Блин – охотник за ворами

Глава III
Тихий международный скандал

Блинков-младший с мамой уселись на заднее сиденье, как принято у богатых. Верзила водитель поднял стекло и включил кондиционер. Теперь Блинков-младший поближе рассмотрел его голову и ужаснулся. Шрамы на ней были жуткие, как будто голову распилили щербатой пилой, а потом кое-как сляпали где клеем, где слюнями.

– Валера, я забыла, как тебя зовут, – сказала мама.

Верзила ничуть не удивился идиотскому вопросу. Запустил мотор, выехал со двора и только после этого неуверенно пробасил:

– Джиханша меня зовут.

– Никуда не годится, – покачала головой мама. – Собственное имя нетвёрдо помнишь, да и на татарина ты не похож. Давай ты будешь Николай Палыч. Легче запомнить.

– А вы думаете, московские татары все похожи на татар? Они тут сотни лет живут, давно с русскими перемешались. И потом, Николай Палыч старше меня в два раза, – возразил Валера-Джиханша. – Не волнуйтесь, Ольга Борисовна, я уже почти запомнил: «Джи» – буква английского алфавита, «хан» – мусульманский царь, а «ша» – значит, «конец».

– Я не Ольга Борисовна, а Мария Евгеньевна, – сообщила мама. – А Митьку зовут Георгий, по-домашнему Гога.

Блинков-младший почувствовал себя счастливым. Впервые в жизни он получил оперативный псевдоним! Конечно, «Гога» звучало придурковато, но это не портило настроения. Не век же ему Гогой ходить.

«Мерседес» летел по Москве. В чёрный кожаный салон, упоительно пахнущий новым автомобилем, не проникало ни звука с улицы. Только чуть слышно шептал кондиционер, гоняя прохладный воздух. Валера-Джиханша вслух разучивал своё новое имя, но всё время путал то «Джи» с другой буквой, «джей», то «хана» с «султаном». Твёрдо он помнил только «ша».

Блинкову-младшему было проще: «Гогу» и запоминать нечего. Скорее всего, где-то в Москве жил настоящий Гога. Он и не подозревал о том, что под его именем мчится на контрразведчицкую операцию Дмитрий Олегович Блинков, гроза бандитов!

– Раз уж придётся тратить, заработанные в Венесуэле деньги, купим тебе импортный костюмчик, – размечталась мама. – Тёмненький, под галстук.

Ничего себе! Блинков-младший почувствовал себя так, будто летел на истребителе, а его сбили бумажной пулькой из рогатки. Не успел избавиться от проклятых выходных брюк, и нате: выходной костюмчик! За год наденешь его раз десять. Потом костюмчик станет неприлично мал. Штанины вздёрнутся до щиколоток, рукава врежутся под мышки. И этот клоунский наряд будут напяливать на тебя именно в те дни, когда хочется выглядеть поприличнее. Идёшь на день рождения к Ирке – костюмчик. Идёшь к Суворовой – костюмчик! А Суворова разбирается в тряпках не по-девчачьи, а профессионально. У неё старшая сестра – фотомодель.

– Ни за что! – отчеканил Блинков-младший.

– Обязательно! – командным голосом прикрикнула подполковник контрразведки. – Митёк, пойми, ты должен выглядеть, как сын миллионера!

Тут Блинков-младший понял, в чём мамина слабость, и невинным тоном спросил:

– Мам, а у тебя много знакомых сыновей миллионеров?

– Это неважно, – буркнула мама. – Мы просто заедем в дорогой магазин и купим дорогой костюм.

– А у меня много таких знакомых, – веско сказал Блинков-младший. – И ни один из них не покупает выходные костюмы в магазине. Их шьют на заказ, причём за границей.

– Для подростков?! – изумилась мама.

С миллионерами она имела дело в двух случаях: когда те становились жертвой преступников или сами совершали преступления. Едва ли подполковнику контрразведки было до того, как одеты их дети. А Блинков-младший миллионерских сыновей повидал, как грязи. Детский сад, в котором они с Иркой подрабатывали, был в очень богатом дачном посёлке.

Кстати, без отрыва от работы Блинков-младший раскрыл шайку преступников и спас от них сначала Ирку, а потом Энни. Это информация для тех, кто ещё плохо знаком с биографией всесокрушающего восьмиклассника. Непрост был Дмитрий Олегович Блинков-младший. Ох, непрост!

– Когда хотят сказать, что человек небогатый, говорят: «он ходит в готовых костюмах», – сообщил он маме. – Хотя бывают и по-настоящему дорогие готовые костюмы. Но их выпускают с неподшитыми брючинами и уже в магазине подгоняют по росту покупателя. У нас нет на это времени, и денег жалко. Если ты хочешь, чтобы я выглядел, как сын богача, купи мне джинсы тысяч за десять.

В «Мерседесе» воцарилось молчание. Даже Валера-Джиханша перестал бормотать свой оперативный псевдоним. После долгой паузы он покрутил своей заплатанной головой и с уважением сказал:

– Ну и сынок у вас, Ольга Борисовна, то есть Мария Евгеньевна! Потомственный контрразведчик!

– Десять тысяч за одни джинсы?! – шёпотом переспросила мама. – Честно говоря, я надеялась, что костюм обойдётся в пять.

За пятнадцать тысяч можно купить зеркалку. Неновую и не последней модели, но и не самого начального уровня. Мечта в сердце Блинкова-младшего боролась с добросовестностью сыщика. Он всей душой рвался в фотоискусство, но не имел права подвести маму.

– Пускай десять, – мысленно прощаясь с зеркалкой, сообщил Блинков-младший и выдал весь необходимый сыну богача прикид: – Ещё полторы тысячи за футболку в стиле регби, не меньше трёх с половиной за кроссовки, тысяча за тёмные очки. Ну и по мелочи: ремень, чехол для ножа. Нож я положу свой китайский, но чехол должен быть фирменным.

– Укороченные носки, чтоб щиколотка виднелась. И сейчас вроде носят кеды, а не кроссовки, – подсказал Валера-Джиханша.

– С кедами идут рваные джинсы, – не согласился Блинков-младший. – И рвут не как раньше, одну-две дырки, а радикально, до голых коленок.

Мама пересчитывала доллары в сумочке. Лицо у неё было скорбное.

– Валера, то есть Джиханша, а это действительно необходимо? Футболка за полторы тысячи, кроссовки за три с половиной?

– Если вы до сих пор этого не знаете, то у вас золотой сын, – заметил водитель. – У нас вся семья вкалывает на моего младшего брата. Он новые джинсы прострелил картечью из дедушкиного ружья. Мать чуть в обморок не упала, а он говорит: «Все так ходят».

Блинков-младший сидел с кислой физиономией. Он вовсе не чувствовал себя золотым сыном. Хотелось реветь и биться головой об пол, как в детстве, когда ему пообещали пожарную машину, а купили ботинки.

Увы, даже самые лучшие из взрослых безнадёжно стары. Им не понять, что человек двадцать первого века не может жить без зеркалки.

Пропустим то, как делали покупки. Как Блинкова-младшего обмеряли портняжным метром и, словно карты из колоды фокусника, метали на прилавок пакеты с джинсами. Джинсов были горы. Синие, белые, чёрные, коричневые и варёные. Обычные, с кожей и со стразами. Рваные, зауженные, широченные и короткие, как у Незнайки.

Но я сразу сказал: пропустим. Не будем заострять внимание на тряпках. Мужчина должен быть выше этого. Для него главное ум и сила. Это девчонки наряжаются, чтобы понравиться мужчинам, а не наоборот. Во всяком случае, Блинков-младший считал именно так.

Скажу только, что одарённый восьмиклассник выбрал классические синие джинсы без всяких там стекляшек или прорех. Продавец пришёл в восторг от этого выбора. Он сказал, что у Блинкова-младшего бездна вкуса. Если бы ему, продавцу, были по карману джинсы, он купил бы себе точно такие же.

Впрочем, Валера-Джиханша заметил по этому поводу: «За десять тысяч можно и сплясать перед покупателем на пузе и на спелом арбузе».

Итак, «Мерседес» с новоиспечённой семьёй миллионеров подкатил к музею. Валера-Джиханша почему-то загнал его к служебному входу. Двор был завален строительным мусором, в середине стояла грязная лужа. Проезжая по ней, Валера-Джиханша страдальчески морщился. Ему было жалко новенький «Мерседес».

К машине спешил некрупный бородатый человечек. Его синий халат был перепачкан красками. Разноцветные капельки рябили на старом фетровом берете и даже в бороде. Словом, у человечка была внешность художника, какими их рисуют на карикатурах. Не хватало только палитры и кисти в руках.

Мама в последний раз окинула Блинкова-младшего критическим взглядом и велела ему причесаться. Она не вышла из машины, только нажала кнопку и опустила стекло.

– Ах, ах, Мария Евгеньевна! Наконец-то вы почтили нас своим присутствием! – наклонившись к окошку, залебезил перепачканный человечек. – А я-то вас ждал! Думаю, не случилось ли чего по дороге с нашей уважаемой Марией Евгеньевной?!

– Вы кто? – холодно спросила мама.

Лицо перепачканного человечка огорчённо вытянулось.

– Да Лялькин же! – несчастным голосом ответил он. – Мы с вами говорили по телефону.

– Не помню, – отрезала мама. – А директор у себя?

Перепачканный человечек совсем сник.

– Мария Евгеньевна, извините, но директор не может вас принять, – зашептал он, косясь на заплатанную голову Валеры-Джиханши. – У нас такое дело… Кража у нас! Директор, сами понимаете, занята с полицией, главный хранитель лежит с сердечным приступом.

Вот оно! – понял Блинков-младший. Вот зачем они приехали в музей! Только непонятно, к чему такая конспирация: «Мерседес», чужие бриллианты, дорогие джинсы… Да маме стоит показать своё удостоверение контрразведчика, и все к ней кинутся. И директор с полицией, и главный хранитель с сердечным приступом!

– Похищена вся экспозиция Юрия Ремизова – наш «Младенец с наганом» и шесть картин господина Шварца! – шептал человечек. – «Коза с баяном», «Композиция из девяноста девяти спринцовок»… Главное, их привезли из Германии только на месяц, для выставки. Сколько мы с этим Шварцем переписывались, сколько его упрашивали! А то музей носит имя Ремизова, а у нас одна-единственная его картина. И вот за неделю до открытия выставки… Представляете, какой скандал?! Министр культуры уже бьёт во все колокола! В музее сейчас прокуратура, полиция, контрразведка! Это же международное осложнение! Не дай бог, немец ещё и судиться начнёт с музеем.

– Может, я лишняя? – строго спросила мама.

– Ну что вы, что вы, Мария Евгеньевна! – испугался перепачканный человечек. – Директор мне знаете что сказала? «Лялькин, – говорит, – госпожа Демидова желает неофициально посетить выставку. Разве мы можем, Лялькин, отказать в просьбе известной меценатке?!»

– Кто нас проводит? – оборвала его мама.

– Я дам вам хорошего, даже великолепного специалиста, она всё покажет. Зовут Лариса Сергеевна, кандидат искусствоведения. Только вы уж извините, она много о себе понимает. Будет фыркать, но вы не обращайте внимания.

– Ничего, у меня особенно не пофыркаешь, – успокоила мама Лялькина. – Где она?

– В музее. Не пожелала к вам выходить, – взвизгивая от усердия, наябедничал перепачканный человечек. – Я же говорю, много из себя воображает. Пойдёмте, Мария Евгеньевна.

И он, сделав приглашающий жест, засеменил к служебному входу.

«Миллионеры» вышли из машины и отправились за ним, оставив Валеру-Джиханшу скучать за рулём.

– Кто такой Юрий Ремизов? – на ходу спросил у мамы Блинков-младший.

– Тебе же сказали: художник. На самом деле он был контрразведчик, но мало кто знает об этом, – сообщила мама. – Его расстреляли по ложному обвинению в тридцать седьмом году. Все картины пропали. Только за границей осталось около десятка и у нас две… Теперь одна, – поправила себя мама. – Но уж её-то не украдут.

– Почему ты в этом так уверена? – удивился Блинков-младший.

– А потому что она висит в кабинете у начальника контрразведки. Это ремизовский автопортрет.

Глава IV
Лялькин – жулик. Но не тот

Много воображающая из себя Лариса Сергеевна сидела в крошечном кабинетике, заваленном старыми книгами и альбомами. На расфуфыренную маму и Блинкова-младшего она смотрела со спокойным превосходством. Лялькин подбежал к Ларисе Сергеевне и зашипел:

– Встань, встань!

Кандидат искусствоведения отмахнулась от него, как от мухи.

На столе перед ней лежал альбом, раскрытый на пожелтевшей черно-белой репродукции с картины. Блинков-младший пригляделся: какая-то мешанина из кусков гармошки, нечеловеческих глаз с вертикальными зрачками и кривых рогов. Почему-то смотреть на картину было весело. Хотя сами по себе эти рога-глаза-гармошки не имели никакого смысла: не карикатура, а забавная белиберда.

– Юрий Ремизов, «Коза с баяном», – с ходу определила мама.

Взгляд Ларисы Сергеевны потеплел.

– Откуда вы знаете? Это каталог выставки двадцать второго года в берлинской «Ван Димен галерее». Он выходил вообще без иллюстраций. Всего в пять экземпляров были вручную вклеены фотографии. И все эти экземпляры наперечёт.

– Значит, у меня есть шестой, – не моргнув глазом ответила мама.

Лариса Сергеевна была потрясена.

– Вы настоящий коллекционер! – выдохнула она. – Знаток Ремизова! А мне о вас наговорили бог знает что…

– «Дамочке некуда деньги девать. Покупает подряд и шедевры, и мазню, потому что ничего не соображает…» – подхватила мама. – Так говорят обо всех богатых коллекционерах. Но уверяю вас, любезнейшая Лариса Сергеевна, не все состоятельные люди – дураки!

Любезнейшая Лариса Сергеевна смущённо улыбнулась и развела руками. Мол, я и не говорила, что вы дура. Это злые языки, которые, как известно, страшнее пистолета.

Мама в ответ улыбнулась ещё шире и скомандовала:

– Гогочка, сбегай за пирожными! Видел, на углу кондитерская?

– Что вы, что вы, какие пирожные?! – замахала руками Лариса Сергеевна. Хотя и ребёнок понял бы: она отказывается из вежливости, а на самом деле не прочь поболтать за чаем со знатоком Юрия Ремизова.

А мама, закрепляя успех, повела бровью на перепачканного человечка:

– Спасибо, вы мне больше не нужны.

Кандидат искусствоведения засияла. Судя по всему, Лялькин был её начальником, причём ужасно нелюбимым. Ей понравилось, что мама обращается с ним так по-хозяйски.

Перепачканный человечек церемонно распрощался с «уважаемой Марией Евгеньевной» и тронул Блинкова-младшего за локоть.

– Пойдём, Гогочка, я тебе кое-что объясню.

Чужое имя, произнесённое чужим, не маминым голосом, звучало совсем незнакомо.

– Я не Гогочка, – механически буркнул Блинков-младший и тут же сообразил, что выдал себя!

– Он Георгий, – мгновенно исправила ошибку сына мама-контрразведчица и нарочно вынула из сумочки остаток венесуэльских денег, всю пачку.

Лялькин жадно уставился на американские денежки. Если он и заметил оговорку «Гогочки», то сразу же о ней забыл. А мама, как будто вытащив деньги по рассеянности, убрала их в сумочку, достала рубли и щедро отвалила Блинкову-младшему на пирожные.

Пока перепачканный человечек довёл его до служебного входа, с Блинкова-младшего семь потов сошло. Он боялся снова проговориться. А Лялькин, кажется, не умел молчать. «Миллионерши» не было, и он лебезил перед её сыном:

– Добрая у тебя мама, правда?

Блинков-младший задумывался. Скажешь «добрая», а вдруг эта незнакомая Мария Евгеньевна окажется ведьмой, каких свет не видывал?

– Для кого как, – находил он уклончивый ответ.

– Для музея очень добрая! – восклицал перепачканный человечек.

И опять было непонятно, что сказать. Настоящий-то Гога, конечно, знал, почему его мама добрая именно для музея. А Блинкову-младшему приходилось тупо повторять:

– Я и говорю: для кого как.

Наконец у служебного входа Лялькин объяснил пустяковину, из-за которой пошёл провожать Блинкова-младшего:

– Смотри не захлопни дверь. А то, когда будешь возвращаться, её без ключа не откроешь, а звонок у нас не работает из-за ремонта. Мы сделаем так… – Лялькин распахнул дверь и подложил под косяк половинку кирпича. – Вернёшься – не забудь кирпичик вынуть и закрыть дверь. Только осторожненько, не хлопай. Здесь ручка вылетает.

Замок был дорогой, с блестящими бронзовыми накладками, разукрашенными резьбой. А ручка – случайная, алюминиевая.

– Сломался? – спросил Блинков-младший. В его положении лучше было задавать вопросы, чем отвечать.

– Стащили ручку, – печально сообщил перепачканный человечек. – Кому она понадобилась без замка? Только маме не говори, а то расстроится. Я специально держал дверь открытой, чтобы она не заметила.

Блинков-младший опять ничего не понял. Почему миллионерша должна расстроиться из-за ручки от замка? Чтобы не говорить на скользкую тему, он поскорее распрощался с перепачканным человечком и побежал за пирожными.

Похоже, Лялькин остался в уверенности, что сынок «миллионерши» страдает кретинизмом в нетяжелой форме, которую можно перенести на ногах.

Кондитерская на углу оказалась дорогая. Из-за этого покупателей там почти не было, и Блинков-младший управился минут за пять. Вернувшись в кабинетик Ларисы Сергеевны, он застал сцену самой искренней женской дружбы. Кандидат искусствоведения и мама сидели, наклонив головы, так близко, что их волосы перемешались. Они уже звали друг друга Машенька и Ларисик.

Чтобы не портить маме игру, Блинков-младший постарался сделаться незаметным. Без единого слова он выложил на стол пирожные, а сам уселся в углу, загородившись каким-то альбомом. Кабинетик был такой крохотный, что он прекрасно слышал даже шёпот.

– А я-то думаю, почему Лялькин с вами так носится? А вы ремонт ему оплатили! Смотрите, Машенька, поосторожней с ним! – предупреждала Ларисик.

– Неужто ворует?! – ужасалась мама.

– Ещё как! Пустил в залы какого-то художника, писать копию с «Младенца с наганом». А где теперь этот «Младенец»?!

– Ларисик, по-моему, вы зря на него наговариваете, – возражала мама. – Вот если бы «Младенца» украли и подменили копией, тогда Лялькин с его копиистом сразу же попали бы под подозрение. А его просто украли. Получается, воры сами по себе, а копия сама по себе.

Мама действовала безошибочно. Изображала простушку, а Ларисик изо всех сил старалась раскрыть ей глаза на вора Лялькина.

– Да я не о том «Младенце», которого украли. Я говорю как раз о копии. Обычно если копию заказали для какого-нибудь провинциального музея, то мы разрешаем художнику поработать в зале и не требуем платы. А если её пишут для продажи, то должны заплатить нашему музею. Так вот, я видела эту копию «Младенца» в продаже! На самой низкопробной толкучке в парке, рядом с матрёшками и патефонами. А денег с художника музей не получил. Будьте уверены, Лялькин взял с него плату и положил себе в карман!

Ларисик торжествовала. Она вывела на чистую воду мерзавца Лялькина! А подполковника контрразведки, конечно, не интересовала сотня-другая рублей, присвоенных мелким жуликом. Она охотилась на дичь покрупнее. Скрывая разочарование, мама для вида ужасалась:

– Неужели?! Каков гусь!

Сияющая Ларисик подтверждала, что гусь Лялькин именно таков. А мама незаметно для неё подводила разговор к пропавшим картинам. Она великолепно знала все дела настоящей миллионерши Демидовой и говорила о них как о своих собственных.

Между прочим, нежадная оказалась миллионерша. В музее висели два подаренных ею старинных натюрморта. Стоимость ремонта, который оплатила музею Демидова, была сущей ерундой по сравнению с ценой подарка.

– Старые голландцы! – всплёскивала руками Ларисик. – Машенька, извините, там написано «Дар М. Е. Демидовой», но я как-то не сообразила, что это вы! Даже подумать страшно, сколько вы заплатили за эти картины!

– А мне страшно подумать, что было бы, если бы их украли, – гнула своё мама. – Муж так их любит! Они висели в его офисе, и я еле уговорила его подарить натюрморты музею.

И мама добилась своего. Осторожная Ларисик, избегавшая разговоров о краже, наконец-то разоткровенничалась.

Тут Блинков-младший окончательно понял, зачем контрразведчице понадобилось маскироваться под миллионершу. В музее были свои секреты, которых никто не стал бы раскрывать сотруднику спецслужбы. Одни из них могли показаться незначительными, вроде мелкого жульничества Лялькина. О других Ларисик молчала бы, боясь подвести директора. Но подруга Машенька – это не строгий подполковник. Подруге Ларисик выложила все!

Месяц назад в музее работал монтёр с телефонной станции. По неосторожности он задел стремянкой и оборвал проводки охранной сигнализации. Монтёр испугался, что ему влетит, скрутил проводки и никому ничего не сказал.

Как раз в тот день Ларисик была дежурной по музею. Она должна была уйти с работы последней, включив сигнализацию, а наутро явиться первой и сигнализацию отключить.

Обычно с этим много мороки, рассказывала Ларисик. Стоит кому-нибудь из сотрудников неплотно закрыть перед уходом дверь или хотя бы форточку, и сигнализация не включается.

То есть включить её проще простого: щёлкнул рычажком, и всё. Но в полиции, на пульте охраны, не загорится сигнальная лампочка. И не будет гореть, пока не закроешь как следует эту проклятую форточку. А она может быть приоткрыта всего на волосок – на первый взгляд и не заметишь. Приходится обходить весь музей и дёргать каждую форточку, а потом звонить на пульт охраны и спрашивать, включился у них сигнал или нет.

Дежурный может уйти, только если лампочка горит. Тогда он запирает музей, снова звонит на пульт и уже окончательно сдаёт музей под охрану.

Но в тот вечер у Ларисика всё шло как по маслу. Сигнализация включилась с первой попытки.

Наутро она пришла, открыла музей и забыла позвонить на пульт. У полицейских, конечно, должна была погаснуть сигнальная лампочка. В таких случаях они минут пять ждут звонка от дежурного по музею, а потом хватают автоматы, садятся в машину и мчатся на помощь. А то вдруг дежурный не позвонил потому, что следом за ним в музей ворвались грабители?

Так вот, Ларисик не позвонила, но полиция не приехала! Только через час, когда для посетителей открыли главный вход, лампочка на пульте охраны погасла. Тогда, разумеется, примчались автоматчики и наделали переполоху.

Потом стали разбираться: как же так? Почему целый час в музее были сотрудники, а сигнализация не сработала?! Прислали мастера, и тот нашёл поломку. Оказалось, что скрученные проводки перепутаны. Из-за этого сигнализация отключилась в половине музея. Без охраны остался служебный вход и зал, откуда месяц спустя украли картины…

Мастер скрутил проводки как надо, но предупредил, что нужно сменить всю проводку. По правилам она должна быть сплошная, без обрывов и скруток. А то какой-нибудь вор придёт в музей под видом посетителя и, улучив момент, скрутит провода по-другому, чтобы отключить сигнализацию. Тогда подъезжай ночью и грузи картины – лампочка на пульте у полицейских будет гореть, как будто ничего не случилось.

Ларисик немедленно рассказала обо всём директорше музея. Но та пожалела денег на новую проводку. Ведь менять пришлось бы здоровенный кусок провода, метров двести. И о скрутке решили молчать. В конце концов, рассудила директорша, если вору захочется испортить сигнализацию, он может перерезать и новый провод.

Сейчас Ларисик сомневалась, стоит ли говорить об этом сотрудникам спецслужб, ведущим розыск пропавших картин. И решила посоветоваться с «миллионершей», не подозревая, что мама и есть один из этих сотрудников.

– Ларисик, – сказала ей мама, – я в этом неплохо разбираюсь. У нас и дома, и у мужа в офисе есть охранная сигнализация. Хотите, пойдём вместе посмотрим эти проводки? Насколько я понимаю, всё просто. Если проводки скручены так, что сигнализация работает, значит, вор ими не воспользовался. Тогда пускай это останется на совести вашего директора. Она отвечает за сигнализацию и должна сама во всём признаться полиции. А вот если проводки скручены так, чтобы сигнализация отключилась, значит, это сделал вор. Тогда бегите, рассказывайте полицейским, а то вас могут принять за соучастницу преступления!

– Полицаям не расскажу, – заупрямилась Ларисик. – У меня год назад украли в метро кошелёк с зарплатой, так думаете, они нашли? Нет, лучше я скажу контрразведчикам. Я им больше доверяю.

Мама улыбнулась себе под нос, и они пошли смотреть выставку и скрученные проводки.