Дорогой читатель! Чтобы не вводить никого в заблуждение, позволю себе несколько слов, перед тем как Вы приступите, а, возможно, и не приступите к прочтению данной книги. Если Вы любитель остросюжетных произведений, в которых события развиваются быстро, стремительно и с каждой страницей сюжет становится все запутаннее, напряженнее, и по спине пробегает легкий холодок, а сердце замирает, что же там такое случится дальше?! Увы, эта книга, навряд-ли оправдает Ваши ожидания. Расследование, появляющиеся на страницах книги трупы, маньяк, блуждающий по улицам города и выискивающий очередную жертву – все это, проходит параллельно, причем, где-то на втором плане основной нити повествования о жизни, чувствах и взаимоотношениях героев книги. Первая любовь, переживания, дружба, разочарования, радости и ожидание чего-то хорошего – в основном, книга именно об этом. Житейская история с детективной приправой.
–
Мы все носим маски. Кто-то надевает их, чувствуя свою уязвимость, кто-то не хочет выставлять себя на всеобщее обозрение, а кто-то всеми силами пытается скрыть свою истинную сущность. Одни меняют их постоянно, другие всю жизнь используют наиболее понравившиеся и удобные. Порой, мы так сживаемся с ними, что уже сами не знаем, что там под ними на самом деле. Как узнать, как разглядеть под маской, того кто находится рядом? И как узнать, кем являешься ты сам? Что скрывает та или иная маска? Ранимую душу, боящуюся испытать боль и разочарование, невероятную силу духа, незаметную в повседневной жизни и проявляющуюся только когда того требуют обстоятельства, или же маска, кажущаяся вполне безобидной, ничем не отличимой от множества других таких же, таит под собой чудовище, ожидающее своего часа, чтобы вырваться наружу? Кто ты, маска? Я тебя знаю? Ты себя знаешь?
2000г. август
Откуда-то из глубины подвала доносится звук падающих капель. «Кап, кап, кап», – с равномерными интервалами, делающими звук невыносимым, страшным, сводящим с ума. Над входом и под потолком в дальнем конце тускло горят, спрятанные, в решетчатые колпаки, напоминающие маленькие клетки, лампочки аварийного освещения. В воздухе застоявшийся, затхлый запах сырости и плесени. На проржавевших трубах легонько колышутся, свисающие длинной бахромой, мохнатые, жутковатые клоки многолетней пыли. Раздается лязганье отпираемого замка, и дверь, ведущая на улицу, приоткрывается, впуская свет, образовавший на пыльном полу перед входом вытянутый, почти белый, прямоугольник. Секунду спустя дверь снова захлопывается. Осторожно ступая, от только что закрывшейся двери, начинает приближаться темная фигура, почти не различимая в скудном свете. При виде надвигающейся фигуры сердце подпрыгнуло и понеслось, разгоняя кровь с бешеной скоростью. Изо всех чувств остались только страх и сожаление. «Почему?!». По щекам скатились бесполезные, не способные ничего изменить слезы. «Неужели все закончится сейчас? Закончится так?! Нет, нет, нет! Пожалуйста! Я не хочу!…». Из груди рвется тоненький, отчаянный, писк. «Не нужно! Пожалуйста!…»
Глава 1
1998г. февраль
Болельщики встали со своих мест. Десятки, сотни улыбающихся лиц обращены к ней. Люди машут руками, выкрикивают ее имя. Трибуны ревут, от охватившего их восторга, рукоплещут. Соперники остались далеко позади. Она бежит вперед, летит над землей. Такая быстрая, легкая. И очень-очень красивая…
– Федоренко! Федоренко!!! – холодные, светлые глаза, похожие на две льдинки, сверлят новенькую недовольным, неприязненным взглядом. Поджав губы, Раиса Владимировна делает еще пару шагов вперед и стучит указкой по парте, витающей в облаках ученицы. Весь вид математички, говорит о крайней степени возмущения. – Федоренко! Чем ты занимаешься на уроке, скажи? Ты бы лучше о математике думала, чем мечтала о всякой ерунде. – Блекло-голубые ледышки буравят испуганно подскочившую на стуле ученицу, позволившую себе, забыть про тригонометрические функции, и погрузиться в собственные мечтания. – Ты на уроки ходишь, чтобы знания получать или заниматься всякими глупостями, мечтать о мальчиках или еще, о каких-нибудь глупостях? У тебя по математике, и так, прямо скажем, успехи не блестящие. Так ты еще позволяешь себе сидеть и не слушать…
– Новенькая, наверное, представляла, как она в конкурсе «Мисс мира» участвует. Успела победить Федоренко? Корону дали? – давясь от смеха, выкрикивает с соседнего ряда штатный остряк 8 «Б» Степанов. Класс оживает, реагирует на комментарий с задором, и воодушевлением, шумно радуясь возможности отвлечься от ненавистных синусов, косинусов, тангенсов и котангенсов и, переключиться, на куда более приятную возможность развлечься и повеселиться. Слышится смех, шепот, злорадное хихиканье. Новенькая заливается краской, в глазах тоска. Раиса Владимировна снова стучит указкой по парте.
– Тишина! Степанов! Тебе никто слова не давал. Хочешь высказаться иди к доске.
Юморист Степанов тут же ныряет носом в тетрадь, низко склонившись над нею с выражением сосредоточенности и крайней заинтересованности на лице. Высказываться у доски у него нет ни малейшего желания. Он, как и новенькая, с математикой не слишком дружит. Раиса Владимировна одаривает любительницу помечтать еще одним недовольным, полным раздражения взглядом, после чего возвращается к своему столу. Одни проблемы с этой новой девочкой. И так половина класса еле-еле с двойки на тройку перебивается, так теперь еще одна прибавилась. Почему не переводят умных, хорошо успевающих детей, а одних бездарей? Сплошные лентяи, тупицы и посредственности. Восьмой класс, а некоторые, спроси, таблицу умножения не знают. Как экзамены сдавать будут, вообще непонятно. Раиса Владимировна привычным жестом разглаживает прямую темно-синюю юбку из тонкой шерсти, поправляет идеально сидящий, строгий, элегантный пиджак и усаживается за стол. Взгляд снова упирается в новенькую – просто наказание какое-то! Эта девочка – случай, совсем тяжелый! Она страшно действует учительнице математики на нервы, причем постоянно. Мало того, что более чем посредственная ученица, так вообще одно сплошное недоразумение, абсолютно во всем. Неуклюжая, какая-то вся невзрачная, неловкая. Говорить внятно и четко не умеет. Вызовешь отвечать, пыхтит, вздыхает, бубнит под нос, ничего не разберешь, или и вовсе глаза вытаращит и застынет, как будто в ступоре. И во время урока, вечно сидит с отсутствующим видом, ничего вокруг не замечает. И тихая, вроде, а раздражает хуже болтунов и хулиганов. Раиса Владимировна с некоторой брезгливостью покосилась на несуразную фигурку, сидящую за предпоследней партой, и, повернув голову, так, чтобы новенькая не попадала в угол обзора, продолжила объяснение новой темы.
Прозвенел звонок, класс, толкаясь, вопя, визжа и хихикая, небольшой лавиной, одновременно рванул к двери. Раиса Владимировна проводила учеников неприязненным взглядом. Великовозрастные недоумки! Просто невероятное терпение нужно иметь!
Как обычно, в дверях возникла давка. Крики, хихиканье, ругань становятся громче. Довольно невинные возмущенные высказывания, перемежаются с матерной бранью. Раиса Владимировна закатила глаза. После каждого урока, полное ощущение, что в школе учатся одни слабоумные и малолетние уголовники. Позади всех, в гордом одиночестве, к двери плелась новенькая, никого не толкая, не пихая, не стремясь принять участия в общей свалке у двери. Но это, странным образом, вызвало еще большее раздражение математички. Тихая, даже воспитанная, а эмоции вызывает исключительно негативные и неприязненные. Сумка болтается на плече как-то кособоко. На колготках дырка. Одета, видно, что в хорошие, дорогие вещи, но вся какая-то помятая, нескладная, все на ней топорщится, не сидит как надо. Ноги шаркают по линолеуму, как у старухи. Раиса Владимировна брезгливо поморщилась. Ужас!
–
Следующей по расписанию шла физкультура. Два урока. На улице, к счастью, был плюс один. Снег потихоньку начал таять, даже, местами ручейки побежали, прямо как весной. Так что, в связи с погодными условиями, пытка с лыжами, и соответственно очередная порция позора, отменялась. На прошлом уроке, увидев, что новенькая совсем не умеет кататься на лыжах, физрук громогласно заявил: «Федоренко, ты же сибирячка, как же ты на лыжах ходить не умеешь?». После чего хлопнул Лелю по спине, так, что она едва в очередной раз не свалилась, и заржал, громко и радостно. Ухмыляющиеся одноклассники с не менее радостной готовностью присоединились к развеселившемуся учителю. Леля, сгорая от стыда и злости, еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. Очевидно, физрук пребывал в полной уверенности, что жители Сибири рождаются, если и не прямо сразу на лыжах, то уж точно с обязательным умением на них кататься. А этим, которые ее одноклассники, только повод дай над чем-нибудь посмеяться или поиздеваться.
Лыж сегодня не будет, но зато целых два урока подряд они будут заниматься в зале. А это тоже удовольствие еще то. К примеру, расстроенный тем, что не удалось провести день на свежем воздухе, а не в душной школе, физрук заставит сейчас их все два часа, прыгать через козла. И сказать, что хуже – лыжи или козел, довольно сложно. Кто вообще придумал эту раскоряченную монстроподобную конструкцию, по какой-то непонятной причине признанную спортивным снарядом, умением прыгать через который обязан овладеть каждый школьник? Что развивает перепрыгивание через это растопыренное чудовище, кроме чувства страха, что сейчас переломаешь ноги или опрокинешь его на себя и опять же, что-нибудь себе переломаешь или в лучшем случае отобьешь? Кому, скажите на милость, в дальнейшей жизни может пригодиться умение скакать через этого самого козла? Не считая, естественно, каких-нибудь секретных агентов, типа Джеймса Бонда, которые по триста раз на дню преодолевают невообразимые препятствия, или профессиональных спортсменов. Большинство школьников, в дальнейшем не станут секретными агентами, и не устремятся покорять олимпийские вершины. Тогда зачем? Чтобы те, кто не отличается особой ловкостью и недостаточно спортивен, лишний раз почувствовали себя неуклюжими и неполноценными, и подверглись дополнительной порции унизительных насмешек со стороны более прыгучих и наделенных большими способностями в области физкультуры одноклассников? Дети, и особенно подростки, и так достаточно злые и жестокие, и готовы нападать и издеваться по любому поводу на более слабых, неумелых, не таких как они сами, таким образом, самоутверждаясь и показывая свое безусловное превосходство.
Леля обреченно направилась в сторону раздевалки для девочек.
– О, Федоренко идет! Смотрите все! Звезда мирового спорта! Ну, что Федоренко, сейчас покажешь себя на физре? Может, ты прямо по залу на лыжах пробежишься, покажешь высший класс? Ты же сибирячка, Федоренко! – радостное лицо Степанова расплылось в улыбке до ушей.
– Степанов, тебе просто нравится клоуна изображать или ты боишься, что все увидят, что ты сам, ничего из себя не представляешь, если не будешь постоянно отпускать неумные, гадкие шутки? – Леля твердо посмотрела на одноклассника.
– Че! – улыбка сползла с веснушчатого лица, и Степанов воинственно двинулся в сторону новенькой. Лицо у него стало злобным. – Щас, Федоренко, как врежу!
– Давай, рискни! Только пальцем до меня дотронешься – я тебя убью, Степанов! Понял! – серые глаза переполненные гневом в упор посмотрели на раздувающегося от возмущения острослова. Лицо такое решительное, что Степанов, нервно облизав губы, отступил на шаг назад. Потоптавшись, он с несколько растерянным видом отправился в сторону раздевалки для мальчиков.
– Больная!… – уже в дверях раздевалки огрызнулся он, но уже без прежнего воодушевления, а даже как-то с некоторой опаской.
Леля посмотрела, как вечно насмехающийся над ней Степанов зашел в раздевалку, после чего, с гордо поднятой головой, пошла в свою, для девочек. Маленькая, но победа. Руки у нее слегка подрагивали. Сердце стучало быстро-быстро. Она сама не ожидала, но произнесенная ею угроза подействовала. Ненавистный ей Степанов, своими шуточками превративший ее и без того непростую жизнь в новой школе в настоящий ад, отступил, ретировался, позорно сбежал. Она смогла дать отпор, постоять за себя. Осталось примерно так же или какими-то другими способами разрешить еще миллион и одну проблему, и тогда, наверное, пребывание в стенах новой школы станет для нее вполне сносным. Леля вдохнула поглубже и вошла в раздевалку, где ее встретили полтора десятка насмешливых, даже в какой-то степени, враждебных пар глаз девочек из ее 8 «Б». «Я смогу! Просто, нужно не обращать внимания», – повторила несколько раз про себя Леля, стараясь не смотреть на недружелюбно настроенных одноклассниц.
Глава 2
Входная дверь стремительно распахнулась и в квартиру, как маленькое торнадо, как всегда моментально наполняя пространство вокруг себя кипучей, бьющей через край деятельной, созидательной энергией ворвалась Алла Сергеевна Федоренко. Чрезвычайно импульсивная, неугомонная, беспокойная по натуре, она в данный момент, была явно взбудоражена и взволнована чем-то сильнее обычного. Большие, серые глаза буквально пылали на красивом, утонченном лице неукротимым огнем, тонкие брови слегка нахмурились. Сняв элегантное темное пальто с пушистым, запорошенным снегом воротником, Алла Сергеевна с воинственным видом встряхнула его с такой силой, что снег разлетелся по прихожей во все стороны. Алла Сергеевна, с видом полководца, только что проведшего важное сражение, решительно направилась в сторону кухни, на ходу звонким, хорошо поставленным голосом, обращаясь к домочадцам.
– На улице все замело. Ужас! Картошку сварили? Умираю с голоду. Все на кухню! Сейчас будем ужинать. Я принесла курицу гриль и пироги с мясом.
Пять минут спустя, вся семья расселась за столом. Алла Сергеевна быстро и ловко разложила еду по тарелкам.
– Вадик, ты опять читаешь во время еды. Неужели нельзя нормально поесть? – с легким упреком обратилась хозяйка дома к мужу, ставя перед ним тарелку.
– Извини, – не отрываясь от чтения, толстенного научного труда по нейрохирургии, рассеянно ответил муж, полностью погруженный в содержание книги. – Нужно коллеге вернуть через два дня. Хочу успеть прочитать. Очень много интересного…
Губы Аллы Сергеевны тронула немного насмешливая и в то же время нежная улыбка. В этом весь ее супруг. Ничего вокруг не видит, ничего не замечает, стоит только взять в руки какую-нибудь книгу по медицине или журнал.
– Приятного аппетита, – усаживаясь за стол, пожелала Алла Сергеевна мужу и дочерям. Девочки ответили: «Спасибо!», муж с отсутствующим видом поблагодарил жену кивком головы.
Леля, уткнувшись взглядом в тарелку, с хмурым видом разглядывала ее содержимое, ковыряя вилкой, курицу и картошку. Видя, что мать взволнована, она с опаской ожидала момента, когда начнется рассказ о том, как прошло ее посещение школы. Отец, очевидно тоже вспомнив, что жена вернулась с мероприятия, которые она терпеть не могла, считая их пустой, бессмысленной тратой времени, на мгновение оторвался от чтения и спросил:
– Ну, как прошло родительское собрание? – глаза у него были смеющиеся, в них задорно прыгали веселые искорки, придавая лицу озорное, мальчишеское выражение.
Тонкие брови жены взлетели вверх. Рот округлился. Бросив быстрый взгляд на младшую дочь, и прикинув, насколько педагогично высказывать в ее присутствии свое истинное впечатление, Алла Сергеевна вздохнула. Эмоции победили, и, наплевав на педагогичность, она с нескрываемым раздражением произнесла:
– Никогда не могла понять, зачем люди выбирают профессию, которая совершенно им не подходит, и которую они не любят!
Муж склонился над тарелкой, пряча улыбку. Леля тоже склонилась над своей тарелкой, чуть не уткнувшись в нее лицом. Мама, как всегда, в своем репертуаре. Наверняка, высказала всем учителям, имевшим неосторожность явиться на собрание, всю правду-матку, причем в своей крайне интеллигентной манере, образованной, хорошо воспитанной женщины, доктора наук. Училки, совершенно точно, в восторге! Теперь хоть вообще в школу не ходи. Мало ей тех проблем, что уже были.
– Классная руководительница полчаса рассказывала о каких-то нововведениях в системе образования и о правилах поведения учеников во время занятий и на переменах. – Тем временем начала делиться впечатлениями мать. – Причем, что там нового, а главное, нужного и полезного, в системе этого самого образования, убейте меня, я понять не смогла. Ровно тридцать минут, двадцать пять взрослых, занятых людей, большинству из которых пришлось отпроситься с работы, чтобы успеть поприсутствовать на данном мероприятии, начавшемся, по непонятной причине, в то время, когда у основной части работающих, как раз, только заканчивается рабочий день, слушали три десятка вариаций одних и те же фраз ни о чем, говорившихся разными словами. – Алла Сергеевна фыркнула и обвела взглядом присутствующих, очевидно, желая убедиться, что семейство в достаточной степени возмущено услышанным. – Это просто возмутительно! Чтобы послушать о том, что моей, почти шестнадцатилетней дочери, нельзя бегать по коридорам во время перемены, и курить на территории школы, как во время перемены, так и во время уроков, и вообще никогда, мне пришлось перенести прием двух пациентов. А у них не какое-нибудь ОРЗ. Эндокринная система вещь серьезная и с заболеваниями связанными с ее нарушениями шутить нельзя! – Алла Сергеевна энергично помахала рукой, выражая, таким образом, переполнявшее ее возмущение и крайнюю степень недовольства. – А после того, как закончилось это, с позволения сказать, переливание из пустого в порожнее, ни о чем, на помощь классной руководительнице, которой, очевидно, больше нечего было сказать родителям учеников ее класса, явилась учительница математики. – Алла Сергеевна закатила глаза и передернула плечами. – Эта женщина, несомненно, просто ненавидит детей. И родителей, кстати, тоже.
Муж отложил книгу и смотрел на жену, улыбаясь, уже не пытаясь скрывать охватившего его веселья. Она была так хороша, когда злилась. Каждый раз, чувствуя несправедливость или неправильность происходящего, жена яростно бросалась отстаивать правду, интересы обиженных, обделенных. Благодаря своей кипучей энергии, твердости и силе характера, маленькая хрупкая Алла Сергеевна делала это так решительно и с такой настойчивостью, что только искры летели, и те, кто своими нелицеприятными и не вполне достойными действиями вызывал ее праведный гнев, обычно, трусливо поджимали хвосты и ретировались, сдаваясь на милость победителя. Алла Сергеевна вполне могла олицетворять образ рыцаря в сверкающих доспехах, стоящего на страже правды и справедливости. Заметив взгляд мужа, она тоже улыбнулась.
– Тебе смешно, а эта женщина учит нашу дочь и других детей! – Алла Сергеевна взглянула на Лелю, как будто проверяя, не успела ли математичка нанести непоправимый урон психике ее девочки. Девочка сидела с окаменевшим лицом и стеклянным взглядом. Хуже уже вообще ничего и быть не может. После общения математички с мамой, можно, на самом деле, просто больше не ходить в школу. Жизнь ее закончена, Раиса Владимировна теперь ее со свету сживет. Почему именно ей приспичило прийти на собрание? Леля едва сдержалась, чтобы не застонать.
– Ну, и чем же она так страшна, женщина, обучающая нашу дочь? – посмеиваясь, спросил отец.
– Эта Раиса, как там ее, я отчество забыла, – мать наморщила лоб и взглянула на Лелю. – Вечно я не могу запомнить ничьих отчеств… Леля, ну напомни Раиса…
– Адольфовна, – буркнула Леля. Алла Сергеевна посмотрела немного удивленно.
– Мне казалось, у нее какое-то другое отчество. Что-то простое… – красивые губы растянулись в улыбке, и мать засмеялась звонким, мелодичным смехом. – Шутишь, да?! Ну, надо сказать ей бы и впрямь подошло. Я, конечно, понимаю, что в присутствии ребенка не слишком этично обсуждать учителя. Но эта твоя Адольфовна просто вывела меня из себя! Она налепила на детей, причем на всех, и, причем раз и навсегда, некие ярлыки. Она уверена, что дети не могут измениться, начать лучше вести себя, лучше учиться и, видимо, вырасти нормальными людьми, по ее мнению, они в принципе тоже не могут. Поэтому совершенно не стоит прикладывать усилия и тратить свое драгоценное время и нервы в попытке, что-то делать, учить их чему-то, кроме тригонометрических функций и умения вычислять площадь круга. Она не воспринимает их как личностей. Они все для нее тупицы, невоспитанные, ленивые, отравляющие ее существование. Досадное, неприятное недоразумением присутствующее в ее жизни. – Алла Сергеевна взглянула на домочадцев горящим, непримиримым взглядом. Щеки у нее разрумянились. – Но ведь ты же педагог, в конце концов! Твоя задача в том и состоит, чтобы учить детей не только предмету, но и тому, как расти умственно и морально. Помогать им войти во взрослую жизнь не с сознанием, что они пустое место, тупицы и ничтожества, а с пониманием, что человек, если приложит усилия и будет твердо идти к цели, обязательно добьется того, чего хочет. – Алла Сергеевна гневно потрясла в воздухе кулачком. – Она не желает признавать, что у каждого ребенка внутри свой внутренний мир, свои особенности и к каждому нужен свой подход. Дети чрезвычайно ранимы и восприимчивы, ничего не стоит, в возрасте, когда стирается грань между детством и взрослой жизнью, нанести непоправимый вред, создать неправильное представление о мире и неправильное отношение к нему, зародить комплексы и искалечить психику ребенка. Я так ей и сказала!
Леля втянула голову в плечи и, в очередной раз, едва не застонала. Ну, точно, все как она и думала, а может даже еще хуже. Мать-правдолюбка, как всегда, не промолчала. Выдала математичке все, указала на ошибки, наставила на правильный путь. Завтра начнется такое, что все предыдущие неприятности, с которыми Леля уже столкнулась в новой школе, покажутся милыми пустяками!…
– Дети, говорит, невоспитанные, вести себя не умеют. Абсолютно не развитые, ничего не воспринимают. Учиться не хотят. Самый ужасный класс за все время ее преподавания в школе. – Серые глаза вновь гневно сверкнули. – Ну, так научи их, заинтересуй тем, что преподаешь! Сделай их самым прекрасным классом! Приложи усилия! Попробуй хоть немного человечности проявить, а не быть бездушным роботом! И тогда и дети станут лучше и послушнее, и может учиться начнут. А потом, после того, как она всем скопом, причислила всех к разряду тупиц и недоумков, – Алла Сергеевна вновь посмотрела на собравшихся. На этот раз лицо у нее было как у трагической актрисы, во время сцены, где случается что-то страшное и при том совершенно невероятное, – она и вовсе принялась пофамильно, прямо по списку, выдавать в присутствии всех, про каждого ребенка самые неприятные и гадкие подробности – этот такой, а этот растакой. И абсолютно все дети, судя по ее словам, не только глупые и нерадивые ученики, а просто маленькие монстры и чудовища. Мне даже показалось, что она удовольствие получала, глядя, как мамаши и папаши, сами как школьники, взгляды в парты уткнули, и сидят красные, пыхтят. После того, как она про пятерых или шестерых учеников рассказала все возможные гадости, я не выдержала. Зачем же, говорю, Вы такие, на мой взгляд, личные, и прямо скажем, несколько преувеличенные и приукрашенные Вашим собственным негативным отношением, подробности, при всех обсуждаете? Неужели, говорю, Вы считаете, что кому-то из родителей приятно, когда про его ребенка подобные вещи при всех говорят?
– А она, как отреагировала? – со смехом спросил муж. Алла Сергеевна тоже весело рассмеялась.
– А она глаза вытаращила, и все родители, кстати, тоже. Уставились на меня, как будто я предложила на следующее собрание всем костюмы зайцев надеть или каждому по анекдоту подготовить и рассказать. Одним словом, эта Раиса Адольфовна, когда из ступора вышла, ледяным голосом поинтересовалась, что же я, в таком случае, предлагаю. Я, естественно, сказала, что для подобных разговоров нужно родителей вызывать на приватную беседу. Один на один. Она меня таким взглядом смерила, прямо, удивительно, что совсем не заморозила своими ледяными глазами. А Вы, спрашивает, чья мама? Я фамилию назвала, так она снова очень странно на меня посмотрела, мне даже не по себе стало. Но про детей, все эти неприятные вещи, она говорить перестала. Раз некоторые родители против, говорит, и на меня так глазками ехидно, раз, то я буду вызывать, тех с кем мне нужно будет побеседовать на приватную беседу. И снова на меня с таким злорадством зыркнула. Ну, в общем, после собрания, я к ней подошла, узнать, как там дела у Лели. А она заявила, что даже не представляет, как Лелька экзамены сдаст. Представляете?! Ваша дочь, говорит, видимо к математике, вообще, не способна, но она еще и во время уроков не слушает. Сидит с отсутствующим видом и мечтает. Вы бы, говорит, побольше внимания девочке своей уделяли. Ребенок очень сложный. Это Лелька-то сложный ребенок! – Алла Сергеевна в очередной раз возмущенно фыркнула, но потом с тревогой посмотрела на дочь. – Леля, скажи, тебя что-то волнует? У тебя какие-то проблемы? Ты, ведь и правда стала учиться хуже. Я все думала – это из-за переезда, что тебе освоиться нужно на новом месте… Леля, детка…
– Ой, мам, в любой школе есть такая противная училка, – беззаботно махнула рукой старшая Лелина сестра Дина. – Вон, химичка меня терпеть не могла. Вечно ко мне придиралась.
– Почему же ты никогда ничего не говорила? – на лице матери отразилось искреннее недоумение. – Я думала, ты просто химию не любишь. Не твой предмет. Каждому, что-то не дается. Кому химия, кому рисование, кто-то сочинения писать не умеет.
На красивом личике Дины сверкнула белозубая улыбка. Она рассмеялась, очень похожим на мамин, смехом звонкого колокольчика.
– Я же знала, что ты непременно ринешься меня спасать. Бросишься защищать свою кровинку, свое чадо от злобной, предвзято относящейся к ней химички. Поэтому и не говорила. – Дина пожала плечами. – Ну и ничего, не съела она меня, и ни какие комплексы мне не привила.
Алла Сергеевна пожала плечами. Тонкие брови вновь нахмурились.
– Хочешь сказать, теперь эта Адольфовна начнет отыгрываться на Леле из-за того, что я сказала ей правду? – голос звучал скорее недоверчиво, чем встревоженно. Алла Сергеевна была не только отчаянным борцом за правду и справедливость, но также и неисправимой оптимисткой и даже идеалисткой. Она пребывала в полной уверенности, что разумный человек, а преподаватель, какой бы он не был, несомненно, разумный человек, всегда воспринимает критику не с агрессией, а позитивно. Делая соответствующие выводы, и стараясь исправить ошибки, на которые ему указали, и измениться к лучшему, а не озлобляться еще сильнее и уж тем более не опускаться до мелочной мстительности. Наивный идеализм Аллы Сергеевны был также непоколебим, как и вера в то, что справедливость нужно отстаивать всегда и во всем, не сдаваясь и не отступая. Изо всех сил и возможностей.
– Конечно, нет, – Дина насмешливо посмотрела на сестру. – Она ни в коем случае, не станет отыгрываться на Лельке. После беседы с тобой, она будет просто тихо ее ненавидеть. Про себя, не высказывая своей ненависти вслух. Она же, наверняка, поняла, что ты настойчивая мама, да к тому же еще и решительная и не поленишься явиться в школу для еще одной приватной беседы, и возможно даже уже не такой приватной, а в присутствии директора школы.
Алла Сергеевна с сомнением посмотрела на старшую дочь и покачала головой.
– Да ну, ерунда. Она и так всех детей терпеть не может. Но она все же взрослый человек, образованный и неглупый. Не может же она и впрямь затаить обиду на ребенка и начать к нему хуже относиться из-за того, что родитель этого ребенка высказал ей свое мнение. Ты преувеличиваешь.
Дина, посмеиваясь, пожала плечами. Мать и впрямь не исправима. Леля продолжала сидеть с каменным лицом, моля про себя, чтобы эта затянувшаяся тема школы поскорее уже закончилась, и разговор переключился на что-то другое. Но мать, вероятно решив, что супруг, как отец и глава семьи, тоже должен поучаствовать в обсуждении животрепещущего вопроса и высказаться, обратилась к нему.
– Ну, а ты, что скажешь?
Муж нежно посмотрел на свою воинственную жену, зорко стоящую на страже добра, правды и справедливости.
– А, что я могу сказать? Все в школе сталкивались с непониманием и с противными учителями, Динка правильно говорит. – Он засмеялся. – Меня, например, учительница физики указкой по голове била. И ничего, вырос, как видишь. Даже институт закончил и интернатуру, и ученую степень защитил, хотя она и орала, что я олух царя небесного и таких бездарей как я свет не видывал. Прочила мне всю жизнь метлой махать или кирпичи разгружать на стройке, если такого тупицу, кто-то вообще согласится взять на работу.
Алла Сергеевна и Дина засмеялись. Леля бы тоже засмеялась, но сейчас ей было совершенно не до веселья. Все ее чувства, как будто парализовало. Она бы с радостью ушла из-за стола, но это вновь привлечет внимание матери, и она снова пристанет с вопросами, что случилось и что ее волнует.
– Надеюсь, тебя побудило заняться нейрохирургией не только задетое самолюбие и то, что учительница била тебя указкой именно по голове?
– Ну, не только это, – усмехнулся муж.
Разговор плавно перешел на профессиональные, медицинские темы. Родители с явным интересом занялись обсуждением статьи какого-то английского профессора, светила современной медицины. Воспользовавшись моментом, девочки, поблагодарив за ужин, быстренько поднялись и покинули кухню. Леле не терпелось скрыться с родительских глаз, а то сейчас покончат с обсуждением научного труда профессора и вновь переключатся на нее. А Дине просто хотелось заняться собственными, куда более интересными делами, не связанными ни с медициной, ни со школой.
– Да плюнь ты на эту училку. Подумаешь! – дойдя до комнаты, выдала Дина порцию сестринской поддержки младшей сестре. – Было бы вообще из-за чего переживать. Тебе всего-то в этой школе два года учиться. Ну, чуть-чуть больше. И не заметишь, как они пролетят. А можешь после восьмого класса в техникум пойти, правда, родители, конечно, не в восторге будут, – легкомысленно посоветовала старшая сестра. У нее все всегда было легко. Никаких проблем, никаких переживаний и трудностей.
– Ага, конечно, – буркнула Леля, представив, что начнется, объяви она отцу с матерью, что идет учиться на бухгалтера или на повара. Они конечно от нее не отрекутся и даже смирятся, уважая ее выбор, но будут страшно расстроены и разочарованы.
