Становление психологии деятельности

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

^{Алексей Николаевич Леонтьев (конец 1930-х годов).}

Ранние работы А.Н. Леонтьева и его путь к психологии деятельности

Прорыв во второй половине 1980-х гг. идеологического «железного занавеса», во многом отгораживавшего советскую гуманитарную науку, в том числе психологию, от мировой, вызвал закономерный взрыв интереса к ранее запретным плодам – зарубежным психологическим теориям и методическим подходам. Освоение мирового наследия сопровождалось утратой интереса к, казалось, уже приевшимся отечественным подходам и теориям, которые в какой-то момент стало модно рассматривать как наследие тоталитарной идеологии. Но прошло десятилетие, пена осела, и в последние несколько лет отчетливо стало заметным возрождение интереса к теоретическому и методологическому наследию отечественных авторов. Во многом это совпало с рядом столетних юбилеев ведущих отечественных психологов – Л.С. Выготского (1996), Б.В. Зейгарник (2000), П.Я. Гальперина (2002), А.Р. Лурия (2002), в связи с которыми проводились большие международные конференции. Но интерес к научному наследию ведущих отечественных ученых носит отнюдь не только юбилейный характер; вот уже четвертый год в Психологическом институте РГГУ проводятся ежегодные чтения памяти Л.С. Выготского, в стране издаются и переиздаются (и пользуются большим спросом) книги Л.С. Выготского, Б.М. Теплова, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейна, А.Ф. Лазурского, Б.Г. Ананьева, В.М. Бехтерева, П.Я. Гальперина, Б.В. Зейгарник и других создателей отечественных традиций в психологии.

В этом году мы отмечаем столетие Алексея Николаевича Леонтьева, одного из тех ученых, кто в наибольшей степени определил облик советской и российской психологии второй половины ХХ в. Несмотря на то, что его работы продолжают оставаться основой учебных программ по общей психологии и психологии развития, большинство из них не переиздавались около 20 лет, за исключением сборника трудов по филогенезу психики^[1]. Семья и ученики А.Н. Леонтьева, однако, после его смерти продолжали работу над его научным архивом, в котором сохранилось много неопубликованных работ, имеющих не только историческое, но и немалое теоретическое значение. Не один десяток рукописей из архива А.Н. Леонтьева был опубликован за эти годы в научных журналах и сборниках, а также в двухтомнике его избранных произведений^[2] и в сборнике, полностью состоявшем из работ, при жизни не публиковавшихся^[3]. Недавно при поддержке Института «Открытое общество» был также издан его курс лекций по общей психологии^[4]. В 2001 г. в ФРГ вышел сборник ранних произведений А.Н. Леонтьева под редакцией Г. Рюкрима с предисловием Е.Е. Соколовой^[5]. Настало время для подготовки выверенного и представительного собрания всех основных научных трудов А.Н. Леонтьева.

Данное издание представляет собой первый том такого собрания; полностью осуществить этот проект предполагается до конца десятилетия. Принцип формирования томов избран смешанный, тематически-хронологический, – с тем, чтобы каждый том представлял собой самостоятельный завершенный гештальт. Данный том, посвященный становлению собственной психологической программы А.Н. Леонтьева, охватывает период с середины 1920-х до конца 1930-х гг. и включает его ранние работы; в него также вошли три поздние статьи, в которых автор ретроспективно повествует об этом периоде.

* * *

Для ученых именно ранние работы того или иного автора могут зачастую дать для понимания его концепции (и механизмов научного творчества вообще) намного больше, чем его поздние «классические» произведения, в которых все уже «причесано» и «приглажено».

Многие из работ, включенных в настоящий том, не были опубликованы автором в свое время – они либо были обнародованы в последние два десятилетия, уже после смерти автора, либо (таких немало) публикуются в этом издании впервые. А.Н. Леонтьев не отличался «легким пером». Чеканный стиль его научных статей давался ему непросто; он был чрезвычайно требователен к себе и подолгу работал над каждым текстом, зачеркивая и правя его, и не спешил отдавать недостаточно доработанные, по его мнению, работы в печать. К тому же, когда речь идет о наследии ученого, становление которого пришлось на 1920—30-е гг., к чисто научному примешивается еще и политико-идеологический контекст. Целый ряд текстов тех времен не были опубликованы не потому, что они не были предназначены для публикации, и не потому, что автор не считал их достойными, а потому, что по тем или иным причинам (порой малосущественным) они не вписывались в господствующую идеологическую линию (а чаще конъюнктуру) и публикация их была невозможна.

Содержание данного тома разбито на несколько разделов. В раздел «Исследования высших психических функций» вошли работы, выполненные в русле культурно-исторического подхода Л.С. Выготского, к которому Леонтьев примкнул в конце 1920-х гг. Раздел «Диалоги с Выготским» охватывает период с 1932 по 1937 г., когда Леонтьев, развивая идеи Выготского, начал дискутировать с ним о наиболее перспективных путях развития культурно-исторического подхода. Раздел «Становление идеи деятельности» содержит работы 1933–1935 гг., в которых постепенно вырисовывались контуры того, что впоследствии станет известным как деятельностный подход в психологии. Раздел «Итоги» представляет обобщающие тексты 1938–41 гг., в которых А.Н. Леонтьев формулирует методологические и теоретические основы своего подхода. Наконец, последний раздел содержит ретроспективный анализ А.Н. Леонтьевым событий и научных дискуссий этого периода.

* * *

Научный путь А.Н. Леонтьева начался сразу после завершения его учебы на философском отделении ФОНа – факультета общественных наук Московского университета (1921–1923), где он стал специализироваться в области психологии. Факультет общественных наук был организован в Московском университете в 1919 г. на базе бывшего историко-филологического факультета; при нем действовал Психологический институт, который возглавлял его основатель Георгий Иванович Челпанов (1862–1936). Благодаря усилиям Челпанова система обучения в Институте давала как глубокое теоретическое образование, так и хорошую экспериментальную подготовку на базе лучших в то время в мире приборов, изготовленных на заводах Цейса. Именно под влиянием Г.И. Челпанова Леонтьев стал специализироваться в области психологии. В студенческий период А.Н. Леонтьев проявлял особый интерес к проблеме эмоций, которой была посвящена его дипломная работа, выполненная под руководством Челпанова.

С 1 января 1924 г. А.Н. Леонтьев работает в Психологическом институте на правах сотрудника (его оставили в институте «для подготовки к профессорской деятельности»). Должность, которую занимал Леонтьев, – научный сотрудник второго разряда – была внештатной, т. е. зарплаты он не получал. А.Н. Леонтьев работал фактически под руководством пришедшего в Институт годом раньше А.Р. Лурия (1902–1977), заведовавшего Лабораторией исследования аффективных реакций. В этой лаборатории занимались изучением времени и интенсивности моторных реакций при различных функциональных состояниях, в частности в условиях аффекта. Как позже вспоминал Лурия, Леонтьев стал «его руками», обнаружив незаурядную изобретательность в техническом обеспечении экспериментов, при проведении которых экспериментатор мог даже не присутствовать.

Встреча с Л.С. Выготским, который работал в Психологическом институте с 1924 г., стала решающим событием в жизни Леонтьева – по его собственному признанию, он пришел к Выготскому «методологически пустым»^[6]. Именно Выготский стал для А.Н. Леонтьева в психологии тем Учителем, о котором мечтает каждый молодой ученый. Научная программа Л.С. Выготского базировалась на марксистской философии. Путь построения новой системы психологической науки Выготский видел не в прямом приложении отдельных вырванных из контекста положений марксизма к психологической эмпирии, а в создании психологического «Капитала», т. е. конкретно-научной «философии психологии» (общей теории и методологии психологической науки) с опорой на марксистскую методологию. Культурно-историческая концепция Выготского была первой попыткой создания такой общепсихологической теории. По некоторым воспоминаниям, первая ее схема существовала уже к концу 1924 – началу 1925 г.^[7]

Концепция Л.С. Выготского этого периода его творчества хорошо известна. Тем не менее напомним основные ее положения, поскольку именно их экспериментальной разработке главным образом посвящены работы А.Н. Леонтьева, опубликованные в первом разделе данного тома.

«Альфой и омегой» научного творчества Л.С. Выготского была проблема сознания. По мнению Леонтьева, сознание было «открыто» Выготским для конкретно-научного изучения. Современная Выготскому традиционная психологическая наука, называя себя «психологией сознания», никогда не была ею, так как сознание выступало в ней как нечто бескачественное, имеющее лишь «формальные» характеристики (большая или меньшая ясность, больший или меньший объем и т. п.). В концепции Выготского сознание предстало не как «непосредственная данность», а как вещь принципиально иного («сущностного») порядка. Свойства сознания следует объяснять специфическими особенностями образа жизни человека в его «человеческом» мире. «Системообразующим» фактором жизни человека является прежде всего трудовая деятельность, опосредствованная орудиями различного рода. Гипотеза Л.С. Выготского заключалась в том, что психические процессы изменяются у человека так же, как изменяются процессы его практической деятельности, т. е. они тоже становятся опосредствованными. Но сами по себе орудия, являясь вещами «непсихологическими», не могут опосредствовать психические процессы. Следовательно, должны существовать особые «психологические орудия» – «орудия духовного производства». Этими психологическими орудиями являются различные знаковые системы – язык, математические знаки, мнемотехнические приемы и т. п.

Знаковая система (знак) представляет собой средство, выработанное человечеством в процессах общения людей друг с другом. Это средство (инструмент) воздействия, с одной стороны, на другого человека, а с другой – на самого себя. В школе Л.С. Выготского исследования знака начались именно с изучения этой его «инструментальной» функции. Первоначальная форма существования знака – всегда внешняя. Затем знак превращается во внутреннее средство организации психических процессов, которое возникает в результате сложного поэтапного процесса «вращивания» знака. Одновременно это означает и «вращивание» отношений между людьми. Если первично «приказ» (например, запомнить что-либо) и «исполнение» (само запоминание) разделены между двумя людьми, то затем оба действия выполняются одним и тем же человеком.

Необходимо выделять две линии психического развития ребенка – «натуральное» и «культурное» развитие. «Натуральные» (исходные) психические функции индивида по своему характеру являются непосредственными и непроизвольными, обусловленными прежде всего биологическими факторами (органическим созреванием и функционированием мозга). В процессе овладения системами знаков субъектом (линия «культурного развития») натуральные психические функции превращаются в новые – высшие – психические функции, которые характеризуются тремя основными свойствами: 1) социальностью; 2) опосредствованностью; 3) произвольностью. При этом в процессе культурного развития изменяются не только отдельные функции – возникают новые системы высших психических функций, качественно отличные друг от друга на разных стадиях онтогенеза (сознание имеет «системное строение»). Так, по мере онтогенетического развития восприятие ребенка освобождается от своей первоначальной зависимости от аффективно-потребностной сферы человека и начинает вступать в тесные связи с памятью, а впоследствии и с мышлением. Таким образом, «первичные» связи между функциями, сложившиеся в ходе эволюции, заменяются вторичными связями, построенными «искусственно» – в силу овладения человеком знаковыми средствами. Важнейшим принципом психологии Л.С. Выготского является принцип историзма, а главным методом исследования высших психических функций выступает метод их формирования.

Эти положения культурно-исторической концепции Л.С. Выготского сложились в более или менее целостную систему к 1927—28 гг. К этому времени он стал безоговорочно признанным идейным лидером «тройки» Выготский – Лурия – Леонтьев и начались исследования, направленные на экспериментальную разработку нового подхода. Большой цикл экспериментальных работ А.Н. Леонтьева (только в исследованиях памяти приняли участие около 1200 испытуемых разных возрастных групп), которые были в основном завершены, как свидетельствует датировка экспериментальных протоколов, к 1928 г. и опубликованы в монографии «Развитие памяти» (1932; см. наст. изд., с. 27–198), а также в нескольких небольших работах (см. с. 207–228 наст. изд.), послужил, по общему признанию, главным экспериментальным обоснованием культурно-исторической теории на первом этапе ее развития.

Рассмотрим основные положения книги «Развитие памяти».

В центре ее оказались два важнейших психических процесса – память и внимание (бо́льшая часть книги посвящена памяти). В ней Леонтьев еще полностью разделяет положение Выготского о двух линиях развития психических процессов – натуральной и культурной, с чем позже полемизировал. Механизм непосредственного и непроизвольного запоминания основывается на механизме запечатления и воспроизведения следов, присущем и человеку и животным. Достаточно какого-нибудь случайного стимула, чтобы механически зафиксировавшиеся следы воскресли в памяти. Эта форма называется «натуральной биологической» памятью и отождествляется Леонтьевым в этой книге с физиологическими процессами; впоследствии он от этого отождествления отказался. Высшие формы памяти имеют другие свойства и строятся иначе. Они носят произвольный и опосредствованный характер, по происхождению социальны и историчны. Сущность обеих форм памяти раскрывается Леонтьевым не только на основе обобщения известных к тому времени в психологии исследований, но и на примере его собственных экспериментов. При анализе внимания, которому посвящена четвертая глава книги, А.Н. Леонтьев придерживается в целом того же подхода.

Впрочем, А.Н. Леонтьев довольно быстро внес коррективы в эту точку зрения, что отражено в одной из работ, которая также публикуется в настоящем сборнике (с. 226–228). Речь идет об «инструктивном письме» семинария по изучению психологии «культурно-своеобразных» народностей СССР, опубликованном в 1930 г. В нем прямо говорится о необходимости психологического исследования памяти на нижних ступенях развития, и качественное своеобразие памяти на этих этапах объясняется не какими-либо органическими причинами, а своеобразием решаемых субъектом психологических задач; при этом Леонтьев прямо утверждает, что «различные требования, которые предъявляют жизненные условия к памяти и восприятию человека, порождают и различные их формы» (наст. изд., с. 226). Ушел А.Н. Леонтьев и от идеи тождественности «натуральных» психических процессов у животных и человека. Если в рассматриваемый период такой была общая точка зрения всей школы Л.С. Выготского, то впоследствии А.Н. Леонтьев и другие авторы постоянно подчеркивали существенные отличия не только высших, но и «низших» процессов человеческой психики от соответствующих образований в психике животных. Проблему соотношения высших и низших форм памяти Леонтьев решает диалектически: возникая на основе низших, высшие формы памяти несут их в себе «в снятом виде» и в то же время не сводятся к ним: «надстраиваясь над старой формой, всякая новая форма неизбежно изменяет форму ей предшествующую… старые формы продолжают не только сосуществовать с новыми формами, но и содержатся в них, образуя их натуральную основу» (наст. изд., с. 100, 118).

Развитие высшей формы памяти, как утверждает Леонтьев, идет по двум линиям – отдельным, но взаимосвязанным друг с другом. Это развитие происходит, во-первых, по линии усовершенствования внешних средств запоминания (в истории человечества эта линия прослеживается прежде всего в появлении и развитии письменности, и она не является здесь предметом исследования); во-вторых, по линии развития собственно высшей логической памяти, что одновременно ведет к соответствующему «ослаблению» «естественной» памяти. Необходимость перехода к опосредствованной памяти возникает при решении субъектом новых задач в условиях коллективной совместной деятельности (общество поручает индивиду что-либо запомнить). Аналогично для решения специальных общественных задач возникает и произвольное внимание.

Один из графиков, в наглядной форме представивший результаты некоторых проведенных под руководством А.Н. Леонтьева экспериментов, получил название «параллелограмм развития» (см. наст. изд., с. 83, 85) и вошел во многие учебники психологии. Этот график представляет собой обобщение результатов прежде всего второй и третьей серий экспериментов – серии запоминания слов без использования внешних вспомогательных средств (картинок) и серии запоминания аналогичных слов при помощи этих средств – на трех группах испытуемых (дошкольники, младшие школьники и студенты). У дошкольников запоминание по обеим сериям было одинаково непосредственное, поскольку даже при наличии карточки ребенок не умел использовать ее в инструментальной функции; у взрослых запоминание, напротив, было одинаково опосредствованное, поскольку и без карточек взрослый запоминал материал с использованием внутренних средств. У младших же школьников процесс запоминания с помощью внешних средств приводил к существенному повышению его эффективности, в то время как запоминание без таковых по эффективности было ненамного больше, чем у дошкольников, поскольку внутренние средства запоминания у младших школьников еще отсутствовали. Аналогичный «параллелограмм» был получен при обобщении результатов экспериментов на внимание. Таким образом, эмпирические исследования А.Н. Леонтьева убедительно подтвердили гипотезу Л.С. Выготского о том, что развитие высших форм психических процессов идет через использование стимулов-знаков. Сами стимулы-знаки в процессе этого развития превращаются из внешних во внутренние.

Однако Леонтьев не просто констатировал использование стимулов-средств при решении задач на запоминание, а выделил и проанализировал качественно различные операции, которые определяют выбор средства для запоминания на разных стадиях психического развития. Тем самым намечался путь исследования не столько знака в его инструментальной функции, сколько «внутренней стороны» знаковой операции – значения.

Первый этап развития операции опосредствования в процессе запоминания был назван А.Н. Леонтьевым доассоциативным – картинка выбиралась ребенком без всякой связи с предъявленным словом (например, на слово «мышь» следовала картинка «умывальник», на «обед» – «картина» и т. п.). Знак-средство не выступал здесь еще ни в какой функции, даже инструментальной. Следующий (второй) этап – этап ассоциативно детерминированного словом выбора. В большинстве случаев даже у дошкольников картинка выбиралась уже с учетом предъявленного слова – например, к слову «обед» подбиралась картинка «школа». Картинка хотя и ассоциативно связана со словом, но выбрана без учета последующего воспроизведения слова. Таким образом, выбор картинки остается все еще на стадии акта натурального, поскольку механизм организации второго стимула (стимула-средства) не подчинен цели операции в целом. Наконец, на третьем этапе меняется структура операции опосредствования – картинка выбирается с учетом последующего воспроизведения стоящего за ней слова, т. е. выбор карточки здесь уже подчинен самой операции, может быть понят только с точки зрения ее конечной цели. Таким образом, «внутренняя сторона» операции выбора заключается в том, что образование связи между словом и картинкой является уже реакцией не на настоящую, а на будущую ситуацию. Подобный выбор имеет уже все признаки интеллектуальной операции. Было доказано, что условное значение «мнемического знака» карточка приобретает только в процессе замещения наглядно-образных связей связями ненаглядными, что осуществляется в речи. После овладения ребенком процессом запоминания с помощью внешнего средства начинается еще один процесс – процесс вращивания вспомогательных стимулов-средств, т. е. переход к внутренне опосредствованному запоминанию.

Исследование Леонтьева подтвердило на эмпирическом материале и такую важнейшую идею Выготского, как системное строение сознания, показав реальное «взаимодействие» отдельных психических функций друг с другом. Самый главный вывод, который делает здесь А.Н. Леонтьев, – это то, что их возникновение, функционирование и развитие следует изучать всегда в отношении к личности в целом (см. наст. изд., с. 198).

Из работы А.Н. Леонтьева следовали и важные педагогические выводы: 1) обязательным условием усвоения знаковых систем ребенком является его совместная деятельность со взрослым; 2) повышение эффективности запоминания обеспечивается прежде всего формированием у человека приемов опосредствованного запоминания; 3) воспитание приемов запоминания должно учитывать прежде всего активность самого воспитанника – поэтому необходимо создать условия, при которых эта активность будет обеспечена при усвоении учебного материала; 4) обеспечение активности ребенка возможно, в свою очередь, при включении действия запоминания в осмысленную для него деятельность.

В конце книги Леонтьев затрагивает очень важный, но мало рассматриваемый при анализе работ школы Выготского вопрос – о необходимости различения форм «натуральных» процессов, лежащих в основе высших. В данной книге Леонтьев выделяет два типа «низших» процессов памяти – «память-навык» и образную память, опирающуюся на эйдетические механизмы. С его точки зрения, оба типа натуральных процессов подвергаются «снятию» в процессе образования высших – логических – форм памяти, но по-разному. Первая форма низших процессов – «речедвигательные привычки» – органически вступает в качестве составных частей в высшие формы запоминания, хотя и теряет при этом самостоятельность. Напротив, первичная образная память, составляя непосредственную основу высшей сознательной памяти, вместе с тем сама разрушается.

Вскоре после опубликования книга «Развитие памяти» была удостоена первой премии Главнауки и ЦЕКУБУ (Центральной комиссии по улучшению быта ученых при Совете Народных Комиссаров РСФСР). Сам А.Н. Леонтьев очень критично относился к своей работе. В одном из писем Л.С. Выготскому летом 1930 г. он назвал свою книгу «из горы рожденной мышью»^[8]. Л.С. Выготский, напротив, высоко оценил это исследование, отметив, что в нем отразилось «основное ядро» нового подхода к памяти (да и к другим психическим процессам). Сейчас это даже более очевидо, чем тогда.

В то время, когда книга реально вышла в свет (т. е. в 1932 г.), А.Н. Леонтьев был вынужден написать (совместно с Л.С. Выготским) еще одно предисловие к ней (см. наст. изд., с. 199–206), где в духе времени подверг собственное сочинение «суровой самокритике» за «ошибки» и «отступления от марксизма». Это предисловие представляло собой небольшую брошюру, которая была вложена в уже совершенно готовую книгу. Если не обращать внимания на некоторый «идеологический привкус» представленной в предисловии самокритики, то в нем можно увидеть, во-первых, выделение обоими авторами действительно «узких» мест культурно-исторической концепции и, во-вторых, намеченные ими перспективы дальнейшего развития идей новой, «неклассической» психологии, основы которой были заложены Л.С. Выготским и затем стали разрабатываться в трудах его учеников и последователей.

Таким образом, данное предисловие к книге А.Н. Леонтьева фиксирует не только завершение определенного этапа в развитии психологических взглядов самого Леонтьева, но и новый этап в творчестве Л.С. Выготского, который в это время (т. е. на рубеже 1920-х и 1930-х гг.), по сути дела, преодолевает культурно-историческую концепцию. Это еще раз подтверждает не раз высказывавшееся, в том числе авторами данной вступительной статьи, мнение, что культурно-историческая теория – лишь этап научной биографии Л.С.Выготского, а не содержание всего его творчества, как иногда утверждают.

В настоящее издание включены еще две небольшие работы, посвященные исследованию мыслительных процессов у детей, – статья «К вопросу о развитии арифметического мышления ребенка» (см. наст. изд., с. 207–219), датированная концом 1929 г., но впервые опубликованная лишь в 2002 г., и вышедшая в 1929 г. небольшая статья о новом тесте для исследования «практического интеллекта» (с. 220–225). Эти работы представляют собой конкретные исследования операций мышления, лежащих в основе решения ребенком как арифметических, так и интеллектуально-практических задач. В какой-то мере они являются тем «мостиком», который соединяет творчество Леонтьева в школе Выготского и собственные его исследования в харьковский период деятельности.

Разделяя разрабатывавшиеся в это время Л.С. Выготским представления о значении как обобщении определенных объективных содержаний и его же идею о том, что «развитие понятий и развитие значений слова есть один и тот же процесс, только по-разному называемый»^[9], Леонтьев в публикуемых работах большее внимание обращает на эту «операциональную» сторону интеллектуальных обобщений (в том числе понятийных). Традиционное понимание процесса формирования понятий у ребенка, согласно которому понятие числа основано на непосредственном восприятии «числовых групп», учитывало, с точки зрения Леонтьева, только натуральное психическое развитие. Арифметические же операции возникают там и тогда, когда возникает счет, опосредствованный специфическими арифметическими знаками. В этой работе анализ знака означает для Леонтьева анализ его операционального содержания. За одной и той же внешне одинаковой формой знака могут скрываться совершенно различные по своей природе операции.

Вторая статья кажется на первый взгляд имеющей чисто прикладное значение: в ней излагается разработанная А.Н. Леонтьевым весьма простая в применении методика тестирования практического интеллекта у дошкольников. Однако в структуре этой методики воплотилось все то же принципиальное теоретическое положение: главным является не сам факт решения задачи, а тот способ, которым это решение достигается. Надо отметить, что немногие даже современные интеллектуальные тесты имеют дело с диагностикой самой структуры интеллектуальных операций – зачастую они просто констатируют факт решения субъектом тех или иных задач. Для А.Н. Леонтьева же это разница принципиальная: эффективность одной и той же операции может быть совершенно одинаковой у дебильного и нормального ребенка и у взрослого, но по своей структуре эти операции качественно отличаются друг от друга.

* * *

Как мы видим, работая в конце 1920-х гг. в русле культурно-исторической парадигмы Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьев уже на этом этапе своего творчества частично выходит за ее рамки. В процессе экспериментальной работы выявились ограничения этой концепции. Экспериментальные исследования высших психических функций чрезмерно схематизировали представления о человеческой психике. Анализ исследований самого Выготского этого же времени показывает, что и он обращается к проблемам, которые оставались в культурно-исторической концепции как бы «за скобками». Дальнейшие исследования проблем сознания в школе Выготского сами вели исследователей к смещению акцентов – если раньше знак изучался в его инструментальной функции, то в конце 1920-х гг. акцент был сделан на анализе значения как внутренней стороны знака. В книге «Развитие памяти» отчетливо показано, что приобрести свою инструментальную функцию в процессе опосредствования знак может только при наличии его значения, определяемого позже Л.С. Выготским как «внутренняя структура знаковой операции»^[10].

Однако в начале 1930-х гг. оба исследователя начинают осознавать, что их дальнейшие пути в психологии расходятся. Концептуальному оформлению этого расхождения во многом способствовало расхождение пространственное. А.Н. Леонтьев, Л.С. Выготский и А.Р. Лурия получили от украинского наркома здравоохранения С.И. Канторовича приглашение в Харьков для развертывания там психологических исследований в ряде учреждений города. К февралю 1932 г. все трое в той или иной форме связали свою деятельность с Харьковом и курсировали между двумя городами. Однако только Леонтьев (хотя и Выготский, и Лурия об этом думали) решился переехать в Харьков, перенеся туда средоточие своих исследований. Вокруг него сложился тесный, сплоченный и дружеский коллектив сотрудников и единомышленников (А.В. Запорожец, П.Я. Гальперин, П.И. Зинченко, Л.И. Божович, В.И. Аснин, Г.Д. Луков, О.М. Концевая, Т.О. Гиневская и др.), впоследствии получивший название Харьковской группы или школы. Эта группа развивала в основном те взгляды Выготского, от которых он сам на какое-то время отошел – и уже не вернулся: идеи о соотношении речи (общения) и предметного действия, теорию действия или деятельности.

Сам факт этого отъезда ставит по меньшей мере два вопроса, которые активно дискутируются в историко-научной и мемуарной литературе. Первый вопрос исторический – это вопрос о причинах и корнях этого расставания, о том, сопровождалось ли оно разрывом или конфликтом. Второй – чисто теоретический: следует ли рассматривать теорию Леонтьева как продолжение и развитие теории Выготского или как альтернативу. Оба эти вопроса, а также все обстоятельства, сопутствующие отъезду А.Н. Леонтьева в Харьков, получили подробное освещение в специальной публикации^[11], в которой с опорой на документальные источники показано, что отъезд Леонтьева не сопровождался ни разрывом его личных отношений с Выготским, ни теоретическим размежеванием с ним. Важнейшим (но не единственным) из этих источников является публикуемое в настоящем издании (с. 231–235) развернутое письмо, написанное Леонтьевым Выготскому в ночь накануне окончательного отъезда (в свой день рождения). Трудно выразить всю степень нашей благодарности Е.Г. Радковской, наследнице и хранительнице архива А.Р. Лурия, нашедшей это письмо в его архиве и передавшей нам.