Боги пустынь и южных морей

Глава 1

Не все пути в Эстерат

В первый же день стануэссу зауважали. Вернее, ее знали здесь вовсе ни как Эрису Диорич, а как Аленсию из Арленсии. Неразумно было назваться настоящим именем, ведь славный арленсийский род Диорич не менее тысячи лет известен за пределами королевства. И вполне могло оказаться так, что кто-то из кочующих торговцев окажется достаточно образованным да спросит: «Какая ты Диорич? Стануэсса, что ли? А чего ты здесь в пыли, да грязи? Уж если брешешь, девка, то имей совесть – не завирайся так нагло!». И возразить ему как бы нечего. И незачем, чтоб не нажить к случившейся беде бед гораздо более тяжких.

А зауважали арленсийку ровно тем же утром, как Гасхур, купивший ее у Кугору за сто салемов, попытался предъявить на нее права. Когда тот глупый погонщик верблюдов подошел к северянке и стал втолковывать о ее будущей роли и пользе послушания, стануэсса вдруг бросилась на него, будто не девушка, а демоница из темной свиты. И нож, болтавшийся у аютанца за поясом, оказался в ее руке. Яркой молнией сверкнул в утреннем солнышке, и застыл несчастий Гасхур с раззявленным ртом, чувствуя, как лезвие немедленно вскроет ему горло. Нож-то плохонький, старый, точно нубейские боги, но точил он его сам – точил на совесть. Таким воловью кожу резать просто, не то что человеческую.

– Аленсия я! Уяснил?! И запомни: никогда госпожа Аленсия не была никому рабыней и даже служанкой! – прошипела северянка еще теснее прижимая сталь к его подрагивающему кадыку. – Есть вопросы?!

– Да, госпожа! – вполне согласился погонщик верблюдов. – Вернее, нет, госпожа. Вопросов совсем нет.

Караванщики, местные и наемники, наблюдавшие за сценой укрощения «рабыни», разразились хохотом.

– Дикая кошка. Как с ней науриец справлялся? – старейшина каравана, что возил рис и чай с Эсмиры, тоже скривил дряблые губы – смеялся: – Не иначе как поил ее допьяна. Ну, да, напоит, потом радуется. Иначе с такой девкой было бы ему трудно.

– Есть еще желающие заявить право на госпожу Аленсию?! – Эриса оттолкнула Гасхура, и угрожающе держа нож, оглядела стоявших в полукруге мужчин.

– Что ты, красивая, только крайнему дураку мнилось, что о тебе можно так плохо думать! – отозвался тот самый аютанец, с которым стануэсса пила эль, хитро выпытывая, в какое место занес их Сармерс.

Стоявшие возле него одобрительно зароптали, но глядели на нее лукаво и масляно, мол, а что ж будет дальше. Давай, девонька, развлеки нас еще! А что там Гасхур? Смирится с потерей ста салемов или хоть как-то придумает компенсировать их?

– Нож отдай! – неуверенно подал голос Гасхур.

– Теперь этот нож мой! Все понял?! – стануэсса резко повернулась к нему. Ее светлые, такие красивые глаза, стали похожи на стейнладскую сталь. Ведь известно как опасны клинки из нее.

– Ну ладно, – пробормотал он. На шее явно чувствовался порез, и может даже текла кровь. И зачем с это ненормальной спорить сейчас? Он решил, что разумнее будет пойти проверить подвязки верблюдов, а то ж, говорят, там за рощей верблюдицы пасутся – наши могут побежать.

Народ, в целом довольный представлением, стал расходиться. Недовольной осталась лишь сама госпожа Диорич. Да, она была быстра. Тренировки в саду под смоквой с качающимися дощечками не пропали даром. Однако, без силы кольца, без великолепного свойства Флера Времени она оставалась уязвима почти также, как любая другая девушка в опасном мире мужчин. Арленсийка мысленно оценила скорость своих движений с трофейным ножом и подумала, что если бы в противостоянии с Кюраем она двигалась также, то на ней не осталось бы живого места от его кнута. И снова все мыслимые ругательства полетели в след неведомо куда бежавшему рабу-Кугору. В ее пламенных утверждениях Шет жестоко имел подлого наурийца в оба отверстия. Имел не один, а призывал для пущего распутства всю свою немалую свиту.

Куда бежал темнокожий обманщик, стало вскоре вполне ведомо: приятели Гасхура поведали, что Кугору, как получил денежки за продажу ее якобы как рабыни, так сразу сторговался о месте на верблюде в первом же караване. И караван тот отбыл в сторону Гор-Ха еще до рассвета. Было острое желание отправиться за ним следом, но зарики Судьбы легли неудачно: не то, что в Гор-Ха, вообще в Эльнубею в тот день никто из торговцев не собирался. Имелась слабая надежда, что в оазис завернет караван из Эсмиры, имеющий интересы в северной стороне, но, как сказали знающие люди, надежды на это немного. Только даже если помогут боги или каким-то иным чудом появится попутный караван прямиком в Гор-Ха, как Эриса присоединиться к нему? Уже знакомый ей караванщик по имени Хутраб, с которого она угощала элем в первый день, сразу обозначил ходившие здесь цены. Если в Эсмиру не меньше двести салемов, в Эстерат те же деньги или чуть больше. А древний как земля Гор-Ха лежал много дальше. Туда не один день пути через пустыню, перевал и эльнубейские земли. За такой переход четыре сотни салемов возьмут лишь самые добрые. Торговцев тоже можно понять: чтобы взять на верблюда попутчика, придется отказаться от части груза, а это значительная потеря выгоды. При всей душевной доброте никто с деньгами за спасибо здесь расставаться не намерен.

Вот и горько задумалась стануэсса, поговорив Хутрабом. Как ей быть? Здесь уже не о погоне за мерзавцем Кугору нужно думать, а о том, как вообще отсюда выбраться. Хотя бы до Эстерата. Эстерат, конечно, опасная точка маршрута – там ее могут схватить за убийство члена Круга Высокой Общины. Но именно там она сможет найти Лурация. Ведь если она даже изловчится каким-то образом попасть на корабль, идущий в Хархум или Фальму, то Лураций к тому времени отчается ее ждать и вернется в Эстерат. И не будет он ее ждать вовсе – известие об убийстве Кюрая Залхрата мигом разнесут по всему Аютану.

Все что смогла придумать госпожа Диорич, так это спросить о работе в постоялом дворе.

Хозяин важнейшего в оазисе места господин Фарах Шэбун предложил так:

– Будешь с утра и после полудня помогать с готовкой. Потом разносить еду, питье, носить воду и мыть посуду. Каждый день исправно плачу десять салемов.

– За день такой работы десять салемов? – стануэсса тут же уронила взгляд в землю. Двадцать дней здесь в рваной одежде работать с утра до ночи, чтобы насобирать денег на дорогу в Эстерат?! Боги, за что?! Неужели негодяй-Кюрай настолько был приятен вам?!

– Это вовсе не мало, северянка. Некоторым получали по восемь. Тебе накинул пару салемов, понимая неприятность твоего положения, – сообщил господин Шэбун. Видно, он имел эльнубейские корни и выглядел потемнее аютанцев и лицо его казалось угловатым в скулах, точно у известного изваяния Терсета.

– Я понимаю, – госпожа Диорич кивнула, соглашаясь и на это. – Понимаю, господин Шэбун. Увы, не мне сейчас перебирать.

– Кроме того тебе не придется тратиться на еду. Каждый вечер остается немного лепешек и даже кусочки мяса, иногда таджин. Ты не будешь голодной. И… – он придирчиво оглядел ее рваный, испачканный бурыми пятнами крови наряд. – Дам тебе какую-нибудь одежду. Осталось там кое-что, – вспомнил он. – Вот еще… – здесь хозяин постоялого двора заговорил несколько тише, ввиду деликатности следующей речи: – Аренсия, ты очень хороша собой. Многие мужчины захотят получить от такой обслуги больше, чем еду и питье. Понимаешь?

– Очень хорошо понимаю, – Эриса мигом вскинула на него взгляд. – И я – Аленсия, – поправила она его.

– Ты могла бы очень хорошо заработать. Даже за два-три дня собрать денег на дорогу с караваном, – сказал он негромко, при этом подумав, что будет жаль расставаться с арленсийкой. Такая подавальщица очень бы могла быть полезна: привлекать больше состоятельных торговцев к трапезе и побуждать их тратиться на выпивку.

– Благодарю за советы, – ответила стануэсса. – Если поможете хоть какой-то одеждой, буду признательна. Я уже могу приступить к работе?

– Конечно, – ответил он, окликнул жену, хлопотавшую у печи под навесом, и дал ей распоряжения относительно северянки.

Прошло три дня. За это время госпожа Диорич обзавелась передником и сереньким сатиновым халатом, с бледно-голубыми вставками, штопаным много раз. За то чистым, вполне приятно пришедшимся к ее фигуре. А еще она разжилась пояском из потертой верблюжьей кожи, и холщовым, но довольно прочным кошельком – теперь в нем позвякивало тридцать шесть с половиной салемов. Тридцать выплатил Фарах Шэбун, будучи совершенно довольный ее работой. Еще бы: таких невероятно расторопных и аккуратных женщин он не видел в помине. Фарах даже предложил ей остаться у него работать хотя бы на пару двоелуний, обещая поднять заработок. Разумеется, Эриса отказалась. Не дело стануэссы мыть грязную посуду и прислуживать не всегда трезвым мужчинам. Остальные шесть с половиной салемов достались ей в благодарность от нежадных караванщиков. И элем они угощали ее каждый вечер. И даже вином в минуты, когда она была свободна от беготни от кухни к столам или ночным кострам.

Несколько раз подвыпившие гости двора пытались ее приласкать и предлагали весьма приличное вознаграждение за продолжение «приятного общения». Один раздухарившийся аютанец обещал даже триста салемов чтобы арленсийка согласилась уединиться к роще. Однако госпожа Диорич была непреклонна. Дважды ей приходилось выхватывать трофейный нож, неизменно носимый за поясом. А когда к ней пристали охранники большого хлебного каравана и ее никчемный нож, как и ее отчаянная дерзость не произвели впечатления на одетых в броню мужчин, в дело влез Фарах Шэбун. Он вышел из-под навеса, где от обычно сидел, и сказал грозно:

– Эй, не смейте ее трогать! Воины вы или бессовестные разбойники?! Вон ступайте к танцовщицам – там отказа не будет!

Обе ночи перед сном, когда по двору гасли многие огни, Эриса немало размышляла по этому очень мучительному вопросу. Может, стоило уступить и быстро решить проблему с деньгами на поездку до Эстерата? Да, стать на какое-то время обычной шлюхой. Дорогой, кстати. Шлюхой, которой она любила быть в качестве игры. Той бессовестной сучкой, которой она с огромным удовольствием становилась для Лурация и для тех мужчин в халфийских банях? Почему нет, если за раз пятьдесят и даже сто салемов? Ведь некоторые мужчины, желавшие ее, были недурны собой, и после пол чаши вина у нее самой было желание почувствовать в себе крепкий трепещущий член. Желание было даже такое сильное, что мокрело между ножек, когда эльнубейский торговец целовал ее руки и медленно, нежно водил темным пальцем по ее белой коже от подбородка до груди, будто невзначай трогая ее острые сосочки, проступавшие под тонким халатом. Уедет она из этого брошенного богами оазиса Дуджун и больше никогда не увидит этих мужчин – как бы не будет никакого позора за ней. В самом деле, пятьдесят и даже сто салемов за приятнейшее удовольствие! Почему нет?! Сама с настойчивостью отвечала себе: Аленсия не продается за деньги! Как бы это не было глупо, но нет! И засыпала, пуская слезу от собственных непростых решений. Почти каждую ночь ей снился Лураций, и эти сны оказывались такими теплыми и настоящими, что очнувшись от них, она не совсем понимала где находится и почему ее возлюбленного нет рядом. Также ей снился Сармерс. Привиделся как-то уже под утро, стоявший перед ней, расправив огромные черные крылья и глядя страшными топазовыми глазами с довольно милой мордашки. И она ругала его во сне за то, что он бросил ее в этом глухом месте и не собирается ее отсюда выручать. Но бессмысленно было его ругать. Как крылатый вауруху мог помочь ей, если у нее больше нет кольца, а значит нет возможности его призвать? Нет и в помине той силы, которая позволяла им двоим совершать полет. Хотя… Когда она проснулась и еще некоторое время лежала, свернувшись калачиком на подстилке под навесом, то вспомнились слова летающего кота, мол, он все равно появится перед ней сам, даже без ее призыва. И тогда между ними произойдет то, чего стануэсса обещала ему и боялась, не хотела дать. Арленсийка спросила себя, готова ли она заплатить такую цену, чтобы Сармерс унес ее отсюда? Ведь это крылатое существо, служившее нубейской богине, наверное, имело природу демона. Зачем она дала ему то обещание?

Когда у Эрисы выпадало свободное время, она подходила к вновь прибывшим караванщикам, расспрашивала, не держат ли они путь в Эстерат. Если оказывались таковые, то пыталась договориться о месте на верблюде в долг. Ведь в ее съемном доме над Подгорным рынком так и лежал дорожный сундук с личными вещами, несколькими драгоценностями и деньгами. Немалыми деньгами: она не помнила сколько там осталось в точности, но не меньше, чем пару тысяч салемов. Чтобы скорее вырваться отсюда она предлагала караванщикам пятьсот, но в долг. Предлагала и тысячу. И если бы пошел торг, то, наверное, отдала бы весь свой сундучок. Только ей никто не верил. Ну кто будет так рисковать: доедет до города, а там, прыг с верблюда, и ищи потом ее и обещанные денежки. Владельцы караванов доверяют только звонким монетам или хотя бы людям, проверенным в деле, а не девицам в затрепанной одежонке, пусть даже столь смазливым.

Так, например эсмирский торговец, что возил тонкие ковры и змеиную кожу, оглядел ее и так огласил: – К чему мне твоих пятьсот салемов, если у тебя их нет? Удовлетворишь меня и моих верблюдов, тогда возьму до Эстерата.

Эриса покраснела как жгучий перец. Хотела выхватить нож, но лишь закусила губу, чтобы не высказать все те прелестные матерные слова, которым научилась у капитана Шетерса. Зло глянула на наглеца и ушла, в то время как аютанцы хохотали над столь скабрёзной шуткой.

На пятый день произошло то, чего она с таким нетерпением ждала. После полудня в Дуджун зашел караван, везущий в Эстерат шафран, лечебные травы, немного хороших тканей и серебра. Владелец каравана Нурам Харфиз, человек уже немолодых лет с коротко стриженной седой бородкой и печальными, как жизнь пустынника, глазами, слез с верблюда и дал команду погонщикам, где стать. Эриса в это время мыла глиняные чашки, во множестве собравшиеся с обеда. Вдруг ее окликнули. Окликнула жена Фараха Шэбуна. И когда стануэсса подбежала к ней, та сказала, негромко, чтобы не слышали другие:

– Вон приехал господин Нурам Харфиз. Он хороший человек и не жадный до денег. Проси его взять с собой.

Когда Эриса была начала ее благодарить, аютанка добавила:

– Только Фараху не говори, что я так надоумила. Будет сердит на меня. Не хочет он тебя отпускать.

Госпожа Диорич без слов с огромным теплом пожала ее ладонь и поспешила к указанному караванщику.

– Господин Харфиз! – Эриса застала его, когда аютанец подвязывал своего белого верблюда – он всегда это делал сам. – Господин, да бережет вас Валлахат! – приветствовала она его, подойдя ближе

– Тебе Его святая помощь, северная дочь, – ответил он, придирчиво проверяя узел.

– Вы могли бы уделить мне немного времени? – арленсийка остановилась между верблюдов, и покосилась на стоявших рядом погонщиков и трех вооружённых мужчин, один из которых был темнокожий науриец. При них говорить не хотелось. Эриса опасалась, что ее опять поднимут на смех. И она придумала так: – Может желаете бутылочку эля с дороги? Я вам принесу, и вы выслушаете меня? Только отойдем туда, в тень? – она кивком указала на свободную лавку под акацией.

– Спасибо за заботу. Не откажусь, – старый караванщик даже расцвел в лице, насколько позволяла пожелтевшая, сухая от песков кожа. – Скоро подойду туда.

За все это время Эрисе удалось собрать почти шестьдесят салемов, и потраться на дорогой эль она решилась лишь на одну бутылку. Сама обойдется без питья, хотя в горле пересохло. Потом сходит к ручью. В Дуджун даже для своих бутылка не стоила меньше четырех салемов – это вам не Эстерат, где варят эль свой и поставляют кораблями с других городов. В оазисы ходят только такие «корабли» как верблюды, и все здесь намного дороже. Все, но только не человеческий труд.

Когда Нурам Харфиз подошел и присел рядом с ней на лавку, стануэсса услужливо открыла бутылку и протянула ему.

– Мне? Спасибо, девочка. Сама чего не хлебнешь? – аютанец расстегнул верх халата из дорогой синей тафты: здесь не было такой пыли и можно было выпустить пар. – Жарко.

– Сама я потом. На работе сейчас, – ответила госпожа Диорич. – У меня вам вот какое необычное дело. У меня денег нет. Вернее, есть пятьдесят пять салемов.

– Это плохо, конечно, – караванщик сделал глоток и рассмеялся. – Хочешь, чтоб я тебе одолжил?

– Нет, – Эриса поняла, что в волнении речь завела не с того. – На самом деле, у меня денег много, но она в Эстерате. Господин Харфиз, сюда меня почти в прямом смысле Шет занес. И мне нужно отсюда скорее выбраться. Мне очень нужно попасть в Эстерат. Там я заплачу вам за дорогу. Заплачу с лихвой, скажем, пятьсот салемов или если хотите больше. Помогите, господин Нурам Харфиз. Пожалуйста, – она сжала его ладонь и на ее светлые как капельки южного моря глаза навернулись слезы.

– И ты, почти не имея денег, купила бутылку эля мне? Себе вынуждена была отказать? Эх, девочка, – караванщик отпил несколько глотков. Не в силах тянуть с решением, чтобы не мучить человека так его просящего, сказал: – Конечно, я помогу тебе. Если у тебя в Эстерате действительно есть какие-то деньги, то заплатишь мне двести салемов, а если нет, то Валлахат оценит мою доброту и будет в ответ добр ко мне. Я возьму тебя.

– Спасибо, господин Харфиз, – чтобы сдержать слезы, Эриса зажмурилась и отвернулась. – Когда выезжает ваш караван?

– Завтра до рассвета. Хотя я думал уйти сегодня в ночь, но люди очень измотаны, – караванщик распустил пояс, давая уставшему телу больше свободы. – Вижу ты не слишком опытна в переходах по пустыне? На те деньги, что у тебя есть купи себе хороший платок на голову. Здесь не скупись. Вон, подойди к Гарсиму, – он кивнул на аютанца, прибывшего вчера из Каст-Такала. – У него есть хорошие. Купи подстилку и бурдюк, лучше два, наберешь полные воды. И можешь взять еды на четыре дня. Если нет, то я поделюсь.

– В дороге будем четыре дня? – уточнила арленсийка.

– Скорее три. Но лучше иметь небольшой запас, – пояснил Нурам и одним глотком допил эль. – Мы пойдем через Даджрах. До него два дня, и то если все сложится с погодой. В Даджрах можем задержаться на отдых – с этим уже в пути разберемся. Ты собирайся, купи все нужное. Обязательно хорошо поспи ночью, но так, чтобы не проспать наш отъезд.

Госпожа Диорич не смогла сдержать радость, подходя к хозяину двора. Фарах Шэбун наоборот погрустнел и сказал ей честно:

– Жаль. Ты очень хорошо помогала нам. Но раз так решил Валлахат, то кто я, чтобы перечить ему. Пусть он поможет тебе в пути, – он снова крикнул жену и повелел ей выдать арленсийке двадцать салемов и бурдюк с лимонной водой. Затем поблагодарил ее за работу и отпустил с грустной улыбкой.

Идя к торговцам за покупками в дорогу, стануэсса ликовала. Боги! Алеида! Волгарт! Как же все чудесно разрешилось. Ведь путь в Эстерат, избранный добрейшим господином Нурамом Харфизом лежал с заездом в оазис Даджрах! Это ли не чудо?! Там, если случится хотя бы несколько часов стоянки, Эриса сможет наведаться в святилище Леномы и рассказать жрицам о своей беде – потери кольца. Может они каким-то советом помогут ей. А может научат правильно молиться древней богине, и тогда неведомыми путями бессмертных она вернет кольцо и покарает негодяя-Кугору.

И еще стануэсса задумалась: ведь все это время, пользуясь кольцом, она почти не выражала благодарность нубейской богине, не молилась ей, а принимала редчайший дар кольца как должное. Может все дело в ее неблагодарности? Ведь не зря жрицы говорили, что кольцо неведомыми путями богини приходит в мир людей и передается из рук в руки тоже Ее волей.

Глава 2

Смертельный ветер

Боги миловали, и не было такой невыносимой жары, какую перенесла Эриса при путешествии к оазису Даджрах – тот раз, когда она с Лурацием искала встречи со жрицами Леномы. Да, теперь солнце не казалось таким злым. Караван шел лишь с одной недолгой остановкой перед полуднем, чтобы немного поесть, попить воды, расслабить уставшие ноги и спины.

Спрыгнув с прилегшего на песок верблюда, стануэсса направилась к Нураму. И снова земля ей казалась зыбкой. Увы, верблюд – это не конь. Сколько она получала удовольствия в Вестейме, пуская любимого Грома страшным галопом, до сумасшествия носясь по всему поместью! А с верблюдами у арленсийки не ладилось: всякий раз ее качало так, словно земля превращалась в беспокойное море. При этом морские путешествия, даже при сильном волнении Эриса переносила хорошо. Можно сказать, великолепно, если вспомнить плаванья с капитаном Шетересом. Сколько лет прошло? Года четыре, пять? Тогда еще Дженсер лишь маячил в женихах, делая ее жизнь сладкой от комплиментов. А капитан Шет – она любила его назвать так, роняя последнюю часть его имени – в самом деле был истинным Шетом в постели, от которого так приятно ныло все тело и к утру становились опухшими губы. Хотя как он издевался над ней, не всегда такое весело вспоминать. Ладно, чего тревожить былое. Тем более былое на его корабле.

Госпожа Диорич подошла к Нураму и, открыв свой бурдюк, предложила:

– Будете? Вода, кстати, лимонная – вкуснее, чем из ручья.

– Девочка, ты очень добрая. У меня дочь такая. Да, хранит тебя и ее Валлахат, – хозяин каравана отстранился от протянутого ему сосуда. – Прибереги для себя. А для Нурама Харфиза нет ничего вкуснее обычной воды. Хотя соврал… вкуснее есть – вода из колодца моего дома, где я когда-то имел счастье родиться. Это в далекой деревне на границе с Эльнубеей. Если говорить по правде, я даже эль не люблю и не пью. Пил твой, чтобы не обидеть тебя, девочка.

– С погодой нам повезло, да? – Эриса присела рядом на подстилку. Казалось, раскаленный песок обжигает даже через плотную шерстяную ткань. Арленсийка поджала ноги, чтобы не касаться голыми икрами песка.

Караванная тропа выделялась изредка являвшимися плитами светлого камня – останками древней нубейской дороги. Ее почему-то еще не до конца поглотило песчаное море. Где-то впереди торчал покосившийся обелиск – дорожный указатель, которые уже попадались на глаза Эрисе. Над дюнами, видевшимися до горизонта, висело красноватое марево.

– Не уверен. Верблюды подергивают ушами, видишь, – аютанец кивнул на своего белого, и стоявших за ним животных возле зарослей колючего кустарника – он темными плетями торчал из серого песка. – Может быть риха-хаттан. Нам нужно пройти до остановки на отдых еще лиг десять – там неплохое место, прикрытое с трех сторон скалами.

– Оазис? – Эриса поправила сползавший с головы платок и отпила из бурдюка глоток теплой воды, немного освежая пересохшее горло. Что-такое риха-хаттан она знала. В переводе с аютанского означало «смертельный ветер». Об этой напасти иногда упоминали караванщики в постоялом дворе господина Фараха Шэбуна. Иногда, сидя вечерами у костров, рассказывали такие небылицы, мол, риха-хаттан насылают темные нубейские боги, которые в понятиях аютанцев и есть истинные демоны, злобно противостоящие Валлахату. Говаривали, что иногда риха-хаттане ветер приносит неведомых существ, которые съедают верблюдов и даже людей. Или хуже того: стихия может разыграться до такой силы, что уносит несчастных в неведомый мир, где их ждет рабство и мучение до конца дней.

– Конечно же нет, – отвечая на вопрос арленсийки, Нурам усмехнулся и покачал головой. – Здесь нет оазисов и даже колодцев до самого Даджраха. Вернее, колодец есть у развалин Хаш-Туум, но там редко бывает вода. Нико не знает отчего она там появляется и почему исчезает. Что интересно, если вода в колодце есть, то она на удивление холодная, словно в горном ручье. Во всей огромной пустыне я такого нигде не встречал.

– Может нам повезет, и вода будет. Холодная… – Эриса облизнула сухие губы, представляя воду в запотевших бокалах с кусочками льда, которую она пила в жару в Арсисе. – Далеко до тех развалин?

– Да, туда доберемся только завтра к полудню. Заночуем в пристанище между скал. Не нравится мне голос песка… – он застыл, прикрыв глаза, вслушиваясь, потом поглядел на верблюдов. – Будет риха-хаттан, – уверенно сказал Нурам Харфиз и встал. – Собираемся! Поторопитесь! – распорядился он погонщиками. – Нужно ехать скорее! Должны успеть до укрытия в скалах.

Собрались быстро. Верблюды, чувствуя беспокойство людей и сами, вероятно, опасавшиеся бури, пошли частым шагом по тропе. Тропа пока совпадала с останками древней дороги. Впереди шел белый верблюд Нурама за ним двое наемников, на низеньких, но весьма проворных дромадерах с длинной рыжей шерстью – такие обитали ближе к границе пустыни и Малвута. В середине двадцать верблюдов с грузом и погонщики. Караван замыкали двое наемников на тех же рыжих длинношерстных, которые, говорят, не очень удобны для перевозки тяжестей, но хороши в бою и во многом превосходят лошадей.

Часа через два с лишним далеко впереди показались скалы. Наверное, о них говорил господин Нурам Харфиз. Они виднелись в буром мареве ломаными серыми выступами между дюн.

– Не успеем, – сказал на аютанском погонщик, следовавший за Эрисой. Он привстал, оглядываясь назад на горизонт.

Эриса, все лучше понимавшая аютанский и даже в разговоре с караванщиками переходившая со всеобщего на их родной, тоже привстала. Но не увидела ничего необычного, беспокоившего людей в караване и, видно, все больше волновавшего животных, которые вытягивали шеи и раскатисто ревели.

– Становимся здесь! – распорядился господин Харфиз, указывая рукой на торчавшие из песка камни и редкие сухие кусты. – Давайте верблюдов в круг.

Эриса, видя всеобщую тревогу, спрыгнула наземь раньше, чем лег ее верблюд и два не вывихнула ногу.

– Сюда, сюда ставь! И ты сюда! – командовал погонщиками Нурам, жестикулируя рукой. – Веревки давайте! Вяжите крепче!

Пока ничто не предвещало смертельного ветра, и госпоже Диорич казалось их беспокойство странным. Однако раньше, чем лег на землю последний верблюд, послышался нарастающий гул, и небо потемнело, словно упали густые сумерки.

– Держись меня и ничего не бойся! – хозяин каравана поймал арленсийку за руку и заставил лечь ближе к его белому верблюду. – Риха-хаттан не бывает долгим. А этот видно не будет сильным. Прижимайся теснее к земле. Глаза зажмурь, лицо закрой платком!

Последние его слова смешались с ревом ветра. Шквал ударил такой силы, что если бы Эриса стояла во весть рост, то ее сбило бы с ног и попросту унесло вместо с песчаным потоком. В лицо словно впилась тысяча раскалённых игл, и тело, не защищенное одежной, жгло так, словно с него сдирали кожу. Дышать стало невозможно. Любой вдох вместо воздуха насытил бы легкие песком.

Стануэсса, как могла, спрятала лицо в головной платок, пыталась дышать через него, делая редкие осторожные вдохи и сотрясаясь от мощи обрушившейся стихии. Она помнила слова господина Харфиза: «Риха-хаттан не бывает долгим». Но не долгим, это сколько? Минута, пять, десять? Или час? Тогда точно с нее сорвет всю одежду вместе с кожей. Оставалось лишь жаться к верблюду и молиться! Молиться кому? Ее родным северным богам? Есть ли в этом безумстве песка и ветра защита Волгартом и Алеидой?

Эриса начала мысленно взывать к вечным: не шепча, как обычно, а мысленно выкрикивая их имена. Но от этого лишь сильнее становились удары ветра и больнее хлестали струи песка по ногам. Стануэсса вспомнила Лурация, его слова в тех довольно вольных рассуждениях о вечных, которые иногда он допускал. Ведь ее любимый пятидесятилетний «мальчик» был особо искушен и мудр в поднебесных темах, обладал более глубоким миропониманием, чем она. И говорил Лураций, что есть множество богов. Столько, столько мы позволяем себе допустить, и помощь от них, и благословение, и наказание – все это имеет такую силу, которой мы сами этих богов наделяем. Но как же это сложно! Как понять в минуту смертельной опасности, к кому взывать с просьбой о защите, если в остальное время своей жизни о богах не слишком думаешь? Наверное, это и справедливо: если ты живешь жизнью только для себя, то и рассчитывай только на себя.

Среди верующих в Валлахата аютанцев (а веруют в единого бога они почти все) имелось поверие, что если риха-хаттан забирал людей на караванной тропе, то значит в караване имелись отчаянные грешники, поклоняющиеся нубейским демонам или имеющие в ними какую-то связь. Например, творящие запретную магию. Ведь ясно, что Иргус, Тован и Ленома – все они вовсе не боги, а темные сущности, противные Валлахату. Даже светлых богов нубейцев: Терсета и его жену Эльдою – этих славных богов, дающих жизнь, здоровье и солнечный свет, большинство аютанцев не слишком жаловали. Хотя поклонение им осталось в северо-западных районах Аютана, во многом даже в вольной Эсмире.

Эриса не знала сколько прошло времени – казалось прошла вечность. Выбрав место удобнее, она еще сильнее вжалась в землю и в верблюда господина Харфиза. И это отчасти помогло – теперь не так беспощадно било летящим песком. Караванщик что-то пытался сказать ей, перекрикивая ветер, но его слова заглушал, уносил риха-хаттан. Что-то прилетело вместе с воздушно-песчаным потоком и больно ударило ее по спине. Ясно – это «что-то» было нетяжелым и достаточно мягким, иначе могло бы сломать кости. Снова начала болеть рана на ноге, которую много дней назад ей нанес Кюрай Залхрат кнутом. Вроде уже зажила, а теперь опять горит, щиплет, словно песок содрал с раны подсохшую корку.

Также неожиданно как риха-хаттан налетел, также неожиданно он и исчез. За пару минут ветер стих, небо посветлело и грозный гул ушел за дюны. Стануэсса пошевелилась, попыталась встать, но это оказалось непросто: наполовину она была засыпана песком. Первым выбрался господина Харфиз и подал ей руку. Некоторые верблюды были засыпаны так, что из песчаных куч торчали лишь их головы, оглашающие пустыню возмущенным ревом. Помощники хозяина каравана принялись за работу, отвязывая веревки, которыми они успели прихватить груз, и побуждая животных освободиться от песчаного плена.

– Господин Харфиз! – окликнул Нурама наемник-Кемриз, прежде ехавший впереди каравана. – Крураб… – назвав товарища имя, он опустил глаза к земле.

– Что «Кураб»? – сначала не понял Харфиз охранника. Быстро подошел и увидел сам: Кураб – второй из наемников бывших в голове каравана, лежал на спине полузасыпанный песком. Вместо глаз аютанца темнели кровавые раны и изо рта вышла вспенившаяся кровь.

– Кураб! – господин Харфиз так и рухнул на колени возле него. – Как такое могло случиться? – старый караванщик недоумевал: Кураб был не только опытным воином, но и вовсе не новичком на караванных тропах. Кураб и Кемриз – его друг, стоявший сейчас рядом – не первый год служили охраной в его скитаниях, и уж такую небольшую беду как риха-хаттан переживали много раз. Какой-нибудь неприятности старый караванщик мог еще ожидать от двух наемников, замыкавших караван. Тех он не знал – нанял первый раз. Но Кураб… что могло случиться с ним? И глаза… риха-хаттан не мог нанести такие раны. Что же случилось? Зло нубейских демонов тронуло его? Ведь здесь по этой части пустыни так много их пристанищ: разрушенные святилища, древние гробницы, алтари да сооружения, назначение которых нормальным людям неясно. Хотя все повредили столетия и песок, все равно на всем этом есть печать чужой жизни, которая будто продолжает течь тайком.