Глава 1
– Мамочка, а кто там живет? – указывает на старый дом, утопающий в кустах смородины.
– Не показывай пальцем.
– Почему не показывать?
– Это невоспитанно.
На дом теперь нацелен долговязый одуванчик, сорванный пять минут назад («Мам, смотри, выше пояса!») Цветочная шапка бодро желтеет на еще упругом стебельке.
– А так воспитанно? И кто там живет? Колдунья?
– Почему сразу колдунья?
Хотя здание действительно мрачновато, да и угольно-черный кот у калитки смотрит слишком уж осмысленно.
– Может, это дом пожилой уважаемой женщины. В прошлом, скажем, знаменитой актрисы.
Сидит себе за столом, скромно накрытым к чаю, в окружении блеклых фото. Над головой пятирожковая люстра с розочками. Маятник напольных часов гулко отсчитывает секунды. А перед глазами, поверх старинного комода и полосатой софы – шумная премьера, овации, поклонник-подполковник и юные лица на свежих афишах…
И за окном – заливистый детский смех. Девочка в ярких резиновых сапожках, размахивая гигантским одуванчиком, звонко возражает:
– Нет, мамочка, не может быть, актрисы в таких домах не живут!
– В каких же домах живут актрисы?
– Актрисы? – удивленный взгляд с выражением «это знает каждый». – В особняках, конечно!
– А это чем тебе не особняк?
– Какой же это особняк. Это так, домик! – пренебрежительно машет ручкой. – Ой, киса! Кис-кис-кис…
Кот как будто закатывает глаза, брезгливо изгибает хвост и удаляется в сад через приоткрытую калитку.
Глава 2
– Более символичного действа, пожалуй, придумать невозможно, – тараторит журналистка, проникновенно глядя в камеру, и ветер ставит ей рожки, поднимает короткие пряди на темени. – Прямо сейчас за моей спиной проходит мероприятие, посвященное прощанию с неродившимися детьми. Это уникальный в своем роде проект, созданный Анной Костомаровой, простой домохозяйкой из подмосковного Серпухова. Участники, а точнее, участницы события – несостоявшиеся мамы, потерявшие своих малышей до или сразу после родов.
Камера медленно движется вдоль столов, у которых копошится несколько женщин. Запыхавшийся голос за кадром поясняет:
– Мы видим, как участницы при помощи маркеров разрисовывают воздушные шары. Зрелище могло бы показаться праздничным, если бы не печальная тематика мероприятия. На шариках женщины изображают своих нерожденных детей: кто-то рисует плод в утробе, кто-то новорожденного младенца или даже ребенка постарше – таким, каким мама представляла своего малыша, вынашивая его. На некоторых шарах есть подписи – это имена, давно придуманные, но так никогда не данные своим детям безутешными родителями.
Голос журналистки театрально срывается, замолкает на миллисекунду, во время которой зрителя должно захлестнуть сочувствие к нереализованным матерям.
– Сейчас мы побеседуем с организатором акции Анной Костомаровой.
Взлохмаченная журналистка тычет микрофон в лицо растерянной женщине.
– Анна, расскажите, что здесь происходит.
– Здесь собрались мамы, дети которых умерли во время беременности или сразу после родов. – Она говорит с паузами и запинками, шмыгая красным от ветра носом. Но постепенно голос набирает силу, а речь скорость, как бывает у стеснительных людей, рассказывающих о своем увлечении, о правильном и хорошем по их мнению деле.
– Проблема таких женщин… – она сбивается и начинает заново: – Дело в том, что когда мама теряет ребенка – это трагедия, понятная всем. Пережить своих детей всегда было проклятием, такого даже врагам не желают. Скорбя о сыне или дочери, можно рассчитывать на поддержку окружающих, на понимание и сочувствие. Но ситуация поворачивается несколько по-другому, когда речь идет о потере еще нерожденного ребенка. Такой маме общество, в том числе и близкое окружение, дает гораздо меньше времени пережить свою потерю. Каждый день умирают сотни эмбрионов: женщины решаются на аборты, и это не воспринимается как настоящая смерть, что бы ни говорили борцы против искусственного прерывания беременности. Из-за этого и смерть пусть даже желанного, долгожданного, но еще не рожденного ребенка не кажется людям, как бы это сказать… настоящей. А ведь во время беременности связь с ребенком ощущается чуть ли не сильнее, чем после его рождения. Женщина носит в себе несколько недель или месяцев не просто «плод» – она вынашивает свое будущее, человечка, живет этим чудом. Сколько страхов, надежд, радости она переживает за это время. И представьте: носить и ждать ребенка, скажем, полгода, да или все девять месяцев, и вдруг потерять его, так и не увидев! Поверьте, по ощущениям женщины это такая же полноценная трагедия, как и смерть годовалого, пятилетнего, пятнадцатилетнего ребенка. Но нерожденного малыша даже похоронить нельзя! Чаще всего с ним невозможно попрощаться, посмотреть на него в последний раз. Словом, нельзя сделать ничего из того, что делают люди, провожая близких в последний путь.
Анна оглядывается на своих подопечных и продолжает:
– Нет могилы, нет фотографий, вообще нет вещественных доказательств того, что этот малыш существовал! Вы представьте себе всю ту боль и одиночество, с которыми остается женщина, потерявшая ребенка до его рождения. Отец малыша, как и все остальные, тоже не может в полной мере поддержать ее и разделить горе: он не видел своего сына или дочь, он с ним не знаком. Этого ребенка не было во всем мире, и потому мир не может оплакивать его. Для эмбриона мама была миром, и мама остается с этой ужасной пустотой наедине. Многие продолжают носить, как бы донашивать, вынашивать в себе эту пустоту годами. Общество таким женщинам отводит неделю на поплакать, и более долгое горе воспринимается как слабость, жалость к себе или даже симулянство. Вы не обращали внимание, что сейчас даже скорбь четко регламентирована? Есть сроки, в которые нужно уложиться со своими переживаниями, и если выходишь за рамки (или, наоборот, не дотягиваешь, справляешься с горем раньше) – с тобой что-то не так. Когда у вас умирает бабушка, можно скорбеть несколько дней, а когда муж в расцвете сил – на траур вам отпустят несколько месяцев. У нас считается ненормальным горевать по коту больше 2-4 дней, даже если этот кот был самым любимым существом в течение, скажем, десяти или пятнадцати лет.
Репортер задумчиво кивает, собирается что-то спросить, но Костомарова говорит, не останавливаясь:
– Вдумайтесь: штампы и нормы, правящие нашим миром, захватили даже такую сугубо интимную область жизни, как скорбь по умершим! И грусти по нерожденным детям в этой шкале отводится не самый большой срок. Но разве можно скорбеть по расписанию? Женщины живут с этой болью, зачастую скрывая ее от окружения и даже от себя. Как отпустить эту боль?
Анна бросает тревожный взгляд на часы и спешит закончить мысль:
– Однажды я поняла, что розовый шар с изображением эмбриона в утробе матери – это идеальный образ нерожденного малыша. Согласитесь: круглый, как живот беременной, полупрозрачный, как призрак. И главное, его можно отпустить – знаете это выражение, отпусти свое горе, отпусти плохую ситуацию? – так вот этот шарик можно отпустить. И что с ним будет? Правильно, он улетит к небесам! Туда, где, как многие верят, и обитает теперь душа ребенка! Этот символический поступок, надеюсь, хоть немного поможет унять горечь, позволит поставить некую точку, попрощаться с малышом и своим несостоявшимся материнством. Наконец мать увидит образ своего ребенка, наконец увидит, что с ним случилось: вот он был рядом, а теперь улетает на небо. Пусть это и простой воздушный шарик, поднимающийся к облакам.
– А сейчас, – вступает репортер, – участницы закончили создание, скажем так, образов своих детей и готовы выпустить шары в небо.
Женщины откладывают фломастеры и замирают с разрисованными шариками в руках. Здесь, на траве в городском парке, под хмурым небом, вокруг составленных в ряд обшарпанных столов их неподвижные фигуры напоминают скульптуры на кладбище. Только ветер вносит динамику в эту застывшую картину: треплет полы плащей, длинные юбки и челки. Видно, как некоторые женщины что-то шепчут своим шарикам, другие просто прижимают их к груди или животу. Несколько участниц тихо плачут.
Анна медленно обходит собрание: негромко говорит с каждой участницей, получает ответный кивок и переходит к следующей.
Журналистка комментирует:
– Теперь организатор церемонии Анна Костомарова сообщает женщинам, что пришло время прощаться и отпускать шары в небо. Как было заявлено в группе на Фейсбуке, где впервые и появилась информация о готовящейся акции, запуск шаров должен осуществиться в одно время, в семнадцать ноль-ноль. Анна уверена, что такая синхронность поможет неродившим матерям почувствовать единство и избавиться от чувства отчужденности и одиночества. На часах без двух минут пять, совсем скоро в воздух поднимется двадцать девять шаров – именно столько участниц насчитывает мероприятие.
– Если честно, мы не ждали от телевидения такого внимания, – негромко поясняет Костомарова. – Наш проект совсем не масштабен, на участие подписалось всего пятнадцать человек, но пришло почти в два раза больше. Хорошо, что мы запаслись шариками, фломастерами и всем необходимым в достаточном количестве. Правда, две участницы принесли свои материалы, но остальные просто пришли. Пришли в ожидании помощи и поддержки… Все, пора запускать.
Она отходит от оператора, возвращается к группе и громко, но мягко сообщает: «Отпускаем на счет три. Раз!»
Группа оживляется, слышны всхлипы, несколько человек выпрямляется и с решимостью поднимает шары над головой. Глядя на них, остальные делают то же самое. На счет «два» уже все женщины с непроницаемыми лицами стоят с поднятыми шарами. Ветер вырывает их из рук, и одна не удерживает, с приглушенным «ах-х» раньше времени выпускает нитку из пальцев. Шарик, вращаясь вокруг своей оси и покачиваясь, поднимается все выше и выше. «Три!» – спешно командует Анна, и над группой взмывает двадцать восемь розовых и красных воздушных шаров, унося горестные мысли и невоплощенные мечты. Камера следит за их стремительным подъемом, и удовлетворенный голос репортера дает финальную реплику:
– Акция, направленная на поддержку неродивших матерей, завершена. Прямо сейчас на наших глазах в небо устремляется почти три десятка воздушных шаров, символизирующих младенцев, умерших в утробе или сразу после рождения. Тех, смерти которых в нашем обществе уделяется так мало внимания. С вами была Дана Кринабати, специально для одиннадцатого канала.
Глава 3
С некоторых пор отвечать на звонки совсем не хочется. Лень принять вызов, прижать трубку к уху и поддерживать пустую болтовню. Неделя игнорирования телефона приносит плоды: непринятых вызовов заметно убавилось. Молчат мессенджеры, а смс приходят лишь от банка да оператора связи. Ну и пусть.
Но сегодня кто-то совершил невероятное: оставил запись на автоответчике. Кто сейчас вообще пользуется голосовыми сообщениями?
Известно, кто.
Эмма – лучшая подруга со студенческих времен. Вернее, одна из двух лучших подруг. Вторая, Катя, мягкая и покладистая, всегда предпочитала плыть по течению и не отвлекаться от своих дел на излишнюю активность. Не берешь трубку? Что ж, перезвонишь, как сможешь. Когда-нибудь потом. Придется долго ждать? Нестрашно, Кате всегда есть чем заняться. В юности она слыла девушкой самодостаточной: масса увлечений и спокойных хобби, не требующих компании, делали ее неуязвимой для скуки. После появления мужа и детей Катина занятость сохранилась, но поменяла вектор. Сегодня она настолько растворилась в семейных хлопотах, что забыла про себя и весь мир. Отними семью – и Катя останется в оглушительной пустоте, застынет в ожидании, даже не пытаясь вспомнить, как это: жить для себя.
Зато боевой характер Эммы не давал покоя ни ей, ни ее окружению. Именно Эмма всегда являлась зачинщицей спонтанных поездок, розыгрышей и прогулов. Жгучая энергия возрастала в десятки раз, когда кто-то пытался ее остановить. «Не звони», «не ходи», «не вмешивайся» – такого Эмме говорить было нельзя. Просьба чего-то не делать словно включала в ее голове дрель, жужжащую одной-единственной мыслью: «Давай сделаем, давай сделаем, давай з-з-з-з-сделаем!»
Всегда было большой ошибкой поделиться с Эммой планами. Она просто не могла жить в мире неоконченных дел и неосуществленных намерений. Ее активность требовала заземлить все подвешенное и реализовать все задуманное. Она не могла сдерживаться и почти каждый день, каждый божий день напоминала бедолаге о его задумке и требовала отчета о выполнении. Если процесс останавливался, Эмма предлагала миллион вариантов решения проблемы. Ей было проще сделать все самой, чем видеть, как что-то остановилось на полпути.
Эти черты делали Эмму незаменимой в сложных ситуациях. Предоставить помощь, свести с нужными людьми – подобные вещи Эмма делала каждый день на лету, бескорыстно и с удовольствием. Эту палочку-выручалочку все любили, но никто не мог выносить долго.
Ждать, пока перезвонят, Эмма не способна: наверное, ее просто разорвет от невысказанного. Она всегда кажется веселой, но ее энергию нельзя назвать радостью: взвинченность, возбужденность, напряжение. Вот и сейчас она быстро наговаривает на автоответчик нервным голосом, сопровождающимся шумом льющейся воды и звоном посуды.
– Лесь, привет, как дела, куда пропала? Роман закрутила? Или на работе завал? В общем, слушай: у Кати вся семья в конце месяца уезжает на море, а она остается в своем крутом доме на острове совсем-совсем-совсем одна. Говорит, ей там скучно, и зовет нас присоединиться. Хоть на выходные, может, вырвешься? Побыли бы втроем: посидели, погуляли в сосновом лесу. Поболтали, похихикали. Что скажешь? В общем, я туда поеду с пятницы по воскресенье, двадцать третьего числа то бишь. На машине. Могу и тебя подхватить, если захочешь. Ты же до сих пор без колес? Еще пьешь свои лекарства? Без колес из-за колес, ха-ха. Перезвони. Чао!
Было время, когда каждая поездка воспринималась как захватывающее событие: планировались дела до отъезда, покупались обновки, составлялись списки вещей в дорогу. Работа с частыми командировками быстро развеяла романтический флер путешествий. Теперь любые сборы занимают не больше часа. Как-то под руку попался старый блокнот со списками вещей и дел: «До поездки не забыть», «Успеть купить», «Что взять с собой». Через несколько страничек списки повторялись. Именно тогда стало очевидным: неважно, куда едешь – ты остаешься такой же. Берешь с собой одно и то же, делаешь одно и то же, беспокоишься об одном и том же, и никуда от этого не убежишь.
Поэтому сборы в дом на острове займут не более пятнадцати минут. Что нужно женщине на два дня? Чистое белье. Зубная щетка, косметичка. Средство для снятия макияжа. Кошелек и зарядка для смартфона. Вот и все. А иногда достаточно просто кошелька: все можно купить, без всего можно обойтись.
За окном бушует холодный ливень.
Дом на острове словно создан для такого непогожего лета. Морось на водной глади, хвойный лес в дождливой пелене. Переливающиеся угли в настоящем камине и теплая женская компания. В конце концов, что еще нужно для идеального уик-энда?
Глава 4
Полпятого, и в квартире справа сели за фортепиано. Сначала – беглая разминочная гамма, вверх и вниз, затем несколько сильных аккордов во всех октавах. На пятой промазали: секундная заминка. Ясно представляется, как юная пианистка с досадой трясет кистью, крутит запястьем, сжимает и разжимает кулачки, чтобы руки больше не подвели.
И вот полилась музыка. Соседский репертуар на удивление приятен: никаких школьных этюдов, скучных разучиваний и бесконечных повторений сложных пассажей. Одна мелодия плавно переходит в другую, и общая программа занимает около получаса. Узнаваемые темы из кино, немного классики, пара джазовых импровизаций. Судя по манере игры, исполнительнице лет двенадцать-тринадцать, не меньше. И она, безусловно, обладает выдающимся талантом. Наверняка на музыкальных конкурсах девочка занимает призовые места: раскрасневшаяся и нарядная, после блистательного исполнения какой-нибудь сложной фуги раскланивается на ярко освещенной школьной сцене, а за кулисами старенькая учительница украдкой утирает горделивую слезу.
Интересно, поддерживают ли родители? Планируется ли на семейных советах поступление в консерваторию? Или пианистка наслаждается последними беззаботными годами, ведь в старших классах пойдут репетиторы, подготовительные курсы, экзамены, и станет не до всей этой музыкальной бесперспективной ерунды?
Пальцы быстро-быстро забегали по клавишам, и звуки, словно касаясь мягкой лапкой самого сердца, постепенно убаюкивают скрытую, ноющую, глубинную тоску.
Глава 5
– Добрый вечер, уважаемые телезрители. Вы наверняка помните наш недавний репортаж об акции прощания с неродившимися малышами. Сложно забыть душещипательные кадры, в которых безутешные мамы отпускают в небо воздушные шары в надежде, что это поможет заглушить боль утраты… Мы продолжаем следить за развитием такого важного социального проекта. И сейчас, по прошествии двух недель, решили выяснить, как относится широкая общественность к детищу Анны Костомаровой. В прямом эфире наш корреспондент Дана Кринабати.
– На сегодняшний день проведено уже три церемонии прощания, – рапортует журналистка. – Сейчас вы можете видеть, как за моей спиной организаторы третьей акции собирают реквизит, а участницы расходятся по домам.
На заднем плане и вправду вяло копошатся люди: сворачивают тент, уносят столы.
– Мнения участниц акции собрать не удалось, – кается Кринабати. – Расспрашивать горюющих женщин сразу после церемонии не совсем этично. Оставив участниц наедине со своими эмоциями, мы обратились с вопросами к зрителям мероприятия, коих в этот раз собралось немало.
В кадре молодая парочка: тощий юноша и белокурая девчушка. Юноша тупо улыбается, глядя прямо перед собой, зато его подруга бойко отвечает на вопрос:
– Мы просто прогуливались, как увидели начало акции. Конечно, мы уже слышали о таких мероприятиях, поэтому подошли посмотреть. Это все похоже на похороны, немного удручает, но если задуматься, то ведь этим неродившим матерям что-то подобное как раз и нужно. Я видела интервью с организатором, Анной Кость… Костопра… да, точно, Костомаровой, спасибо! Она говорила, как важно дать мамам возможность проститься со своими детьми. Здесь это так и ощущается: грустно, несколько уныло, но все как-то… – она запинается, подбирая слово.
– В тему, – вдруг подсказывает парень.
– Да, точно, в тему! – радуется девушка.
В кадр любопытно влезает пожилая женщина, и микрофон двигается в ее сторону.
– А я считаю, – заявляет она, – что им в церковь надо, а не в парке шары запускать. Уныние есть грех, и так безутешно оплакивать своих младенцев означает идти против воли Господа нашего. Смирения у них нет! Гордыня сплошная!
Микрофон резко дергается, и камера перескакивает на соседнее лицо. Видимо, религиозные споры в сюжет репортажа не вписываются.
– Что я думаю по поводу акций? – растеряно переспрашивает розовощекая блондинка. – Да я стараюсь об этом не думать, сами понимаете.
Оператор отступает, и становится видно, что блондинка беременна. Поглаживая огромный живот, она продолжает:
– Даже представить себе не могу, какое горе они чувствуют. У меня срок семь месяцев, и если вдруг что-то пойдет не так, и все эти семь месяцев насмарку, я наверняка просто сойду с ума! – на ее глаза наворачиваются слезы. – Простите, от гормонов такое бывает.
На помощь подоспевает вторая девушка, с животом поменьше. Внешнее сходство усилено однотипной одеждой: двойняшки. Она успокаивающе гладит сестру по плечу и гневно высказывается:
– А я считаю, что такие церемонии в нашем парке ни к чему! Нам с сестрой нужно о хорошем думать. А после такого зрелища только расстраиваешься, начинаешь воображать разные беды, которые и с тобой могут случиться. Мысли материальны, слышали такое? Так что от подобных акций лично у меня мурашки по коже.
– Но как вы относитесь к самой идее помощи таким женщинам? – спрашивает журналистка.
– Идея неплохая, – немного остыв, соглашается беременная. – Бесспорно, это огромное горе и все такое. Да, неродившим нужна поддержка, но и нам, нормальным, она тоже нужна!
Ведущий радостно потирает руки:
– «Нормальным», – цитирует он голосом человека, предвкушающего скандал. – Вот глас народа! Россияне испытывают жалость к участницам акции, это факт. Люди у нас добросердечные. Но при этом они считают, что неродившие матери ненормальны. Обратите внимание, это мнение высказывает женщина, которая и сама готовится скоро стать мамой. Кому, как не ей, должны быть близки и понятны все страхи и горести неродивших матерей? Но она считает, что после смерти ребенка жизнь продолжается, и живых от мертвых нужно ограждать. А как считаете вы? Выскажитесь на сайте нашего канала: ваше мнение стоит того, чтобы быть услышанным!
