Моему отцу
Morgan Matson
Amy & Roger’s Epic Detour
* * *
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Folio Literary Management, LLC и Prava I Prevodi International Literary Agency.
Copyright © 2010 by Morgan Matson
© М. Карманова, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Старшая школа Рейвен-Рок
Рейвен-Рок, Калифорния
Netmail – безопасная сеть!
Входящие: amycurry@netmail.com
От: Хилди Эванс Hildy@ravenrockrealty.com
Кому: Эми Карри amycurry@netmail.com
Тема: Осмотр дома будет в 4
Дата: 1 июня
Время: 10.34
Привет, Эми!
Хочу тебя предупредить, что сегодня, в четыре, я буду показывать дом потенциальному покупателю. Будет хорошо, если в это время ты куда-нибудь уйдешь. Для нас важно, чтобы люди действительно почувствовали это место СВОИМ, а этого легче добиться, если на просмотре будут присутствовать только семья покупателей и я!
Я знаю, что скоро ты уезжаешь к маме в Коннектикут! Так что можешь просто запереть дом, когда уедешь, – у меня есть ключи.
Премного благодарна!
Хилди
От: Мама (pamelacurry@stanwichcollege.edu)
Кому: Amy (amycurry@netmail.com)
Тема: Поездка
Дата: 3 июня
Время: 9.22
Приложение:Маршрут поездки
Здравствуй, Эми!
Привет тебе из Коннектикута! Я рада, что ты успешно сдала экзамены и что «Кандид» имел успех. Я уверена, что ты играла великолепно – как обычно, – так жалею, что не получилось самой этого увидеть!
Поверить не могу, что прошел уже месяц с нашей последней встречи! Кажется, будто намного больше. Надеюсь, что ты хорошо себя ведешь и вежлива с тетей. С ее стороны было очень мило присмотреть за тобой, и я надеюсь, что ты поблагодарила ее.
Уверена, что поездка пройдет хорошо. Я жду вас с Роджером не позже десятого числа – в соответствии с составленным для вас маршрутом, который в приложении. В отелях для вас забронированы номера. Оплатить проживание, еду и бензин ты можешь со своей кредитной карты для непредвиденных расходов.
И, пожалуйста, не забывайте о безопасности! На случай экстренных ситуаций в бардачке ты найдешь контакты службы аварийной помощи на дорогах.
Я знаю, что ты любишь брата всей душой. Он написал мне и передает привет. Там, где он сейчас, запрещены телефонные звонки, но он может пользоваться электронной почтой. Будет очень мило с твоей стороны, если ты тоже ему напишешь.
Мама
Маршрут:
Начальный пункт: Рейвен-Рок, Калифорния
Первая ночевка: Гэллап, Нью-Мексико
Вторая ночевка: Талса, Оклахома
Третья ночевка: Терре-Хот, Индиана
Четвертая ночевка: Акрон, Огайо
Конечный пункт: Стэнвич, Коннектикут
Потом я отвезу Роджера к дому его отца в Филадельфии. Пожалуйста, не забывайте о безопасности!
Мисс Калифорния
«Эврика! (Я нашел!)»
Девиз штата Калифорния
Я сидела на крыльце своего дома и наблюдала, как бежевая «субару» слишком быстро едет по нашему переулку.Это очень глупая ошибка, которую то и дело совершают сотрудники службы доставки. На Рейвен-Кресцент всего три дома, и большинство водителей проезжает мимо, даже не успев понять, что улица кончилась. Безбашенные приятели Чарли постоянно об этом забывали, и им приходилось делать еще один круг, прежде чем наконец подъехать к нашему дому. Но вместо того, чтобы последовать их примеру, «субару» резко остановилась, стоп-сигналы загорелись красным, а затем белым, она двинулась задним ходом и остановилась. Подъездная дорога, ведущая к нашему дому, была такой короткой, что я могла разглядеть наклейки на бампере машины: «МОЙ СЫН БЫЛ СТУДЕНТОМ МЕСЯЦА В РЭНДОЛЬФ ХОЛЛ» и «МОЙ СЫНОК И МОИ БАКСЫ ОТПРАВЯТСЯ В КОЛЛЕДЖ В КОЛОРАДО». В машине сидели двое, они разговаривали, и было заметно, что им неудобно оттого, что застегнутые ремни безопасности мешают повернуться друг к другу.
Посреди лужайки – давно заросшей и неухоженной – уже третий месяц стояла табличка, которую со временем я начала ненавидеть всей душой – так сильно, что иногда это меня даже пугало. Ее установила Хилди, наш риелтор: на табличке нарисована улыбающаяся блондинка, обильно политые лаком волосы тщательно уложены. Рядом с ней надпись «ПРОДАЕТСЯ», а ниже, шрифтом покрупнее: «Добро пожаловать ДОМОЙ».
Как только этот знак появился, я долго ломала голову, пытаясь понять, по какому принципу тут используются большие буквы, но так и не придумала объяснения. В итоге я пришла к выводу, что эта табличка должна нравиться новоселам. Но не тем, кто собирается навсегда покинуть этот дом. В моей голове отчетливо прозвучал голос мистера Коллинза, нашего преподавателя английского (до сих пор мне не доводилось встречать учителя, наводящего больший ужас). Он кричал на меня:
– Эми Карри! – тут я отчетливо вспомнила его интонацию. – Никогда не обрывай предложение на полуслове!
Меня раздражало, что спустя шесть лет мистер Коллинз продолжает действовать мне на нервы, поэтому я мысленно предложила ему заткнуться.
Я и представить не могла, что когда-нибудь увижу табличку «ПРОДАЕТСЯ» на нашей лужайке. Еще три месяца назад моя жизнь казалась мне скучной до неприличия. Мы жили в Рейвен-Роке (это пригород Лос-Анджелеса), мои родители преподавали в Западном колледже (небольшая школа в десяти минутах езды от нашего дома). Дом находился достаточно близко, чтобы можно было легко добраться до работы, но при этом в нашем районе не было слышно шума ежедневных студенческих вечеринок. Отец преподавал историю (Гражданской войны и периода Реконструкции), а мать – английскую литературу (модернизм).
Мой брат-близнец Чарли (он младше меня на три минуты) получил отличную оценку за сочинение на предварительном экзамене. У него и правда талант: однажды ему удалось избежать задержания за хранение запрещенных препаратов, убедив полицейского, что подозрительный пакетик у него в рюкзаке – это редкая смесь калифорнийских специй под названием «гумбольдт», а он сам – студент Кулинарного института Пасадены.
Я только начала набирать популярность в старших классах, и у меня было три свидания с Майклом Янгом (первокурсник, специализацию пока не выбрал). Конечно, не все было идеально – моя лучшая подруга, Джулия Андерсен, в январе переехала во Флориду, – но сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что все складывалось вполне чудесно. Тогда я этого просто не понимала. Мне казалось, что моя жизнь никогда не изменится.
Бросив взгляд на странную «субару» и сидящих в ней незнакомцев, которые по-прежнему разговаривали друг с другом, я подумала, что была совершенной идиоткой. В голове вертелся один и тот же вопрос: что если я сама навлекла на себя все это уверенностью, что ничто не изменится?
Почти сразу же после того несчастного случая мама решила, что дом надо продать. Нас с Чарли она просто поставила перед фактом. Впрочем, советоваться с Чарли все равно не было никакого смысла. С тех пор он почти всегда был под кайфом. На похоронах люди при виде его сочувственно перешептывались. Они думали, что глаза у него воспаленные и красные от слез. Похоже, что у них совершенно отсутствовало обоняние, так как любой, кто стоял по ветру от Чарли, легко учуял бы настоящую причину. Он то и дело ходил на вечеринки, еще с седьмого класса, но в последний год погрузился в это с головой. А после несчастного случая все стало намного, намного хуже, так что Чарли не под кайфом превратился в своего рода мифическое существо вроде снежного человека: все смутно представляют себе, как он выглядит, но никто его никогда не видел.
Мама решила, что переезд решит все наши проблемы.
– Начнем с чистого листа, – сказала она однажды за ужином. – Там, где нас не будут преследовать воспоминания.
И на следующий день приехал агент по продаже недвижимости.
Мы переезжали в Коннектикут, штат, в котором я никогда не была и куда не особо стремилась. Или, как сказал бы мистер Коллинз, где я не особенно стремилась побывать. Там жила моя бабушка, но это она всегда ездила к нам, потому что, понимаете ли, мы-то жили в Южной Калифорнии, а она – в Коннектикуте. Но маме предложили место на кафедре английского языка в Стэнвичском колледже. А неподалеку от него располагалась местная школа, судя по всему, неплохая, и она была уверена, что мне там понравится. Колледж помог ей снять подходящий дом, в который нам и предстояло переехать сразу после окончания нашего предпоследнего учебного года.
По крайней мере, так все планировалось. Но через месяц после того, как на лужайке появилась табличка «ПРОДАЕТСЯ», даже маме уже не удавалось делать вид, что она не замечает происходящего с Чарли. Так что она забрала его из школы и отправила в реабилитационный центр для подростков в Северной Каролине. А потом поехала прямо в Коннектикут, чтобы преподавать на каких-то летних курсах в колледже и вообще «освоиться». По крайней мере, так она объяснила свой отъезд МНЕ. Но я была почти уверена, что она просто хочет быть подальше от меня. Мне казалось, что ей неприятен один мой вид. И я не винила ее за это. В те дни я сама себя с трудом выносила.
Так что я провела последний месяц дома в одиночестве. Только Хилди, риелтор, время от времени приводила потенциальных покупателей (причем обычно как раз тогда, когда я только вышла что из душа), да моя тетя заезжала по пути из Санта-Барбары, чтобы убедиться, что я хорошо питаюсь и не начала заниматься непристойностями. План был простым: я заканчиваю учебный год и направляюсь в Коннектикут. Проблема заключалась в машине.
Те двое в «субару» все еще беседовали, но теперь было похоже, что они отстегнули-таки ремни безопасности и повернулись лицом друг к другу. Я посмотрела на двухместный гараж, в котором теперь была припаркована только одна машина. Это был мамин автомобиль, красный «джип либерти». Он понадобился ей в Коннектикуте, потому что постоянно одалживать древний бабушкин кабриолет стало неудобно. Похоже, бабушка не хотела пропускать свои партии в бридж, и ей не было дела, что маме по-прежнему нужно ездить в Bed, Bath & Beyond[1]. Неделю назад, в четверг вечером, мама сказала, что придумала, как решить эту проблему.
В тот день мы выступали с весенней премьерой – с нашим новым мюзиклом под названием «Кандид», и впервые никто не ждал меня в вестибюле после представления. Раньше я всегда отмахивалась от Чарли и родителей, принимая от них букеты цветов и комплименты, а сама думала лишь о вечеринке для всех участников спектакля. Я не понимала, каково это, когда никто не ждет тебя, чтобы сказать: «Отличное представление!» – не понимала до момента, когда вышла в вестибюль вместе с остальными. Почти сразу же я взяла такси до дома, даже не выясняя, где будет вечеринка. Другие участники спектакля – те, кого три месяца назад я назвала бы самыми близкими друзьями, – смеялись и болтали, пока я собирала вещи и ждала такси около школы. Я постоянно говорила, чтобы меня оставили в покое, и оказалось, что они ко мне прислушались. Ничего удивительного. Я убедилась, что если достаточно упорно отталкивать людей от себя, рано или поздно они уйдут.
Я сидела на кухне, чувствуя, что глаза начинают слезиться из-за наклеенных искусственных ресниц, кожа зудит от густого слоя грима Кунигунды, а в голове все крутится песня «Лучший из миров», и тут зазвонил телефон.
– Привет, милочка, – услышала я, когда подняла трубку. Я посмотрела на часы и поняла, что в Коннектикуте скоро час ночи. – Как дела? – спросила мама, зевнув.
Я подумала, быть может, стоит сказать ей правду. Но поскольку я не говорила об этом уже три месяца, а она ничего не замечала, не было смысла что-то менять сейчас.
– Отлично, – ответила я, и это был мой любимый вариант ответа. Я достала остатки вчерашнего ужина – кусок пиццы «касабланка» – и сунула в микроволновку, чтобы разогреть.
– Тогда послушай, – сказала мама, и я тут же насторожилась. Обычно после этих слов она сообщала что-то неприятное. Она говорила очень быстро – и это тоже выдавало ее. – Я насчет машины.
– Машины?
Я выложила пиццу на тарелку, чтобы она остыла. Сама не заметила, как одна из множества тарелок превратилась в ту самую – живя в одиночестве, я постоянно ела с нее, потом мыла, и так по кругу. Остальная посуда казалась как будто совершенно ненужной.
– Да, – ответила она, подавив очередной зевок. – Я посчитала, сколько будет стоить заказать ее доставку перевозчику, сложила это число со стоимостью твоего билета, ну и вот… – Она сделала паузу. – Боюсь, что мы просто не можем себе это позволить. Дом пока что так и не продан, а содержание твоего брата в том заведении тоже стоит денег…
– О чем ты? – спросила я, не понимая, что она хочет сказать, и откусила небольшой кусок пиццы на пробу.
– Мы не можем оплатить и то и другое, – пояснила она. – А мне нужна машина. Так что я хочу, чтобы кто-то перегнал ее сюда.
Пицца была еще слишком горячей, но я все равно проглотила ее, она обожгла мне горло, а на глаза навернулись слезы.
– Я не могу вести машину, – сказала я, когда снова обрела дар речи.
Я не садилась за руль ни разу после того несчастного случая и не планировала делать это в ближайшее время. Или вообще когда бы то ни было. От одной мысли об этом у меня перехватывало дыхание, и я выговорила с трудом.
– Ты же знаешь, что не могу.
– Ой, да ты и не поведешь! – она говорила слишком живо для человека, который минуту назад зевал. – Поведет сын Мэрилин. Ему все равно нужно ехать на восток, потому что летом он будет жить у своего отца в Филадельфии, так что все складывается очень удачно.
Буквально каждое слово в ее речи мне казалось странным, и я не знала, что ответить, поэтому переспросила:
– Мэрилин?
– Мэрилин Салливан. Впрочем, я думаю, сейчас ее зовут Мэрилин Харпер. Все время забываю, что она вернула девичью фамилию после развода. Да все равно, ты же знаешь мою подругу Мэрилин. Салливаны жили на Холлоувей до развода, а потом она переехала в Пасадену. Но вы с Роджером всегда играли вместе, помнишь? Как называлась та игра: «Морковка»? «Свекла»?
– «Картошка», – автоматически ответила я. – А кто такой Роджер?
Она глубоко вздохнула, как делала всегда, когда хотела намекнуть мне, что я испытываю ее терпение.
– Это сын Мэрилин, Роджер Салливан. Ты его точно помнишь.
Мама всегда указывала мне, что именно я должна помнить, как будто это действительно могло помочь мне.
– Нет, не помню.
– Конечно, помнишь! Ты только что сказала, что вы часто играли вместе в ту игру.
– Игру я помню, – ответила я (уже не в первый раз я удивлялась, почему любой разговор с мамой оказывается таким сложным). – Но я не помню никого по имени Роджер. Или, если уж на то пошло, Мэрилин.
– Ну ничего, – сказала она, и было слышно, как она изо всех сил старается, чтобы ее голос звучал жизнерадостно. – Теперь у тебя будет возможность с ним познакомиться. Я составила для вас маршрут. Поездка займет всего пять дней.
Вопросы о том, кто что помнит, резко утратили важность.
– Подожди минутку, – сказала я, опершись на кухонный стол. – Ты хочешь, чтобы я провела четыре дня в машине с кем-то, кого никогда не видела?
– Да видела ты его, говорю тебе, – мама явно хотела закончить разговор побыстрее. – К тому же Мэрилин говорит, что он очень милый мальчик. И оказывает нам большую услугу, так что, пожалуйста, цени это.
– Но, мам, – начала я, – я…
Я не знала, что говорить дальше. Может быть, что-то на тему того, что сейчас просто ненавижу машины. Я могла вытерпеть поездки на школьном автобусе, но когда ехала домой на такси сегодня ночью, мое сердце колотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из горла. К тому же я уже привыкла к одиночеству, и такая жизнь мне нравилась. От мысли, что проведу столько времени в машине с незнакомцем – неважно, симпатичный он или нет, – мне казалось, будто я сейчас задохнусь.
– Эми, пожалуйста, не усложняй.
Конечно, я не собиралась все усложнять. С этим прекрасно справлялся Чарли. Я никогда не создавала проблем, и мама, очевидно, рассчитывала на это.
– Ладно, – слабым голосом согласилась я, надеясь, что она догадается, насколько мне все это неприятно.
– Хорошо, – мамин голос снова обрел бодрость. – Как только я забронирую для вас отели, пришлю тебе маршрут по электронной почте. И я заказала для тебя подарок по случаю путешествия. Его должны доставить до твоего отъезда.
Только теперь я поняла, что на самом деле мама не спрашивала моего мнения. Я посмотрела на тарелку с пиццей, стоявшую на столе, но у меня пропал аппетит.
– Кстати, как прошло представление? – добавила она, внезапно вспомнив о нем.
И вот представление, как и годовые экзамены, осталось позади, а возле моего дома стояла «субару» с Роджером-который-играл-в-картошку. Всю прошлую неделю я рылась в памяти, чтобы выяснить, знаю ли я какого-нибудь Роджера. И вспомнила соседского мальчишку со светлыми волосами и торчащими в стороны ушами, который сжимал в руках темно-красный мяч-попрыгунчик и пытался убедить нас с Чарли поиграть с ним. Может быть, Чарли вспомнил бы больше деталей: несмотря на его внешкольные развлечения, у него была феноменальная память – но Чарли не было рядом, и спросить было не у кого.
Обе двери «субару» наконец открылись, и из машины выбралась женщина, на вид примерно того же возраста, что и мама, – предположительно, Мэрилин, – а за ней высокий тощий парень. Он стоял ко мне спиной, пока Мэрилин открывала багажник и доставала из него армейского вида спортивную сумку и рюкзак, плотно набитые вещами. Она поставила их на землю, а затем они обнялись. Парень – по-видимому, Роджер – был по меньшей мере на голову выше матери, и ему пришлось немного присесть, чтобы ее обнять. Я ожидала, что они станут прощаться, но услышала только, как он сказал ей: «Не пропадай!». Мэрилин засмеялась, будто этого и ожидала. Когда они отошли друг от друга, Мэрилин поймала мой взгляд и улыбнулась. Я кивнула ей в ответ, она села в машину, развернулась и выехала из переулка. Роджер стоял и смотрел ей вслед, маша рукой.
Машина исчезла из виду; он взвалил вещи на плечо и пошел к дому. Когда он повернулся ко мне, я удивленно моргнула.Его уши больше не торчали в стороны. Парень, который смотрел на меня, выглядел потрясающе. У него были широкие плечи, светло-каштановые волосы, темные глаза, и он улыбался мне.
В этот момент я поняла, что наша поездка внезапно стала еще сложнее.
Но будет честно тебя предупредить: все эти песни о Калифорнии врут.
The Lucksmiths
Я встала и спустилась вниз по ступенькам, чтобы встретить его на пороге. И тут вдруг поняла, что стою босиком, в старых джинсах и футболке с прошлогоднего мюзикла. Эти вещи стали моей обычной одеждой, и тем утром я надела их автоматически, не предполагая, что этот Роджер может оказаться таким славным.
А он выглядел сногсшибательно – это стало еще заметнее, когда парень подошел ближе. У него были большие карие глаза и фантастически длинные ресницы, на открытом дружелюбном лице россыпью сияли веснушки, и он излучал уверенность в себе. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног в его присутствии.
– Привет! – сказал он, бросил сумки на землю и протянул мне руку. Помедлив секунду, я протянула руку в ответ. Последовало быстрое рукопожатие. – Я Роджер Салливан. А ты Эми, да?
Я кивнула.
– Ага, – я кашлянула и сглотнула, чтобы заставить себя ответить. – Ну да, это я. Привет.
Скрестив руки, я опустила глаза, почувствовав, как колотится сердце, и не понимала, почему обычное знакомство превратилось во что-то столь волнительное.
– Ты выглядишь не так, – сказал Роджер, немного помолчав.
Я подняла глаза и обнаружила, что он смотрит на меня изучающе. Что он имел в виду? Не так, как он ожидал? А чего он ожидал?
– Не так, как раньше, – пояснил он, будто прочитав мои мысли. – Я помню тебя с детства, тебя и твоего брата. Но твои волосы по-прежнему рыжие.
Я неловко дотронулась до них. Мы с Чарли оба были рыжими, и в детстве нам то и дело указывали на это, будто мы сами не замечали. Со временем волосы Чарли потемнели до каштанового, а мои остались ярко-рыжими. До последнего времени я была не против. Теперь же оказалось, что такой цвет привлекает внимание, а это последнее, чего бы мне хотелось. Я спрятала пряди волос за уши, стараясь при этом не дергать их слишком сильно. Волосы начали выпадать примерно месяц назад, и это меня беспокоило, но я гнала плохие мысли прочь. Я убедила себя, что дело в стрессе из-за экзаменов, нехватке железа и рационе, состоящем в основном из пиццы. Но все же старалась не расчесывать волосы чересчур резкими движениями и надеялась, что это как-нибудь пройдет само.
– Ой, – сказала я, осознав, что Роджер ждет от меня какого-нибудь ответа. Похоже, мне изменили даже самые простые правила вежливости. – Ну да. По-прежнему рыжие. У Чарли-то они потемнели, но он… ну… сейчас не здесь.
Мама никому не рассказывала, что Чарли в реабилитационном центре, и мне тоже велела повторять легенду, которую она придумала на этот случай.
– Он в Северной Каролине, проходит программу дополнительного образования.
Я сжала губы и отвела взгляд, изо всех сил желая, чтобы Роджер ушел, и тогда я наконец смогу зайти в дом, захлопнуть дверь, и оказаться там, где ко мне никто не будет лезть с расспросами. Я отвыкла разговаривать с симпатичными парнями, отвыкла разговаривать с кем бы то ни было вообще.
Сразу после трагедии я была не слишком общительной. Мне не хотелось обсуждать, как я себя чувствую из-за случившегося. Да и мама с Чарли не слишком-то пытались поговорить. Может быть, они обсуждали что-то между собой, но со мной никто из них не заговаривал. Это можно было понять: наверняка они оба считали меня виноватой. Да и я тоже винила себя, поэтому неудивительно, что мы не обсуждали наши переживания, сидя за кухонным столом. Мы ужинали в молчании, причем Чарли либо был дерганым и взмокшим, либо глядел на все тусклыми глазами, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, пока мать сидела, уставившись в тарелку. Мы передавали друг другу тарелки и соль, отрезали по кусочку, жевали и глотали, и было похоже, будто все это отнимает так много внимания и сил, что даже удивительно, как это мы раньше ухитрялись вести хоть какие-то разговоры за ужином. И даже если я иногда собиралась что-то сказать, одного взгляда на пустующий соседний стул хватало, чтобы убить это желание.
Школьные учителя оставили меня в покое и в первый месяц ничего не спрашивали. А потом, мне кажется, просто привыкли к такому положению дел. Похоже, люди могут очень быстро начать думать о тебе по-другому. Казалось, будто они начисто забыли, что когда-то мне было что сказать о Боксерском восстании или «Великом Гэтсби».
Друзья довольно быстро уловили, что я не хочу обсуждать несчастный случай. А когда они это поняли, оказалось, что на самом деле говорить нам вообще не о чем. Через некоторое время мы просто перестали пытаться, и скоро я уже не могла сказать, кто кого избегает.
Единственным исключением была Джулия. Я не сказала ей, что случилось, зная, что, если скажу, она так просто меня не отпустит, не уйдет так легко, как другие. И она действительно не ушла. Конечно, она все узнала и сразу же позвонила мне, но я поставила переадресацию звонков на голосовую почту. Постепенно звонки прекратились, но она начала писать электронные письма. Они приходили разв несколько дней,с темами вроде «Все в порядке?», «Беспокоюсь о тебе» или «Ради бога, Эми». Копились в моем ящике и оставались непрочитанными. Я сама не очень понимала, почему так делаю, но мне казалось, если я буду обсуждать это с Джулией, трагедия станет настолько реальной, что я не смогу этого вынести.
Взглянув на Роджера, я вспомнила, как давно не общалась с парнями. Ни разу с ночи после похорон – тогда я пробралась в спальню к Майклу, точно зная, что должно произойти. Когда я вышла оттуда час спустя, то была разочарована, хотя получила, что хотела.
– Это неправда, знаешь ли, – сказал Роджер. Я посмотрела на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. – Твоя футболка, – пояснил он.
Я посмотрела на выцветший синий хлопок, украшенный надписью «СВИСТЕТЬ УМЕЮТ ВСЕ».
– Никогда не умел, – весело сказал Роджер.
– Это такой мюзикл – коротко ответила я.
Он кивнул, воцарилась тишина, и я никак не могла придумать, что сказать дальше.
– Мне нужно забрать вещи, – сообщила я, поворачиваясь к дому, мысленно спрашивая себя, как мы, черт побери, вообще собираемся пережить эти четыре дня.
– Не вопрос. Я пока погружу свои. Тебе помочь?
– Нет, – ответила я, направляясь вверх по лестнице. – Машина открыта.
И скрылась внутри дома, где царили прохлада, темнота и тишина, и где наконец-то осталась одна. Я глубоко вздохнула, слушая тишину, а затем отправилась в кухню.
Мамин подарок по-прежнему лежал на кухонном столе. Его доставили несколько дней назад, но я так и не развернула упаковку. Если я его открою, это будет означать, что поездка на самом деле случится. Но теперь уже невозможно было что-либо изменить: во дворе моего дома симпатичный парень запихивал в багажник свои вещи, так что путешествие точно состоится. Я разорвала обертку и вытряхнула из нее книгу. Это был тяжелый блокнот на пружинке с темно-синей обложкой, на которой белым шрифтом в стиле пятидесятых годов была отпечатана надпись «В путь!». А ниже было написано: «Справочник путешественника. Дневник / Альбом / Полезные советы».
Я взяла блокнот в руки и пролистала его. Большинство страниц были пустыми, отдельно имелся раздел «Заметки на память», и еще один – «Листы для записи».Еще там обнаружились викторины, списки вещей и полезные советы. Я захлопнула блокнот и скептически посмотрела на него. И этот «подарок» мама прислала мне по случаю путешествия? Серьезно?
Я швырнула его на стол. Я не поддамся обманчивой мысли, будто меня ждет веселое, волнующее приключение. Это поездка, в которую пришлось отправиться из-за чувства долга. Так что не вижу никакой причины стараться запомнить ее навсегда. Люди не покупают сувениры в том аэропорту, где они всего лишь делают пересадку.
Я прошлась по комнатам первого этажа, проверяя, все ли в порядке. И правда, никаких проблем – об этом позаботилась риелтор Хилди. Вся наша мебель еще на своих местах: Хилди не любит продавать пустые дома – но она уже как будто не наша. С момента, когда мама наняла ее, Хилди так активно взялась за дело, что мне было уже сложно представить, каково это – просто жить в своем доме, когда его не пытаются продать другим людям, убедив их, что именно здесь они всегда будут счастливы. Наш дом все сильнее походил на декорации. Слишком много людей бродило по нему, обращая внимание только на площадь помещений и вентиляцию, отравляя дом своими фантазиями о новой мебели и праздновании Рождества. Каждый раз, когда Хилди оканчивала очередной показ и разрешала мне вернуться (обычно я бродила по округе с айподом, из которого раздавалась музыка Сондхайма[2]), я чувствовала, как наш дом перестает быть нашим. В воздухе витал запах странных духов, вещи были сдвинуты со своих мест, и воспоминания, которые раньше обитали в этих стенах, постепенно исчезали.
Я поднялась в свою комнату, которая больше не выглядела как место, где я провела всю жизнь. Теперь она, скорее, напоминала идеальную комнату девочки-подростка: скрупулезно разложенные стопочки книг, компакт-диски, расставленные по алфавиту, аккуратно сложенная одежда. Это была комната «Эми». Все было аккуратно, упорядоченно, без проявлений чего-то личного – вероятно, как и сама эта придуманная девочка с блестящими волосами, которая жила здесь. Вероятно, эта «Эми» пекла угощения для всяких спортсменов и от всего сердца старалась подбодрить их с трибуны болельщиков. «Эми», наверное, присматривала за милыми детишками соседей по улице, а на школьных фотографиях она радостно улыбалась. Короче, она была именно тем подростком, которого хотят видеть родители. Наверное, она смеялась бы и флиртовала с милым парнем, подъехавшим к ее дому, вместо того чтобы позорно убегать, не сумев поддержать элементарный разговор. И, по всей видимости, «Эми» в последнее время никого не убивала.
Мой взгляд упал на тумбочку, на которой не было ничего, кроме будильника и тонкой книги в мягкой обложке – она называлась «Еда, бензин и кров». Это была любимая книга отца, и он подарил мне на Рождество потрепанный экземпляр. Тогда, развернув подарок, я почувствовала разочарование: я-то надеялась на новый мобильник. И, наверное, ему было совершенно понятно, что я не в восторге от подарка. Подобные мысли – о том, не обидела ли я его, – то и дело приходили мне в голову в три часа ночи, обеспечивая бессонницу.
Когда он только подарил мне книгу, я не продвинулась дальше первой страницы, прочитав лишь дарственную надпись: «Моей Эми – эта книга прошла со мной множество дорог. Надеюсь, она понравится тебе так же, как и мне. С любовью, Бенджамин Карри (твой отец)». Но потом я оставила ее на тумбочке и не открывала, пока снова не принялась за чтение несколько недель назад. С каждой страницей я удивлялась все сильнее и сильнее: ну почему я не могла сделать этого раньше? Я дочитала до шестьдесят первой страницы и остановилась. На шестьдесят второй была вложена карточка с заметкой, написанной рукой моего отца, – что-то о министрах Линкольна, фрагмент исследования, которое он проводил для своей работы. Но она была просто вложена в книгу как закладка. Он дошел до шестьдесят первой страницы, когда читал ее в последний раз, и почему-то я не могла заставить себя перевернуть страницу и двинуться дальше.
…не попрощавшись и не оставив записки. Уолтер сложил в бумажный мешок запасную одежду, книгу Джона Д. Макдональда[3] и открытку с изображением Центрального парка, которую прислала ему Нэнси. На ней был написан адрес, адрес в Нью-Йорке, и именно туда он направлялся.
У него было семьдесят шесть долларов его собственных и пятьдесят пять долларов его отца, которые он прихватил из кухонного шкафа тем утром, пока отец брился. Он догадался, что отсутствие денег рано или поздно заметят – но намного позже, чем его собственное отсутствие.
Он подошел к машине, которая стала его ровно сорок восемь часов назад, после того, как огласили завещание деда. Он собирался просто выбраться на шоссе и ехать под громкую музыку туда, где его буде ждать Нэнси.
Шанс совершить подобное путешествие выпадает лишь однажды, подумал он, вставляя в замок зажигания ключ с брелоком в виде игральной кости, которая повернулась к нему гранью с двумя точками. Совершать такое путешествие нужно, когда ты молод и у тебя хватает сил, чтобы ехать всю ночь, и неважно, в каком мотеле ты остановишься, и даже неважно, куда ты в итоге приедешь. Вот о чем он думал каждый день, работая в музее, окруженный экспонатами с аккуратными ярлыками, вот с какими мыслями молодые смельчаки выходят на путь своих духовных исканий. Он только что понял, что все это принадлежит ему. Он завел машину, нажал на газ и отправился прочь, пообещав себе не смотреть назад, но притормозил тут же, как только увидел отражение своих глаз в зеркале заднего вида, заметив…