Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая, новый шум лесов.
Или с природой оживлённой
Сближаем думою смущённой
Мы увядание наших лет,
Которым возрожденья нет.
( А.С.Пушкин «Евгений Онегин»)
Подфлажник
Пролог
О назначении на теплоход «Капитан Петрушевский» я знал заранее. Судно было зафрахтовано болгарской компанией «Космосшиппинг» для работы на линии грузоперевозчика итальянской частной фирмы «Sud Line», перевозившей грузы в направлении: Италия – Тунис – Италия. Смена экипажа судна происходила через каждые шесть месяцев. Побывав несколько раз в отделе кадров Украинского Дунайского пароходства, находящегося в городе русской славы Измаиле, для оформления выездных документов и прочей флотской формальности, я продолжал отгуливать свой отпуск дома, в городе на Днепре – Новая Каховка, ожидая изо дня на день, вызова на работу. Закончив все свои домашние дела, я находился в полной готовности к отъезду, ожидая звонка на мобильный телефон. И этот звонок прозвучал. Он прозвучал в самый неподходящий момент, когда мы с женой находились в городском автобусе, направляясь в гости, к любимой тёще. Всё стало ясно. Оставалось два дня до выезда. Мне предписывалось прибыть в город Измаил 19 августа, где в районе отдела кадров пароходства был назначен сбор экипажа теплохода «Капитан Петрушевский» на 16 часов по Киеву. Жена сделала не очень радостное лицо, словно всё произошло внезапно, и я, совсем, не готовился уходить в очередной рейс. Она, как бы, не ожидала такого поворота событий в такой короткий промежуток времени, хотя отлично знала, что этот момент наступит, как и много сотен раз наступал во время моего ухода в очередной рейс. И, как частенько бывает, когда заранее к чему-то готовишься, сделав последние приготовления, и, вроде бы, закончив все домашние дела, проведя необходимые инструктажи,
а самая ожидаемая новость всегда ошарашит тебя неожиданно, как говорится: врасплох. Так и меня, судового электромеханика с двадцатилетним стажем работы на флоте.
И пусть скажут мне, что за это время можно привыкнуть к расставаниям, уходя в очередной рейс или уезжая в очередную рабочую командировку. Я отвечу коротко: «Нет, тысячу раз нет!» Ибо каждое расставание особенно по-своему и по-своему чревато особенной грустью и печалью. Словно в первый раз, каждый раз осознаёшь свою вину перед семьёй, за всё то, чего лишаешь и лишаешься на время долгой разлуки. За долгие годы в каждой семье моряка подневольно складываются свои определённые традиции в дни расставаний и в дни встречи. Да, в каждой семье моряка свои традиции. Кто-то любит пышные проводы с гурьбой гостей и морем водки, кто-то скромнее: только самые близкие родственники. Мы же с женой последний день предпочитали проводить одни. Последней точкой был столик для двоих, пару бокалов доброго вина под «мясо по-капитански» или запечённого в духовке сазана на виноградных листьях, покрытого золотистой майонезной коркой. Посидели на дорожку и – в путь. Обычно это было такси, мчавшееся по маршруту: калитка дома – родной порт. Я уезжал один, оставляя свою ненаглядную на месяц, два, три и более. Придерживаясь той точки зрения, что те последние минуты, которые моряки проводят вместе с родными на судне, ни для кого не являются приятными. В меру определенных обязанностей, каждый моряк перед отходом судна в рейс занят каким-то определённым служебным делом, постоянно оставляя своих провожающих одних, не на минуты, а на долгое время. Именно по этой простой причине, и только, я решил установить свою традицию и прощаться дома, чтобы сердце и душа были на месте, а сознание и тело сразу включались в трудовой ритм, определённый флотским уставом и служебными наставлениями.
На этот раз мы проигнорировали наше обычное правило. Жили мы уже в другом городе, и в Измаил я отправлялся автобусом, поэтому жена решила проводить меня до самого автовокзала. Дежурный поцелуй. Пару прощальных фраз и я уже в пути. Дорога длинная, где-то около 650 километров, почти через весь юг Украины. Автобус «Запорожье-Одесса», ухоженный бэушный неоплан фирмы «Мерседес», мягко нёсся вдоль Таврийских степей, приближая пассажиров, с каждой минутой, всё ближе и ближе к «жемчужине у моря» – городу-герою Одессе, делая остановки только в Херсоне и Николаеве. С Новой Каховки до Одессы – шесть утомительных часов езды. Удобно расположившись в мягком кресле, я посмотрел на соседа, который уже застыл в сладкой дрёме и стал рассматривать знакомые пейзажи, быстро меняющиеся за огромными окнами неоплана. Подневольно стали всплывать в памяти прошедшие дни отпуска. Анализируя эти короткие мгновения счастья, я остановился на наших взаимоотношениях с женой, которые в последние годы напоминали запутавшийся клубок рыболовной лески с утерянным концом.
Но конец, однако, нашёлся и клубок не стал затягиваться, а наоборот, помаленьку распутался. Мы переехали к новому месту жительства. Наконец, приобрели понравившееся нам жильё. Почти, весь отпуск делали косметический ремонт, наводя порядок в своём гнездышке, не позабыв, конечно же, и об отдыхе. Несколько дней, проведённых на Чёрном море, в посёлке Лазурный, поистине можно назвать счастливыми. Эти дни действительно стали для нас сладкой отдушиной в нашем общем отпуске. И, вот! Всё уже позади. Фактически никаких развлечений, кроме этих нескольких дней в Лазурном. Проведённые там дни, не переставали волновать мои чувства и мои мысли. Эти солнечные дни и чудные ночи, яркой вспышкой приятных воспоминаний, вонзались в моё сознание, переворачивая в нём всё вверх дном и вытаскивая на поверхность самые трогательные моменты курортной жизни. Один из этих моментов, особенно ярко отражался на всеобщем фоне последних дней отпуска. Всё плыло передо мной, в каком-то шумно-сказочном полузабытьи…
Моя фея, моя очаровательная жёнушка, словно королева бала, кружилась в вихре быстрого ритмичного танца, демонстрируя свои замысловатые «па» под яркие вспышки серебристо-бриллиантовых бликов зеркальных шаров диско бара. В лучах бледно-фиолетовой неоновой подсветки, лёгкий крепдешиновый сарафанчик, впитывал своим ярко выраженным импрессионистским узором всю цветовую гамму танцевальной площадки, отражая яркие перламутрово-белые блики, струящиеся вокруг её гибкой, извивающейся фигуры, на несколько метров по всей окружности. Танцуя под современные ритмы всенародно любимой попсы и подогретая бутылочкой клюквенного лонгера, она была открыта и счастлива, раскрепощённо веселая и немножко таинственная…
Сидя за столиком, прямо перед танцевальной площадкой, я мило беседовал с подружкой жены и откровенно любовался своей возлюбленной. Ровно восемнадцать лет супружеского пути прошли мы вместе, рука об руку. Долгим и тернистым был этот путь, но мы прошли его, преодолевая взлеты и падения, любовь и ненависть, радость и огорчения, счастье и горе. И, несмотря, ни на что, мы выстояли и прошли этот путь, в то время, когда многие разводились по пустякам, не раздумывая, об особенностях адаптации и притирки друг к дружке. Я сидел за столиком на жестком пластмассовом стульчике и наслаждался вкусовыми качествами «джин-тоника», вёл непринуждённую беседу, отдыхая от домашней суеты, впитывая в себя последнее наслаждение отпуском. Я вёл беседу и продолжал любоваться танцующей женой, замечая то, на что раньше, как-то не обращал внимания. Замечая её весёлую улыбку и радостные лучезарные глаза, красивые, легко взволнованные дыханием подволочного вентилятора, волосы, налитые пунцовым румянцем щёки, красивые сочно-алые губы. Хотелось бы видеть её такой всегда…
Вспоминая свой отпуск, я часто наталкивался на мысль, что мои воспоминания о жене всегда останавливались на вышеизложенном эпизоде. За все прожитые в Новой Каховке месяцы я запомнил её именно такой. И буду теперь, именно такой, вспоминать её далеко от родных берегов, среди соленых средиземноморских волн.
В окошке замелькали новостройки поселка Котовского, и мои воспоминания развеялись, как предрассветный туман погожим летним утром. Автобус, медленно, но уверенно, петлял в утренних автомобильных пробках города-героя. Впереди показался Пересыпьский мост, значит скоро автовокзал.
Автобус на вокзал прибыл по расписанию и я, быстро получив багаж, сразу направился на платформу Измаильского направления, где уже стоял «под парами» старенький «Икарус». Решив с водителем вопрос с посадочным местом, я сдал багаж и прошёл в салон автобуса занимать его, освобождая себя от проблемы приобретения билета в кассе автовокзала. Благо эту проблему прекрасно решал сам водитель, оставляя себе на пропитание гривневый эквивалент, установленной за проезд таксы. Продвигаясь вглубь салона, я искренне удивился, встретив своего старого приятеля. Он одиноко сидел у окошка и задумчиво смотрел сквозь него, поигрывая мимикой лица, словно вёл задушевную беседу. За окошком стояла миловидная женщина с грустинкой в глазах и, что-то показывала ему жестами. Не обременяя себя лишними вопросами, я бесцеремонно занял пустующее рядом с приятелем место и, дождавшись, когда он закончил прощальную церемонию, радостно поприветствовал, протягивая для рукопожатия свою руку:
– Привет, Николя! Сколько лет, сколько зим!?
– О! – изумился Николай моему внезапному появлению.
После обмена дружеским рукопожатием, я спросил, указывая на пустующее место:
– Свободно?
– Конечно, конечно, – засуетился Николай, – присаживайся.
Только я сел, как автобус, вдруг, тронулся. Николай последний раз прощально махнул женщине за окошком и спросил:
– На работу?
– Да, – коротко ответил я, – на «Петрушевский», а ты?
– Я в кадры за расчётом. Увольняюсь я. Помнишь как вместе на «Степанюке» сражались?
– Помню, как не помнить те крутые рейсы на Австрию, – иронически подмигнул я и начал его расспрашивать. – Рассказывай, Коля, как поживаешь, почему решил увольняться? Совсем что ли, с флотом завязываешь?
– Нет, конечно, – тут же ответил Николай и продолжил. – Живу, как и все. Когда сократили шкиперов, вспомнил, что когда-то на рудовозах боцманил. Ну и события в Югославии, тоже подстегнули. Посоветовались с женой, подключил старые связи и вернулся на море. Потом в «подфлажники» занесло. Много воды за это время утекло, Михалыч, одним махом всего не расскажешь. Правда, теперь нам вместе ехать часика три-четыре, так что время есть. Сам-то как?
– Я, Коля, тоже присоединяюсь к твоей мысли, что ещё поговорим. А если коротко, то переехал с Измаила в Херсонскую область, знаешь, есть такой живописный городок на берегу Днепра, Новая Каховка, называется. Вот там и живу. Купили полдома, обустроились. Пока нравится, – я опустил спинку кресла, удобнее расположился и продолжил свой рассказ. – Да, на море перевёлся недавно, пока только второй рейс буду делать. А первый тоже был на «Петрушевском». Так, что морячу помаленько, Коля!
С Николаем Николаевичем Залесским работали мы вместе на речном буксире-толкаче. Коля тогда работал шкипером. Весёлый, с одесским чувством юмора, он всегда был в кругу внимания, веселил и подзадоривал членов экипажа. Находясь в хорошем расположении духа и чувства юмора, он со всеми находил общий язык и был в экипаже всеми уважаем. О таких говорят словами Владимира Семёновича Высоцкого: «Ты бы пошёл с ним в разведку? Да». Действительно с Колей можно идти не только в разведку. Он был моим ровесником и в своё время тоже служил на Краснознамённом Тихоокеанском флоте, только не простым военмором, а спецназовцем. Была такая школа на острове Русском в посёлке Холулай, где этих ребят учили боевому мастерству и выучке. Я сам служил на десантных кораблях, которые базировались на острове Русском в посёлке Шигино (сейчас это уже не секрет, Союза больше нет и можно о многом рассказать) поэтому знаю об этих ребятах не понаслышке. Они наводили страх в пункте базирования кораблей во время выпускных учений и обычных тренировок, так же они выходили с нами на боевые учения в море и на боевые дежурства в дальние морские походы. Именно, ТОФ и сдружил нас. Коля в то время увлекался живописью, а я работал над сборником стихов «Разлука, море и любовь», который увидел свет в 2001 году. Благодаря издательству «СМИЛ» – сборник выпустили на Измаильской типографии, а Николай был первым его ценителем и критиком, так как, читал стихи ещё в стадии их доработки. Так мы с ним нашли общий язык и часто общались за чашкой чая в свободное от работы время.
Теперь судьба снова нас свела, и мы ехали с Николаем в одном направлении: я работать на судне, а Залесский за собственной трудовой книжкой, поведав мне в пути о своих приключениях.
Проведя аналогию его рассказов и вымышленных событий автора, анализируя рассказы, очевидцем и участником, которых был сам Николай, я попытаюсь передать всю их суть в этой повести, изменив имена и фамилии, создав, обобщающий образ героя, совмещённый с многими насущными реалиями грядущих событий.
Часть первая «Семейные оковы»
1.
Попав под сокращение штатов, шкипер Залесский находился некоторое время в глубоком унынии. Годами наработанные навыки и любимая, пришедшаяся по сердцу работа стали, вдруг, не нужны огромному пароходству. Все попытки попасть на любое речное судно боцманом, не увенчались успехом, а идти матросом, с понижением в должности и окладе, Николай сам не желал. На речном флоте, в то время, был переизбыток боцманов, и предлагали только морские суда, и то, не престижные рудовозы Навашинской постройки, устаревшие как морально, так и физически. Переизбыток произошёл из-за внезапных перемен в Дунайском пароходстве. Югославский кризис больно ударил по финансовым возможностям пароходства. Для того чтобы содержать флот и оставаться на плаву, надо было иметь порядочные средства, так как, итоги военных действий американской военщины на Балканах, недобрым эхом аукнулись в пароходстве крупными потерями, исчисляемыми около двухсот тысяч американских зелёных долларов ежедневно. Чтобы, хоть как-то, латать дыры, пароходское начальство решило продавать на металлолом устаревающие и невостребованные суда. В число этих судов попали несамоходные баржи и танкера, ради которых и содержались в штатах буксиров-толкачей шкипера. Стали в отстой за ненадобностью и речные буксиры «малыши», австрийской постройки. За неимением возможности реновации флота, поставили в отстой, несколько судов толкачей, типа «Сергей Авдеенков» и «Брест», югославской постройки. По причине югославского конфликта были нарушены традиционные судоходные линии на Дунайварош (Венгрия), Комарно (Словакия), и Линц (Австрия). Повреждённые американскими ракетами мосты города Нови Сад, перекрыли русло Дуная, и судоходная линия прекратила своё существование до разрешения конфликта да устранения последствий американского вмешательства во внутренние дела суверенного государства Югославия. В силу всех этих событий, речной флот стал невостребованный в таком количестве как раньше, вот и произошёл переизбыток рядового состава, которых отдел кадров, просто, не был в состоянии трудоустроить. Некоторым речникам везло, и они делали по одному или два рейса на Болгарию или, если повезёт, на югославские речные порты Смедерово и Нови Сад. Эти рейсы речники называли рейсами «для поддержки штанов». Вот и Николай несколько раз пытался выпросить у своего инспектора по кадрам такой рейс, но удовлетворённой его просьба так и не была.
Залесский со своей семьёй проживали в Одессе. Жена Ирина преподавала историю в общеобразовательной школе, а сын Игорь был курсантом третьего курса Одесской морской академии. Жить приходилось в последнее время очень скромно. Мизерная зарплата жены, в то время, была одним из основных источников дохода, не считая одноразовых финансовых вливаний от случайных заработков Николая. На курсантскую стипендию сына было стыдно рассчитывать, молодой парень имел право на какие-то свои карманные расходы. И, хотя, Игорь учился не по контракту, оплачивать учёбу, всё равно, приходилось. Не секрет, что зачёты и экзамены имели в академии свою таксу, так сказать, «негласный гонорар» преподавателям. Поэтому для учёбы в ОГМА его стипендия погоды не делала, там даже зарплата мамы отдыхала, деньги нужны были конкретные, и Николай выкручивался, как мог, в силу своих возможностей и в силу своему правильному советскому воспитанию. Конечно случайные заработки за непосильный труд грузчика или разнорабочего на стройке это не те деньги, которые могли удовлетворить безбедное существование семьи. Ирина тоже вертелась, как могла, пыталась брать уроки репетиторства, но история это не английский и на ней много не заработаешь – не та востребованность. Маленькие стихийные деньги были пылью и растворялись в быту, как сигаретный дым при лёгком дуновении ветра. В конце концов, Николай решился продать свой старенький «Опель Кадет», привезённый во времена автомобильной лихорадки из Австрии, и пустить часть денег на восстановление морских документов, а часть истратить на семейные нужды. Однако выйти на прямой разговор с женой, не было подходящего случая. А разговор уже назрел. Иного выхода просто не было. Необходимо возвращаться на морские суда и не просто в Дунайское пароходство, а как говорят моряки «идти работать под флаг». Под флаг – значит работать на судне под удобным флагом. Чьи это были суда? Это никого не волновало, главное, чтобы зарплата была хорошей и выплачивалась своевременно. Контракты по тем временам для рядового состава были очень длинными: от шести и до девяти месяцев, а то и более. И об этом надо было сказать Ирине. Надо подготовить её заранее. Каждый день говорить на эту волнующую тему. А как? Когда она уже привыкла к его работе на Дунае, к коротким рейсам и возможности, хоть не так часто, но быть вместе. Николай был очень внимательным к жене и сыну. Сам он вырос в детском доме, не зная, отчего дома и материнского тепла, поэтому был очень кроток, старался никого не обделять своим вниманием. Его кроткость никак не сочеталась с его атлетическим телосложением и мужественными чертами лица. Лицо Николая было приятным и светлым, оно честно и открыто излучало добропорядочность, чередующуюся с огромной силой воли и крутым нравом, если вопрос стоял на уровне жизненно важных аспектов. Тяжёлый труд моряка и лишения многомесячных морских и речных рейсов, успели нанести на это, ещё совсем не старое лицо, свою суровую отметину в виде неглубоких морщин и, слегка, покрытых серебристой пыльцой, густых коротко стриженых волос. Весёлое и доброе выражение небесных сероватых глаз никак не сочеталось с его мужественным лицом, закалённым морями и океанами. Но, вопреки всему, чувствовалось, что за этой откровенностью спрятана горькая тайна, какой-то печально прошедшей драмы. Наряду с добрыми глазами и весёлостью, его массивная челюсть и широкий подбородок отмечали твёрдый и строптивый характер. Однако, в придачу к его мужественному рыцарскому духу, в нём преобладала, какая-то, женская, мягкость, часто подводившая впечатлительную натуру Николая. Его детские годы прошли в Винницком детском доме для детей сирот, куда принёс мальчика местный сторож дедушка Николай. Назвали Николаем, так как звали сторожа и отчество дали Николаевич, в честь нашедшего его, а фамилию вписали соответствующую, Залесский, на окраине леса его нашли, за лесом. Вот и вся предыстория будущего боевого пловца, моряка тихоокеанца, боцмана дунайского пароходства и просто хорошего человека.
После детского дома была школа-интернат в Херсоне, затем Одесская мореходная школа. Дальше служба на Краснознамённом Тихоокеанском флоте. Сначала морская школа спецназа в посёлке Холулай на острове Русском, затем служба в разведроте морского спецназа КТОФ во Владивостоке. За время службы приходилось старшине Залесскому бывать не только в «горячих точках», но и у самого «чёрта на рогах». Словом, служба дала свои коррективы в дальнейшей судьбе моряка.
Вернувшись после службы в Одессу, он не смог трудоустроиться в ЧМП, где начал работать до службы, так как давал подписку сроком на пять лет «О неразглашении военной тайны», с которой, получить визу для загранплаваний, было невозможно, пока не закончится срок подписки. Вопрос стоял остро: работать в портофлоте или податься в Измаил, где была возможность устроиться матросом на суда рудовозы, ходившие на каботажной линии Херсон – Николаев – Измаил. Он выбрал каботаж и пять лет трудился на судах Навашинской постройки типа «Горьковская комсомолия». Там и постиг Николай азы флотской науки, набираясь опыта и навыков в работе. Часто бывая в Измаиле, он посещал с коллегами всевозможные молодёжные вечеринки. Как-то моторист пригласил Колю на танцы в Измаильский педин, где на выпускном курсе учителей начальных классов училась его сестра, которая и дала ему пригласительные. Так Коля Залесский попал на вечер танцев в общество юрких выпускниц педина. Было ему тогда всего двадцать один год. Выше среднего роста, широк в плечах, стройный торс, чёрные, как смола, немножко волнистые впереди, волосы, густые чёрные брови и совсем не подходившие к цвету волос небесно-серые весёлые и добрые глаза с живыми искорками задора. Ровный славянский нос, очаровательная белозубая улыбка. Чем не жених? Веселясь и танцуя в ритмах быстрого диско, он явно показывал своё физическое превосходство над другими парнями. Его ярко выраженная атлетическая фигура, подчеркнутая стильным прилегающим джинсовым костюмом фирмы «Us top» отражала подлинность американского ковбоя с впечатляющей рекламы сигарет «Mallboro». Такой парень мог заинтересовать многих девушек института. Но на «белый танец» его пригласила именно Ира. Уловив её лучезарный васильковый взгляд, он будто окунулся в какой-то гипнотический сон. Он даже не понял, как ему удалось так прекрасно вальсировать с очаровательной студенткой, словно, всю жизнь занимался одними танцами. Вот, что значит правильная партнёрша. Он сразу почувствовал: как ему с ней легко и просто. Так, словно, они были давними старыми партнёрами. После танца Ира поблагодарила Колю, одарив его очаровательной улыбкой. Она хотела пойти в направлении своих подружек, но Николай тронул её за локоток, сам проводил её и больше не отходил от неё ни на шаг. В это время он забыл о друге, с которым пришёл сюда, забыл, что ночью отход на Николаев. Он забыл обо всём на свете. В этот вечер он хотел видеть только Иру. Видеть только её весёлые и беззаботные васильковые глаза да обворожительную белозубую улыбку. Только её остренький, как у лисички, слегка вздёрнутый к верху, носик. Её сочные пухлые губы цвета спелой вишни. Только те пунцово-розовые щёчки с маленькими, ярко выраженными ямочками, которые придавали ей ещё большее очарование и лёгкий шарм. Весь этот вечер он был только с ней. Они приятно танцевали, весело шутили, обольстительно смеялись, словно были давно знакомы. Им было хорошо и легко вдвоём. После танцев Коля проводил свою новую знакомую домой. Она жила недалеко от нового учебного корпуса на частной квартире по улице Репина. Пришли быстро, а расставаться не хотелось. Особенно в тот весенний апрельский день, когда только зацвела смородина и одаривала их своим чарующим ароматом. Спрятавшись за кустом сирени, они немножко посидели на деревянной скамеечке, где вечерами сидели местные старушки. Сидели молча, глядя друг другу в глаза верным изучающим взглядом. Потом немножко разговаривали: о жизни, о кино, о современной музыке, пока Ира не взглянула на часы.
– Уже полночь, – тихо, словно извиняясь, сказала она.
– Сколько? – быстро переспросил Коля, опомнившись после глубокого гипноза.
– Если точно, то десять минут первого, – уточнила Ира, ещё раз взглянув на часы.
– Ирочка, извини, но мне пора бежать в порт, – словно провинившийся мальчишка признался Залесский, – я тебя обязательно найду, ты не против?
– Я, нет, – коротко и без стеснения призналась она.
– Тогда до встречи, – с грустинкой в глазах сказал Николай и протянул на прощание свою жилистую руку, в которую словно пушинка, прилипла нежная мягкая рука Иры.
Они простились и разошлись. Разошлись, чтобы встретиться при первой случившейся возможности. Таким было это первое знакомство. Потом они стали встречаться. Почти через каждые две недели Залесский был в Измаиле. Судно стояло по три, а то и четыре дня и эти дни, а вернее вечера, свободные от вахт, он полностью посвящал свиданиям с Ирой. Вместе посещали кинотеатры, дискотеки и просто прогуливались по набережной Дуная у морского вокзала. Одним словом вели нормальную молодёжную жизнь того времени. Потом был выпускной вечер в институте. Получив распределение в городок Татарбунары, Ира уехала на работу. Они по-прежнему встречались, но эти встречи были короткими, буквально по несколько часов, и Николай уезжал в Измаил. Ему явно этого было мало. Он давно понял, что их отношения переросли во, что-то большее, чем дружба и любовь. Они стали очень близкими и желанными друг для друга. Как каждый порядочный парень, Николай предложил Ире свою руку и сердце. К тому времени она знала все подробности его жизни и страстно полюбила своего избранника, хотя старалась не проявлять свои чувства. Она больше любила, когда Николай сам проявлял к ней своё искреннее отношение. Вскоре они поженились и Ира, как и любая мужняя жена, имела право переехать к мужу, а так как у мужа своего жилья не было, то она рада была вернуться в лоно родителей. Так она переехала в Одессу и стала жить с родителями в трёхкомнатной квартире на улице Сегедской, там же и работу нашла, в ближайшей школе. И стали они жить, поживать и, как говорится, добра наживать. С Одессы было ближе ездить в Херсон и Николаев, поэтому Ира часто встречалась с мужем в этих портах. Они были счастливы вместе и ни о чём другом не задумывались, как и все влюблённые.
Позже, накопив выходных дней, Николай сошёл на берег, передохнуть, и приехал к жене в Одессу. Тесть с тёщей приняли зятя тепло и с радушием. Коля им сразу понравился. Хозяйственный и покладистый, он как-то шестым чувством понимал, когда надо было что-то помочь тестю или тёще. Любая работа спорилась у него в руках, и в квартире становилось заметно уютней, так как тестю, профессору медицины, зачастую было просто некогда заниматься домашними делами. Помимо домашних хлопот, Коля всегда старался угодить жене, которая к тому времени, уже была в интересном положении. Вскоре у молодожёнов родился мальчик, которого назвали Игорем. Ну, очень всем понравилось это имя. Игорь Николаевич, было очень созвучно, вот и назвали. И снова в доме была радость для всех.
Отработав в каботаже, положенные пять лет, Залесский подал документы на визирование. Хорошая характеристика-рекомендация этому способствовала, и вскоре его перевели на морские суда загранплавания. Это были небольшие контейнеровозы румынской постройки, прозваны моряками «пионерами-героями» из-за их названий: «Петя Шитиков», «Нюра Кижеватова», «Петя Коваленко» и другие. Свои первые загранрейсы Коля сделал на «Пете Шитикове» обыкновенным матросом. За знание морского дела и флотскую сноровку, он получил направление на курсы боцманов, и после окончания курсов, стал трудиться на этой же серии судов, но уже в качестве боцмана. Линия была отлажена: Измаил – Бейрут. Иногда это были рейсы по Средиземному морю в порты Италии и Греции. Во всяком случае, раз в месяц они заходили в совпорты, и Николай имел возможность видеться с семьёй. Материальное положение в семье было стабильным и с каждым рейсом только улучшалось. Тогда моряки имели возможность привозить всякий ходовой товар и реализовывать его через сеть комиссионных магазинов. Товар хорошо уходил, и появлялись живые деньги.
В это время умирает Ирина бабушка, мать отца, и Ира становится наследницей трёхкомнатной коммуналки в самом центре Одессы по улице Розы Люксембург. Настало время вить своё гнёздышко, и они занялись перепланировкой наследства. Из неказистой трёхкомнатной коммуналки, вскоре, получилась приличная двухкомнатная квартира с удобствами. А жизнь набирала обороты. Игорь подрастал, стала ощущаться нехватка отцовского воспитания. Как-то на семейном торжестве, в очередной день рождения сына, этот вопрос, сам по себе, напросился на повестку дня. Прения были жёсткие. Всё сходилось к тому, чтобы проститься с морем и профессией. Но Николай нашёл другой выход. Подкормив нужного инспектора в отделе кадров, он получает направление на курсы шкиперов и переводится на речные суда. Настала нормальная интенсивная работа: три недели рейс до Австрии по Дунаю и обратно в Измаил, потом недельку перестоя в подмене и следующий короткий рейс. Снова все стали довольны такой работой, которой можно только позавидовать. Сделал рейс, привёз из Вены коврик или дублёнку на «рыбьем меху», сдал товар в комиссионку, получил законные свои кровные шестьсот или семьсот советских рублей – и в семью. К этой сумме добавлялась месячная зарплата супругов, и сто червонцев на семью получалось легко. О такой зарплате можно только мечтать. Живи и радуйся. И Залесские жили и радовались такой жизни. За эти деньги можно было себе позволить жить хорошо и безбедно, даже помогать родителям. Не жалко было дать и в займы родственникам или хорошим соседям. Отпуск, без зазрения совести, проводили в Крыму: Ялта, Алушта, Судак, ездили и в Сочи, всё было возможно.
Но самый большой экономический подъём в семье начался во времена «автомобильного бума» в начале девяностых годов. Машины брали все, кому было не лень и имелось на кармане, хотя бы, двести долларов. Первая волна автомобильного бума имела шальной спрос, цены колебались от пятнадцати тысяч до двадцати пяти тысяч советских рублей. Это было что-то! Это стоимость половины дома или кооперативной квартиры. Многие работники пароходства тогда успешно решили свои жилищные проблемы. Николай тоже успел улучшить свои жилищные условия. Пригнав за полгода работы два авто: десятилетнюю «Ауди-100» и одиннадцатилетний «Мерседес-Бенц-240Д», он сумел их выгодно продать. Затем поменял свои две комнаты на трёхкомнатную «чешку» в районе «Привоза» с небольшой доплатой. Он успел своевременно. Он успел ещё заработать и купить себе "Опель Кадет" и «Фиат-Ритмо». Потом начался раздел Югославии.
Первая война и раздел с Хорватией, затем вторая война и авианалёты американцев. Итоги были печальными для всей Европы. Прекратилось интенсивное судоходство и, речной флот потихоньку становился в долгий отстой. Николай больше года остался без стабильной работы. Иногда ему перепадали короткие рейсы в Болгарию на больших толкачах «трёх тысячниках», но это были рейсы «для поддержки штанов». Валютных дней в этих рейсах было совсем мало: двенадцать-пятнадцать дней всего-то. Потом месяц работы в подмене несамоходного флота на рейде Измаила. Работа была не денежная, а жизнь дорожала.