Глаголют стяги

Эта книга – просто подарок для ума и воображения. Она живая, яркая, красочная. Моя книжная судьба упорно возвращает меня в Русь 9-10 веков. Так получается, что все книги, которые относятся к этому периоду, очень интересные, легко читаются, несмотря на то, что многие обычаи тех времён остались там, мотивы героев книг/исторических личностей не лежат на поверхности, а окутаны мраком жажды власти и особого быстрого течения времени. Время приносит с собой перемены и не спрашивает ни у князей, ни у робичей, нравятся ли им эти перемены. Они уже есть, эти перемены, и водворяются на Руси огнём, мечом и смертями. Потому что у времени свои правила, и если первые люди времени, например, князь Володимер, не следует этим правилам, они получают кровь и боль своего народа. И множество проклятий. Множество поломанных судеб, несостоявшаяся любовь Яндрея и Дубравки, страшная казнь деда Боровика и мальчика Богодана – это капля в море слёз молодой Руси. Человек рождается и умирает в страданиях. Может, это касается и стран? У Руси нет ещё чётких границ. Все сословия людей живут под властью князя, но диктуют князю свою волю (особенно Новгород). Понятия государственности нет, хотя молодая Русь уже заметно выделяется среди других стран. В первую очередь благодаря торговле и незабываемым победам на полях битвы. Русь побеждает печенегов и нанимает их в свою рать, Русь огнём и мечом внедряет православие – религию всеобщей любви, Володимер любит Олёнушку, жену брата Ярополка, и женится на Анне при первом политически удобном случае – Россия всегда была страной парадоксов, за что я её и люблю. У писателя хорошо получилось создать общее политическое полотно. Мы увидели гибель Святослава и раздумывали, как же был основан Новгород, встретились со сказочным Илиёй Муромцем и Садко, столкнулись с отсутствием законов. На этом общем фоне прописываются судьбы отдельных людей, в основном – трагедии. Видно, как меняются мысли героев и как они возносятся в своих мечтах. Хорошо это видно на примере Ярополка. В начале книги – почти безусый юнец, восхищён жизнью и молодой женой Олёнушкой, не вкусил ещё горький плод власти, который надо вкушать очень осторожно. Постепенно власть для него становится ядом, и вот братоубийство – горький результат призрачного всевластия. Какова же ирония судьбы, если Ярополк вкусил такую же участь!В книге очень много старорусского текста. «Молюся и мил ся вам дею писанием грамотицы сея малыя юже похваляя ваю написах недостойным умом и худым и невежественным смыслом. И ныне, Господа отцы и братия, оже ся где буду описал или переписал, или недописал, чтите исправливая Бога деля, а не кляните. Аминь».Не знаю, как много тут погрешностей, но даже в таком виде для меня это трудночитаемо. Основная цель таких вставок – придать книге колорит той эпохи, раскрасить картину цветными красками. Писателю удалась такая задумка. Наряду с таким текстом за окошком поют песню «Во поле берёзка стояла…» на последних страницах романа – и читатель с трудом возвращается в реальность, закрывая книгу, но мыслями оставаясь в ней. Те, кто читал другие книги на эту тему, заметят отличие в написании имен. Садко, или, по-новгородскому, Садкё, не Светенельд а Свентельд, не Рогнеда а Рогнедь – и ещё множество таких примеров. Не знаю, какому писателю верить. У меня различное написание имён вызвало интерес. Книга небольшая, на два вечера неторопливого чтения. Но это будут самые яркие вечера вашей книжной жизни!

"Глаголют стяги" Ивана Наживина попала в буккросинг исключительно из-за своего не товарного вида. Но по своему содержанию она значительно превосходит иные многостраничные произведения. Роман «Глаголют стяги» – это ещё одна альтернативная версия отечественной истории, ещё одно предание о Крещение Руси. Основанное на «Повести временных лет» повествование Наживина с большой достоверностью живописует события, предшествовавшие Крещению. В своём романе автор выдвигает интересную версию, расходящуюся с общепринятой. Начиная свой роман с княжения Святослава Олеговича Наживин описывает канун войны с Византией, который ознаменовался полным разгромом превосходящих русских войск византийцами под руководством императора Цимисхия. Согласно Наживину в ночь перед сражением с воинами Святослава император молился о даровании победы над врагом святому великомученику Феодору Стратилату. Несмотря на то, что в «Повести временных лет» поход Святослава в Византию излагается в форме героической былины и автор Летописи не упоминает о поражении русов в каком-либо из сражений Наживин сопоставляя «Повесть…» с другими историческими источниками приходит к выводу, что войско Святослава в этом последнем бою было полностью разбито. Согласно византийской официальной версии историка Льва Диакона войско императора Цимисхия благодаря помощи св. великомученика Феодора Стратилата и сильному урагану, метавшему пыль прямо в лицо «скифам» разгромило Святослава. Лев Диакон так представил результат сражения: «Говорят, что в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, (на поле сражения) подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей. Среди ромеев убитых было триста пятьдесят.» О том, что войско Святослава потерпело сокрушительное поражение свидетельствует тот факт, что уже на следующий день Святослав отправил к императору послов с предложением о мире и просьбой замолвить о нём словечко перед печенежским князем Курей, дабы последний беспрепятственно пропустил его с оставшимися русами через Днепровские пороги. Однако император Цимисхий, любезно согласившийся на предложенный Святославом мир и клятвенно пообещавший последнему похлопотать за русов перед печенегами в действительности предпринимает иной шаг. Цимисхий шлёт к Куре посланника с указанием тайно напасть на Святослава на Днепровских порогах. При этом участь самого Святослава он предоставляет решить самому Куре. Собственно говоря, император Цимисхий попросту «умывает руки», предоставляя Куре полную полноту власти над дальнейшей судьбой Святослава. Чудом оставшийся в живых после бойни, устроенной печенегами на порогах Свенельд со своим учеником возвращается в Киев и рассказывает о случившемся киевлянам. Тут в ткань повествования автор искусно вводит былинных богатырей Добрыню Никитича и Илью Муромца. Фигуру Алёши Поповича из каких-то неведомых нам соображений автор при этом не упомянул. Потрясённый словами Свенельда Владимир решает принять веру византийскую, чтобы тот же святой великомученик Феодор Стратилат помогал уже в воинской науке и витязям русов. Да и тайное послание императора Цимисхия благополучно увенчалось гибелью смертельного врага. Поэтому среди других религий князь Владимир отдаёт предпочтение христианству. Единственное, что при этом не учёл князь – так это то, что христианский бог не так прост. И может запросто за попрание веры и отход от заповедей покарать не только язычников, но и самих христиан, посредством тех же варваров. Как сказано в Священном Писании: «если бог свой народ не пощадил, ввергнув его в многовековое иго, то с привитой лозой (под последней имеются в виду иные народы, принявшие христианство) поступит такоже. Очень необычная версия получилась у Ивана Наживина, но во всяком случае мотивация главных героев подкреплена последующими историческими событиями и психологически выверенными характеристиками персонажей. На мой взгляд, в своём романе»Глаголют Стяги" Иване Наживин использовал тот же литературный приём, что и Стефан Цвейг в «Марии Стюарт»…

«Под другим углом» – именно так можно описать принцип нашего исследования. Говоря об истории, постоянно мешают ее с политикой, идеологией, прости Господи, экономикой и статистикой (что вообще является глупостью, потому как цифры – от лукавого и не зря наши предки их на письме буковками обозначали, да и вообще все суета и произволeніе дyха, и нѣсть изoбиліе под солнцемъ). Говоря об истории, мы посмотрим на нее под совершенно другим углом – углом достаточно острым, следует предупредить, потому как построен он на стыке двух линий – литературы и метафизики.История цивилизаций – это всегда в той или иной степени история смерти богов. Кулуарные политические игры властителей и их вассалов, кровавое месиво междоусобиц и завоеваний, колеса тирании, движущие бричку истории вперед, – все это упирается в тот факт, что давным-давно, еще до того, как эта сказка началась, сказал сын Давидов: Ро́дъ прехо́дитъ и ро́дъ прихо́дитъ, а землѧ во вѣкъ стои́тъ. Только род тот не человеческий, потому как что есть отдельно взятый человек в плане истории земли, пребывающей вовеки? Приходят и уходят боги, люди – просто мерцают в пространстве, рассказывая себе и другим сказки о временах прошедших и грядущих. В общем-то, история – это и есть сказка. Крещение Руси – событие, на которое можно смотреть сквозь самые разные призмы, но представляется, что главной призмой все же должна быть призма внечеловеческая и почти метафизическая – в конце концов, разве ревизионизмом следует заниматься в тот момент, когда мир приближается к последней своей эпохе (а приближался – и продолжает приближаться – он к ней всегда, потому как времѧ бо близ). Потому говоря о труде Наживина, думаешь не о судьбах Великих мира сего, отдаленных от нас во времени, потому как нѣсть пaмѧть пeрвыхъ, и́ послѣднимъ бывшымъ не бyдетъ ихъ пaмѧть съ бyдущими на послѣдокъ; думаешь о богах – живых и мертвых. Когда сказка эта только еще начиналась, за Эгейским морем ползали по земле трехголовые приапы, а вечно возрождающийся Бахус собирал вокруг себя свиту из сатиров и вакханок; в продолжение этой сказки кровь и богов, и людей не один раз проливалась, а в окончании ее все умерли, только дело не в этом. Врeмѧ разметaти кaменіе и́ врeмѧ собирaти кaменіе – время старых богов ушло. И «Глаголют стяги» – это не о походах Святослава, не о княжеской усобице и не о славном правлении князя Владимира: как уже было сказано, человеческий фактор не стоит ничего перед лицом внеисторических процессов, и потому свет новой эпохи может в итоге принести насильник и братоубийца. А что насчет жизни обычных людей на фоне слома и смены времен – да какое вам всем до них дело? Потому и Наживину дела до них нет, потому говорить о выпуклости и яркости героев говорить не приходится. Это не в полной мере исторический роман – скорее своеобразная метафизическая антропология, наполненная выдержками из этих двух миров – древнего омертвевшего языческого и вечно рождающегося христианского; миров, которые до сих пор в своем соединении порождают русскую культуру даже в самых бытовых мелочах. И не знаешь иногда, что лучше сделать, если в доме плохо спится – блюдечко на антресоль для домового поставить или батюшку в дом пригласить. Жизнь простого народа в «Стягах» – отражение этой растерянности, в которой мы до сих пор пребываем. Жизненный путь же великих оказывается всего лишь средством претворения в жизнь проектов, кто или что стоит за которыми – не ясно, да и не важно.Сказка эта началась в такие стародавние времена, что героев в ней больше, чем ныне живущих людей. В сказке этой всегда верховодили кровь и насилие, серая мораль и выбор между двух зол, в результате которого одно зло выбрасывалось на обочину истории, а другое в итоге канонизировалось. Только важно ли, как мы теперь воспринимаем то, что было рассказано ранее, еслм всѧ идутъ во єдино мѣсто: всѧ быша ѿ пeрсти и всѧ въ пeрсть возвращaютсѧ?"Сказка" Наживина, как и любая хорошая сказка, не подводит ни к какой морали, в отличие от того же летописца Нестора, на которого постоянно ссылается и голос которого постоянно возникает в «Стягах». Думается, что такой подход очень правилен, когда речь идет об анализе истории. В конце концов, даже вышеупомянутая серая мораль – это абстрактное понятие, не имеющее отношение к жизни, а книжица Наживина, как и, впрочем, любой иной текст, как все тексты всего мира – это вся наша жизнь.