстая? – Граня шлёпнула себя по бёдрам.
Мама кашлянула и хмыкнула. Да, в данный момент Граня привела неудачный пример – разглядеть толщину бёдер под юбкой-колокольчиком было невозможно.
Агриппина подняла голову и увидела, что тётеньки весело переглянулись. И благостные улыбки сменились на их лицах выражением типа «Эврика». В долю секунды Граня успела подумать: а что это они такое нашли, интересно? Но в этот момент одна из них – тоже критик, тоже детский – воскликнула:
– Ах, а вот ещё какая важная проблема подросткового возраста!
И всё стало понятно.
– Да, да, конечно! – закивала другая. И тут же подскочила к Агриппининой маме. – Маргарита, надо срочно вставить эту проблему в нашу анкету!
– Какую проблему? – повернулась к ней мама.
– Ну… – растерялась вторая тётенька. – Проблему лишнего веса… Вернее…
– Да какого ещё лишнего веса? – рявкнула мама: никто и не ожидал от неё такого, хотя женщиной она была очень эмоциональной. Но тут она просто удивила.
– Вот, Гранечка говорит, что она толстая… – пролепетала мамина коллега-критик. – Это её беспокоит… С лишним весом весь мир борется. Может, и подросткам это видится важной проблемой…
– Серьёзного человека такая проблема волновать не может! – мама крикнула ещё громче и суровее. – Этот ваш «весь мир» полон других проблем!
– Но посмотри – она же плачет… – вторая тётенька, которую Агриппина по имени не знала, развела руками. – А раз плачет, значит, это волнует. Это действительно проблема…
– Нет, Лиза, нет! – мама двинулась на эту самую тётю, оказавшуюся Лизой. – Подростка с интеллектом это волновать не должно! Глупых цыпочек – да! Обывательниц – да! Пустых тусовщиц, потребительниц, которые целыми днями, открыв рот, бродят вдоль рядов торговых центров, лупятся в тик-ток, инстаграм, на бьюти-блогеров и считают шоу «Дом-2» эталоном отношений между людьми, – вот их всех может. А мою девочку… Мою…
– Мама, ну что ты говоришь! – Агриппина рванулась к двери – срочно бежать вон, чтобы не слушать этого бреда!
Но её не пустили. Тётеньки загородили проход своими взрослыми крупными телами – ну как тут проскочить девочке, далеко не Дюймовочке?
– Подожди, Гранечка, объясни!
– Ну ты же не толстая!
– Граня, ты меня удивляешь!
Так закричали одновременно все три тётеньки. А мама ещё и схватила Агриппину за руку.
– Граня, девочка, чтобы я не думала о тебе плохо, чтобы не волновалась, ты давай-ка, соберись, спокойно и обстоятельно ответь на вопросы – и иди по своим делам. – с дрожью в голосе попросила мама.
Критик и другой литературный работник шумно подхватили мамину просьбу, засуетились вокруг девочки. Запрыгали слова: «веротерпимость», «проблемы инвалидов», «педофилия», «гомосексуализм», «патриотизм», «подумай, Гранечка»…
А Граня неожиданно поняла: маме не так уж и важно, что она думает на самом деле. У неё есть концепция – и эту концепцию нужно во что бы то ни стало подтвердить примером. И чтобы этот пример обязательно исходил от этого самого подопытного «читателя-подростка», взволнованного проблемами. Вообще она, Граня, маму интересовала очень. А вот сейчас – сейчас маме хотелось, чтобы Граня была тем самым среднестатистическим подростком… В другой раз Агриппина с удовольствием бы маме подыграла. Сейчас же это было совершенно невозможно!
– Что тебя волнует?
– Волнует что?
– Какие проблемы нужно отразить?
– Какие для тебя самые важные?
– Какие?
– Какие?..
Сердце у Грани колотилось. Она смотрела на взбудораженных тётенек – все они казались ей некрасивыми, а мамина подруга-критик так особенно. Некрасивые – и неважно, зато умные, интеллигентные, о проблемах беспокоятся… Так чего же тогда ей, Агриппине, переживать по поводу собственного несовершенства?
Но переживать хотелось.
Не то что хотелось – оно само переживалось…
Кастинг начнётся через восемь минут.
– Проблемы какие волнуют, проблемы… – неожиданно среди этого гвалта шумно вздохнула Агриппина. – Больше всего меня волнует, какой я человек – если вы хотите знать. Что я собой представляю, на какие поступки я способна, какое впечатление произвожу. Именно Я! Я – саму себя больше всего интересую. А проблемы разводов, педофилия и прочая наркомания меня волнуют в самую последнюю очередь. Да! Вместе с проблемами субкультур и приёмных животных.
И, пока подруги ошарашенно смотрели на девочку, мама протянула «Что-о-о?» А Граня ещё и добавила:
– А ещё меня интересует – любят меня или нет. Сильно или не очень. Какое-то время будут любить – или всегда. Могу я кого-то любить – или это всё только привычка. И ещё я хочу делать то, что хочу! Вот!
Схватив со стола планшет, она сунула его в рюкзак, рюкзак закинула за спину – отчего вставленные в планшет наушники просвистели в воздухе и щёлкнулись о металлическую пряжку на юбке тёти Лизы-критика.
Рывком открыв дверь, Агриппина Градова зашагала в прихожую.
Мама бросилась следом.
– Я тебя люблю, Гранечка! – крикнула она.
Но девочка не отреагировала. Содрала с вешалки куртку, обулась и выскочила в подъезд.