Человек из СССР. Пьесы 1927–1938

Премьера «Человека из СССР» состоялась в Берлине 1 апреля 1927 г. в зале «Гротриан-Штайнвег». Хотя спектакль прошел с успехом, «Группа», не имевшая собственной сцены, смогла дать всего два представленияЗнаете как сложно писать ни о чем? Как тяжело иногда растекаться мыслью по древу? У меня сложилось впечатление, что автор испытывал именно эти трудности при написании, по его же ремаркам к пьесе. И такие же сложности возникли у меня, когда пришло время писать о своих впечатлениях от этого произведения. Пьеса была заказная, написана для эмигрантского театра, с целью «поправить дела» то есть для коммерческого успеха. Однако тематика, выбранная для этого столь странна, что вероятно объясняется идеологией самого «заказчика» и теми мыслями, которые были злободневны и актуальны в те годы. О чем пьеса? Об эмигрантах, существующих (не сказать – живущих) в некоем берлинском пансионе. О приезжем их знакомце из Триэсэра, как сам сказал. Парень этот циничен и мерзковат, таким его изобразил автор. Пренебрежителен к брошенной жене, легок на интрижки с ее же подружками, высокомерен с другими эмигрантами, показушно хамовит с зависимыми от него. И весь такой «новорежимный» донельзя:Раньше всего отучитесь говорить «Россия». Это называется иначе. Затем должен вам вот что объявить: таких, как вы, Советская власть не прощает. Вполне верю, что вам хочется домой. Но вот дальше начинается ерунда. От вас на тысячу с лишком верст пахнет старым режимом. Может быть, это и не ваша вина, но это так.Сами же эмигранты, потерявшие по сути опору в жизни, что особенно видно по женским персонажам, при этом не всегда теряют какую-то внутреннюю гордость, но без пафоса:У меня тут тоска, тощища, а вы мне про какие-то старые режимы. Извольте, все вам скажу. Вот хотел на старости лет подлизаться – ан, не умею. Смертельно хочу видеть Россию, правильно. Но кланяться Советской власти в ножки… нет, батенька, не на такого напали. Пускай… если позволите, заполню анкету… да и поеду, а там возьму и наплюю в глаза вашим молодчикам, всей этой воровской шушере.А вот. что сам этот «человек из СССР» говорит о себе, так, для оценки:В прошлом году, когда я был в России, произошел такой случай. Советские ищейки что-то пронюхали. Я почувствовал, что если не действовать решительно, то они постепенно докопаются. И знаешь, что я сделал? Сознательно подвел под расстрел трех человек, мелкие пешки в моей организации. Не думай, я нисколько не жалею. Этот гамбит спас все дело. Я хорошо знал, что эти люди возьмут всю вину на себя, скорее чем выдать хоть какую-нибудь деталь, относящуюся к нашей работе. И следы канули в воду.Это то, что увидела я. Тем удивительней было прочитать в послесловии выдержку из рецензии Б.Бродского. Удача Набокова в том, что «чувство художественной меры заставило его подняться над барьером, разделяющим современных гогов и магогов и быть объективным. Он не насмехается, не проклинает, он печально улыбается <…> автору представился случай отлично использовать свои изобразительные средства для противопоставления враждующих лагерей. По эту сторону – безволие, растерянность и болтливая неврастения с наивной верой в чудеса. Там – стиснутые зубы, никаких сантиментов и умная сдержанность»Да, неврастения болтливая имеется, сентиментальная беспомощность и нищенское страсти тоже, а вот стиснутых зубов у товарища, разгульно бухающего и заводящего интрижку с приятельницей жены, да и вообще, ведущего себя вызывающе – не заметила. Отсюда еще раз подтвердился факт, что Набоков и его творчество мне совершенно чуждо и не дано мне прочувствовать всей глубины его творческой мысли.

Пьеса Владимира Набокова «Человек из СССР» была завершена автором в 1927 году и тогда же поставлена на сцене берлинского театра «Гротриан-Штайнвег» русской труппой «Группа». Спектакль пользовался успехом, но труппа, не имевшая собственной сцены, смогла дать только два представления. Пьеса на первый взгляд обманчиво простая. В Берлин из «Триэсэр» приезжает некто Кузнецов Алексей Матвеевич. Вроде бы делец, но эмигранты случайно видели его в ресторане с чекистом из советского полпредства . В общем, не исключено, что темная личность. В столице Германии он встречается со своим знакомым – бароном Николаем Таубендорфом, своей женой, скромной Ольгой Павловной, а также знакомится с четой пожилых русских эмигрантов Ошивенских – бывшим помещиком Виктором Ивановичем и его супругой Евгенией Васильевной. Также Кузнецов встречается и с начинающей артисткой кино Марианной Таль.Пьеса интересна тем, что все ее основное действие как бы вынесено Набоковым «за скобки». Кузнецов постоянно откуда-то то приходит, то уже собирается уходить. За кулисами происходит его гулянка с Марианной, встреча с чекистом из посольства. Само действие пьесы происходит все время в каких-то плохо приспособленных закутках: убогом подвальном кабачке Ошивенских, жалком эмигрантском пансионе, фойе берлинской киностудии, где снимаются в эпизодах русские эмигранты (эту тему Набоков хорошо знал – сам снимался в 20-е годы в Берлине в массовке). Кузнецов – на вид невзрачный, но суперменистый человек. (С лету, например, определяет, что Ошивенский левша, когда тот ударяет себя молотком по пальцу.) Кузнецов не то разведчик, не то шпион, а скорей всего, как мы понимаем потом, заговорщик. Его жена Ольга – ее образ дан лишь контуром, скромная женщина, занимается на досуге вышивкой. Более подробно Набоков останавливается на образе артистки Марианны: это пергидрольная блондинка, «в светло-сером платье-таер (еле нашел, что же это за платье такое, „платье полуприталенного силуэта“, говорит интернет – авт.), стриженая. По ногам и губам можно в ней сразу признать русскую. Походка с развальцем». Очень жалки у Набокова Ошивенские. Ошивенская, например, произносит: "У них, говорят, какой-то великий поэт есть – Блок или Блох, я уж там не знаю. Жидовский футурист. Так вот они утверждают, что этот Блох выше Пушкина-и-Лермонтова. (Произносит как «Малинин и Буренин)». И ведь фамилию какую говорящую дал автор им – стоит добавить букву и О(в)шивенские получатся! В конце пьесы Ошивенский, от нужды и эмигрантской тоски, просит Кузнецова устроить ему возвращение в Россию. Кузнецов говорит бывшему помещику, что таких как он, Советская власть не прощает. А также добавляет: Раньше всего отучитесь говорить «Россия». Это называется иначе. Но не только страна называется теперь по-другому. Русский язык там тоже изменился. Кузнецов демонстрирует образец: «(Таубендорфу.) Коля, вот что называется: богатый бабец. Или еще так говорят: недурная канашка. (Смеется.) Артистка?»По возвращении в СССР Кузнецова, скорей всего, ждет смерть (он был уже один раз на грани провала, но спасся, устроив расстрел трех человек). Конец. Тут уместно будет поговорить вообще о теме возвращения в Россию (СССР), так как она проходит пунктиром через все творчество Набокова. Она и в стихотворении «Билет» (1927), и в пьесе «Человек из СССР» (1927), и в романе «Подвиг» (1932) и даже в последнем, закатном романе Набокова «Смотри на арлекинов» (1974) появляется эта тема.В «Человеке из СССР» Кузнецов уезжает в «Триэсерию» где, скорее всего, умрет. В «Подвиге» Мартын Эдельвейс переходит границу Латвии и СССР (чтобы 24 часа провести на родине, подышать ароматом елового леса) и, вероятно, также погибает. Наконец, в «Смотри на арлекинов» пожилой русский писатель Вадим Вадимович с подложным паспортом прилетает в Ленинград 70-х годов. Кстати, на мой взгляд, жаль, что Набоков так и не побывал в СССР. Он был человек глазастый и многое бы увидал. В 60-70-е годы писателю уже ничего не угрожало. В Ленинград в 60-е годы несколько раз приезжала родная сестра Набокова Елена. Так что картины Ленинграда 70-х в «Смотри на арлекинов» – это рассказы Елены. И безвкусные дешевые ситцевые занавески на иллюминаторах авиалайнера «Аэрофлота», и пахнущие потом ленинградские женщины – именно оттуда. Но картинка, увы, у Набокова вышла стертая, сам писатель Петербурга так и не увидел никогда больше. Понятно, что это была принципиальная позиция самого Набокова. С Советской властью у него были даже не политические, а эстетические расхождения. К советскому строю писатель относился с предельной брезгливостью. Но на родину все-таки тянуло. Вероятно, самая любопытная история набоковской ностальгии – это стихотворение «Билет», опубликованное в берлинской эмигрантской газете «Руль» в 1927 году. Оно вызвало большой скандал в СССР. Ответить Набокову, тогда молодому поэту Сирину, Советы отрядили лично «пролетарского поэта» Демьяна Бедного. Тот разразился в главной советской газете «Правда» (все-таки СССР был очень и очень провинциальной страной, раз так тщательно следил за публикациями молодых русских поэтов в Берлине) такими строками: Что ж, вы вольны в Берлине «фантазирен».Но, чтоб разжать советские тиски,Вам, и тебе, поэтик белый Сирин,Придется ждать… до гробовой доски.Стихотворение-ответ Бедного называлось, ни много ни мало, «Билет на тот свет»! Тут бы и написать, что накликал Бедный Демьян свою судьбину и кончился в советских репрессиях 1937-го от пули палача. Но нет. Судьба его была другой.Вообще, скажем честно, поэт Демьян «Бедный» жил в СССР очень хорошо. Квартира у него была в Кремле и дачу большевики дали. Писатель собрал одну из крупнейших частных библиотек в СССР (свыше 30 тыс. томов), которой пользовался Сталин!Но ошибся Бедный Демьян! 6 декабря 1930 года Секретариат ЦК ВКП(б) своим постановлением осудил стихотворные фельетоны Бедного «Слезай с печки» и «Без пощады», опубликованные в «Правде». Критика касалась двух тем: "за последнее время в фельетонах т. Демьяна Бедного стали появляться фальшивые нотки, выразившиеся в огульном охаивании „России“ и „русского“.Демьян пожаловался лично Сталину. Тот ответил письмом: [Вы] стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения… что «лень» и стремление «сидеть на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата."Открылись также жалобы Демьяна на то, что Сталин, пользуясь его библиотекой, оставляет на книгах сальные следы от пальцев".В июле 1938 года Демьян Бедный был исключён из ВКП(б) и из Союза писателей с формулировкой «моральное разложение». Попавший в опалу Демьян Бедный бедствовал, был вынужден продавать свою библиотеку и мебель. Умер своей смертью в 1945 году.А вот и стихотворение Набокова «Билет». Приведем его полностью, оно хорошее: На фабрике немецкой, вот сейчас, -дай рассказать мне, муза, без волненья! -на фабрике немецкой, вот сейчас,все в честь мою, идут приготовленья.Уже машина говорит: "Жую,бумажную выглаживаю кашу,уже пласты другой передаю".Та говорит: «Нарежу и подкрашу».Уже найдя свой правильный размах,стальное многорукое созданьепечатает на розовых листахневероятной станции названье.И человек бесстрастно рассуетте лепестки по ящикам в конторе,где на стене глазастый пароход,и роща пальм, и северное море.И есть уже на свете много леттот равнодушный, медленный приказчик,который выдвинет заветный ящики выдаст мне на родину билет.