Поспеши, смерть!

Gladys Mitchell

COME AWAY, DEATH

© Gladys Mitchell, 1937

© Перевод. М. Левин, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

Примечание автора

Все эпиграфы к главам этой книги взяты из комедии Аристофана «Лягушки».

(Русский перевод – А. Пиотровский. – Здесь и далее примеч. пер.)

 
Словно когда водовод от ключа, изобильного влагой,
В сад, на кусты и растения, ров водотечный проводит,
Заступ острый держа и копь от препон очищая;
Рвом устремляется влага; под нею все мелкие камни
С шумом катятся; источник бежит и журчит, убыстренный
Местом покатистым; он и вождя далеко упреждает, –
Так непрестанно преследовал вал черноглавый Пелида,
Сколько ногами ни быстрого: боги могучее смертных.
 

Гомер, «Илиада», песнь XXI

Здесь и далее перевод Н. И. Гнедича

Глава I

 
– О Феб! Так протяни мне руку правую,
И поцелуй, и дай поцеловать тебя!
Но ради Зевса, во плетях нам общего,
Скажи мне, это что за крик ужаснейший
И ругань?
 

1

Миссис Брэдли сидела в баркасе и ждала, когда он перевезет ее на берег с борта парохода «Медуза». На протяжении всего пути из Англии на корабле стоял запах сточных вод. Он шел со всех сторон, подобно песням сирен, переливался из оттенка в оттенок, как краски неба над бухтой, и проникал всюду, словно морской туман. И основное, что ощущала в данный момент миссис Брэдли, был этот запах.

Баркас, собиравший возле своего носа пену и мусор, казался почти таким же неподвижным, как любое из зданий на краю бухты. На юге миссис Брэдли могла видеть остров Саламин, на севере – отвесную скалу Акрополя, обрамленную холмом Ликабета. Склоны его были голые, а вот вершину украшали колонны храмовых развалин.

Темнолицый рябой киприот, назойливо пытавшийся заинтересовать пассажиров листами гашеных марок, куколками в костюмах греческих крестьян и открытками с видами Афин, наклонился к миссис Брэдли и доверительно произнес, указав на сооружение за ограждением:

– Акрополь!

Потом с видом фокусника, достающего из шляпы кролика, выхватил лист марок. Миссис Брэдли улыбнулась. Торговец, опустив лист, озабоченно пробормотал молитву и перекрестился. Потом подхватил марки и энергично ими встряхнул, демонстрируя следующему пассажиру.

Миссис Брэдли, продолжая вдыхать навязчивый запах сточных вод, смотрела, как двое матросов грузят на баркас ее багаж. Она встала и дала им денег. Двое мальчишек, без отдыха мотавшиеся по суденышку, поглядели на этот багаж и отошли к своим старшим.

– Еще кто-то сходит на берег, – сказал один.

– Подшипники раскаляются почти докрасна, – объявил другой.

Возможно, капитан баркаса тоже заметил эту идиосинкразию у подшипников, и судно вдруг издало вызывающий гудок, отдавшийся эхом по гавани. Оно пошло к берегу в суматохе и спешке. Без них, как миссис Брэдли давно заметила, в иностранном порту обычно невозможно убедить никакое плавсредство двинуться в путь. Пароход начал уменьшаться, дома на берегу стали более различимы, запах сточной канавы более сильным, воздух (удивительно, но это оказалось возможным) жарче, а киприот еще более вкрадчивым, разговорчивым и вдохновенным.

Греция приближалась в образе длинного железного пирса. Баркас причалил к нему. Пассажиры поднялись на берег по металлическому трапу. В вонявшей канализацией воде купались мальчишки. В отличие от них, миссис Брэдли было сложно игнорировать отвратительный запах. Труднее даже, чем кишевших на набережной и пристававших ко всем путешественникам продавцов белых статуэток Венеры Милосской, деревянных змей, открыток и кукол. Так что она быстро зашагала к стоянке такси по широкому, посыпанному желтым песком тротуару. Дежурившие в порту таксисты просто обезумели при виде драхм, которыми миссис Брэдли расплатилась, и набросились на нее. Указав на одного из водителей, путешественница распорядилась:

– Дом сэра Рудри Хопкинсона.

– Да, да! – закричал таксист и распахнул дверь своего экипажа. Остальные, лишившись главного желаемого дохода, налетели на багаж. С пыхтением, шарканьем и быстрыми тирадами на новогреческом уложили его в машину. Раз или два дернувшись, такси рвануло вперед, вставая на дыбы и припадая на передние колеса на полудесятке ухабов и выпирающих камней. Видимо, дорога была вымощена какими-то безответственными рабочими. Мчась по такой трассе из Фалерона в Афины, миссис Брэдли рисковала жизнью своей и полудюжины беспечных прохожих. Последние демократично не признавали ничьей точки зрения, кроме собственной, и потому переходили дорогу почти перед самым капотом автомобиля, не отрываясь, как правило, от чтения газет.

За неимоверно короткое время такси подкатило к отелю «Гранд-Бретань». Водитель снова открыл дверцу машины и подал руку миссис Брэдли, швейцар распахнул перед ней дверь гостиницы, чистильщик обуви быстро отполировал ее туфли, а портье вышел ей навстречу.

– Я не в отель хочу, а к дому сэра Рудри Хопкинсона, – твердо сказала дама.

И ее снова усадили в такси, положив обратно уже выброшенные было на землю два места багажа. Швейцар, проконсультировавшись с портье, что-то сказал водителю, и автомобиль снова ожил. Не прошло и пяти минут, как хозяйка дома, довольно крупная женщина, уже приветствовала миссис Брэдли. Мэри Хопкинсон была слегка неряшлива, но светилась дружелюбием и выглядела милой.

– А Миган и Айвор поехали встречать пароход. Не могу понять, почему они не привезли тебя. Я описала им твою внешность детально.

Миссис Брэдли сняла бледно-лиловую автомобильную вуаль с желтыми пятнышками, а вслед за ней маленькую темно-алую шляпку. Пригладив черные волосы рукой, похожей на птичью лапку, улыбнулась:

– Боюсь, дитя мое, твое описание отклонялось от реальности в силу твоей тактичности. Сколько сейчас лет Айвору?

– Двенадцать. Миган – девятнадцать, а бедной милой Олвен – двадцать четыре.

– Тогда Гелерту, я полагаю, двадцать семь.

– Это ужасно, правда?

– Но сколько удовольствия от такой семьи, милая Мэри!

– Не знаю, не знаю. Ты устала? Проводить тебя в твою комнату? Правда, вряд ли ты там долго пробудешь, бедняжка моя. А я думаю, – продолжала она, не давая себе труда получить ответ на свои вопросы, – что это очень удачно вышло, Беатрис, что ты приехала раньше всей прочей экспедиции. Понимаешь, я ужасно тревожусь.

– Дорогая моя Мэри!

– Нет, я действительно тревожусь. Олвен ждет ребенка, своего первенца. Ты знаешь, что она вышла замуж за директора той смешной школы? И я чувствую, что должна быть с ней. Она должна рожать в конце месяца. Это абсурд в такую жару.

– Нет нужды тревожиться даже о первом ребенке, когда дело касается Олвен, милая. Она замечательная.

– Не в Олвен дело, она в прекрасной форме. Просто меня не покидает чувство, что я должна там быть, вот и все. Дело в Рудри.

– Солнечный удар?

– Боже мой, нет! Англичане получают солнечный удар только в Англии. За границей они принимают меры предосторожности. Но мой бедный Рудри! Беатрис, когда Рудри будет тебе рассказывать, ты должна будешь притвориться, что ничего не знаешь. Я опасаюсь, чтобы он не подумал, будто я действую за его спиной. Я очень хотела бы, чтобы ты согласилась поехать с ним. У меня свалится камень с души. Мне неудобно тебя просить, но если бы ты только могла поехать!..

– Но куда, дитя мое?

– Куда? Тут непросто будет ответить. Это его очередная сумасшедшая идея.

Мэри подошла к двери и плотно закрыла ее.

– Не такая, как когда он пришел в Британский музей и попытался поднять призраков египетских царей с намерением проверить информацию из Книги Мертвых? – спросила миссис Брэдли с интересом и заметным удовольствием. – Я часто думаю, что со стороны попечителей недальновидно было не дать ему разрешения. Я считала, что это блестящая мысль, а для Рудри – почти практичная.

– В точности такая, только куда хуже.

– Боюсь, ты меня озадачиваешь, Мэри. Что ты имеешь в виду, говоря «хуже»?

– Девственницы, – трагическим голосом произнесла Мэри Хопкинсон.

– Девственницы? – Миссис Брэдли посмотрела на хозяйку с благожелательным любопытством.

Мэри Хопкинсон кивнула:

– Ты очень скоро все об этом узнаешь. Конечно, когда я тебя приглашала, я понятия не имела. В смысле, я бы ни за что тебя не стала впутывать.

– Расскажи все сначала. Я вся внимание и интерес.

– Ну, все это началось с элефсинских мистерий. Понимаешь, Элефсин отсюда всего в тридцати милях, и дорога идет вдоль старого Священного Пути. Рудри прошел по ней в некоем паломничестве. Конечно, мы оба несколько раз ездили туда на машине, но именно пешая прогулка, мне кажется, подействовала на него. В общем, он пришел очень уставший, весь вечер спал в своем кресле, а потом вдруг прямо посреди ночи говорит: «Интересно, что это были за мистерии на самом деле?»

Я что-то проворчала в ответ, потому что все-таки если он весь вечер проспал, то я нет, и на время мы эту тему оставили. Но наутро он к ней вернулся, причем достаточно энергично.

– И что это были за мистерии?

– Никто на самом деле не знает. Но Рудри думает – или говорит, что думает, – если соблюсти все условия, то можно будет выяснить.

– Тебе это не кажется сомнительным, дитя мое?

– Да просто безумным! Весьма маловероятным! Но ты же знаешь, каков он. Так что теперь его ничего не удовлетворит, кроме этого смехотворного путешествия. И все дети должны ехать, и он послал за Александром Карри и его двумя детьми. А ведь Кэтлин Карри всего двадцать лет. Еще два года назад она училась в одной школе с Миган. И она слишком, слишком красивая, чтобы слоняться по Греции с кучей молодых людей, не считая греков, которым, моя милая, можно верить, только если они уже настолько стары, что не интересуются девушками!

– Это очень тревожно и притом любопытно, дитя мое.

– Абсолютная наглость, аморальность и совершенно кошачья натура, Беатрис!

– Чудесно, – ответила миссис Брэдли с сухим смешком. – Это мы говорим о Кэтлин Карри или о греках?

– Так что я хочу, чтобы ты поехала, потому что он не ограничится Элефсином, если я хоть что-то в нем понимаю, – продолжала Мэри Хопкинсон, не обратив внимания на бестактный вопрос.

– Я должна буду опекать Кэтлин и Миган? – спросила миссис Брэдли, потратив еще секунду на размышления о неоднозначности последней фразы хозяйки.

– Боже избави, нет, конечно. У них для этого есть отцы и братья. Нет, меня волнуют больше всего мальчики. После бедного Рудри, конечно.

– Мальчики?

– Айвор, Кеннет Карри и этот малыш, которого везет с собой семья Карри. Ты же знала его мать, Беатрис, ну наверняка ведь? Паттерсон его фамилия. Она вышла замуж снова после этого страшного несчастья. Помнишь ее? Очень умная девочка и с самообладанием.

– Я помню. Только не знала, что у нее был ребенок.

– О да. Рожденный после смерти отца. Никто ни минуты не думал, что он выживет. Ему месяц назад исполнилось одиннадцать. Веснушчатый и очень серьезный. Очень милый. Очень умный мальчик. Кажется, я слышу Рудри. Беатрис, прошу тебя, ты ничего не знаешь. Он захочет тебе все рассказать, а потом может предложить тебе ехать – сделай вид, как будто ты заинтересована.

– Но зачем мальчикам ехать с ним?

– Я не очень понимаю, как их можно будет не взять. Разумеется, они совершенно одичают, но не вижу, как этому можно помочь. Нет, я не против, чтобы одичал Айвор, но чувствую свою ответственность за Кеннета и маленького Стюарта – ты знаешь, как трудно с чужими детьми. Как бы то ни было, Рудри… ой, тише! Вот он идет. Ты подведи его к разговору на эту тему. Или нет, не нужно, он и так только об этом и думает.

Сэр Рудри Хопкинсон был высоким светловолосым седеющим мужчиной с глазами визионера, руками и плечами кузнеца и роскошными усами викинга. Поздоровавшись с миссис Брэдли, он тут же бросился обсуждать нечто относящееся, очевидно, к предполагаемой экспедиции.

– Я уговорил молодого Армстронга поехать с нами и фотографировать, – объявил он жене, – и Дмитрий Микалос тоже едет.

– Мне оба этих молодых человека не нравятся, – сказала Мэри Хопкинсон, но эта ремарка ее мужем никак замечена не была. Обернувшись к миссис Брэдли, он продолжал:

– Мы едем в Элефсин, Беатрис, оттуда в Эпидавр, посмотреть, что можно сделать с культом Асклепия, бога врачевания. Потом в Микены ради Гомеровых жертвоприношений, оттуда опять сюда, потом переезжаем в Эфес, если не покажется лучше вернуться в Нафплион и оттуда морем. В Эфесе, конечно, мы воскресим почитание Артемиды.

– Я думаю, куда лучше было бы оттуда поездом в Коринф и к Микенам подойти с севера, – сказала Мэри Хопкинсон. Она подошла к окну и выглянула между пластинами жалюзи. – Кажется, эти дети не торопятся в Фалер.

– Болтаются в ожидании Беатрис. А где Гелерт? – спросил сэр Рудри.

– Насколько я понимаю, он в музее.

– Как, опять? Я был бы рад его участию в этой экспедиции. Он совсем закис. Ему надо на солнце и свежий воздух, – ответил его отец.

При этих словах Гелерт вошел в комнату. Это был высокий молодой человек, не слишком напоминающий внешностью своих родителей, потому что, если сэр Рудри походил чем-то на льва, а Мэри была просто приятной крупной женщиной с темными волосами и широкой дружелюбной улыбкой, Гелерт смахивал на гончего пса. Волосы длинные, но тщательно убраны со лба. На носу – пенсне. В основном, как решила миссис Брэдли, для имиджа, потому что, когда отец вышел, он уселся возле стены читать книгу с мелким плотным шрифтом, а пенсне повисло на конце муаровой ленты.

– И как вам мысль об этой экскурсии, дитя мое? – спросила миссис Брэдли, когда он отложил книгу: мать вышла из комнаты, и ему пришлось минуту или две занимать гостью.

– Даже не знаю. Вы едете, тетя Беатрис?

– Меня не приглашали.

– Пригласят. Нас всех в это втянут. Идея смехотворная, но прогуляться будет весело. Греция – решительно самая некомфортабельная из всех европейских стран. Гостиниц нет, тучи насекомых, высокие горы, бездорожье, трудный язык, несъедобная пища – я это обожаю.

– Я тоже, дитя мое. Однажды я прошла пешком от Темпейской долины до Спарты.

– Ужас какой! То есть, я хотел сказать, здорово. Расскажите, как это было? Как вам Дельфы? И как вы поладили с собаками?

– Как Шлиман. Села и помолилась Зевсу Олимпийцу.

– Восхитительно! Вы серьезно? – Молодой человек водрузил пенсне на нос. – Да, вижу, что вы серьезно.

Разговор продолжался, и миссис Брэдли отметила про себя, что вид у Гелерта усталый и напряженный. Беседу прервало появление Мэри Хопкинсон.

– Милый, если ты хочешь умыться, то иди, – сказала она сыну. – Ланч будет через пять минут. Беатрис… кстати, Гелерт, – добавила она, – ты мог бы посмотреть, не приехали ли… а, нет, не надо. Вот они.

Ворвавшаяся группа состояла из двух мальчишек, которых миссис Брэдли видела на баркасе, и еще одного, в котором она узнала младшего сына хозяйки. За ними вошли две девушки и лысый мужчина лет пятидесяти. Последовали представления – хотя миссис Брэдли еще на пароходе познакомилась с семейством Карри – отец, дочь, сын и маленький Стюарт Паттерсон. Начались объяснения, восклицания наперебой и разговоры, продолжившиеся в течение ланча. О проекте сэра Рудри не упоминалось.

После ланча сэр Рудри увел Александра Карри, Гелерт ушел с сестрой и Кэтлин Карри, мальчики – в крепко надетых рукой Мэри Хопкинсон шляпах – пошли под палящее солнце исследовать город под руководством Айвора, и женщины остались вдвоем.

– Гелерт меня тревожит, – сказала мать молодого человека. – Суток не пройдет, как он влюбится в Кэтлин Карри. Так всегда бывает, и когда его знакомят с новой девушкой, я пребываю в ужасе. За год и девять месяцев, что мы здесь, его сердце было разбито раз шесть или семь. Это как-то слишком уж беспокойно. Придется мне ему сказать, что больше у меня в доме их не будет.

– Девушек?

– Нет, разбитых сердец. Он с ними становится невыносим. Хандрит, ходит как лунатик, придирается к еде. К музею даже близко не подходит и ссорится с греками. Я считаю, это поведение очень ограниченного человека. А единственный возможный способ, Беатрис, вести этот дом так, чтобы нормальный христианин мог сюда заехать погостить, – это держать его и Рудри постоянно занятыми и подальше друг от друга. Они друг друга видеть не могут! Сплошной Фрейд и Эдип. Ты это все еще увидишь. Я не знаю, зачем Рудри хочет взять с собой Гелерта, и я не уверена, что понимаю, зачем Гелерт согласился. Считалось, что он очень занят.

– Но, дитя мое, он интересуется археологией…

– Да, но это не археология. Это чистый идиотизм. Если бы они собирались честно покопать, я бы так не волновалась. А это – околоклассическое словоблудие, которое утомляет и раздражает меня. Да, Беатрис, и осторожно с Рудри и Александром Карри, дорогая. Они всегда так яростно ссорятся – худшая сторона их сорокалетней дружбы. И этот юноша Армстронг. Он мне не нравится. Он наполовину грек и выглядит как Аполлон или кто-то в этом роде. Совершенно неинтересен. Кроме того, я видела, как он мучил кота. Думаю, он тебя заинтересует. По-моему, он садист. Вряд ли он вообще что-то знает о нравственности. И таких ужасных застольных манер я в жизни ни у кого не видела.

2

В следующие несколько дней миссис Брэдли имела широкие возможности познакомиться со всеми членами экспедиции и получить информацию о ее целях от самого организатора и вдохновителя.

– Почитание богов Греции, – говорил сэр Рудри неопределенно, но величественно поводя рукой по воздуху.

– Чушь! – отвечал Александр Карри.

Его вспотевшая лысина сверкала на солнце, синие глаза смотрели ярко и яростно.

– Ужасающе ненаучно, – говорил Гелерт.

– Зато жутко прикольно, – говорила Миган.

Она была по-своему похожа на мать – крупная, но куда более мускулистая и начисто лишенная ее приятной и дружелюбной манеры.

Кэтлин Карри, отчужденная, таинственная и красивая, не говорила ничего, а мальчики – Айвор, темноволосый и худой, Кеннет Карри, с отцовскими синими глазами и бычьей краснотой лица, и Стюарт Паттерсон, с серьезным лицом, рыжий и густо веснушчатый, – пинали друг друга ногами, радостно-бессловесные, но полные тайных планов использовать время как можно лучше.

– Мальчики для порки, – сказала Мэри Хопкинсон миссис Брэдли под прикрытием спора о шестом городе Трои, который разразился между ее мужем, ее сыном Гелертом и Александром Карри. – Вот зачем они ему нужны. Вот что он мне сказал сегодня в час ночи. Хотя зачем – я не могу понять. В розги я не верю – от них мальчики становятся безответственными. Розги просто отпускают им грехи, и мальчишкам становится наплевать, что они делают и сколько причиняют беспокойства!

Миссис Брэдли, глядя черными, яркими, как у птицы, глазами, выслушала этот изумительный вклад в повестку дня, перевела взгляд с мальчиков для порки на девушек, с них – на своего хозяина, его друга и его старшего сына. Спор стал желчным со стороны всех участников, кроме Гелерта, который, бросив пенсне, изобразил на лице выражение скучающего интереса, которое разъярило его отца.

– Но что мы будем делать в Элефсине? – спросила Кэтлин Карри.

Гелерт вдруг оставил общество старших мужчин, посмотрел на девушку с видом защищающей наседки, чего его мать ожидала с момента появления Кэтлин в доме, и, оставив отца и Александра Карри на развалинах шестого города, подошел к юной красотке и сел с ней рядом.

– О небо, – сказала Мэри Хопкинсон, с отчаянием глядя на миссис Брэдли. – Так и случилось. Я знала. Он снова влюбился.

Услышавший эти слова Гелерт бросил на нее взгляд, в котором смешались мольба и гнев, но она, игнорируя это обращение к своим более тонким чувствам, продолжала:

– А еще есть этот бедный мальчик, Рональд Дик! Господь один знает почему, но он безумно влюблен в Миган. Я узнала об этом только вчера, но должна сказать, Беатрис, это настолько неуместно, что оба они должны поехать! Он такой темпераментный мальчик – как почти все, кто в очках! А моя дорогая Миган, как мне ни больно это говорить, совершенно груба и бессердечна. Маленький Стюарт Паттерсон… – миссис Брэдли посмотрела в его сторону, – ясно, что он и всех остальных будет подстрекать проказничать. У него характер вдвое хуже, чем у Айвора, а маленький Кеннет, конечно, в точности как его отец – очень переменчив и очень смешон.

Миссис Брэдли кивнула и вздохнула. Ей будет жаль, поняла она, покинуть комфорт этого современного афинского дома и расстаться с оригинальными эпитетами его хозяйки ради опасностей и лишений путешествия.

– Приятно, что эти мальчики будут с нами, – заметила она.

– Я рада, что ты так думаешь, – ответила мать Айвора задумчиво и без иронии. – А этот Дмитрий! Я бы ему ни на дюйм не верила. Все греки – карманники и крайне похотливы. Но он неоценим из-за знания языка. Рудри и Гелерт умеют заставить себя понять здесь, в Афинах, где люди, в общем, вежливы и разумны, но я никогда не забуду тот день в Тиринфе, когда Рудри обратился к сборщице табака. Милая моя, она просто сбежала, да еще с пронзительным воплем! Можно подумать, что Рудри – старейшина-мормон (хотя я уверена, что рассказы о них сильно преувеличены). Но чего можно ожидать в такой стране, как эта? Я не удивлена, что она так плохо подействовала на Гелерта – он очень впечатлительный мальчик. Кстати, наш дорогой Диш тоже едет – на всякий случай.

На случай чего – миссис Брэдли так и не узнала. Сэр Рудри, вырвавшись из испытаний троянского спора, который складывался отнюдь не в его пользу, заговорил с мальчиками, и в этот момент Кеннет подошел и сказал:

– Извините, вы с нами не пойдете купаться? Мы все сегодня идем. Вроде бы нам всем так положено.

– Да-да, – заметила миссис Брэдли, вспомнив мысленно инструкции сэра Рудри. – Мы все должны пойти к морю, чтобы очиститься.

– Только в воде нельзя баловаться. Это вроде как крещение, – сказал Айвор, подходя к Кеннету и нежно наклоняясь к его шее.

К облегчению Мэри Хопкинсон, все трое мальчиков приняли тот факт, что присутствие в паломничестве миссис Брэдли разумеется само собой.

– Она будет вместо меня, – сообщила Мэри своему сыну Айвору, который ответил:

– О’кей, детка.

Как только купальный, точнее самоочищающийся, отряд, усиленный Кэтлин, Миган и Гелертом, отбыл, между Александром Карри и хозяином дома вспыхнул очередной едкий спор.

– Очищение должно происходить в Элефсине, а не здесь, – сказал Александр.

– Что навело вас на столь смехотворную мысль? – спросил сэр Рудри.

Мэри Хопкинсон, безмятежно продолжая шить, спросила, как только смогла вставить слово:

– А какая разница? Куда бы вы хотели, чтобы подали чай? Я не думаю, что в портике будет слишком жарко.

Этот хорошо продуманный отвлекающий маневр не смог прервать поток аргументов, цитат, контрцитат, примеров и призывов к здравому смыслу, которыми обменивались джентльмены. У Александра Карри даже лицо покраснело. А его синие глаза блестели так свирепо, что Мэри увеличила частоту оборотов направленного на него вентилятора. Даже когда молодые люди и миссис Брэдли вернулись в дом, дискуссия все еще шла на полную мощь и с трудом стихла, когда спорщикам подали чай.

– Ну так можем искупаться еще раз в Элефсине, если там купание хорошее, – заметила Миган в манере своей матери.

Сэр Рудри фыркал, Александр Карри с необузданной страстью ел сэндвичи, мальчишки болтали ногами и жадно ели, Гелерт приглушенным голосом беседовал с Кэтлин, Миган и ее мать разговаривали с миссис Брэдли, краска портика пузырилась на солнце.

– Не за мальчиками надо будет присматривать и держать их в узде, – сказала только что миссис Брэдли своей хозяйке. – Я думаю, что перед выездом экспедиции надо будет обыскать Рудри и Александра на предмет ножей.

– Они привыкли писать друг другу едкие письма в научных журналах, – ответила Мэри Хопкинсон. – Но даже этой отдушины здесь, в Афинах, нет. Зачем Рудри пригласил Александра участвовать? Они достают друг друга с детства. Понять не могу, почему они все еще друзья.

– Ты считаешь, они друзья? – спросила миссис Брэдли. – Ты не думаешь, что сэр Рудри вызвал сюда Александра, чтобы как-то свести с ним счеты?

– Вполне возможно. Не знаю. Одно утешение – кажется, эта вендетта не перешла по наследству к Айвору и Кеннету Карри. Иногда мне кажется, что Айвор слишком легко заводит дружбу. Гелерт – более разборчив, но совсем не в том, что нужно.