Фотограф Тадэуш Мотас
© Тадэуш Мотас, 2024
© Тадэуш Мотас, фотографии, 2024
ISBN 978-5-0064-8954-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На бегу online
«– Правда ли, что все сюжеты Вы берете из жизни?
– Да. Из жизни.
– И легко пишется?
– Да. Легко.
– А легко ли Вам живется?»
(Агнешка Осецка, «На авторском вечере»)
«Звон, звон, звон. Малиновые ре-е-ки. Ис-по-кон, во-ве-ки. Шел в руку сон – быль и небы-ли-ца…».
Вкрадчивый голос Андрюши Сапунова, прозвучавший из мобильника, ласково, но настойчиво приглашал переступить сумеречную границу тяжелого сна и окунуться в яркое солнечное утро очередной рабочей недели. Потянувшись слегка онемевшей рукой к изголовью двуспальной кровати, Андрей наощупь отключил будильник телефона. «Еще минут десять», – как всегда решил он про себя, опять неотвратимо проваливаясь куда-то вниз…
Вновь очнулся уже от настойчивых Аниных тычков в бок:
– Вставать собираешься? Опоздаешь!
– Где ж ты? Где ж ты, былая мощь? Хочешь встать – и рукою не можешь двинуться! – процитировал Андрей есенинские строки, мучительно возвращаясь в реальность от впечатлений мистического сна…
Дальнейшая картина утренних сборов семейной пары на работу больше напоминала четкую и безупречную работу автоматической машины, запрограммированной годами совместной жизни на неизменную последовательность и продолжительность всех перемещений, выполняемых с навязанной Андреем немецкой аккуратностью и привнесенной Анной польской изящностью: туалет, ванна, кухня, гардероб…
Три четверти часа, отведенные на все мероприятия, пролетели, как одно мгновение.
Расцеловав у порога жену на прощание и прихватив пакет с заботливо приготовленным ею нехитрым «обеденным перекусом», наконец-то, окончательно проснувшийся Андрей вышел из подъезда и направился привычным маршрутом к железнодорожной станции, как всегда с пренебрежением игнорируя автобус и троллейбус.
Этой привычке, со свойственной ему педантичностью и упрямством, он принципиально не изменял последние несколько лет. Независимо от настроения, погоды и времени года, справедливо полагая, что пара сэкономленных тысяч – отнюдь не лишняя в скромном семейном бюджете, а утренняя закалка организма ходьбой ещё никому не была во вред. Впрочем, как и вечерняя – на обратном пути домой, перед сном.
Сие мужественное решение он принял с тех недавних пор, как начал ездить на работу в столицу после ликвидации родного предприятия, отчаянно агонизировавшего и постоянно сокращавшегося со стоическим упорством неизлечимого больного, цепляющегося за жизнь. Однако потеряв последнюю опору – главу района, благополучно отбывшего на историческую родину (поднимать целину и созерцать степные всполохи) – закрывшегося окончательно.
Неспешно дошагал до перекрестка и, завернув за угол, вышел на радующий молодой зеленью неширокий проспект – главную городскую магистраль, теперь уже взяв нужный темп. Времени, как всегда, было в обрез: полчаса ходьбы и пара-тройка минут на непредвиденные в пути обстоятельства. Это все, чем он мог располагать до отправления электрички.
Свежий весенний ветер, разгулявшийся на просторах проспекта, проложенного четко по розе ветров, способствовал быстрому приведению мозгов в должный порядок и скорейшему уходу тягостного ночного настроения.
Вышагивая безупречной, размеренной поступью, отнюдь не свойственной его поколению «предпенсионного отстоя», он, время от времени, поглядывал с чувством легкого превосходства на разномастную публику, спесиво выглядывающую из окон своих авто. Та, изо всех сил и нахальства стремящаяся в столицу, в отличие от него, вынуждена была обреченно тащиться в вязкой пробке. Внезапно промелькнувшие в памяти недавно переведенные строчки из немецкого поэтического классика эпохи Просвещения, заставили его невольно улыбнуться забавной аналогии. Действительно. Страна хромых.
Глубоко погруженный в столь забавные метафорические размышления он не заметил, как дошел уже до трехэтажного торгового центра, бывшего совсем недавно неизменной точкой постоянного притяжения для всего окрестного населения, а ныне зияющего полупустыми витринами с объявлениями об аренде, четко определяющими нынешнее положение мелкого торгового бизнеса – главного локомотива постоянного и успешного экономического роста по версии правительства.
Тем не менее, городская жизнь быстро входила в привычный ритм после короткой майской ночи, открываясь внимательному взгляду лаконичными, но знаковыми эпизодами, позволявшими Андрею, с его аналитическим складом ума, легко и непринужденно определять их системность и тенденциозность, искусно упрятанные за внешне невинным и малозначимым налетом привычности и обыденности.
Оборотистые и всегда приветливые представители славной многонациональной семьи кавказских народов поспешно разворачивали свои уличные лотки со щедрыми дарами импортного плодоовощного изобилия, регулярно объявляемого прессой «рядовому потребителю» то рекомендуемым к употреблению, то сущей отравой, в зависимости от изменчивой кривизны внешнего политического курса.
Глянув на намертво прилепившуюся к троллейбусной остановке палатку с аппетитной вывеской «Свежий хлеб» задержался на миг, неожиданно вспомнив, что на работе у него почти ничего не осталось к чаю. Однако, быстро пробежав взглядом по щедро представленному ассортименту свежей выпечки с прикрепленными к ней яркими ценниками, без сожаления продолжил свой путь.
«А если это не традиционная жадность „мучных хрущей“, а действительная цена настоящего хлеба? – закопошились у него в голове мысли суетливыми и пытливыми муравьями. А если поверить Интернету, что большая часть дешевого хлеба, покупаемого в обычном магазине, выпекается из фуражного зерна? Кто же мы есть на самом деле…».
Люди-лошади! Этот непроизвольный вывод заставил его, уже постепенно переходящего из рыси в галоп, только крякнуть и обескураженно покачав головой, покрепче «закусить удила».
С таким забавными соображениями, сам того не замечая, он преодолел уже, без малого, треть пути, дойдя до памятника защитникам московского неба минувшей войны – зенитной пушки с венками у подножия и букетиком цветов, игриво торчащим из длинного ствола, как бы невзначай развернутого в направлении здания городской администрации. В который раз обратив внимание на недвусмысленность этой архитектурной композиции, Андрей одобрительно ухмыльнулся, заодно похвально отметив перспективность бережной сохранности этого полезного раритета Великой Отечественной.
Тем не менее, дорога пошла под уклон, постепенно спускаясь к огромному оврагу с узкой речкой-вонючкой, бодро струящейся по его дну и впадающей через несколько километров в один из притоков Москвы-реки. Края оврага, еще больше расширенного при прокладке новой многополосной автомагистрали из Москвы в область, соединял пешеходно-автомобильный мост, уже хорошо просматривающийся впереди по ходу движения. Шагать стало заметно легче и намного веселее.
Внезапно над окрестностями стал разноситься дробный тревожный перезвон колоколов небольшого православного храма, возведенного несколько лет назад неутомимыми руками трудолюбивых среднеазиатов «во славу Христову». Андрей непроизвольно обернулся в сторону церкви. Представшая взору символическая картина, впервые увиденная им с этого неожиданного ракурса, настолько поразила его, что заставила в смятении остановиться и троекратно осенить себя крестным знамением.
Маленькая церквушка, едва балансируя на самом краю и отчаянно гремя колоколами, с наивным удивлением и смиренным христианским всепрощением взирала на серую безликую массу хрущевских пятиэтажек, агрессивно нависших над ней и как бы стремящихся вытеснить ее вниз по склону, на дно глубокого и сырого оврага.
«Воистину, – содрогнувшись подумал Андрей, – … ибо не ведаете, что творите!».
Быстро перебежав по мосту через овраг и с понимающим сочувствием глянув сверху вниз на бесконечный хвост страждущих вернуться в столицу после продолжительного уик-энда, растянувшийся по всей ширине «автобана» и скрывающийся где-то за подмосковным горизонтом в сизой утренней дымке, вышел уже на финишную прямую.
Узкая пешеходная дорожка, вкупе с нешироким пристанционным проездом, пролегала параллельно железной дороге.
Завидев впереди «сладкую парочку» встречных бомжей, каждый из которых с вожделением тащил на своем горбу по гигантскому изодранному пластиковому мешку, утрамбованному сплющенными пивными банками и прочей алюминиевой дрянью, гарантировавшими их обладателям (после обмена на соответствующий денежный эквивалент) достаточную дневную дозу для ухода в небытие, Андрей предусмотрительно сошел с дорожки на проезжую часть. Прошедшие мимо представители человеческого дна, оставив после себя густой и насыщенный шлейф мерзкого зловония, с радостью устремились к пункту приема металлолома, заботливо расположенному, для большего удобства падшей части населения, совсем неподалеку, в металлическом гараже.
«А ведь когда-то были людьми… Наверное…», – с обидным сожалением подумал он, одновременно бросив короткий взгляд на противоположную сторону проезда, где с завидной поспешностью возводился очередной многоэтажный «караван-сарай» руками все тех же вездесущих гастарбайтеров, жизненно необходимый для обогащения нового ненасытного ритейлера, с энтузиазмом включившегося в смертельную схватку за обладание содержимым тощих кошельков в большинстве своем пока еще прижимистого населения.
Однако же, до заветной цели оставалось еще минут пять хода, о чем услужливо предупреждала длинная череда разнокалиберных иномарок, припаркованных мелкой «офисно-болотной ряской», не желающей париться в столичных пробках и не имеющей возможности оплачивать дорогую московскую парковку, но, тем не менее, не прекращающей свято блюсти свою социальную статусность, пусть и на коротком маршруте от дома до электрички.
Вот уже показался заветный пролом в станционном ограждении, упорно появляющийся вновь и вновь вопреки всем стараниям путейских ремонтников, укрытый густыми кустами и позволяющий в обход турникета выйти к станционной платформе, в который Андрей уже было и вознамерился прошмыгнуть. Однако нечто необычное, замеченное им впереди, заставило его изменить установившейся традиции.
Замедлив шаг, он стал осторожно, стараясь не делать резких движений и не стучать каблуками, продвигаться вперед. Пройдя на цыпочках с десяток метров, он, все-таки, смог рассмотреть то, что его так заинтересовало. Прямо на дорожке, у края глубокой дренажной канавы, полностью заполненной талыми водами, сидела небольшая темно-серая нутрия, пригретая теплыми солнечными лучами, и самозабвенно вычесывала маленькими лапками мокрую топорщащуюся на ней шерсть, время от времени поглядывая в зеркальную поверхность водной глади.
Восхищенный этой натуралистической картиной, Андрей подошел поближе. Нутрия, завидев его, мгновенно юркнула в грязноватую воду. Андрей внимательно посмотрел вокруг. Крыса нигде не появлялась. Почти заросший травой обломок ствола поваленного прошлогодним ураганом гнилого тополя со свежевыгрызенной сердцевиной лежал неподалеку, указывая на то, что поселилась она здесь недавно, но видимо основательно и надолго.
Не имея времени выяснять, сколько же она может просидеть на дне без воздуха, Андрей поспешил к пешеходному мосту через железную дорогу, попутно заметив про себя, что сегодня, к сожалению, придется таки заплатить за проезд.
Быстро поднимаясь по крутым ступеням почтенного железнодорожного моста с раритетным клеймом немецкого качества на двутавровых чугунных опорах «Bohum 1903», нагнал довольно пожилую женщину с аккуратной прической и неотвратимой сединой, с тщетным усилием пытавшуюся затащить наверх большой серый дорожный чемодан на колесиках, который, в свою очередь, упрямо пытался увлечь ее обратно за собой, к подножию моста. Бабуля, отчаянно сопротивляясь закону всемирного тяготения, настойчиво цеплялась одной рукой за облупившиеся от краски ржавые перила, являя собой наглядную иллюстрацию к работе бессмертного классика марксизма-ленинизма: «Шаг вперед, два шага назад».
Это упорное соперничество старости и тяжести невольно развеселило Андрея.
– Мадам! – торжественно провозгласил Андрей с интонацией Карлсона (который живет на крыше), обращающегося к фрекен Бок.
– Мадам! – еще раз повторил он, – позвольте мне помочь вознести Ваш драгоценный скарб на достойную Вас высоту!
– Нет, нет! – шарахнулась от него старуха, от неожиданной наглости предложения чуть не выронившая чемодан из рук.
– Отчего же, милейшая моя? – искренне удивился Андрей.
– Ой!.. Меня сейчас так «обул» таксист-узбек, зараза… До сих пор не могу прийти в себя!
– Да не убивайтесь Вы так. Может это был не узбек, а совсем даже наоборот: кыргыз! – «успокоил» ее Андрей. А других сейчас все равно нет! И, наверное, уже не будет! Так что не переживайте и давайте Ваш чемодан!
– Нет, нет, я сама! – уперлась бабка.
– Я не гастарбайтер. У меня прописка постоянная, – Андрей попытался шуткой убедить несговорчивую женщину. Ну что Вы: не убегу же я с вашим чемоданом. В самом деле, мадам!
– Нет, нет, спасибо… – неизменно твердила «мадам», мертвой хваткой вцепившаяся в свой сундук.
– А впрочем, как Вам будет угодно! – не имея больше времени на уговоры обиженно изрек Андрей, перепрыгивая сразу через две ступени, – «выбирайтесь своей колеёй!».
Не более чем через минуту, взяв билет в автомате и пройдя через турникет, он вышел на недавно отремонтированную платформу, уже кое-где вздыбившуюся гребнями тротуарной плитки, уложенной в полном соответствии с негласным законом, утвердившимся на века в родном отечестве: проводить все ремонты только в осенне-зимний период. Строго и без вариантов. Независимо от смены власти.
Втиснувшись вместе с плотной толпой пассажиров в вонючий вагон «скотовозки-душегубки», разукрашенной броской рекламой компании-перевозчика, но так и не оснащённой на исходе первой четверти двадцать первого столетия системой кондиционирования, Андрей не полез в середину, а присел на свободное местечко неподалеку от входа (через пару остановок выходить!), аккурат напротив густо размалеванной девицы, источающей удушливый аромат дешевого парфюма. Та, сосредоточенно разглядывая себя в зеркальце косметички и деловито завершая последними штрихами хищный макияж, злобно ощетинилась лохматыми огрызками рваных джинсов с выглядывающими из-под них китайскими иероглифами цветной наколки, несомненно нравоучительного и целомудренного содержания. Вспомнив недавно встреченную им по дороге взъерошенную водяную крысу, Андрей, словно старой доброй знакомой, сочувственно улыбнулся девице грустной улыбкой искреннего сожаления.
Взглянув на проплывающий за окошком пейзаж и не найдя в нем для себя ничего интересного, кроме уже давно известного, почти не меняющегося с годами и ставшего привычным до тошноты, он с тоскливой безысходностью обратил свой взор на окружающую его вагонную публику, которая сегодня тоже не вызвала в нем никаких эмоциональных откровений. Обычный, затюканный бытом подмосковный народ, по преимуществу ради коротания времени, со скучным видом мазюкающий пальцами по экранам уже ставших привычными и изрядно надоевшими гаджетов, успешно заменивших многим, от юных соплей до почтенных седин, интеллектуальное бумажное чтиво советских времен в обмен на тернистое блуждание по социальным сетям, сосредоточенное раскладывание карточных пасьянсов и глубокомысленное лопание мыльных пузырей.
Пока минут десять ехал до своей остановки, успел прослушать полезную информацию сменяющих друг друга вагонных торговцев о последних инновациях в области производства зубных щеток, садовых секаторов, универсальных средств «отечественного розлива» для мытья раковин, головы и унитазов, а также о несомненных и (надо же!) по-прежнему актуальных преимуществах новых средств женской интимной гигиены (неизменно по цене ниже рыночной!). С легкой иронией, смешанной с растерянностью и недоумением, открыл, неожиданно для себя, безусловную необходимость использования орфографического словаря в обиходной речи (за сущие копейки!). Более того: уже подъезжая к конечной точке своего путешествия – маленькому полустанку, который не каждая проходящая электричка благосклонно удостаивала своей остановкой, получил вдогонку в виде бесплатного бонуса несколько гитарных аккордов от вагонных менестрелей, дружно принявшихся исполнять в гнусавом миноре что-то жалостливое, душещипательное, дворово-лиричное. Почти народное, успешно гарантирующее обильность подаяния внимающей публики.
С облегчением выпрыгнув на заплёванную платформу, еще сохранившую ностальгический «советский» вид и не обретшую, по примеру своих старших сестёр, продвинутой инфраструктуры в виде билетных автоматов, валидаторов и бесплатно прилагаемых к ним быдластых контролеров, поспешил к своему заведению, расположенному совсем рядом, метрах в трехстах – на территории, бывшей в прошлом веке, еще во времена Союза, какой-то номерной оптовой базой хлебопродуктов, а ныне превращенной в беспорядочное средоточие складов мелких фирмочек, фасовочных цехов кустарных производств, офисов-гадюшников интернет-магазинов и прочих бесспорных символов индустриальной мощи родной державы.
Протискиваясь через узкий турникет старой кирпичной проходной, безразличным жестом штандартенфюрера СС Штирлица, входящего в здание Главного управления Имперской безопасности, ткнул, не глядя, пропуск в полусонное кувшинное рыло разжиревшего хряка-охранника, давно позабывшего на своей вахте о рыдающих по нему полях с детства родного российского Нечерноземья.
Войдя на внутреннюю территорию с безвозвратно и безжалостно закатанными в асфальт былыми рельсовыми подъездными путями, начал ловко петлять между хаотично снующими туда-сюда грузовиками-фургонами, непроизвольно ускоряя шаг, и уже через несколько минут приветливо махал рукой знакомым девчонкам с соседнего кондитерского склада: возраста «как всегда немного за тридцать», но в неизменных по весне мини-юбках, плотно обтягивающих уже тронутые хищным целлюлитом безнадежно переспелые бедра. Как обычно, перед началом рабочего дня, с томным видом и тонкими сигаретами в руках, они лениво выползали «подышать свежим воздухом и перетереть воскресные интимные впечатления».
Ради экономии времени взбираясь по железным ступеням эвакуационного выхода на третий этаж своего корпуса, обреченно вздохнул, вспомнив о коллегах по работе – «поздних бальзаковках», подобно осенним мухам, весьма кусачих по утрам. Не иначе, как по причине традиционной неудовлетворенности результатами очередной проведенной ночи…
Эх, кто бы знал, кто бы знал… Как мне сегодня… Не хочется работать!!!