Таджикистан 1992–2005. Война на забытой границе

Алексей Неробеев

С получением независимости в Таджикистане обострились межнациональные проблемы. Хотя руководство РТ и старалось их сгладить, но они прогрессировали. Не единожды президент страны через средства массовой информации обращался к русскоязычному населению с предложением оставаться, но оно старалось уехать при любой возможности. Происходила скрытая (а порой и явная) дискриминация русскоязычного населения. В госучреждениях местные старались русских всячески унизить, за глаза называли «оккупантами», показывали, «кто в доме хозяин».

В РТ постоянно ухудшалась не только внутриполитическая, но и экономическая обстановка. Бытовые условия проживания авиаторов нашей части также становились все хуже. По нескольку недель подряд были отключены электричество, газ, отопление. Если в теплое время года это как-то компенсировалось жарким климатом, то зимой приходилось попросту выживать. Экипажи, несшие в части или на аэродроме боевое дежурство, постоянно беспокоились по поводу оставшихся дома родных. Возвращаясь поздно вечером в холодные квартиры, они не всегда могли согреться и нормально поесть. Выкручивались как могли. Закупали китайские керосинки, которые давали возможность приготовить поесть и согреться. Для тепла в квартире керосинку оставляли включенной на всю ночь. При этом было важно оставлять открытыми форточки – чтобы не угореть. Это было не лучшим решением: к утру квартира все равно промерзала, а от запаха керосина болела голова.

В Душанбе был введен комендантский час – с 22.00 до 06.00. Это тоже накладывало свой отпечаток на служебно-боевую деятельность полка. Хотя по соглашению между Россией и Таджикистаном местными силовиками не должны были останавливаться и досматриваться машины с российскими военнослужащими, на деле это не соблюдалось. Было много случаев противоправных действий со стороны силовых структур РТ против наших пограничников, вплоть до применения оружия. Кроме того, постоянно сохранялась опасность нападения со стороны боевиков оппозиции. Случались подрывы машин террористами, обстрелы колонн и даже школьных автобусов. В ходе этих терактов погибло немало наших людей. Личному составу в целях личной безопасности выдавалось табельное оружие, но оно спасало далеко не всегда.

Татьяна Михайлова

С содроганием я вспоминаю, как в яркую размеренную жизнь моей семьи, сметая на своем пути дорогие сердцу времена, ворвались события 1991 года: не стало некогда великой державы – СССР.

Тем не менее мои родные духом не падали, скорее всего, от безысходности. Я, мой папа, Наджим Рустамович, мама, Валентина Васильевна, мой сын Максим. Все мы были среди тех, кто ждал, чтобы мир, радость и справедливость все-таки восторжествовали на древней земле таджиков. Ведь для нашей семьи Душанбе давно стал родным домом.

Папа – военнослужащий. Он был переведен в этот город, к новому месту службы, задолго до страшных событий в республике. Отсюда он уезжал в длительную командировку в Афганистан, где выполнял интернациональный долг. За время службы в Душанбе дважды избирался депутатом Железнодорожного районного Совета депутатов трудящихся. Прослужив в Вооруженных силах СССР более 40 лет, принял решение после демобилизации остаться с семьей в красивейшей столице Таджикистана.

Теплый климат, обилие овощей и фруктов, море цветов – эти плюсы не могли не завораживать. Мама, конечно же, папу в этом выборе поддержала. Она за все годы супружеской жизни привыкла ко многому в беспокойной мужниной службе. Только не могла привыкнуть к тревогам и к ощущению опасности. Где-то сложилось полегче, где-то – потруднее, но мои родители всегда были вместе, оставаясь друг для друга источником энергии и сил. Они сумели сохранить в себе такой запас прочности, которым можно только восхищаться.

Родители многое не смогли понять и принять из нововведений и очень болезненно переживали развал Советского Союза, в сражениях за который умирали миллионы советских людей. Они – дети войны. Когда-то папа сутками не покидал цех оборонного завода, где главным было все для фронта, все для победы – родители не понаслышке знали о тяготах и лишениях Великой Отечественной. Нестерпимо больно было смотреть на них, а уж тем более смириться с мыслью, что их жизнь, достойная подражания, – целая эпоха в истории ныне уже несуществующей страны…

Однако теперь судьба уготовила им пережить еще более ужасное испытание – непримиримую и беспощадную войну в Таджикистане, вновь испытать ужас от людского горя, страх от бомбежек, ощутить собственное бессилие перед происходящим. Убеленные сединами, отягощенные грузом прожитых лет, но не сломленные духом родители переживали не за себя, они боялись за самое дорогое в их жизни – за детей и внуков…

Обстановка в Душанбе с каждым днем лишь накалялась. Она будто слилась в долгий эпизод, вот только уложилась в коротенькую фразу: вчера уже нет, завтра может не наступить, есть только страшное сегодня. Столица была блокирована и с земли, и с воздуха: железная дорога на нескольких участках была разобрана, мосты заминированы, аэропорт не принимал и не выпускал самолеты. Мирное население находилось в полной экономической блокаде. Не хватало продовольствия.

Страшно вспомнить, что творилось в очередях за хлебом. Муки не было практически ни в одном доме. Ни света, ни газа, ни питьевой воды, ни отопления… Выручали свечи, керосин, дрова. Автоматчики в гражданской одежде в любое время суток досматривали проезжающий транспорт. Понять, кто эти люди, не представлялось возможным. Но каждый раз при встрече с ними хотелось втиснуться в сиденье.

С наступлением темноты в городе начинались разборки с применением оружия. И все это происходило на фоне того, что Министерство внутренних дел, Комитет национальной безопасности Таджикистана публично заявили о своем нейтралитете в разгоревшемся конфликте 1992 года.

Тогда в течение нескольких месяцев осуществляли режим комендантского часа в городе военнослужащие 201-й МСД. Командование дивизии оказывало всяческую поддержку русскоязычному населению: снабжало людей продуктами питания, товарами первой необходимости, даже помогало беременным женщинам добираться до роддомов. В городе не имелось практически никакого транспорта, все было разграблено, расхищено, уничтожено.

К великому сожалению, отток русскоязычного населения был предрешен. И это, в общем-то, закономерное и объяснимое явление. Оно обусловлено и озабоченностью за свою безопасность, и, конечно же, экономическими причинами. В частности, прекратили производственную деятельность промышленные предприятия, а без них люди не могли существовать. А ведь на рубеже 90-х годов в Таджикистане действовало 400 промышленных предприятий, на которых было занято около 215 тысяч рабочих, инженеров и служащих. На отрасли тяжелой промышленности приходилось около 40 процентов промышленного производства; легкой и пищевой – 60 процентов. Республика славилась и полезными ископаемыми, и своей добывающей промышленностью, и электроэнергетикой.

Однако братоубийственная война внесла свои коррективы. Во время нее против русского населения не было отмечено сколь-нибудь целенаправленных террористических акций и погромов. Однако жертв было немало. Спасаясь от войны, все, кто хотел и мог уехать на свою историческую родину, покинули Таджикистан. 850 тысяч человек оказались вынужденными переселенцами и беженцами.

Для того чтобы понять всю трагичность ситуации, достаточно одного лишь сравнения: столица республики была населена более чем на 4/5 русскими. На момент окончания войны в Душанбе из 500 тысяч русских и русскоязычных осталось где-то в пределах 50–60 тысяч человек.

Некогда цветущий всеми красками радуги край превратился в регион в огне и пламени. Краски музыки, любви и дружбы сменили черные цвета горя, боли и слез. Причем краски той жизни были другими, они не смешивались, были настоящими, неподдельными. И вся эта «палитра» – на фоне ярчайшего ультрамарина, в лучах теплого солнца. А наступившая реальность образно ассоциировалась с ковром из верблюжьей колючки. Стоило только дотронуться до этого ковра, как сразу выступала кровь из раны… Гражданская война для населения республики была горем, замешанным на крови. Не будь я очевидцем тех событий, поверить в происходящее было бы делом совершенно невероятным.

Александр Камуля

В 1992 году я был заместителем по боевой подготовке начальника заставы «Тугул». Весной в нашем Пянджском отряде сложилась совсем уж тяжелая обстановка с личным составом. Большая часть солдат-срочников демобилизовалась, а на смену им никого не прислали. На заставах не хватало людей для выполнения элементарных задач. На моей заставе «Тугул» вместо положенных по штату 50 человек имелось 26. До того момента была полная неопределенность с нашим статусом. Когда Советский Союз распался, оказалось, что мы служим в таджикских пограничных войсках. Тут же все офицеры начали писать рапорты на перевод – кто куда. Одни хотели уехать в Белоруссию, другие – в Казахстан, третьи – в Закавказье. Я, например, написал рапорт о переводе на Украину, но он так и не был удовлетворен.

Боевики таджикской оппозиции.

Фото Сергея Жукова ИТАР-ТАСС

Между тем в мае 1992 года в Душанбе начались волнения. По всей республике начали возникать незаконные вооруженные формирования разного политического толка, местные жители стали формировать комитеты самообороны. Одномоментно страна превратилось в лоскутное одеяло.

Пянджский район считался оплотом исламистов. Но на самом деле население там было достаточно пестрым. На глазах происходила радикализация населения посредством националистической и религиозной пропаганды. Убежден, что конфликт начался не в одночасье, он исподволь готовился не один год, сеялись противоречия между разными группами населения.

Первым делом осложнилась обстановка в районе заставы «Куплетик», участок которой частично находился на территории Пархарского района Кулябской области. Там курган-тюбинцы противостояли клану кулябцев. Началось с того, что боевики с обеих сторон выставили на границе областей свои посты численностью по 10–15 человек.

На границе некоторое время это никак не отражалось, хотя было очевидно, что в столице республики происходит что-то не то. Затем внезапно, буквально за одну ночь, во всех городах, кишлаках и поселках появились группы вооруженных людей. Словно по команде!

Тогда боевики не раз предлагали пограничникам «немного повоевать» за них. Ну или просто «постоять» на их блокпостах. Обещали платить по 15 000—20 000 рублей в сутки. Это равнялось сумме месячного денежного довольствия начальника заставы.

Через месяц подобные посты были уже в каждом кишлаке, даже самом незначительном. Меня эти бандиты сильно раздражали. Чаще всего мне приходилось иметь дело с бандитами, занимавшими кишлаки Пашор и Шакардашт недалеко от моей заставы. Когда они тормозили мой «уазик», я спрашивал:

– Вы кто такие?

– Мы народ. Делаем революцию.

– А я охраняю границу. Идите на хрен!

Перед въездом в населенный пункт боевики клали «змейкой» бороны зубцами вверх. Чтобы их объехать, водителю приходилось сбрасывать скорость. Когда мне на заставу придали на усиление БМП из состава мотоманевренной группы, то я с удовольствием стал переезжать эти заграждения из борон. Кроме того, для своих подчиненных выработал тактику, как действовать на этих бандитских постах: остановить машину метров за сто, высадиться из нее, изготовиться к ведению огня в ближайшем укрытии, например в придорожной канаве, взять на прицел боевиков, распределив их по секторам ведения огня.

Достаточно быстро эти действия были доведены до автоматизма, бойцы без задержки, быстро покидали машину, изготавливались к бою. Затем я шел на переговоры со старшим поста. По моей «настойчивой просьбе» они отсоединили от автоматов магазины, отходили в сторону, и наша машина проезжала.

Поначалу такие действия производили впечатление – бандиты еще не были слишком наглыми. Несколько недель спустя они стали стрелять, как правило, вдогонку. То борт прострелят, то колесо. К счастью, долгое время обходилось без жертв, но застава оказалась словно в окружении. Чтобы добраться до отряда, предстояло проехать одиннадцать километров через пять бандитских кишлаков. Приходилось проявлять смекалку – ездить вдоль КСП. Это не всегда было удобно, но снижало риск нападения.

Первое время вооружение боевиков составляли охотничьи ружья, ножи, топоры. Но очень быстро у них появились стволы посерьезнее. Чаще всего они похищались у сотрудников местных силовых структур. Например, в городе Пяндже было ограблено местное РОВД. В один из дней весь личный состав управления смотрел сериал «Богатые тоже плачут», несказанно популярный в Таджикистане. Внезапно в здание ворвалась толпа вооруженных людей, которые загнали всех сотрудников, включая оперативного дежурного, в одну из комнат и заперли там. Затем вскрыли «оружейку», изъяли оттуда автоматы и пистолеты и стремглав покинули город. То же самое происходило по всей стране.

Именно тогда начались массовые нарушения границы. Большая часть нарушителей были контрабандистами. В Афганистан тащили запчасти к советской технике: тракторам, грузовикам и так далее. В той стране они являлись настоящим дефицитом. Мне и моим подчиненным не раз приходилось задерживать контрабандистов с подобным грузом. Бывало, идет местный житель с мешком. Задерживаем его, открываем мешок, а там два топливных насоса высокого давления для трактора «Белорус». В ходе допроса выясняется, что в Афганистане за один такой насос можно выменять более-менее приличный автомат и пару цинков патронов.

В Афганистане большим спросом пользовались алюминиевые чайные ложки. Столовые ложки или вилки не пользовались спросом, поскольку афганцы обычно едят руками. А вот чайные ложки шли на ура. У одного контрабандиста мы изъяли почти полмешка таких ложек.

Обратно, в Таджикистан, они чаще всего тащили какой-нибудь другой груз. Наркотики поначалу попадались крайне редко, как правило, один – два кило гашиша. В потоке контрабанды немалую долю составляли оружие и боеприпасы. Оружие обычно было низкого качества, с сильно изношенными стволами. При стрельбе оно «плевалось», пули летели не точно в цель.

Среди конфискованного оружия попадались самые неожиданные образцы: китайские и румынские автоматы Калашникова, пистолеты-пулеметы ППШ, пулеметы Дегтярева, испанские пистолеты. Меня однажды очень впечатлила британская винтовка начала XX века, в просторечии «бур», прямо-таки раритет.

Поначалу нарушения происходили на участках застав «Средний Пяндж», «Шаартуз» (на самом правом фланге отряда). Однако очень быстро это явление охватило весь участок Пянджского отряда, поскольку в связи с эскалацией гражданской войны противостоящим группировкам нужно было все больше оружия. При этом нарушители прорывали границу сразу большими группами, буквально разрезая нити сигнализационной системы.

За ночь происходило по две-три сработки системы на разных участках заставы. Пока тревожная группа выдвигается на третий участок, срабатывает двенадцатый. Тревожным группам удавалось задерживать часть нарушителей, но анализ показал, что силами нарядов задерживается не более 12 процентов нарушителей. Стало очевидно, что в сложившихся условиях охранять границу традиционными методами мы не можем.

Я стал размышлять: если на сработки больше нельзя полагаться, то какую тактику пограничники могут противопоставить группам нарушителей? Появилась идея выставлять на рубеж прикрытия границы наряды: засады, секреты. Причем не только на берег пограничной реки Пяндж, но и на острова. В советское время за выход на острова можно было получить серьезный нагоняй – поток в Пяндже бурный, может запросто унести, и такие случаи были, поэтому начальство требовало соблюдать меры безопасности и исключить выходы на острова. Но именно на островах можно было увидеть все, что происходит на речной поверхности, в то время как берег местами покрыт густыми зарослями трехметрового камыша, плотным кустарником, зарослями акации и облепихи.

Изучив местность, я выявил точки, где наиболее удобно пересекать реку, причаливать, выходить на берег: отмели, перекаты, заводи. Именно там и предполагалось размещать засады и секреты. Свои соображения я доложил начальнику пограничного отряда полковнику Рамилю Муллаянову и начальнику штаба подполковнику Михаилу Борисову. Те, оценив ситуацию, одобрили идею.

Вскоре первые наряды были выставлены на берегу и островах. И почти сразу же пошли первые результаты. Если прежде из-за камышей пограничники не видели передвижения контрабандистов, то теперь, напротив, наряды, спрятавшись в засаде, видели нарушителей, а те их – нет.

На руку сыграло и то, что удалось выявить систему разведки контрабандистов в отношении пограничников. Какой-нибудь пастушок шляется вдоль системы, следит за маршрутами движения нарядов. Или бача (мальчишка по-таджикски) подойдет к солдату на вышке: «Арбуз-сигареты надо?» – завяжет беседу и заодно узнает пару-тройку подробностей об организации службы. Старичок-бахчевник отмечает время движения дозоров… Главари контрабандистов полученную таким образом информацию накапливали, анализировали и выбирали наиболее безопасное место и время для прорыва. Когда наши наряды исчезли из их поля зрения на островах, эта система сломалась.

А еще мы начали совершенствовать систему маскировки охраны границы – стали особое внимание уделять введению противника в заблуждение относительно наших действий, используя для этого демонстрацию, имитацию и дезинформацию. Например, на участках, которые не являлись вероятным направлением движения нарушителей границы, наряды выставлялись с меньшей плотностью, но при этом такой пограничный наряд имитировал действия нескольких нарядов: пограничники в наряде передавали друг другу радиостанцию и имитировали ведение радиопереговоров нескольких пограничных нарядов разными голосами, «раскрывая» при этом свое расположение относительно выделяющихся на местности предметов; подобное сопровождалось якобы «случайным» нарушением мер маскировки этими нарядами: в одном месте – огонек сигареты, в другом – свет фонарика, еще где-то – освещение местности осветительным патроном… Со стороны складывалось впечатление, что целые толпы пограничников находятся на участке.

На тех же участках, где ожидались попытки прорыва нарушителей, наоборот, стремились достичь полного сокрытия наших действий: это и молчание в радиоэфире – радиообмен только на запасных частотах с использованием сигнальных таблиц – сокрытие передвижения и расположения пограннарядов; доходило до того, что к месту несения службы пограничники по несколько сотен метров выдвигались по-пластунски. Конечно, в такие наряды назначались наиболее подготовленные пограничники.

Все это сочеталось еще и с дезинформацией и осуществлялось по единому плану начальника заставы. План маскировки стал как сценарий пьесы, которую пограничникам следовало убедительно «разыграть» на участке в течение суток, увязывая все действия по времени, месту и содержанию.

Следующим шагом стало ведение разведки в отношении боевиков, «вычисление» потенциальных нарушителей. Если они нас видят, значит, и мы можем их видеть! Первым делом я потребовал у подчиненных как следует вести журналы наблюдения:

– Поднялся на вышку, заметь основные объекты, запиши, кто и когда прошел мимо, что и когда произошло. Увидел пастушка с отарой – запиши. Старик ходит, якобы корову ищет – запиши. На той стороне кто-то поднялся на холм и ведет наблюдение – запиши… Особое внимание в ночное время. Кто-то мигнул фонариком, дал на афганской стороне очередь трассерами, зажег костер – тут же докладывайте обо всем на заставу. Это вполне могут быть условные сигналы нарушителям.

Вскоре я получил массу полезной информации. За сутки в журналах наблюдения заполнялось по 12–15 страниц, от секретов дежурные по заставе получали множество докладов. Каждый день около 11.00 дежурный по связи и сигнализации приносил мне все эти данные. Я начинал их изучать и анализировать, дифференцируя по времени и направлениям. В результате складывалась такая интересная событийная картина! Пришло яркое и четкое осознание, где и когда наиболее возможны нарушения. И план охраны границы на сутки составлялся на основе вот такой оценки обстановки. Противостояние бандформированиям стало осмысленным, напряженным и одновременно интересным…

Теперь статистика и анализ позволяли сосредотачивать в местах возможных переправ усиленные наряды, получать результат. К тому же ребята тогда служили толковые и ответственные, поняли, что к чему. Сами стали замечать все необычное, докладывать об этом мне. Например, как-то вышел на связь старший наряда, несшего службу на вышке в районе плато Халкояр, и на ломаном русском языке доложил:

– Товарищ капитан, я думаю, на моем участке в тылу скапливаются нарушители, готовятся к прорыву. Три человека стоят на обрыве, наблюдают за границей. Машут руками.

– Почему ты так думаешь?

– Здесь появился зеленый мотоцикл.

К тому времени было известно, что такой мотоцикл имелся у Мухтадо Джалолова. От вышки до нарушителей было километра три, поэтому нарушителям казалось, что их не видно, но пограничник в бинокль сумел рассмотреть эту важную деталь. Скрытно к месту предполагаемого прорыва выдвинулась тревожная группа и задержала нарушителей – это была одна из групп Мухтадо Джалолова.

Наихудшая ситуация сложилась на «Среднем Пяндже», где и вовсе оставалось 18 военнослужащих. Начальник отряда решил усилить ее, взяв с других застав по одному-два солдата. С моей заставы «Тугул» я отправил Владимира Переломова.

Переломов был из последнего советского призыва – осени 1991 года. В учебном центре он получил специальность «мастер по электросигнализационным приборам» и прибыл к нам на «Тугул». Когда я впервые увидел его, то первая мысль была: как этот человек вообще смог оказаться в пограничных войсках?! Прежде в пограничники отбор был не хуже, чем в ВДВ. Брали только самых крепких, сильных и толковых. А тут передо мной стоял низкорослый, тощий как скелет воин, весивший сорок восемь кило вместе с автоматом и сапогами. Казалось, его могло сдуть любым порывом ветра!

Такой воин – сам по себе еще и потенциальный объект неуставных взаимоотношений. Более крепкие сослуживцы так и норовили отвесить подзатыльник Переломову и дали ему саркастическое прозвище «Бурелом». Ко всему прочему с Владимиром постоянно возникали проблемы в дозорах и других нарядах. У него вечно были стертые ноги, он то и дело отставал, опаздывал, чем раздражал сослуживцев. Тревожная группа бегом прибывает к месту нарушения – одного военнослужащего не хватает. Кого? Переломова! Где он? Отстал! Словом, не солдат, а ходячее ЧП! Поэтому когда встал вопрос – кого отправить на «Средний Пяндж», его фамилия прозвучала первой.

Застава «Средний Пяндж» отличалась одним из наиболее протяженных участков в отряде – 25 километров. Правый фланг, до КПП «Нижний Пяндж» – 10 километров, левый фланг – 15 километров. Ко всему прочему, большая часть участка представляла собой пустынное раскаленное на солнце плато без единого деревца. Нести службу там было настоящей мукой из-за жары, которая летом переваливала за сорок градусов в тени. Поскольку никакой тени не было, с 11.00 до 15.00 передвижения по открытой местности были запрещены – с целью избежать тепловых ударов.

Сложностей добавляла нехватка в отряде топлива для машин, из-за чего наряды несли службу в пешем порядке. Обычно дозоры выходили утром, пока не наступала жара. За четыре часа они добирались до вышки, с которой должны были вести наблюдение за участком. Там наряд принимал пищу в виде сухого пайка и приступал к несению службы. В 16.00 пограничники отправлялись обратно, на заставу. Получалось, за день туда-обратно они проходили 30 километров.

В один из майских дней Переломов в составе дозора отправился на левый фланг. И, возвращаясь на заставу под вечер, как обычно, сильно отстал от остальных. Расстояние между пограничниками в наряде, следующем по открытой местности, должно составлять не более 200 метров. Владимир отстал на полкилометра, и никто не придал значения его отсутствию. Понятное дело: на обратном пути пограничники спешили поужинать, после чего им оставалось поспать четыре часа перед тем, как снова отправиться на службу.

За три километра до заставы пограничная тропа проходила среди высокого камыша, стеной обступившего ее с обеих сторон. В тот день там притаилась банда, стремившаяся прорваться из Афганистана в Таджикистан. Бандиты подождали, пока пройдет наряд, и трое из них подобрались к «системе». Они начали делать под ней подкоп, чтобы скрытно пролезть в сторону тыла. Но бандиты не учли, что мимо прошел не весь состав наряда, а сзади еще плетется изнемогающий от усталости Переломов.

Как позже вспоминал сам Владимир, когда он вышел из-за поворота, то увидел, как на КСП трое вооруженных бородачей роют землю. Расстояние до них было не более 25 метров. Не растерявшись, Переломов вскинул свой автомат:

– Стоять, руки вверх!

Бандиты не собирались сдаваться и попытались схватиться за оружие. Пограничник успел выстрелить первым. Короткой очередью положил одного, второго ранил в бедро. Третий прекратил сопротивление, упав на землю ничком и положив руки на голову. Подбежав к бандитам, Переломов отбросил их оружие и услышал шум в камышах у дороги… Времени на раздумья не оставалось, нужно было действовать быстро и решительно. Приказав бандитам лечь рядом, он использовал их как укрытие.

У Переломова в боекомплекте было 100 патронов. Он принялся размеренно, короткими очередями стрелять по зарослям, где слышалось подозрительное шуршание. Таким образом он хотел привлечь внимание сослуживцев и заодно отпугнуть тех, кто скрывался в камышах.

Ушедшие вперед пограничники из состава наряда, услышав позади себя стрельбу, правильно оценили обстановку. Подали сигнал «вооруженное вторжение» из сигнального пистолета, связались по радиостанции с заставой, сообщив о боестолкновении, и бросились на выручку. На заставе по тревоге была поднята тревожная группа во главе с начальником заставы старшим лейтенантом Игорем Цветковым, которая на машине выдвинулась к месту перестрелки.

Прибывшие на помощь увидели, как Переломов, спрятавшись за телами нарушителей, стреляет по камышам. Цветков спросил его:

– Зачем стреляешь?

– Там кто-то есть.

Приказав подчиненным изготовиться к бою, офицер громко крикнул в сторону тех, кто скрывался в зарослях:

– Сдавайтесь! Выходите по одному, с поднятыми руками!

Камыши зашевелились, и оттуда вышла целая банда – двенадцать человек! Все с оружием.

После этого Переломов в отряде стал настоящим героем. А я, проводя среди подчиненных профилактику неуставных взаимоотношений, всегда рассказывал эту историю и говорил: «Не смотрите, что кто-то слаб физически. Главное – сила духа!»

Схожая история вскоре произошла в мотоманевренной группе отряда. Был там такой сержант Муминов, казах по национальности. Служил в артдивизионе минометчиком. По-русски Муминов говорил с трудом, но был очень ответственным и толковым, поэтому в учебном центре его подготовили как сержанта.

После того как весной 1992 года накалилась обстановка, начальник отряда принял решение усилить заставы личным составом мангруппы. Муминова направили на «Средний Пяндж».

Границу охраняли укрупненными нарядами. Как правило, они состояли из отделения солдат мотоманевренной группы и офицера. Наряд выезжал на службу на бронетранспортере или автомобиле. На направлении вероятного движения нарушителей старший наряда через определенное расстояние, как правило, до 500 метров, выставлял секреты – по два человека. А сам вместе с БТРом размещался в точке, откуда было удобно наблюдать и прикрывать огнем подчиненных.

Один из таких нарядов возглавлял старший лейтенант Павел Нестерович. Выставив секреты, он спустя какое-то время отправился на их проверку. Тут обнаружилось, что в одной паре не хватает пограничника – того самого Муминова. Напарник доложил, что сержант отошел «по нужде». Подождав минут десять, Нестерович организовал поиск.

Внезапно метрах в двухстах на берегу реки раздалась интенсивная стрельба. Личный состав наряда бросился туда. Выйдя из камышей, пограничники увидели следующую картину: стоит сержант Муминов с автоматом наизготовку а возле его ног лежат шестеро боевиков, пытавшихся уйти в Афганистан. Кто-то из них был убит, кто-то ранен, кто-то просто сдался.

Победителей не судят, но офицер его все же отчитал:

– Муминов, ты почему оставил свой пост?!

– Виноват, командир!

Спустя короткое время ситуация повторилась. Муминов покинул свой пост и опять выследил и задержал группу нарушителей. А потом еще раз. Нестерович удивился и решил побеседовать с сержантом, как ему это удается. Оказалось, что до призыва тот вместе с отцом работал чабаном, жил в кочевье, был следопытом, хорошо знал повадки зверей. И теперь навыки пригодились.

– Понимаете, – говорил Муминов, – когда я сижу в секрете, то понимаю, что тут никто не пойдет. А вот если отойти в сторону, то чувствую: здесь пойдут.

Обычно его задержания происходили однотипно. Выбрав место для засады, Муминов маскировался и ждал, как правило, недолго. Вот он замечает, что идут нарушители, например, со стороны тыла, начинают рыть подкоп. Все в напряжении, оружие наизготовку. Муминов наблюдает и ждет, чтобы не спровоцировать стрельбу. Когда контрабандисты пробираются через подкоп и направляются к берегу Пянджа, он следует за ними. Смотрит, как они накачивают автомобильные камеры для переправы, и снова ждет. Обычно нужно связать между собой три-четыре камеры, чтобы получился своего рода плот.

Когда дело сделано, плот подготовлен к спуску на воду, оружие у бандитов в положении «за спину» или закреплено на плоту, нарушители расслабляются. Им кажется, что они уже почти в Афганистане. Но тут из кустов раздается автоматная очередь – и из кустов выскакивает пограничник Муминов. У контрабандистов растерянность и паника, они не готовы сопротивляться и сдаются. Таким образом отважному сержанту удавалось задерживать крупные группы нарушителей – по десять и даже пятнадцать человек!

Задержание учебного нарушителя на участке Пянджского пограничного отряда.

Фото первой половины 1990-х годов

Разумеется, боевики и контрабандисты обратили внимание на эти инциденты на границе. Вокруг заставы, где находился Муминов, стали крутиться подозрительные личности, выспрашивать пограничников: «Служит ли у вас казах?» Начальник отряда понял, что на парня началась охота, и решил убрать его от греха подальше. Сержанта перевели в учебный центр, откуда он и демобилизовался. За задержание нескольких десятков вооруженных нарушителей Муминова командование представляло к награждению медалью, но в период службы он так и не успел получить награду. Хочется верить, что она нашла его через военкомат.