Павел Рубченко
«Наследство»
(рассказ)
После похорон моей любимой бабушки прошло время. Это время было необходимо мне, чтобы смириться с ужасной, испепеляющей душу потерей. Сама мысль о том, что моего родного человека больше нет, была невыносима! Как в такое поверить? Нет, невозможно.
Вот сейчас она снова выйдет из-за угла и махнет сухонькой ладошкой: «Ужинать!» И я несся со всех ног, потому что не хотел огорчать ее отказом. Я и сейчас жду и бросаю украдкой взгляд на угол дома…
На месте чего-то теплого, ласкового, всегда такого доброго и душевного вдруг образовалась пустота. Как сейчас помню ее живые, синие глаза. Всегда поражался, насколько выразительными они были, несмотря на ее преклонный возраст. Просто удивительно! Синие, словно бескрайняя гладь океана. А голос? Размеренный грудной, он легко убаюкивал меня маленького и так же легко отчитывал, если я не брался за уроки вовремя. Она виртуозно меняла тон, запуская в людях нужную ей реакцию. Моя бабушка…
«Время лечит», – говорят люди. Не убежден в этом полностью. Спустя несколько недель, разбирая кучу старых вещей на антресолях, в квартире бабули, я нашел коробку. Обычная, ничем не примечательная картонная коробка оказалась закрыта наглухо. То есть я никак не мог ее открыть, сколько не старался! Будто она была заклеена или чем-то держалась изнутри. После нескольких бесплодных попыток я решился: взял свой хозяйственный нож и, осторожно вогнав его острым углом под крышку, начал срезать ее вместе с частью стенок коробки. Вышло довольно коряво, картон был старый и довольно толстый. Я едва не отхватил себе палец, но у меня получилось.
Каково же было мое удивление, когда внутри я обнаружил не кошель с царскими червонцами, не ворох драгоценных камней с тонкой огранкой, ни даже пачку акций МММ девяностых годов. Внутри лежало письмо и некий незнакомый мне прямоугольный аппарат. Письмо оказалось запечатано потемневшей от времени сургучной печатью! На печати я увидел оттиск то ли бабочки, то ли какого-то жука. Интересная эмблема! Готов поклясться, что раньше уже где-то видел такую. Но где? Нет, не помню.
Судя по состоянию и виду бумаги, запечатано было давно. Аппарат мне показался смутно знакомым. Сломав печать, я вытащил аккуратно сложенный вчетверо листок. Очень красивым, витиеватым почерком усопшей там говорилось о том, что следует сделать, если коробка все же будет открыта.
Глаза мои лезли на лоб по мере того, как я углублялся в чтение. Выходило так, что я должен уничтожить неведомый мне прибор, который оказался… простым фотоаппаратом! Правда, очень старым, вероятно, начала XX века. Я увидел полустертое название: то ли «Фотогор» то ли «Фоторок», я так и не разобрал. На корпусе я заметил следы от огня и многочисленные царапины и потертости, будто его тянули на веревке по дороге, особо не заботясь о сохранности. «Сдам тебя в музей, – решил я, – пусть люди посмотрят на раритет». Бабушка писала, чтобы я ни в коем случае не пытался использовать винтажный фотик по назначению и передал его на хранение для какой-нибудь выставки. Почему так? Для чего нужно было сохранять его в коробке, а не уничтожить самой, раз уж так хотелось? Это только подстегнуло моё любопытство.