Янтарь. Вирус бессмертия

Моль кивнул, сжав губы и крепче сжав автомат. Осталось выяснить, где этот самый объект четвертой категории и как он выглядит. Кто знает, может, это полупрозрачный дух, сидящий в кабине этого самосвала, а может, эта вон та тень, стоящая возле химической люминесцентной отсвечивающей зеленым аномалии? Сталкер, очевидно, думал также, поскольку превратился в крадущееся нечто, поворачивающееся вместе с автоматом, плотно прижатым к плечу комбинезона. Вдруг, за полем обманчивой пустоты и темноты возле зеленых, слабо светящихся луж киселя они увидели неподвижную фигуру. Фигуру человека в некогда белом халате, очках, странно неподвижно уставившегося на них. Эта неподвижность и отчетливое понятие, что он, оно или это их видит и наблюдает за ними уже некоторое время, не издавая звука, пугало. Оно выглядело человеком из плоти и крови, пусть не молодым, но без признаков разложения, ран или дефектов. Медленно, словно боясь спугнуть, спутники подошли ближе, держа его в прицеле.

– Товарищи?! – негромко сказало оно. – Люди?! Товарищи вы? Живые люди!!! Это не сон? Это вправду вы?!

Трофим и Моль уронили челюсть. Все что угодно, только не это. Все что угодно в этой тьме кружащихся аномалий и протоптанных неизвестно кем тропинок. Все что угодно, безобразный мутант, химера, слизень, полтергейст, хоть сама многорукая Шива с тысячами клинков к каждой руке, но не это!

– Ты кто? – просипел Трофим, потеряв от шока дар речи.

– Товарищи! Товарищи!! Товарищи!!! – фигура в некогда белом халате заплакала. – Я дождался, я дождался!!! Я знал, что меня найдут, который… который сейчас год?

– Две тысячи семнадцатый, – ответил Трофим, у которого от понимания разрыва во времени закружилась голова.

– Две тысячи… невероятно… я так долго вас ждал… – фигура вытирала непритворные скупые слезы, сняв очки и тыльной стороной ладони пытаясь закрыть мимику лица, – товарищи… я думал, все погибло.

Сталкеры подошли ближе. Было видно, что оно огорожено воронками, трамплинами, каруселями, другими аномалиями в несколько рядов, кроме того, на оставшемся для существа месте размером с несколько больших комнат то тут, то там поселились небольшие химические аномалии, сокращающие полезную площадь для пленника.

– Ты кто? – уже четко спросил Трофим.

– Я? – существо выпрямилось, поправило несуществующий галстук. – Я Одинцов Григорий Николаевич, я микробиолог, действительный член академии наук СССР, доктор биологических наук, профессор при институте ЧАН, партийный… но документов у меня с собой нет, они все внизу в архиве службы внутренней безопасности.

– Твой коллега, Док, – сталкер значительно посмотрел на Трофима.

– Товарищи, я так рад вас видеть. Вы спасательная экспедиция? Я так ждал… здесь темно, повсюду эти ловушки, а главное, одиноко…

Трофим во все глаза глядел на существо. Это было невероятно, понимает ли товарищ Одинцов, кто и что оно? Наверняка должен иметь понимание, в конце концов, он не простой лаборант, а доктор, академик, ученый микробиолог. Трофим вздохнул.

– Почему вы все еще живы? – холодно спросил Трофим.

– Я? – растерялся профессор. – Я… я… это долго объяснять. Вы сможете мне помочь, вытащить меня отсюда?

– Мы подождем, профессор, – Трофим оглянулся на оставшийся позади труп. – Скажите, вы заражены вирусом?

Профессор вдруг потерял всякий интерес к спасению. Расслабился, даже стал немного выше.

– Вы знаете про вирус? – неожиданно холодным и спокойным голосом спросил он.

– Да. Мы исследуем его, – ответил Трофим.

– Скажите, пожалуйста, товарищ, а как вас зовут? Какой у вас уровень допуска? —засовывая руки в карманы, спросил Одинцов.

– Я Гудин Трофим Аристархович, некробиолог, исследовательский комплекс Янтарь. Лаборатория номер шесть. Уровень допуска абсолютный. Мне разрешено брать любые пробы и анализы, любые материалы, все, что я посчитаю необходимым.

– И кто же вам дал такой уровень допуска? Верховная ставка СВГК СССР? – с некоторой долей ехидства спросил Одинцов.

– СССР не существует с девяносто первого года. Тысяча девятьсот девяносто первого года.

– Как?! – не поверил услышанному профессор. – Как не существует? Почему?

– Не важно. Теперь здесь никого нет, даже военных. Это закрытая территория на десятки километров вокруг. Ее называют Зона. Единственные представители с Большой Земли – это ученые, то есть я и… – Трофим помедлил, – и сталкер Моль. Никто не придет за вами, здесь все давно погибло, профессор. Скажите, почему вы все еще живы? Почему вы не умерли от голода? Есть ли здесь еще выжившие?

Профессор немного сник, но, как бы то ни было, сейчас он не выглядел жертвой, почему-то он казался большим и надменным, хотя Трофим отчетливо понимал, что он ничуть не выше него.

– Выживших, наверное, больше нет. Да, я, как вы изволили выразиться, заражен вирусом и теперь нахожусь в стадии гамма. Вы знаете, что это такое стадия гамма?

– Нет, профессор, давайте все по порядку, и от того, как и в какой мере вы все расскажите, будет зависеть, выйдите вы отсюда или нет.

– Что ж… справедливо, коллега, мне многое надо прояснить, а после, я надеюсь, вы примите верное решение. В конце концов, я уже достаточно долго хранил государственную тайну, документы с таким сроком уже подлежат переподписанию о нераскрытии, либо они теряют гриф секретности. Я не могу предложить вам чая или стула… но давайте хотя бы присядем, – предложил Одинцов, усаживаясь на пол. Его примеру последовали сталкеры, присев в нескольких метрах от него, разделяемые рядами аномалий. – Как видите, я нахожусь тут в плену, жив и здоров, несмотря на то, что это невозможно. Мы разрабатывали специальную вакцину. Вакцину, которая бы позволяла сохранять здоровье и жизнь носителю. Конечно, она предназначалась для высшего руководства, чье здоровье всегда нуждалось в корректировке. Мы перепробовали множество вариантов, но самым сильным оказались вирусы с высоким онкопотенциалом.

– Папиллома? – спросил Трофим.

– Да, коллега. Этот вирус был одним из самых обнадеживающих. Мы провели огромную работу, развернули генетическую структуру вирусов и переориентировали его не на разрушение теломер ДНК, а на защиту и восстановление. В результате процесс старения прекращался, и испытуемый восстанавливал все утраченные природные функции, данные о которых не были повреждены в его геноме.

– Ну, у вас очки, профессор, – заметил Трофим.

– Это? Да, но они мне не нужны, зрение восстановлено полностью, – Одинцов снял очки и убрал их в карман, – вы знаете, чтобы не сойти с ума, что уже на моей стадии невозможно, я одеваю их, чтобы… чтобы почувствовать себя… частью цивилизации, что ли. Вы не забывайте, мне, оказывается, уже сто семнадцать лет, – он усмехнулся. – Я не знал, что я заражен или вакцинирован, называйте как хотите, способы определения в наше время были несовершенны, как и, наверное, в ваше, – он усмехнулся, глядя в пол. – У нас случилась авария, я не знаю, что именно, но нам всем приказали срочно покинуть помещение, здесь, – он указал себе за спину, – находился один из выходов, часть наших сотрудников успела покинуть помещение до закрытия шлюзов, другая часть нет.

– Восемьдесят шестой? – спросил Трофим.

– Да, коллега, восемьдесят шестой, а что именно произошло, вы в курсе?

– Не важно, – отмахнулся Трофим, – рассказывайте.

– Мы поднялись на этот этаж, а потом ворота закрылись, и нас обесточило. Ни резервные генераторы, ни аккумуляторы не работали. Мы находились в полной темноте. В комплексе осталось, наверное, с сотню людей, многие спустились вниз за едой и водой, но я никуда не уходил, я верил, что ворота откроют рано или поздно, а будут ли силы у меня подняться к ним с нижних жилых этажей, я не знал. Потом я, конечно, пытался спуститься, когда уже начал умирать от жажды, но в темноте не нашел дороги. Может, оно и к лучшему… – Одинцов задумался, вспоминая прошедшее. – Там внизу страшно кричали люди, мне казалось, что они убивают друг друга, наверное, так оно и было. В любом случае я остался здесь, а когда очнулся, увидел, что темнота стала неполной, но тут появились эти физические ловушки, – он указал на стену аномалий перед собой.

– Аномалии, – сказал Трофим, – мы называем их аномалии.

– Аномалии, – повторил профессор, смакуя каждый звук. – Какое верное и точное название, коллега. Этих аномалий вначале было не так уж и много. Я плохо помню, что было со мной в тот момент, я находился в стадии альфа, это означает бессознательное состояние. Наша вакцина, которая передалась мне каким-то образом, действует медленно, но неотвратимо, не забывайте, что ее механизм такой же, как и у онкологического процесса. Вначале локально, затем метастазирование, а потом весь организм и дальнейшее его восстановление. Помню очень смутно, что я бродил тут, в замкнутом пространстве, ворота были закрыты, я что-то ел почти в полной темноте, это было как само собой разумеющееся, только потом, когда я перешел на стадию бета, я понял, что это были мои коллеги. Это было ужасным осознанием, – Одинцов вздрогнул, вспоминая. – Я, конечно же, избавился от останков, утилизировав их в аномалиях, но голод был нестерпим, растущая во мне новая жизнь требовала большого количества энергии. Я начал есть даже то, что, казалось бы, было невозможно: плесень, мох, если получалось найти муху, жука или паука, это было настоящим пиршеством, это продолжалось долго. Не знаю сколько, но я мог долго, очень долго сидеть неподвижно и слушать, где тренькнет паутина под лапами паука или в какую сторону полетит муха, выше или ниже. И когда она садилась в пределах досягаемости, я в темноте охотился за ней, прыгая как безумец… это было… это было мучительно, я переловил их всех, всех двухвосток, мокриц, личинок… – профессор вытер выступившую слезу. – Но я ослаб, двигаться становилось все труднее и, как-то сам того не замечая, я смог питаться на расстоянии, произошло осознанное слияние восстановившихся клеток с нервной системой и мозговой структурой, отвечающей за управление ими, я получил способность управлять вирусной колонией, захватившей мой организм. Теперь я мог чувствовать наполняющее тело жизнь, разбалансировать ее и перетягивать к себе, я понял, что это была следующая стадия, стадия гамма. Постепенно я вынужден был уничтожить практически все живое здесь, я пробовал почувствовать жизнь за стенами, иногда мне это удавалось. Мой голод был так нестерпим, что я высасывал эту жизнь, не давая ей возможности сбежать от меня. Но самое странное было то, что после того как я зачищал какой-то пятачок этого ангара, на этом же самом месте вскоре появлялась аномалия. В конце концов, я зачистил все даже сверху, теперь там крайне редко я могу хоть что-то почувствовать… – профессор посмотрел вверх.

– Там сверху большая термическая аномалия – разлом, – сказал Трофим, – и вы совсем недавно чуть не убили меня в ней.

– Правда? – удивился профессор, – о… простите, пожалуйста, Трофим Аристархович, я ведь не мог знать, что это вы… в моем положении такой редкий случай поправить свою… свой… – он не нашелся, что сказать.

– Ладно, профессор, прощаю. Дальше.

– Так вот, вы не подумайте, коллега, что я только и делаю, что пытаюсь кого-либо съесть. Я ведь в первую очередь ученый и человек. Я принял решение разводить плантации плесени, потому что это будет защищать меня. Аномалии не растут в тех местах, где остается хоть что-то живое, и в то же время эта плесень в крайних, так сказать, случаях может быть кормовой базой… вот посмотрите, – Одинцов встал и показал несколько зеленых пятен рядом с химическими аномалиями. – Это Аспергил – высший плесневый гриб, вы, наверное, знаете. Я нашел его под колесом одной из машин, когда у меня еще был выход. Мне пришлось немного поколдовать над ним, чтобы он стал зеленым, вы ведь понимаете, коллега, что кроме того что забирать жизнь, я могу и давать ее, могу влиять на геном дистанционно, могу лечить людей… мы можем. Вы понимаете, коллега?

– Понимаю, но у вас что, есть кто-то еще? Почему вы говорите мы?

– Кто-то еще? – переспросил Одинцов и задумался, странно глядя на Трофима. – Да, тут был кто-то еще. Я так понимаю один из выживших, тот, кто остался последним. Не знаю, как его зовут, но именно он открыл эту дверь, – профессор указал на дверь, через которую вошли Трофим и Моль, – он покушался на меня. Думаю, что он хотел меня съесть, но поскольку он находился еще в стадии бета, то я дистанционно ослабил его, и он сбежал. Больше я его не видел, хотя регулярно чувствовал, он подглядывал за мной и подслушивал. Я пытался с ним поговорить, привести в чувство, но мне кажется, что либо он получил черепно-мозговую травму, либо настолько долго был в состоянии невменяемости, что вакцина, которая, без сомнения, не дала ему умереть, восстановила только часть его умственных способностей. Конечно, в его случае это прискорбно.

– А что вот с этим объектом? – Трофим указал на труп.

– Это… этот, как вы сказали, объект имеет слишком сильные повреждения нервной системы, и ему не светит полноценное осмысленное существование, мне пришлось э-э-э… использовать его как…

– Еду, – закончил Трофим.

– Да, коллега, вы меня прекрасно понимаете, – согласился Одинцов. – Так что вы вытащите меня отсюда? Вы можете разомкнуть этот круг аномалий, я, признаться, уже очень устал находиться в их плену.

Трофим осмотрел несколько рядов аномалий, потолок, пол с пятнами химических луж.

– Вы знаете, профессор, это невозможно, я понял, что вы из себя представляете, и надеюсь, что смогу привести помощь, и мы что-нибудь придумаем, но сейчас нам надо идти.

– Вы что не можете управлять этим? – он указал на аномалии перед ним, – ведь сейчас две тысячи семнадцатый год, технологии совсем на другом уровне, мы, наверное, колонизировали Луну, Марс, а вы не можете справиться с этими недоразумениями?! —возмутился и перешел на крик Одинцов.

– Потише, профессор, никто не колонизировал Луну, до Марса вообще еще очень далеко, и снаружи, там за пределами Зоны, тоже не все так хорошо, как вы, наверное, думаете.

– Да, да, коллега, простите, – Одинцов взял себя в руки. – Вы же понимаете, за столько лет первая надежда на спасение, а тут такое фиаско… я просто не сдержался. Вы простите мне эту ноту? – жалобно попросил он.

– О чем вы, профессор, разумеется, я понимаю вас, – успокоил его Трофим, испытывая жалость к этому пожилому человеку, оказавшемуся в таких тяжелых обстоятельствах и сохранившему человеческую натуру и обличье.

– Трофим Аристархович, если вы вытащите меня отсюда, я обещаю, я буду помогать вам всем своим опытом, всеми своими возможностями. Мы с вами, если захотите, восстановим этот комплекс, это огромная лаборатория, передовая в своем времени, и сейчас я уверен, она далеко не из последних. Там, на нижних этажах, есть готовые вакцины, я покажу вам. Вы сможете предложить их значимым людям, я буду наглядным примером, – профессор говорил жарко и пылко, охваченный фанатичным безумием. – Мы разработали много вариантов, есть вакцины для солдат, есть для руководителей, а есть и… – тут по его лицу пробежало холодное, пренебрежительное выражение, – для простого народа, который станет сильным, верным и бесконечно преданным. Это очень хорошее средство. Мы найдем помощников, мы… мы… Трофим Аристархович?! – встревожился он, глядя на изменившееся лицо некробиолога.

– Бесконечно преданным? – с сомнением переспросил Трофим.

– Нет, нет, если вы не хотите, то мы уничтожим этот штамм, действительно, зачем таким, как мы, вакцинировать кого попало? – профессор мелко засмеялся, – Трофим Аристархович, я предлагаю вам сотрудничество, но вы должны вытащить меня отсюда…

– Я постараюсь, но как скоро это произойдет, обещать сейчас не могу.

– Тогда, может, вы оставите мне своего сталкера? – попросил Одинцов.

– О чем вы? – не понял Трофим. – Как я могу оставить вам человека? Моль, пойдем, нам пора, – позвал он свободовца.

Тот странно и неподвижно продолжал сидеть на земле. Трофиму показалось, что он курит, некая сизоватая дымка тянулась от него через аномалии к Одинцову. Трофим кинулся к сталкеру, посеревшее похудевшее лицо, потерянный взгляд, неестественная неподвижность в течение всего разговора.

– Коллега, я немного позволил себе запитаться от вашего проводника, вы же не в обиде? Можете оставить его мне? Мне его хватит надолго, вы к тому времени успеете вернуться с помощью, – ворковал Одинцов.

Трофим с ужасом следил, как нечто, что он видел на камере, снимавшей мертвецов в погребе на Пепелище, исходит теперь от сталкера, словно стягиваясь тонкой витой нитью с его тела, проходя через одежду и медленно, но неотвратимо переливаясь в солнечное сплетение Одинцова.

– Тварь! – яростно заорал Трофим.

Выхватив пистолет, он не целясь нажимал на курок. Выстрел за выстрелом посылал пули в профессора. Тот присел, съежился и закрыл голову руками, но пули не причиняли ему никакого вреда, не в силах пройти аномалии. Разрядив пистолет, Трофим схватил АК сталкера и длинной очередью разрядил его в контур халата. Ни одна пуля не достигла цели. Профессор поднял голову и захихикал, мерзко и подло.

– Трофим Аристархович, зачем вы так реагируете? Это же просто человек, а мы с вами уже совсем другие люди. Вы же тоже на стадии гамма, неужели вы не понимаете?

Трофим, не слушая его, схватил сталкера за шкирку и потащил прочь, скорее, скорее от этого места. Стараясь не видеть того, что он уже видел. Слабеющее сердце сталкера, замедляющее свой ход от удара к удару, старые раны в ноге и груди, совсем недавно сросшиеся ребра, синий артефакт в рюкзаке, который тонкими синими нитями окутал красноватые артефакты кристалла, еще что-то, что просто было невозможно. Этого не должен видеть ни один нормальный человек.

– Постойте, куда вы, коллега? – кричал ему вслед Одинцов, – вернитесь, я вас умоляю. Я все понял… я клянусь… я больше никогда…

Его отчаянный крик затихал, по мере того как Трофим удалялся от злосчастного ангара. Через два часа он был на поверхности, вымотанный на нет, с бледным сталкером на руках, жизнь которого теперь была вне опасности, но он все еще был без сознания. Его тут же окружили свободовцы, много, человек пятнадцать.

Трофим нашел взглядом Якоря, хмуро смотрящего на него.

– Нашли?

– Нашли, – кивнул Трофим, – ты разлом, куда я упал, знаешь?

– Да, – ответил Якорь.

– Возьмите взрывчатку и обрушьте его вниз. Устройте этой твари веселую жизнь, – глаза Трофима сверкнули ненавистью, заразив ею всех окружающих.

– Мы сделаем, Док. Мы все сделаем, – ответил Якорь. – Сизый, Бура, Медведь, по ящику в зубы и на разлом.

Тотчас трое огромных свободовцев в светло-зеленых экзоскелетах развернулись на исполнение. Якорь нагнулся к своему другу, который начал приходить в себя.

– Держись, Моль, не родилось еще то, что так просто покончит с нами, – голос Якоря кипел гневом, – Ксенон, Толкач, горючую смесь, бочку до разлома вперед. Я ей покажу, Док, я ей устрою…

Серое затянутое облаками небо роняло мелкие капли дождя на поверхность Зоны. Стая слепых псов на границе Рыжего леса догнала плоть и теперь наседала на нее, хватая сзади и отскакивая, как только она разворачивала свою тушу на обидчика и поднимала клешню для удара. Пару раз она почти попала по собаке, но шансов у нее не было. Из-за дерева встало с корточек высокое человекообразное существо, оно было голо и безобразно, цвета проржавевшего металла. Вода, капающая сверху, без задержки стекала на землю, даже не пытаясь схватиться капельками или пленкой на поверхности его тела. Существо подняло руку, и стая собак, вздрогнув, вмиг бросилась врассыпную от захрипевшей и судорожно забившейся плоти. Оно постояло несколько секунд и медленно подошло к мутанту. Трава, примятая его ногами, на глазах превращалась в черный, обугленный старостью, рассыпающийся прах.

к автору pishu2012@mail.ru

обложка создана по заказу автора, Дмитрием Новочадовым.