Элен & Эльза

Пролог

 
Я – свет и тень
Наполовину,
Я – выдоха и мята, и полынь,
Я – ночь и день,
Я – белое лишь с виду,
Я – снега ком, я – горсть песка пустынь.
 
 
Ты – тень и свет,
Пропажа и находка,
На глобусе чужие полюса.
То сон, то бред,
То танец, то походка,
То мертвый штиль, то ветер в паруса.
 
 
Ты – пепел рун
Моих обетов прежних,
Потерянных за давность дней и лет.
Я – шепот струн
В ночи признаний грешных,
Оборванный рапирою сонет.
 
 
Мы – в бег, да так,
Что кровь на пуповинах,
В бою рожденных прямо в небеса,
И после – мрак,
Лишь теплая перина
И перья в белокурых волосах.
 

Глава 0. Затакт^[1]

Я сидел на скамейке около подъезда своего дома. В висках почти перестало стучать. Вера была очень убедительна, когда на чем свет крыла меня матом со своего Израиля. Да, я был, может, не прав, что дал волю эмоциям, наверняка не прав. Только исправить уже ничего нельзя. Лет десять назад, это может подтвердить любой, меня бы Кондратий хватил от таких новостей, а теперь ничего, помучился с неделю, и все – белый лист. Деньги. Деньги не заработал, а значит, потерял: ну что ж с того – мы часто что-то теряем, чтобы кто-то другой это нашел. Когда-нибудь таким счастливчиком стану и я. Очень немаловероятно.

Все, к черту хандру. Надо походить, побегать, если придется. В телефоне есть музыка, надо послушать что-то срочно, прям первое попавшееся. Нет, не то, это тоже не то, Стинг, стоп: «I hate to say it, but it's probably me»^[2] – это прямо в точку, долбан, прямо в точку. Когда ты не главный – молчи в тряпочку, умолкни и не вспоминай о своих регалиях и талантах. Ты уже однажды уехал из города, где вершил дела в бригаде молодых и амбициозных, не у руля, естественно, и теперь история повторилась. Правда, тебе уже сорок, удали поубыло, но зато город попросторнее и поцентровее. Терпи и лезь. Как сказал один персонаж из выпуска новостей – работайте, братья.

Глава 1. Поминки

Элен стояла у окна и смотрела на подъезжающий катафалк. Водитель едва-едва смог развернуться на крохотном пятачке двора и, выйдя из машины, раскуривал сигарету. Эльза услышала дребезжащий рокот древнего движка автобуса раньше остальных и уже выбежала на улицу с табуретами.

Темный смрад стоял в квартире, смешалось все: тлен разлагавшегося тела, перегар отца и прочие запахи немногочисленных гостей. Гроб был простой, в черной драпировке – даже в чем-то очень шел матери своей незамысловатостью. Её тонкие и нежные черты будто светились болезненной синевой из его глубин. Ажурный воротник прикрывал почти всю шею, а дальше до самых пят шло глухое платье, заканчиваясь аккуратными лаковыми туфлями. Спокойная и тихая, как при жизни.

Отец, напротив, больше походил на мертвеца.

Нэд Раух был сильным мужиком. Он перенес многие невзгоды, живя в Городе № 18 – это его отчий край, его родовое гнездо, если так можно говорить при нынешних делах в государстве. Когда-то, юнцом служа в местном театре, он часто мотался в столицу, чтобы попытаться как-то пробиться в люди, бывал в Генеральном театре на прослушиваниях, бухал в трактирах с местными актерами и заводил, как ему казалось, полезные знакомства. А потом – все. Какое-то недоразумение. Молодой Нэд не понял, что произошло, а старый бы и объяснил, но вот незадача: между ними уже пролетело двадцать лет жизни.

Теперь на нем небольшая мастерская при том же местном театре, и, как и обещал директор последнего те же двадцать лет назад, «ничего, не помер». Шить пуанты и костюмы уже помогают дочери, а там со временем, глядишь, и еще мысль созреет какая. Но вот Лили не вернуть.

Будущую жену Нэд встретил сразу после третьей или четвертой поездки в столицу. Тихая невысокая девочка сидела в шумном трактире и читала в углу, пока он с прочими приводил себя в надлежащий пятничный вид дешевыми стопариками. Почему она, больше того, почему для неё он – загадка. Недаром говорят, что плюс и минус притягиваются, но коротнуло и заискрило между ними в тот вечер так, что и трактир, и книга были позабыты обоими уже через пару часов. С тех пор Нэд, приезжая в столицу, чаще искал встреч со своей новой любовью, нежели пытался продвинуть свою актерскую карьеру. Лили, в то время обучавшаяся танцам в школе при Генеральном театре, отвечала взаимностью, но все же при этом старалась прилежно посещать занятия.

Годы прошли незаметно, а старый Нэд все еще помнил запах её волос в тот вечер в том самом трактире. Помнил огромные глубокие глаза и завораживающее цветущее молодое тело. Теперь же Лили навсегда покинула его, оставив наедине с дочерями-двойняшками и этим глупым миром.

Из двух сестер Элен больше походила на неё своей кротостью и молчаливостью. Характер был непростой, но решения она принимала почти всегда взвешенно и прагматично. Из двух возможных ответов на любой вопрос она как-то умудрялась найти третий, который, к удивлению большинства окружающих, устраивал практически всех. Зато вторая, Эльза, была словно изнанка наволочки, вроде рисунок тот же, а краски совсем другие. Дерзкая и несдержанная, она обладала талантом уже с ясельного возраста находить себе приключения на свой, теперь, впрочем, вполне симпатичный, зад. То драка с мальчишками, то перепалка с учительницами в школе – для Лили Раух всегда находился повод посетить кабинет директора и выслушать новую нравоучительную историю. Но Эльзе почти всегда все сходило с рук. Слишком незлобива и проста была душа её матери, проста, как вот эта черная драпировка на гробе.

Элен подождала сестру и легким кивком подала незаметный жест Петерсу, заму начальника городского крематория. Он, кряхтя, привстал и со словами: «Ну что ж, ребят…» – взялся за край ящика. Мужики пододвинулись, и гроб поплыл к выходу. Нэд сидел на кухне, упершись зрачками в горлышко бутылки, ссутулившись, такой незаметный, темный и тихий. Никто даже и не пытался заговорить с ним сейчас – так неуместно это казалось – а он отвечал полной взаимностью. Бывают такие моменты, когда ты сам весь без остатка – белый шум, наводка, искажение в радиоприемнике. Остается только сидеть и неуверенно ждать сигнала. А вот откуда ему взяться – почти точно не скажет никто.

Ни плача, ни вздохов – только сдавленный шепот слышался на поворотах лестницы подъезда: маленькие гробы нести несложно даже подросткам, не то что взрослым. Когда ящик мягко опустился на два подготовленные около катафалка табурета, свет солнца в последний раз упал на лицо Лили Раух. Сестры стояли рядом, и тошнота волнами то и дело подкатывала к горлу. Слабый ветер изредка теребил пару неприбранных локонов волос на голове матери, что создавало иллюзию неожиданно вернувшейся жизни. Элен положила ладонь на лоб покойницы, взглянула напоследок и отвернулась. Эльза стояла, молча теребя тесьму от венка, и неожиданно сквозь слезу сказала:

– Жди нас, мамочка. И пусть тебя там никто не обижает… А у нас все будет хорошо.

Все-таки Нэду повезло – они с Лили вырастили смелых дочерей.

Когда наконец через долгий лязг стартера неровно заработал двигатель катафалка, отец на кухне привстал. Окно оказалось приятно холодным – он прижался к нему лбом. Стекло дрожало в такт со старым движком машины. Нэд смутно видел, как гроб исчезает внутри автобуса, как люди пропадают в небольшом проеме дверцы, неловко и торопливо рассаживаясь по жестким неприветливым сидениям, как со скрежетом включается передача и катафалк трогается. Больше он не видел ничего: лежа на полу кухни, он корчился и заламывал руки, изрыгая изо рта содержимое последних двух бутылок в первозданном виде. Бедолага не ел почти неделю.

Глава 2. Жизнь после смерти

Весна – прекрасное время года. В ней нет жужжащей назойливости лета, нет снежного остервенения зимы и стылой хандры осени. Любые новости проходят через теплый солнечный фильтр и воспринимаются потом значительно мягче. Нет нужды сильно утепляться или искать защиту от зноя, мало мух и много, по сравнению с зимой, света. Рай, одним словом.

Элен подбирала в кладовой колодки для пяти новых пар пуант, которые необходимо было пошить Августу Остерманну, обер-танцмейстеру и директору балетной школы. Надо было поторапливаться, ибо заказ висел уже больше недели. Эти вечные пьяные отговорки отца о том, что «каждая ниточка должна найти свою иголочку», уже начинали подбешивать, ведь раньше, до похорон, он был почти образцом пунктуальности и никогда не позволял себе подобного. А тут целая неделя простоя мастерской. Элен решительно настроилась поговорить с ним об этом, как только разберется с делами, не терпевшими отлагательства.

В зоне «А» про мастерскую Нэда знали все, в каждом дворе и в любой местной забегаловке, но вот его заказчиков здесь не было. Пуанты и театральные костюмы – прихоть небедных людей, которые живут в центре города, в зоне «К», там же, где исторически рядом соседствовали балетная школа, суд и Канцелярия. Там, где обитают семьи руководителей всевозможных рангов и династии деятелей разных областей культуры и науки, десятилетиями обраставшие гроздями наследников, теперь не имеющих ни к культуре, ни к науке уже никакого отношения. Но они так же обладали деньгами и охотно распоряжались ими. Благодаря этому факту существовали некие возможности приработка гражданам из других частей города, часто неофициальные. Все же в большинстве случаев это давало им возможность вполне сносно существовать и даже кое-где улучшать себе быт и рацион.

Поэтому Элен была так сосредоточена и настроена на работу: где один заказ, там и остальные. Тем более сегодня, когда господин Остерманн дает бал, среди приглашенных гостей которого будет присутствовать худрук Генерального театра, надо быть крайне опрометчивой, чтобы злить такого важного клиента в такой знаменательный для него день. Эльза танцует в сегодняшней постановке главную роль, а значит, есть шанс, что она наконец будет замечена, оценена по достоинству, и, как Элен искренне полагала, им с сестрой удастся выбраться из болотной трясины этой вечной бедности.

Эльза в их общей танцевальной группе была однозначно одарённее и физически крепче. Ей, в мечтах сестры, полагалось стать великой танцовщицей, подняться в Генеральном театре до звания примы и закрепиться в столице. К тому времени Элен расширила бы производство и, если тому соблаговолят высшие силы, нашла бы побольше новых клиентов. После, возможно, она бы осмелилась взять кредит, на который они с отцом купили бы огромный дом, в котором их бы навещала знаменитая дочь и сестра. А может быть, они бы переехали к ней в столицу. Это же все должно быть прекрасно, и в таком прекрасном плане детали могут быть уже не очень важны.

Поэтому сегодня она будет работать быстро и точно и сошьет эти чертовы пять пар пуант, чего бы ей это ни стоило.

Эльза вошла как нельзя вовремя.

– Я видела штук десять военных грузовиков в центре, – сказала она.

– Надеюсь, бал не отменят из-за каких-нибудь учений, – Элен постаралась изобразить шутливый тон, что ей почти никогда не удавалось.

– Не переживай, диктор предупредил – это наша публика, – не без сарказма успокоила сестра.

– Докатились, уже танцуем с солдафонами, – тихонько прошептала Элен.

С этими словами она намазала рукой жирный слой клея на джутовую заготовку и придавила атласную выкройку к колодке. Эльза тем временем достала тетрадь учета расходов и принялась, стоя здесь же, у прикрученного к стене в качестве балетного станка метрового бруса, выполнять упражнения, в паузах что-то записывая в тетради карандашиком.

– Ей-богу, тебя как будто в бухгалтерию при штабе отсматривать будут, – говоря это, Элен усмехнулась, взяла маленький молоточек и обстучала пятак на носке.

– Я и в бухгалтерии буду лучшей балериной, поверь! – Эльза была сегодня явно в приподнятом настроении. Она схватила со стола степлер и замерла, вскинув руки вверх, как танцовщица фламенко. Щелкнув им пару раз в подтверждении своих слов, она отстучала убедительную дробь ногами и упорхнула в дверь. Элен улыбнулась и взялась за вторую заготовку пуант.

На улице было до неприличия хорошо. Эльза шла по мостовой в сторону балетной школы, не замечая серых стен и внимательных взглядов камер, коими было утыкано всё и вся в этом городе. Изредка попадались навстречу горожане в таких же стандартных костюмах, рекомендованных Канцелярией для весеннего гардероба, незатейливых, но вполне аккуратных и по-простому красивых. Нашивки на рукавах ближе к запястьям указывали всю информацию вплоть до адреса и группы крови, и поэтому практически никогда никто не заговаривал друг с другом беспричинно – было сложно с ходу подобрать легкомысленный повод, вроде «как вас зовут» или «где вы живете».

Не замечая прохожих, Эльза мысленно протанцовывала свой номер снова и снова, причем весь танец можно было прочесть у неё на лице – настолько ярко она при этом отыгрывала мимикой. Она приходила к финальной точке и немного приседала в поклоне, как будто не могла насытиться следовавшими за танцем само собой разумеющимися овациями. Это будет тот самый день, когда она станет королевой бала, в чем она нисколечко не сомневалась. Великий Людвиг Кох непременно заметит, как она выросла за последние два года, со времени, когда в столицу отправили видеозапись с выступлениями лучших танцовщиц Школы, и он, ни секунды не раздумывая, заберет её в Город № 1. Ну а там она… Тут у Эльзы в голове всё запереливалось яркими красками и светом: дальше этого она не знала, о чем мечтать, она еще никогда не уезжала из родного города. Просто там все будет по-другому. И точка.

Элен задвинула заготовки в печь, выставила нужную температуру, около восьмидесяти пяти градусов, и вышла из мастерской. На заднем дворе отец выстроил небольшую беседку с камином и остеклением. Внутри было довольно уютно, стояла старая тахта, крохотный столик, и к камину была приторочена простая плитка, вмещавшая максимум одну металлическую посудину или чайничек, что вполне позволяло вести бесхитростный быт и полноценно отдыхать от работы, задерживаясь здесь по нескольку дней. Он, собственно, так и поступал всю последнюю неделю – стойкий запах спирта держал на уважительном расстоянии от двери и окон, кажется, всю зарождавшуюся весеннюю фауну в виде мух и комаров. Элен разочарованно вздохнула и вошла внутрь помещения.

К чести Нэда Рауха надо сказать, что выглядел он терпимо даже в таком виде – без штанов, небритый и прикрытый пледом лишь наполовину. Не в характере мастеровых допускать хаос в таких банальных вещах, как запой. В расстановке стеклотары соблюдался некий порядок, окурки из пепельницы еще не вываливались, а у камина была заботливо уложена пара полешек.

– Отец… – Элен потрясла плечо Нэда. Он промычал.

– Папа, ты как? – Элен попыталась приподнять его голову, но он замотал ею и уткнулся обратно в подушку.

Расправив покрывало на его спине, она обреченно посмотрела сначала на него, потом на стеклянные ряды с крепким пойлом, состоящие, в основном, из полукустарных бутылей дешевой водки. Весь месяц после похорон матери отец сам не свой, с маниакальным рвением будто пытается убить себя алкоголем – и вот с этим новым Нэдом надо теперь как-то жить. Мастерская без отца, упав на плечи Элен, давит все сильнее: дела идут, если не под откос, то сильно виляя по обочине. Выйдя из беседки, она притворила дверь: не хватало еще, чтобы отец простыл. Прикрыв ладонью глаза от яркого света и немного погревшись под весенним солнцем, девушка, не торопясь, вытянулась, отогнала дурные мысли и отправилась обратно в мастерскую.

Глава 3. Александр

Неплохо. Совсем неплохо. Новые бронированные трехосники весьма комфортабельны, укачивает так, что можно даже вздремнуть. Рваный гул дизеля, правда, уже начинает врываться в мозг вместе с непрезентабельной реальностью, и, пожалуй, стоит проверить, не пустил ли слюну при сослуживцах. Хоть и молодое офицерьё, но шуточки вполне ещё на уровне солдатни.

Александр поерзал в анатомическом кресле десантной машины, размяв спину через куртку и легкий пластиковый броник, потянулся и глянул в личный планшет. До Города № 18 оставалось каких-то тридцать километров, почти ничего. Три года учебки для сержантов, и вот они – первые лейтенантские лычки на рукаве. Три года муштры и полевых занятий. Три года как один самый длинный день. Но теперь наконец можно будет слегка расслабиться и перевести дух – предстоит пара месяцев служебных командировок в ожидании определения в основную военную часть, а по факту – расквартировка в нескольких городах и умеренный кутеж в строго отведенное время.

Грузовик снизил скорость и остановился, спустя пару минут двинулся вперед, но уже неторопливо, совершенно мягко и почти беззвучно. На экранах внешнего наблюдения видны были здания строгой формы, проплывающие по бокам, и полупустые улицы, оживающие от ночной спячки; зарево рассвета, до одури слепящее водителей и фронтальные камеры броневиков, – все это придавало городу вид старой потрепанной рыжеватой фотографии. По нарастающей этажности домов видно было, что колонна направлялась прямо в центр поселения. После третьего или четвертого блокпоста начали появляться первые витрины магазинов, неброские и бесхитростные. Тут мясо, тут табак, тут кофе, там молоко – ассортимент магазинов был четко обозначен соответствующей вывеской и простым рисунком на витрине. Иногда за большими стеклами виднелись манекены с одеждой. Не то чтобы очень красивой, скорее строгой и практичной. Александр не без удовольствия окинул взглядом свое свежее обмундирование. «В армейке не так много радостей, – подумал он, – но хоть выглядишь как нормальный мужик».

Колонна прибыла к зданию Республиканской Канцелярии и встала на центральной площади. Стандартное построение перед транспортом, перекличка, баулы-в-руки, и под взгляды немногочисленных зевак молодые офицеры уже входят в здание Канцелярии. Расквартировка в новом поселении – дело небыстрое. Инженерная рота, хоть и прибыла заранее, все еще копошилась, что-то докручивая в утепленном шатре на заднем дворе Канцелярии. А пока офицеры молча разглядывали внутреннее убранство холла государственного учреждения. Огромных размеров плакат на входе гласил, что сегодня «по случаю приезда дорогих военнослужащих Республиканской Армии состоится бал, на котором будут присутствовать все значимые для города граждане из зоны «К», а также все артисты, упомянутые в списке надежных».

Неплохо. Совсем неплохо.

Глава 4. Август

Элен уже подходила к балетной школе, в легкой холщовой сумке неся завернутые в бумагу готовые пуанты, все пять пар. Господин обер-танцмейстер должен остаться сегодня доволен. Это значит, что сестры, как минимум, продолжат получать уроки в танцклассе в прежних объемах. Хотя девочки продолжали верить, и небезосновательно, что причиной тому был все-таки их талант.

Подойдя к зданию балетной школы, Элен поднесла руку с нашивкой к глазку камеры – щелкнул замок, и дверь открылась. Зайдя, она быстро поднялась на второй этаж и постучала в кабинет директора.

Август Остерманн, директор школы, бывал в нем нечасто. Вся эта суета, по его мнению, эта светская жизнь, педагогическая карьера и прочее – всё это было недостойно его внимания совершенно. Успех – он и есть успех, в чистом виде, и в случае господина Остерманна – это высокая должность и достойное жалование. Линия жизни, нащупанная больше двадцати лет назад, оказалась верна, и это уже практически доказано. Он – уважаемый гражданин зоны «К», ему ведут своих деток лучшие люди города, а его балетная школа известна своими выпускниками в самом Сити. Его кабинет был богато меблирован, но это было сделано весьма искусно и не вычурно – не те времена, знаете ли.

– Разрешите войти, господин Остерманн?

– А, Элен, деточка, да, конечно, – обер-танцмейстер оторвал глаза от монитора ноутбука, на котором набирал вечернюю речь для бала.

– Я рада, что застала Вас, – Элен, слегка присев, прошмыгнула в кабинет. Как заправский фокусник, она ловко вывернула сумку на кожаный диван и достала из бумажной обертки одну пару пуант. Бережно взяв их в руки, она торжественно показала их директору.

– Это, безусловно, прелестно, – Август прищурился и придирчиво осмотрел обувь. Но придраться было действительно не к чему: телесного цвета атлас лежал ровно, без морщин. Носок был словно вырубленный из мрамора, геометрически ровный и правильный, тесьма была самым тщательным образом выглажена.

– Надеюсь, цена не подросла… – сухо заметил он.

– Никоим образом! – Элен начала пунцоветь. Они оба прекрасно знали, какова стоимость её работы. Здесь.

– Прекрасно, деточка, прекрасно. Как там господин Раух? Давно не видел его. Передайте, что он в очередной раз превзошел себя, – слишком многозначительно изрек обер-танцмейстер, подошел к письменному столу, открыл ящик, достал пару банкнот и протянул Элен.

– Огромное спасибо, господин Остерманн, – с легким поклоном она взяла деньги и пошла к выходу. И каждый раз, приходя в кабинет директора балетной школы, Элен ловила себя на мысли, что надо бы, набравшись храбрости, сесть за стол напротив директора, взглянуть на него исподлобья и, немного понизив голос и слегка насупив брови, уверенно так заявить, мол, доколе? Но вид дорогой строгой мебели, а может, запах всегда изысканного парфюма, а может, что-то еще – все это ежесекундно вводило её в легкий ступор и благоговейный трепет, после чего лишь оставалось улыбаться и неловко расшаркиваться. Ну и черт с ним, Эльза должна танцевать, и ничто не помешает этому. Ни грабительская цена, которую платит балетная школа за обувь, ни чувство унижения, которое каждый раз после встреч с Остерманном навещало и грызло Элен изнутри. Никто и ничто.